(Работы из села Новый Курлак*)

«Мы все с одной деревни…»

(Работы из села Новый Курлак*)

(Сноска * Все десять работ (одна – в отрывках), присланные на школьный конкурс из села Новый Курлак Аннинского района Воронежской области, вошли в сборник «Мы все с одной деревни…», М., 2006. Эта статья, с некоторыми изменениями, была напечатана в книге как послесловие.)

Тем, кто возьмет эту книгу в руки, я советую начать с алфавитного указателя: Авдеев, продотрядовец, Адамов, протоирей, Акимов, зам. зав. УЗУ, Александр I, Александр II, Александр III, Коломейцев И. П. – руководитель хора и оркестра, Курицын Виктор – киномеханик, Наруев — агент НКВД, Некрасов Н.А., Никиточкин, облпрокурор, Николай I, Николай II, Нудной Николай Андреевич – директор школы, Хренниковы— лесопромышленники, Чериков, военный врач, Ширяев Леонид Константинович, председатель артели инвалидов «Дружба», просто фамилии и имена без профессии, порой целыми семейными гнездами – крестьяне. Около 600 человек — хроника одного столетия на малом, в несколько километров отрезке земли в отдалении от больших городов, селе Новый Курлак.

Какой такой Новый Курлак? Никогда не слышали… А между тем из этого села на конкурс «Человек в истории. Россия. XX век» ежегодно приходит по несколько исследовательских работ старшеклассников, и каждый год они занимают призовые места, то есть жюри числит их среди самых глубоких, остроумных, профессиональных.

«Трактат о прапрадеде» – история жизни полного георгиевского кавалера, кончившего свои дни на птичьих правах в чужой семье. «Портрет на фоне событий местного значения» — о нелюбимом в селе священнике, не знавшем куда податься в 20-е годы. «Дело Расторгуевых» — о начале репрессивной политики Советов в 20-е годы. «По следам истории рода Кашицыных» — семейная сага, растянувшаяся на весь XX век. «Тайны дела…» и «Под копирку» ­­— о Большом терроре в деревне. «Дом Проторчиных» — история знаменитого, до сих пор высящегося среди села здания. «Ф.А. Иванов: философ из сельской местности» — о деревенском чудаке, стихотворце и философе 1970-х гг.. «Не крутите пестрый глобус» — история сельских школ за весь век. Работы так удивительно сцеплены друг с другом, что образуют настоящую летопись, быть может, и веденную разными авторами, но в одном монастыре, цельную и по материалу, и по мировоззрению. Сначала мы просто удивлялись, потом возникли, как всегда в таких случаях, сомнения. А может, это пишет все один человек – и не школьник, а скорее учитель-краевед. Мне (а точнее подозреваемому учителю – Николаю Александровичу Макарову) удалось собрать авторов работ в их родной школе. Я запускал их попарно в кабинет и задавал одни и те же вопросы: «Почему так похоже?», «Откуда у вас одинаковое чувство юмора?», «Почему у вас возникают вопросы в одних и тех же ситуациях?», «Много ли вам помогал руководитель?». Самый внятный ответ был: «Мы все с одной деревни». Мне оставалось поверить…

Вот как пишет об этой деревне Н.А. Макаров в очерке «Мой Курлак»: «Я знаю: моё село доживает свой век. Трудно сказать, как долго продлится агония. Однако сомнений быть не может – как и большинство русских деревень, Новый Курлак погибает. В начале ХХ века здесь насчитывалось свыше четырёх тысяч жителей, сейчас же, в начале века ХХI, едва ли наскребётся шестьсот человек. <…>

Будущего у Нового Курлака нет. С одной стороны, если Россия превратится в процветающую державу <…> и наконец-то поборет бедность, то надобность в больших сёлах отпадёт сама собой.

С другой стороны, в случае дальнейшего обнищания (что гораздо вероятней) тоже неминуемо наступит последний час Курлака.

Конечно, радостных чувств такие размышления не навевают, но что поделать с данностью? Только даже лежащий на смертном одре Новый Курлак остаётся для меня самым дорогим, близким и – красивым местом на свете.

Когда я иду по своему селу (а путь от дома до работы охватывает половину протяжённости главной улицы), то часто думаю: как ни разрушителен был ХХ век, однако следы его «работы» не стёрлись до конца. Собственно, в облике сегодняшнего Курлака можно различить любую эпоху столетия.

Превратившийся в непроходимые джунгли парк, посаженный помещиками Станкевичами ещё в XIX веке, напоминает о времени до октября 1917 года. Сохранилось и несколько строений той поры: больница, средства на возведение которой выделил А.В. Станкевич, дома торговцев Проторчиных, священников К.В. Тростянского и Д.И. Аристова, здания церковно-приходской и земской школ.

О наступлении совсем другой эпохи говорит то, что почти все перечисленные здания изменили свою функцию: в них разместились местные и колхозные учреждения власти и «соцкультбыта». А от «дворянского гнезда» Станкевичей ничего не осталось.

Новые хозяева жизни – большевики – долго не занимались строительством. Им надо было проводить кампании и мероприятия. Так что архитектурные новшества появились лишь в конце шестидесятых – начале семидесятых: магазин, почта, школа, баня (она, впрочем, успела превратиться в полуруины), клуб (увы – сгорел). Конец 80-х представлен типовыми жилыми домами для передовых колхозников.

К приметам конца века относятся несколько коттеджей на современный лад и бесчисленные «прогалки» между домами: Новый Курлак, как в сказке, пустеет не по дням, а по часам.

Именно поэтому, я считаю, необходимо записать и тем самым сохранить историю, выпавшую на долю Курлака в двадцатом веке. Это делала с учениками моя любимая учительница М.М. Микляева, а теперь эстафетная палочка перешла ко мне».

Значит, эстафетная палочка... Кто же ее кому передавал, как выросло то, из чего состоит эта книга. Мне кажется, подобная эстафета в какой-то мере типична для наших сельских школ. В конце 40-х гг. прошлого века Аким Иванович Щербаков, учитель физики Новокурлакской средней школы посчитал теоретические знания учеников по географии недостаточными – и стал собирать с ними коллекции почв, полезных ископаемых, растений и животных, которые легли потом в основу знаменитого школьного музея в Новом Курлаке. Начались походы, движение развернулось, на всех даже не хватало внеклассных обязанностей. Соорудили до сих пор действующий планетарий. Таков был первый период новокурлакского краеведения – физико-географический. С появлением в школе в 60-е годы Марии Максимовны Микляевой, учительницы литературы, открылся второй период – историко-фольклорный. Началось все с записей песен, сказок и частушек. Потом под руководством МММ (так прозвали учительницу) школьники стали расспрашивать соседей о революционных и военных годах. Потом все вместе они начали писать фундаментальную «Историю Нового Курлака». Потом, в конце 80-х, палочку наконец перенимает Николай Александрович Макаров – учитель немецкого языка и особого предмета – «курлаковедения». То, чем занимаются школьники под его руководством, самостоятельно ли, нет ли, мне уже трудно назвать краеведением. Краеведение предполагает некий барьер, отделяющий его от истории. Это как бы историческая самодеятельность, для которой перспективы влиться в «большую» историю не так-то велики. Отношения работ, включенных в эту книгу, с историей как процессом, историографией как наукой и историософией как философской дисциплиной, кажутся мне довольно сложными. Сейчас я попытаюсь их определить. Я говорил о летописи. Каковы же ее черты?

В первую очередь это юмор, точнее, некоторая особенная, возможно, школьная, веселость – вопреки мрачному фону событий: Гражданская и Отечественная войны, коллективизация, террор, голод:

««Голая» история дома оказалась бы неинтересной. Но она связана с живыми человеческими судьбами. Вот поэтому мы были так захвачены нашим исследованием, что порой страдали школьные показатели».

«Общее редактирование текста как отличнице было поручено Татаринской Анне».

«Рассказ Николая Александровича дал нам понять и ещё одну российскую очевидность: «вертикальность» власти в нашей стране страшно живуча и, подобно итальянской мафии, бессмертна».

«Итак, Илья (видимо, это имя понравилось родителям) рос, мужал, старел. Дожил до преклонных лет, похоронил жену, потерял в войну любимого младшего сына. Он ни сном ни духом не знал, что живёт под псевдонимом».

«Дом окружал большой крытый двор с аккуратными кирпичными до­рожками. Теперь здесь достаточно комфортно чувствует себя различного рода бурьян».

«Весной этого года на площади, прямо перед домом, были устроены по­казательные похороны сохи. Особую прыть проявили тогда комсомольцы, собравшие новоиспечённых колхозников на свою акцию.

Под траурные мелодии оркестра вынесли соху, положили перед выко­панной заранее ямой. И начались жаркие речи о светлом будущем, о том, нужно поскорее кончать со всем старым и отжившим, что весьма близок час, когда землю будут пахать на железных конях – тракторах. А затем закопали бедолагу.

Похоронили соху, но... к вечеру того же дня вытащили снова на бе­лый свет. Мнимая покойница и доныне служит крестьянину верой и прав­дой».

«9/Х1 заседание Президиума ЦИК СССР продлило дознание по делу Расторгуевых до 15 декабря 1927 г. (вот до каких высот добралась молва о курлакских кустарях!)».

«Пламенный борец за социалистическую законность В.П. Бурлов не отличался грамотностью, правда, считал себя видным литератором, полагая, что его стиль чем-то схож со стилем И.С. Тургенева. Я не стал корректировать его «руку», однако орфографию (частично) и пунктуацию «привёл в порядок». Синтаксису Бурлова мог бы позавидовать даже Л.Н. Толстой - таких длинных предложений мне, например, встречать до сих пор не доводилось».

«Сыграл ли Ф.А. Иванов какую-нибудь роль в истории? Не знаю. Скорее всего, это история сыграла с ним свою роль».

«В сентябре 1971 года на должности директора Бобыра Павла Ивановича сменил Нудной Николай Андреевич. Эта смена заметна и по стилю приказов: лаконичность Бобыра П.И. резко отличается от многословия Нудного Н.А.».

«А ведь известная пословица говорит: «Скажешь 30 раз «свинья» - захрюкаешь». Вот поэтому дедушки и бабушки думают, что в годы застоя они жили как у Христа за пазухой».

«Случилось нечто невиданное в Курлаке. Впервые выборы местной власти прошли на альтернативной основе. И тут мы стали свидетелями на­стоящей предвыборной драки. При этом не надо было смотреть телевизор или слушать радио.

С В.Н. Уразовым решил потягаться за кресло в бывшей купеческой зале наш учитель физики Ковалёв Геннадий Викторович».

«История нашей школы насчитывает почти полтора века. Времена «камышовой школы», если прибегнуть к классической исторической терминологии, кажутся нам Древним миром, период ШКМ – Средневековьем, эпоха средней школы в помещичьем парке – новым временем, а со строительством здания на улице Степной наступил новейший период. Исследование этой последней эры – удел краеведов будущего, так как история должна «устояться».

«12 августа 1994 г. вышло в свет постановление правительства России № 296 «Об утверждении Положения о порядке возврата гражданам незаконно конфискованного, изъятого или вышедшего иным путём из владения в связи с политическими репрессиями имущества, возмещения его стоимости или компенсации» (ну и названьице!)».

«В начале работы мы самоуверенно заявили, что открыли все тайны дела № П – 19389. Мы сделали это, конечно, сгоряча».

Веселость эта граничит с задумчивостью. Она как будто порождена неторопливым рассуждением и, как мне кажется, обсуждением – тут уже коллективное авторство где-то просматривается. Но есть в этой здравой веселости еще одна важная черта:

«Оттепель – это ещё не тепло. В ответ на слёзные прошения родственников шла полуправда, а вернее – ложь. Действительно, неспроста среди зимних оттепелей таким густым бывает туман.»

«Они считали, что всевозможные «интеллигентско-буржуазные» задумки учителей не вписывались в течение революции».

«Даже если все эти данные верны, то с точки зрения обыкновенного разума в Кашицыне Е.Ф. невозможно распознать какого-либо врага».

Остроумно? Не всегда. Но всегда остро. И откуда это «с точки зрения обыкновенного разума», «не вписывались в течение революции», «таким густым бывает туман». Рядом с остроумием – не только задумчивость, не только здравый смысл. Там еще есть какая-то почти вселенская тоска. Хочется сказать: влияние ландшафта. Недалеко от Курлака и Епифанские шлюзы, и река Потудань. Здесь, в Воронежском крае Андрей Платонов работал в 20-е годы инженером-мелиоратором. Недалеко от Курлака расстилаются степи, из которых в XVIII еще накатывались кочевники, в XIX помещик Станкевич (брат известного философа и публициста) охотился на дроф. А в 1960-е мальчишки доводили до истерик девчонок, засовывая им за шиворот сусликов. Курлак – место особенное и географически: рядом с веселостью речек и лесов тут космическая тоска степного ветра. Еще один поворот темы «Мы все с одной деревни». Особенно это чувствуется в работе «Из истории рода Кашицыных», ее можно было бы назвать «Будденброками» Воронежского уезда. Только разрушается здесь родовая память – под страшными ударами истории ХХ века. Вот еще выдержки из разных работ:

«Неужели от нашего героя не осталось никаких следов, раз даже его последнее земное место утеряно?

Потом я вспомнила об одной записи из тетрадки Иванова: «Только в загсе человеческая жизнь обозначается от рождения до смерти. На самом деле человек много раз умирает и снова рождается, чтобы умереть и вновь воскреснуть». (В скобках стоит пометка – «моё»).

Я думаю, что своей работой я и мои подруги сумели воскресить жизнь этого интересного и неординарного человека».

«Этот рассказ Николая Александровича позволил нам понять выражение «оторванные корни». Печально, когда внук ничего не знает о деде и получает сведения о предках от посторонних людей. Ещё более печально то, что Владимир Петрович Кашицын не слишком и интересовался историей своей семьи и лишь выполнял просьбу отца, узнавшего о командировке сына в Воронеж».

«Скорее всего, эти частушки придумал сам автор рассказа, но они, как нам кажется, очень точно передают атмосферу той бессовестной и безжалостной поры».

«Человек, на которого нацепили клеймо мироеда и врага народа, не может не уйти в себя»

«Мы догадывались, что десятилетний лагерный срок Ефиму Филимоновичу дали необоснованно, и всё же не могли себе представить, насколько чудовищно работал механизм подавления в год «большого террора»».

«Хоть это и жестоко, но мы пришли к такому выводу: на войне вместо Кобцева мог погибнуть Кашицын Е.Ф., если бы в 1937 году Кобцев Г.А. не настучал на своего односельчанина.»

«Не возникает симпатии к обвиняемым, ну, а «свидетели и судьи» просто-напросто вызывают отвращение.»

«Я слушала её и думала: Как же так? Ведь вокруг царило горе, невдалеке громыхали снаряды, не хватало самого необходимого, а моя собеседница больше помнит о развлечениях и играх...».

«Очень часто мне доводится слышать, что мы сейчас живём в трудное время, когда не хватает самого необходимого. Однако в свои 16 лет я ни разу не испытала, что такое голод. Наоборот, сколько я себя помню, мне всегда говорили: «Ешь больше! Почему ты так мало ешь?» Обычно в ответ на моём лице появляется мина недовольства.

А вот моя бабушка, Макарова Нина Григорьевна, десятилетней девочкой с радостью бы услышала такие слова в свой адрес. Но ей их никто не говорил.»

«Честно сказать, мы испытывали жалость к Василию Устрову, когда исследовали историю его короткой жизни и ужасной гибели. Ведь он мог так много совершить... Судя по всему, он был незаурядным молодым человеком. Знать бы ему, что власть, интересы которой он защищал, будет безжалостно истреблять свой же народ...

Но даже знай он, то какую роль сыграло бы это в истории России XX века!..»

« Нам хотелось докопаться до истины. Трудно сказать, насколько это нам удалось, но мы очень старались.

Эта выдержка из исторической работы – свидетельство того, как в эпоху социализма создавались мифы. <…>А может, виной всему просто нерадивость авторов, не слишком усердно корпевших над первоисточниками.»

«Подобное правило иначе, как безнравственным, назвать нельзя. Священнослужителям приходилось вести борьбу между обязанностью и честью. Очень часто эта борьба заканчивалась не в пользу последней»

«21 сентября произвели медосмотр обвиняемых. Нас более всего поразили и возмутили маленькие клочки бумаги, где неразборчивым почерком написано: «При наружном медосмотре Станкова К.И. <…> не обнаружено заразных заболеваний. Здоров. Доктор (подпись)».

«Повторное обращение А. В. Корчагиной в УКГБ по Воронежской области (мы не можем не выразить восхищения этим смелым и по тем временам поступком) вынудило следственный отдел управления приступить к процедуре перепроверки дела».

Что это – наивность или бесстрашие? Ряд нравственных высказываний об истории из работ новокурлакских школьников можно продолжать до бесконечности. Не перестает ли история быть историей, не превращается ли в публицистику, судилище или собрание всем известных откровений?

Впрочем, авторы некоторых работ знают о этой опасности:

«Мы считаем, что не вправе сейчас каким-либо образом судить о поступках людей той поры. Трудно представить,как бы повел себя каждый из нас, если бы мы оказались наих месте.

Мы намеренно не указываем имён свидетелей. Их, конечно, давно нет в живых, но дети, внуки, правнуки живы, причём многие в тех жесёлах.

Мы считаем, что нельзя сейчас выводить на суд тех людей. Мы, теперешние старшеклассники, лишь читаем о том, что такое тоталитарное государство в учебниках, а они были втиснуты в рамки диктата, являлись «винтиками», или, по меткому выражению Евгения Замятина, «нумерами»».

А в иных работах все доносчики названы своими именами. Не есть ли это косвенное свидетельство самостоятельности и несхожести авторов?

Все эти «не можем не выразить восхищения», «более всего поразили и возмутили», «иначе, как безнравственным, назвать нельзя» (речь идет о петровском вменении священникам в обязанность раскрывать тайну исповеди, если она содержит опасные для государства сведения), «честно сказать», «знать бы ему», «как же так?», « и всё же не могли себе представить», — что они? Ценны ли эти прозрения? Мимо них не пройдешь, в них совершенно особенное, непривычное отношение к истории и ее героям: «Неужели от нашего героя не осталось никаких следов», «Дело № П–19389 позволило нам живо представить себе этих людей. Мы видели их, мы слышали их голоса. Скупые данные анкет, протоколы допросов, воспоминания тех, кто их знал, дали возможность проследить за судьбами наших героев».

Мне кажется, что слово «наш герой», где-то прямо сказанное, где-то скрыто присутствующее, передает какое-то особенное сходство между авторами и героями, пусть они даже не родственники. «Мы все с одной деревни», и герои, и жертвы, и доносчики, и исследователи. Наверное, это и есть то самое, когда все про всех все знают, особый деревенский способ познания истории.

Сейчас много говорится об истории повседневности. Но одно дело узнать, какие наказания угрожали неплательщикам в некой незнакомой коммунальной квартире 30 лет назад. Есть и другое:

«Однажды я шла к бабушке, живущей рядом с Ивановыми. На улице меня встретила старшая дочь Фёдора Антоновича и сразу так начала кричать, что я чуть не присела. Из-за испуга я не могла разобрать её слов, но смысл всё-таки поняла. Вера Фёдоровна пыталась внушить мне, что про её отца, ублюдка и нелюдя, ничего не надо писать, что он искалечил жизнь всей семье и что будет лучше, если о нём никто никогда не узнает».

Вот что следовало бы назвать «живой историей» — куда уж живее?

«Каждую весну перед пасхой мы ходим на кладбище приводить в порядок могилы умерших родственников. Так было и в этом году. Я спросила у мамы, не знает ли она, где находится могила Ф.А. Иванова. Она показала на заброшенный, без креста, холмик недалеко от калитки. Я убрала его.

Но когда 11 апреля, в день Святой пасхи, мы пришли на кладбище с бабушкой, она указала мне совсем на другой обрушенный бугорок, утверждая, что именно здесь похоронен Иванов».

«Армяне работали на совесть. Они выложили первый этаж здания, но потом не сошлись в цене с подрядчиками и уехали. Это был 1968 год. Я закончил школу и покинул Новый Курлак. Поэтому не знаю точно, как продолжалось строительство».

Николай Иванович добавил: «Посмотрите сами, кладка первого этажа сильно отличается от кладки второго. На первом этаже вы не найдёте ни одной щелочки, тогда как наверху всё потрескалось».

Нам стало понятно, почему в классах, расположенных на первом этаже, всегда тепло зимой. На втором же этаже, особенно в угловых кабинетах, стоит страшный холод. Оставшаяся после помывки полов вода иногда превращается в лёд, так что мы используем полы в качестве катка».

«Особенно интересно было читать строки дневника, посвящённые каким-нибудь проделкам учеников 7 «А», ведь в злостных нарушителях дисциплины мы часто узнавали родителей тех, кто сейчас учится в школе.»

«27/IX.

Выявилось ЧП: Шивинский Александр вместе с другими ребятами из разных классов вчера (в выходной день) бесчинствовал около школы. В беседе с директором Шивинский заявил, что встал он в 9 часов, ловил рыбу, играл на улице и т.д. Словом, прогулка в парк совсем отсутствовала. Другие же заявили, что группа гуляла в парке примерно с 9 до 11 часов утра. Шивинский лгал, потом признался. Твердит, что окон не бил. Продолжить расследование.

P.S. Оказалось, что Шивинский не бил окон.

Выявилось также, что у Горынина Ивана имеется самодельное ружьё, вернее, какое-то сооружение, при помощи которого он стреляет порохом и дробью. Директор решил сам распутать это дело, хочет сам ближе познакомиться с родителями Горынина, повлиять этим самым на мальчика.

Кажется, что это не поможет. Увидим».

«Стеганцова Ал-ра весь класс, в том числе и кл. рук., обвинили в том, что он отломил задвижечку у форточки среднего окна. Сегодня выяснили, что сделал это Горынин Иван»

«В нынешнее время в Новом Курлаке есть немало крестьянских хозяйств, опись имущества которых оказалась бы куда более солидной, но никто не называет этих собственников кулаками. Все знают, каким трудом достаётся подобное богатство. Я уверен, что и в 1926 году большинство курлакских крестьян прекрасно это понимало».

«В 1942 и 1943 гг. фронт находился совсем рядом. Hо молодость всё равно брала своё. Таня вместе с подругами бегала на болото, чтобы сделать себе «туфли» для вечернего гулянья. Надеть было нечего – все ходили летом босиком. Каждая девушка выбирала свой «фасон»: высокий или низкий каблук, пуговицы, пряжки и старательно лепила его из липкой болотной грязи. Потом тщательно высушивали «туфли» на солнце, и вечером, при свете звёзд казалось, будто они действительно обуты».

«Кроме того, мы раскопали серебряный нашейный медальон с изображениями Митрофания Воронежского и Тихона Задонского.

Мы почти на 100 % уверены, что все эти вещи принадлежали нашему герою»

Бытовая деталь деревенской жизни, будь это проделки родителей, домашнее хозяйство, кирпичная кладка, танцы, уличные находки – сокращает историческую дистанцию до нуля. Мы были такие же, мы могли попасть в такую же ситуацию, нас окружали те же стены, предметы, значит, и герои – наши.

Родственная, предметная, событийная, а значит, и нравственная связь с прошлым в деревне оказывается особенно цепкой. История как абстрактная дисциплина перестает существовать. История – это то, что могло и еще может случиться с нами. Пространство и знакомство в деревне ограничено – время сжимается, между было, есть и будет исчезает непреодолимая преграда.

Так что же – эти ученики сами до всего этого дошли, и мы лишь оскорбляем их подозрением в несамосотоятельности? Может, всякая деревня создает подобную ситуацию? Может, и создает.

Но дело в том, что существует курлакский патриотизм. Да, скажут, малая родина, вот моя деревня и так дальше. Нет. В работах, представленных в этом сборнике, есть ряд историй о возвращении (или попытках возвращения) в Курлак, воспоминаний, раздумий о нем, свидетельствующих о чем-то большем.

«Дверь Марии Максимовне открыла тучная седая старушка, недоверчиво смотревшая не неожиданную гостью. Но, едва услышав о Курлаке, Клавдия Андреевна сразу изменилась, её взгляд потеплел, и лицо озарилось радостной улыбкой».

«Старожилы Нового Курлака рассказывают, что и в наших местах в тот год голодали, но, видимо, девятнадцатилетней Галине Курлак показался раем. Вполне можно в это поверить».

«По словам Галины Семёновны, годы, проведённые в Курлаке, были самой лучшей порой её жизни».

«Скоро исполнится 50 лет моей жизни в Курлаке. Школа стала родным домом, а её выпускники – близкими людьми. Мы, учителя, знаем о них всё, как и они знают о нас. Ничего не скрыть друг от друга, как в одной семье».

«- В Вашем дневнике похода много говорится о любви к родному краю. Эта любовь искренняя?

- О да! Где бы я ни была, а с мужем пришлось много поездить, я всегда думала о Курлаке. В Польше, например, очень красивая природа. Но здесь… Да что там – тут и птицы поют по-другому, по-особому.

После смерти мужа я решила, во что бы то ни стало купить дом в Курлаке. Теперь моя связь с родным селом никогда не прервётся».

«Удивительно: прошло два с половиной века, менялись царствования, громыхали революции и войны, а язык новокурлаковцев оставался прежним. Вряд ли ещё где можно встретить такие лингвистические особенности, как тут. Причём в соседних сёлах (Старый Курлак, Моховое; Бродовое), начинающихся прямо за околицами, говорят совсем по-другому.

Я не случайно так подробно остановилась на новокурлакском говоре, ведь он является, по существу, тем фонариком, свет которого может привести к нашим истинным корням».

«Как бы ни было заброшено и отдалено наше село от столиц, но бурный, полный противоречивых собы­тий XX век не мог не оставить здесь следов. Кстати, Новый Курлак вряд ли можно считать дремучей глухоманью».

«В минуты просветления Павел Иванович <отставной тогда директор школы, помутившийся в рассудке после гибели сына, живущий у родственников в райцентре> всегда стремился уехать в Курлак, домой. За ним следили, его не выпускали, но он улучал минутку и выходил из дома, стоял на дороге и просил подвезти его. Бывали случаи, когда его подвозили бывшие ученики. Бывали и такие случаи, когда по дороге в Старый Курлак его настигала «погоня»: Комов с ругательствами возвращал его в Анну. В ответ Павел Иванович только улыбался и покорно слушался свата».

Да, в Курлак возвращаются. И не только безумцы. Те, чья карьера вдали от дома не сложилась? Те, кто в какой-то момент понял, что не может жить без него? Кого просто потянуло? Да, Курлак гибнет, но не совсем так, как гибнут многие другие деревни. По моему ощущению, не безвозвратно. Сам А.С. Макаров – такой возвращенец. Он пишет: «Я видел и заснеженные Альпы, и красноземные французские поля, и Пиренейскую гряду, и голубую лагуну Барселоны, и средневековые улочки немецких и английских городов. Прекрасные места, замечательные пейзажи – никто не станет спорить.

Но есть один вид, который не заменят для меня никакие красоты. Он открывается, когда я выхожу за ворота своего дома в селе Новый Курлак. Там все просто и непритязательно: сухой луг, череда ветёл, болото и вдали – темный лес. И сложно понять, и совершенно очевидно, почему я могу часами смотреть на все это: Новый Курлак – моя родина» («Мой Курлак»).

Здесь я хотел бы привести документ совсем иного рода. Это письмо Акима Ивановича Щербакова, зачинателя «курлаковедения», старого, больного, увезенного родственниками в Севастополь: «Анастасия Митрофановна, я хотел дать Вам один совет. В музее, в отделе геологии, стоит шкаф, а на его полках лежат колодочки древесных пород. На каждой из них наклеена полоска бумаги и на ней надпись: дуб, ясень, берёза и т.д. Это породы деревьев и кустарников наших лесов. На колодочке сверху пропилена бороздка. В неё вставлялось стекло, на котором смонтирована небольшая веточка. Их уничтожил М.В.П.

Вам надо исправить это. В начале лета поручите учителям географии, ботаники, старшей вожатой и ученикам заготовить гербарий древесных пород. Все эти деревья и кустарники растут в парке старой школы. Заготовить надо по несколько веточек каждой породы, чтобы потом выбрать одну лучшую.

Когда гербарий высохнет, веточку надо укрепить на лист белой плотной бумаги, величиной с тетрадочный лист, потом приклеить к нему стекло. Приклеивать стекло лучше полосками цветной бумаги с трёх сторон».

Что ему в Севастополе, на пороге сознания и жизни, эти стекла и колодочки? Педантизм старого ШКРАБа? Но какой тон? Неужели ШКРАБы на него способны… Кажется, что нет важнее дела, чем этот тридцатилетней давности гербарий в далеком маленьком селе. Что-то притягивало и старого Акима Ивановича из Севастополя, и безумного Павла Ивановича из ближней Анны, и молодого Николая Александровича с Пиренейской гряды. Что же? Будто все они оставляли дома что-то незаконченное, зовущее к завершению. Они не просто хотели вернуться, им всем нужно было что-то сделать.

А мне, не связанному с Курлаком никакими обещаниями, покоя не дают степи, суслики, листовки против коллективизации, письма из Севастополя о загубленном гербарии, крик Веры Федоровны про отца-ублюдка, опись предсельсовета, позаимствованная у Салтыкова-Щедрина, зимнее катание по угловым кабинетам второго этажа школы, охота на дроф, помраченный в рассудке бывший директор, убегающий к родной школе, все эти «честно сказать» и «знать бы ему», и «как же так?», и « всё же не могли себе представить», и «невиданная в Курлаке предвыборная драка», и «медальон с изображениями Митрофания Воронежского и Тихона Задонского, которые, мы уверены на 100 %, принадлежали нашему герою?» Куда деться от всего того, что внушает эта книга – десять конкурсных работ, небольшое приложение и алфавитный указатель? Как быть с этим всем?

Жизненные планы авторов будто бы подтверждают: да, ничего особенного, обычное все-таки село. Почти никто из них не собирается возвращаться после учебы в Новый Курлак. Но для меня и это не ответ: очевидно, что кем бы они ни стали: экономистами, филологами, военными, бизнесменами, биологами, писателями – все они навсегда останутся «с одной деревни». Но они не просто земляки.

«При повторении раздела «Погода и климат» в 5 классе ученица хорошо ответила, как образуются облака и какие формы они имеют, но когда ей предложили определить облака на небе, она не смогла этого сделать. Взглянув на небо, где ярко были выражены кучевые облака, она смущённо ответила: «Не знаю». Такая обстановка настоятельно требовала новых, более совершенных и активных методов изучения программного материала.» А.И. Щербаков. Краеведческая работа по географии. 1959 г. (точная цитата)

Произошло это в конце 40-х годов. Тут все краеведение, и новокурлакское прежде всего. Для учителя чего бы то ни было – физики, литературы, немецкого, истории, курлаковедения – недостаточно рассказать ученику, какие бывают облака и чем они друг от друга отличаются. Не только недостаточно, но и почти бессмысленно, если он не сможет отличить их в небе. Потому что облака над головой — так же, как люди вокруг тебя, живые и умершие, твои герои: не подняв голову, никогда не научишься различать их в небе истории.

Дата добавления: 2015-08-28