Нестор.
Она опять не уловила тот момент, когда сознание отключилось, не выдержав этого диссонанса и полного нарушение ориентирования в жизни и реальности того, что было, и ее оценки этих событий.
Лютый сидел в своем автомобиле до темноты. Правда, выехал за границы поселка, припарковав машину в лесополосе за очередным полем.
Он обдумывал то, что увидел. Он искал место прокола. Пытался обнаружить ту ошибку, которая привела к такому результату. Шаг за шагом, от первой и до последней секунды, он восстанавливал в голове их дни и недели, анализируя каждый шаг и поступок, разыскивая тот неучтенный фактор, который привел к срыву и полной моральной дезорганизации принадлежащей ему женщины.
Нестор не мог сказать, что на данный момент доволен результатами своего анализа. Значительно мешала усталость и нарастающая боль в ране. Несмотря на ее несерьезность, это изматывало. Как и отсутствие хотя бы относительного отдыха в последние двое суток.
Соболева позаботится об Инге?
Он не мог на это рассчитывать. Все в Несторе, и разумное, и подсознательное, восставало против необходимости положиться на кого-то иного в вопросе безопасности и обеспечения Инги. Но он сам нуждался в сне после бессонных дней поиска на аналгетиках. И без адекватной еды.
Инга в эти два дня, очевидно, так же не питалась.
Данная мысль, наверняка, являющаяся фактом, нервировала. Ослабляла контроль сознания над лишними сейчас внутренними факторами. Он заботился о ее питании, отдыхе и настроении последний месяц. И результат этих действий оказался катастрофическим.
Где ошибка?! Где? В чем?!
Усталость съедала весь контроль, выедая сознание. Тревога об Инге принимала характер навязчивой необходимости. И наружу рвалось то, что Нестор не отпускал в себе с десяти лет, со своего первого убийства обидчика матери: скоп эмоций, потребностей, на грани нужды, на изломе адекватного сознания.
Инга была ему нужна.
Он не мог забрать ее, пока не проанализирует ошибки.
Он не мог анализировать, если не проспит хотя бы три-четыре часа. Пока не съест хотя бы что-то, давая возможность организму получить материал для восстановления. Замкнутый круг.
Несколько секунд были потрачены на анализ целесообразности поимки какой-то дичи в поле. Но быстро отверг эту идею. Сейчас это неразумно, несмотря на почти непреодолимое желание отбросить весь анализ и догнать Ингу. Более разумным и энергосберегающим выходом было вернуться в свою квартиру. Он потратит на это час. Там есть еда. Там есть возможность безопасного сна. Там есть еще три волоса Инги. Он сможет узнать о ее состоянии.
Нестор завел машину и выехал на трассу, продолжая размышлять. Убеждать самого себя, приводя разумные доводы.
Соболева о ней позаботится. Она не раз это уже доказывала - свою готовность помочь Инге. Сейчас он должен принять данное утверждение фактом. Иначе, не сможет сам гарантировать безопасность и защиту Инги. Очевидно, что Нестор внес весомый вклад в то состояние, в котором она сегодня находится. И не мог претендовать на ее возврат.
С каждой минутой и каждой новой мыслью в этом русле - контроль превращался в расплывчатое и слабо достижимое понятие. Внутри нарастал гнев на себя, ярость - на все, что он никак не мог уловить и понять. И все та же потребность.
Нет. Не так.
ПОТРЕБНОСТЬ в Инге.
Наверное, только сейчас он в полной мере начал осознавать, что именно превратило его мать в то существо, которым Нестор ее запомнил. Если она испытывала такую же потребность в его погибшем отце, и не имела никакой возможности его вернуть... Он понимал теперь, что ввергло ее в то безумие, заставляя совершать абсолютно неразумные поступки.
Это было за гранью осознания, рационализма, разума. Даже за гранью безумия. Примитивное, темное, глубинное, из самых корней сущности человека. То, чему разумного объяснения не существует в принципе. Не может существовать. Это за пределами разума.
Следовало отстраниться.
Ребро болело. Он старательно концентрировался на этом. И на дороге.
После холодного "ужина" и трех часов сна, он проснулся, продолжая крепко держать в кулаке три волоска Инги. Сон не принес решения основных вопросов, не внес ясность в его мысли. Не притупил потребности. Он в какой-то мере восстановил тело. Но, похоже, совершенно уничтожил остатки его контроля.
Нестора окружали тени. Не отсветы уличных фонарей, не движения фар машин под окнами... Тени тех сущностей и сил, которым он никогда не позволял своему сознанию открыться. Голоса, еще неразборчивые, но уже не заглушаемые его волей. Воздух словно переливался вокруг него этими неразборчивым гомоном, в котором Нестор разучился вычленять подсказки и путеводную нить смысла.
И это тем более не оставляло ему возможностей, для анализа своей ошибки. Отодвигало момент, когда Нестор сможет вернуть Ингу.
Ярость, так же утратившая путы контроля, рванула на волю через всю его суть, заставила Нестора вскочить с матраса, с гневным рыком обернуться вокруг себя, словно в попытке прогнать все окружающее на физическом уровне. Просто своим нежеланием это принимать и слышать. Рука взметнулась, пытаясь ударить бестелесного противника.
И опустилась, так и не завершив движения. Храня слишком важные для Нестора связи с его женщиной. Не разжимаясь.
Ребро напомнило о себе. Отдых оказался слишком коротким, а он все еще был лишь человеком, и тело об этом не забыло.
"Человек. Я человек, Нестор! Не кукла!"
Он человек. Она человек. Это важно? Или промежуточно?
Какое-то понимание показалось близким, но не формулировалось из-за этого проклятого шороха и гула в его голове.
Вместе с этим, каким-то мигом просветления сознания пришло понимание - он даже себя не до конца понимает. Не все знает о себе. Каким же образом Нестор может понять Ингу? Как может удовлетворить все нужды иного человека, вернуть гармонию ее сознанию, если свою суть прячет от себя и отгораживается десятки лет? Любое знание добавляет преимущество. Дает силу.
Ради того, чтобы исправить дисбаланс, привнесенный в разум Инги, он готов был использовать все доступные методы, все знания. Свои и чужие. Настоящие и прошлые. Он нуждался в понимании. Потому, подготовив необходимые вещи, через два часа, все еще в ночной темноте, Нестор выехал из Киева. И впервые за несколько десятилетий он целенаправленно ехал в Карпаты.
Я согласен с диагнозом, который поставили в районной больнице, - Валентин Петрович смотрел на нее совершенно серьёзно. И очень внимательно. - У нее есть все признаки сумеречного расстройства сознания, очевидно, вызванные травмирующими событиями. И эти приступы, которые она пытается описать, о котором вы мне рассказали, произошедшем в машине по дороге сюда - подтверждают это.
Они стояли в коридоре на первом этаже реабилитационного центра Валентина Петровича, у дверей палаты, где сейчас медсестра ставила Инге капельницу. Карина знала каждый сантиметр этого здания, досконально изучила, пока занималась отделкой и дизайном.
Карина кивнула, показывая психотерапевту, что приняла это к сведению. Собственно, и сама поняла, что с Ингой все совсем не в порядке, когда она забилась в угол салона машины и буквально "отключилась", вцепившись в бутылку с водой. Инга ничего не говорила, никак не отвечала на все попытки Карины вызвать хоть какую-то реакцию. Просто смотрела перед собой.
Потому Карина и потянула ее первым делом к Валентину, предупредив об этом Костю. Она слишком хорошо еще помнила, да и не забудет никогда, наверное, как хочется просто отключиться от всего. Закрыть глаза и раствориться, исчезнуть. Даже умереть. Или чтоб весь мир исчез. И только бешенное желание выжить, помогает преодолеть все. Но и с этим желанием ей не всегда удавалось быстро восстановиться, несмотря на чертовски богатый опыт. У Инги такого "багажа" не было. Слава Богу, с одной стороны. Карина никому бы такого не пожелала. С другой - ее психика, очевидно, не могла справиться с последствиями этих событий. Она надломилась. Еще не сломалась, Карина чувствовала ее стремление выкарабкаться, спасти самое себя. Но Инга нуждалась в помощи, и Валентин был готов ее оказать.
Я бы не торопился отпускать ее домой. Пусть недельку побудет у нас в центре, - словно продолжая ее мысли, заметил Валентин Петрович. - Я за ней понаблюдаю, персонал у нас хороший. Инге необходимо лечение, Карина. Настоящее лечение, не просто беседы. Я не совсем согласен с назначенными препаратами, уже есть более эффективные средства. Так что откорректирую список, и сегодня начнем прием лекарств. Было бы очень хорошо, если бы пришел кто-то из ее близких, или тех, кому она доверяет. Не сегодня, наверное. Но завтра уже можно.
Карина кивнула:
Я скажу Борису, он выяснит и свяжется с ее родными. Это мы решим.
Хорошо, - Валентин немного помолчал. И, подняв голову, пристально посмотрел на саму Карину. - Вас это лично задело, не так ли, Карина?
Она сжала губы, автоматически изобразив спокойную улыбку. Валентин продолжал смотреть. Карина выдохнула и сильнее стиснула пальцы, которыми зачем-то вцепилась в телефон:
Ее насиловали, Валентин. Инга сама сказала, что человек, который должен был обеспечить по уговору безопасность Инги - использовал ее как куклу. Что он ее насиловал, - Карина на секунду прикрыла глаза, стараясь вновь вернуть контроль над собой. - Я помню ее месяц назад, Валентин. И то, как она выглядит сейчас... Я знаю, что внутри, в душе стоит за таким видом. Знаю.
Он молчал, продолжая смотреть на Карину.
Ей пришлось еще раз выдохнуть:
Да, Валентин Петрович, меня это задело очень лично, - наконец дала она ему тот ответ, который он хотел.
Давайте поднимемся в мой кабинет и поговорим, Карина, - Валентин Петрович рукой указал ей на лестницу.
У вас хватает забот, и рабочий день закончился, - она покачала головой. - Думаю, удобней будет завтра или...
Я могу Константину позвонить, Карина, - Валентин улыбнулся, явно отметив ее детскую попытку улизнуть.
Взглядом продемонстрировав ему свое отношение к "грязным" ударам, Карина молча направилась к лестнице на второй этаж, где располагался кабинет психотерапевта.
Глава 19
Жизнь перестала быть.
Возможно, кто-то посторонний не понял бы, что Инга выражала этими словами. Собственно, Валентин Петрович, кажется, и не понимал. Говорил с ней об этом, спрашивал, уточнял, выяснял, что именно Инга вкладывает в такое описание понимания реальности. А она не совсем осознавала, как это до него донести. Или еще до кого-то.
Жизнь просто не была.
Инга - была. Люди вокруг - были. Тот же Валентин Петрович, к примеру. А жизнь - нет, она не была. Словно все вокруг как-то остановилось и замерло, стало вязким и липким. Душным и затхлым. Не живым. Инга старалась, стремилась, пыталась делать все, что Валентин Петрович ей рекомендовал, что Карина предлагала, что мама советовала - но не могла вырваться из этого липкого, вязкого и неживого ощущения.
Родители приехали к вечеру следующего дня, после того, как Инга оказалась в центре Валентина Петровича. Они сказали, что их привезли помощники Карины Соболевой. Разыскали, рассказали про Ингу и помогли приехать...
Мать выглядела измученной, да и отец казался куда старше, чем Инге помнилось. На лицах обоих читалось, как непросто им дался этот месяц, когда они ничего не знали о судьбе своей дочери. Да и увиденное, кажется, не прибавило им оптимизма. Инга видела, как мать едва сдерживала слезы, хлопоча вокруг нее, и как старается крепиться отец. Она даже чувствовала себя виноватой за то, что настолько их расстроила, заставила так нервничать. Хотя, честно говоря, понятия не имела, каким образом могла бы поступить иначе, ведь ей никак нельзя было даже им сообщать о своем местонахождении в эти недели. Но это чувство вины все равно присутствовало - глупое и иррациональное. Оно накапливалось, суммировалось с иными эмоциями, которые клубились в ее душе. Усиливало тоску и какую-то постоянную усталость. И дальше самого понимания вины - ничего не происходило. Она не могла перебороть странную вязкую глухость, с которой проснулась после первой ночи в центре. То ли это был результат приема лекарств, то ли просто организм исчерпал все свои силы, в том числе эмоциональные, но эмоции не выплескивались наружу, не выходили из Инги. Она не могла ни плакать, ни кричать. Только зачем-то извинялась все время и перед всеми за неудобства и эти волнения. Потому что умом понимала все, вроде бы, но не находила этому пониманию отклика внутри себя.
Единственное, что буквально сотрясало ее душу, заставляло встряхиваться и лихорадочно гнало кровь по телу - мысли о Несторе. Подозрение, все больше превращающееся в уверенность, что она его убила.
И не приносили успокоения убежденные слова Карины, что он заслужил подобное. Не помогали разумные и уравновешенные комментарии Валентина Петровича о чувстве "родства с насильником и вины за саму себя" часто возникающие у жертв агрессии и насилия. Не приносили умиротворения заверения, что она имела права защищаться. Только всеобъемлющее ощущение внутренней боли и какой-то невосполнимой потери, которую, казалось, уже ничем и никогда не заполнить. В ее душе разрасталась пустота, черная, сотканная из той же вины и горя. И какого-то хрупкого, опоздавшего понимания о том, чем был, кем мог бы стать для Инги этот человек. Но уже никогда не станет. Потому что ее рука дрогнула, зацепив курок...
Валентин Петрович убеждал, что Инга сейчас идеализирует своего обидчика, неосознанно подтасовывая факты, которые помнит. Затирает в памяти то, что подтверждает насилие, защищая себя этим, и приписывает Нестору мысли и мотивы, которых этот мужчина не знал и не испытывал. Ведь по неоднократному признанию самой Инги, они никогда не разговаривали и не обсуждали аспект их отношений, как таковых. Только ее принадлежность.
Инга слышала эти доводы. Она понимала даже, почему Валентин Петрович и Карина так считали и убеждали ее в этом (родителям подробности своего последнего месяца Инга не открывала, им и без этого волнений хватало), однако, все равно, внутренне не соглашалась. Ей, ее сущности и ее душе - это не казалось верным. То, что говорил психотерапевт и Карина. И с каждым днем эта внутренняя уверенность почему-то крепла, причиняя все больше муки. Вероятно потому, что каждый минувший день все больше убеждал Ингу в фатальности того случайного выстрела.
Разве, в ином случае, Нестор еще не пришел бы за ней? Он не казался человеком, так легко отдающим "свое", даже если допустить мысль, что ее поступок мог вызвать его гнев.
Инга не ждала Нестора. Нет.
Кажется...
Она не хотела к нему назад. Домой...
Нет! Разумеется! Полный абсурд.
Не считая чувства вины перед ним, Инга была совершенно счастлива вновь самостоятельно распоряжаться своей судьбой и решать: что и когда ей делать. Разумеется. Счастлива.
И ей вовсе не хотелось назад, в этот странный и пугающий дом, к этому непонятному и замкнутому мужчине. Нет-нет. Хотелось...
Она так и не сняла красную нитку со своего запястья. Не хватило духу. Не нашлось сил оборвать эту призрачно-эфемерную связь. Нарушить цепочку узелков.
Ей стало невыносимо находиться среди людей: одного-двух человек рядом Инга еще могла терпеть относительно спокойно. Но если вдруг людей становилось больше, на нее накатывала та же паническая волна, что и в поселке. Валентин Петрович обещал, что это пройдет, что скоро организм успокоится и реакции утихнут. И хорошо уже то, что на фоне применяемых лекарств к ней перестали "перестали приходить провалы", с полной потерей ориентировки в себе и в окружающей реальности. Ингу это тоже радовало. В конце концов, хоть какой-то прогресс и позитив. Таких событий с ней сейчас происходило не много. Собственно, с ней в принципе не особо много чего сейчас происходило: таблетки, капельницы, завтраки-обеды-ужины, прогулки в парке у центра вместе с родителями. Разговоры с Валентином Петровичем и визиты Карины. Все почти по расписанию. Глупо, конечно, так думать, но... Господи, Инге это стало безумно напоминать месяц с Нестором. С одной огромной разницей - его рядом не было. И оттого, именно от этого, кажется, у нее и возникло ощущение "небытия" жизни.
Из реабилитационного центра Ингу отпустили через пятнадцать дней, когда Валентин Петрович стал уверен, что повторения приступов не будет. А Инга почти научилась контролировать панику, возникающую при виде людей. Еще не довела это умение до совершенства, но уже справлялась с удушьем и дрожанием мышц, успешно прятала влажные ладони и незаметно вытирала покрывающийся испариной лоб.
Родители помогли ей собрать вещи, которыми за это время успела "обрасти" палата Инги, и довезли ее до квартиры. Мать убрала там, скрыв все последствия побега и многократных обысков милиции, после исчезновения дочери. И сейчас в комнатах практически ничего не было заметно - так, не хватало каких-то мелочей, или же ваза стояла на непривычном для Инги месте. Но это все казалось таким неважным, даже неощутимым почти. Потому как с первой же секунды, переступив порог квартиры, Инга думала только о том, как на вот этом самом пороге впервые лицом к лицу встретилась с Нестором. И с пистолетом. С тем проклятым пистолетом.
Она очень надеялась, что ей удалось ничем не выдать этих мыслей. И, кажется, так и было, потому как родители казались уже гораздо спокойней и счастливыми, что Инга идет на поправку. И, проведя с ней еще два дня, даже согласились вернуться домой, вроде бы удостоверившись, что с дочкой теперь все будет в порядке. Это она сама их поторопила. Даже с самыми родными людьми, Инга не могла теперь ощущать себя комфортно в настолько тесном пространстве. Словно после того проклятого месяца ее личное пространство подстроилось под одного-единственного человека. Который, похоже, уже никогда не окажется рядом.
Был у Инги и еще один повод торопить родителей - она хотела начать новую жизнь. Ощущение пустоты, вины и потерянности становилось невыносимым. И хлопоты, постоянная забота родных только усиливала ощущение давления на ее сознание. Как и вынужденное бездействие. И в этот раз, как уже дважды до этого, ей на помощь совершенно неожиданно и без всяких просьб со стороны самой Инги, пришла Карина Соболева. Она предложила Инге работу управляющего отелем, принадлежащим их семье.
Инга знала об этом отеле, он располагался на четырех этажах одного из самых современных центров их города, построенного так же на деньги Соболева. По словам самой Карины, она в последний год стала очень интересоваться отельным бизнесом, и муж с радостью позволил ей полностью заниматься этим отелем. И сейчас Карина, прекрасно знакомая с деловой хваткой и работоспособностью Инги, с удовольствием заполучила бы такого человека в свою команду.
Инга согласилась без раздумий, пусть и слабо ориентировалась на данный момент в тонкостях этого дела. Она нуждалась в смене. В смене всего: жизни, ритма, окружения. Она хотела избавиться хотя бы от части этих давящих эмоций, притаившихся у нее внутри. Не могла больше сквозь полуприкрытые веки следить за движением теней на стенах ее квартиры ночами. Странным движением, почти самостоятельным и живым. Так остро и горько напоминающих ей о Несторе и своей вине перед ним. После стольких дней анализа и самоанализа, размышлений и раздумий о том, что и как она сделала, а что не совершила - Инга испытывала дикое желание с головой погрузиться в что-то новое, тяжелое и неведомое. В нечто, что заставит ее работать на износ, отдавая все силы, из-за чего она будет отключаться, падая на кровать, а не всматриваться в потолок, следя за причудливыми играми темноты, и слушая переливы шелеста тишины.
Через месяц после своего возвращения в родной город, Инга вышла на свое новое место работы. Ее голову теперь украшала очень креативная и современная короткая стрижка, в которую мастер превратил отрастающий беспорядок и кошмар ее остриженных волос. Она даже доехала самостоятельно, поборов внутренний страх и сев за руль. И достаточно хорошо держалась, спрятав отчаянную потерянность и панику от обилия людей вокруг, за внешний фасад профессионализма и акцентуировании на работе. Наверное, внешне, Инга почти смогла стать снова собой: сосредоточенной, готовой решить любую возникшую проблему и узнать все нюансы новой работы. Только вот вся прежняя одежда болталась на ней, как на вешалке. За все это время Инга похудела на два размера, и ничего не смогли изменить ни успокаивающие, приписанные ей Валентином Петровичем для постоянного приема, ни забота матери. Инга не хотела есть. Понимая, насколько это бесперспективная модель поведения, она заставляла себя питаться. Однако это всегда сводилось к минимально необходимому потреблению питательных веществ, не больше. И каждый раз, до сих пор, сопровождалось мыслью - насколько был бы недоволен Нестор ее нынешним внешним видом. Не Ингой. А тем, до какого состояния она дошла.
Бред, бред, бред... Она вроде бы и понимала это. Только как дальше жить - до сих пор не поняла, даже спустя полтора месяца после своего бегства. Старалась. Пыталась. Пробовала. А не жила, снова и снова и снова возвращаясь мыслями к этому мужчине и тому, что она с ним сделала. Что он сделал с ней.
Весна давно окончилась. Проходило и лето, душа город адской жарой, которую Инга почти не замечала. И кондиционированный воздух номеров и коридоров отеля заменил ей настоящий - душный, пыльный и жаркий. Все свои дни она проводила на работе, уйдя в это занятие не просто с головой, а вообще целиком, даже с кончиками своих коротких волос, которые теперь регулярно стригла. Не могла отрастить - они ее раздражали и злили, иногда доводя до злых и каких-то бессильных слез, стоило прядям хоть немного удлиниться.
Она продолжала принимать таблетки, прописанные ей Валентином Петровичем (если не забывала, что порою бывало, настолько Инга заставляла себя сосредоточиться на работе), и раз в неделю приходила на консультацию к психотерапевту. Он был не полностью доволен динамикой ее состояния и не особо это скрывал. Так же Валентин Петрович не очень одобрял интенсивность, с которой Инга погрузилась в работу. Он настоятельно рекомендовал ей больше гулять и постепенно возвращаться в социум. Инга кивала, про себя иронично размышляя над тем, что она ведь и так вернулась в социум - под ее началом сейчас находилось сто двадцать человек персонала отеля. Разве мало? Первую неделю ей приходилось принуждать себя заходить в зал, где собиралась хотя бы треть. Потом, более-менее разобравшись в ситуации, она выделила ответственных по различным направлениям и вела совещания уже с ними. Так и ей было легче, и команды работали эффективней.
Инга очень старалась. Она даже начала посещать занятия по йоге, чтобы найти хоть какую-то точку равновесия и научиться балансу. И какое-то время ей даже начало казаться, что что-то получается.
Но за все эти дни и недели она ни разу не проснулась с улыбкой. И не было ни единого часа, когда бы она о нем не вспоминала. Нестор снился ей. Он продолжал жить в ее мыслях и воспоминаниях. Ее тело помнило о нем, о прикосновении его рук: горячих, сильных, порою жестких, а порою - настолько аккуратных, что она просыпалась в слезах от понимания, насколько ей его не хватает. Она хотела его. Хотела таким, каким помнила - жесткого, молчаливого и сильного. Неумолимого, почти не знакомого с понятием уступок, окутывающего ее своей волей и заботой, от которой так сложно отказаться. Она страдала без него. Горевала по Нестору.
Да, Инга мечтала вновь стать хозяйкой самой себе. Хотела самостоятельно распоряжаться своей жизнью. Но, получив это - она поняла и иное.
Инге хотелось назад, в его объятия. Хотелось прижаться, "укутаться" его силой и надежностью, прижаться к Нестору. Потому что сейчас она поняла, что несмотря ни на что, несмотря на свою обиду и имеющееся недовольство от его отношения - именно там, в его руках, засыпая на его плече - ощущала себя в самом правильном, "своем" месте. Чего уже никогда, очевидно, не испытает. И это усиливало ее подавленность и чувство какого-то безграничного отчаяния, о котором Инга не рассказывала Валентину Петровичу. Из-за которого она продолжала просыпаться и плакать ночами, несмотря на всю свою усталость.
Могли ли они решить это? Возможно ли было устранить такие разногласия разговором, оставшись вместе? И хотел ли сам Нестор чего-то подобного? Или прав Валентин Петрович и Инга сейчас лишь идеализирует Нестора, покрывая реальные воспоминания глазурью своих желаний и мечтаний.
А даже если и так - то какой в этом смысл теперь, после того, что она сделала? Зачем размышлять о том, что уже не изменить? Но Инга оказалась не в состоянии прекратить думать об этом.
В августе ей стало хуже.
Наверное, Инга сама была виновата в ухудшении: она полностью перестала принимать препараты. В одну из ночей, проснувшись после очередного сна, слишком похожего на реальность, в котором Нестор был рядом, она почему-то решила, что это прописанные транквилизаторы и успокаивающие не дают ей выбраться из омута подавленности. И решила больше не пить таблетки. Вероятно, решение было не самым верным, но Инга его приняла и планомерно ему следовала.
Тени в ее квартире стали "жить" активней, Инга почти постоянно слышала их невнятный шепот. Постоянно замечала какое-то движение на самом краю поля зрения. И даже перестала уже бояться, как-то свыкнувшись, почти не замечая, стараясь сосредоточиться на выполнении своих профессиональных обязанностей. А еще, ей стал мерещиться Нестор. Поддавшись настоятельным уговорам Валентина Петровича, Инга пыталась проводить больше времени "не на работе", но редко выдерживала, потому что стоило ей выйти в город, чтобы пройтись по магазинам или прогуляться в парке, как в любой толпе, за каждым углом ей начинала чудиться высокая и такая знакомая фигура в темной кепке. И самым мучительным для Инги оказалось раз за разом понимать, что это только кажется. В каждом лысом человеке, ей виделся Нестор. Инга даже несколько раз догоняла этих мужчин, борясь с самой собой и душащей ее паникой перед толпой. Но каждый раз, заглядывая в их удивленные лица - только усиливала собственное отчаяние и потерянность. Она извинялась и отступала назад. А через секунду вновь ощущала себя так, словно бы стоит ей обернуться - Нестор будет здесь, за ее спиной. В полушаге. И она оборачивалась. Однако его не было. И все внутри вновь обрывалось, а на глаза накатывали слезы. Но Инга не плакала. Она делала глубокий вдох и, стремясь оградит самое себя от новых нелепых ошибок, опускала голову, утыкалась глазами в плавящийся от жары асфальт. Возвращалась в машину, теребя пальцами уже потертую и истрепавшуюся красную нить на запястье, все равно ежесекундно чувствуя себя так, словно бы упускает возможность увидеть Нестора, который здесь, совсем рядом. И уезжала домой: к своим пустым комнатам и живущим в них мыслям, теням, шорохам. Туда, где ей уже было почти комфортно вместе со своим горем и болью.
Самое странное - Инга полностью отдавала себе отчет, что не выздоравливает, а словно бы из одной грани сумасшествия скатывается в другую. Однако у нее ничего не выходило с этим сделать, никак не получалось исправить. Инга старалась еще больше погрузиться в работу, чтобы отрешиться от мыслей. И этим сильнее беспокоила Валентина Петровича. Замкнутый круг какой-то, в котором не было видно ни конца, ни краю. Нарастающая апатия и подавленность. А еще - тихо подкрадывающееся понимание бессмысленности жизни. Своей. Она так старалась спастись, доказать, что невиновна. Вытерпела одиночество в том доме, заключала договор с Нестором. Что-то ему пыталась доказать и объяснить. Не анализируя, так много получила от него, и столько потеряла, разрушительно убежав...
В чем смысл ее жизни теперь? Инга старалась вылечиться, делала все, что ей советовали, работала - но уже не понимала: для чего и зачем? Зачем это все? Сама ее жизнь для чего?
Ответа Инга не видела. Искала, и не могла найти.
В сентябре похолодало. Не резко, но схлынула душная жара. Инга пыталась воспользоваться этим и чаще гуляла после работы. Но теперь она избегала других людей. Несмотря на все советы психотерапевта, Инга больше не могла заставить себя войти в поток людей. Не было у нее больше сил вновь и вновь испытывать разочарование и метания в мыслях и душе. Весь скоп эмоций, которым Инга просто не могла найти выход, так и не успокоившееся после всех бесед с Валентином Петровичем чувство своей вины, отчаяние - они давили на ее сознание. Как та самая нить, скручивались, вились внутри, свиваясь в клубок все эти дни, недели, месяцы. И теперь этот клубок стал огромных размеров. Он давил на Ингу изнутри, перекрывая горло, не позволяя вдохнуть, заставляя сутулиться под какой-то непомерной невидимой тяжестью, лежащей на ее плечах.
Ее состояние заметила даже Карина, посоветовав Инге взять неделю отпуска. Нет, Соболева была очень довольна результатами работы Инги. Даже признала, что не ожидала настолько быстрого и глубокого понимания Ингой ситуации в отеле и такой самоотдачи. Однако Карина это повторила несколько раз, ей необходим отдых. И Соболева, как ее непосредственный начальник, и человек, которому судьба Инги не безразлична - настаивает на выходных.
Вот так она осталась дома, совершенно не понимая, что делать. Один на один с самой с собой, тенями, виной и приближающимися именинами. Родители хотели приехать, отпраздновать с дочерью тридцать третий день рождения. Она отказалась, слукавив, обманув, сказав, что будет работать, что в этом году не хочет праздновать. Да и вообще, такую дату не отмечают. Подводят итоги, размышляют о жизни - да. А праздновать не хочет.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |