Молодые люди выслушали Лаврецкого с приветливой и чуть-чуть насмешливой почтительностью, – точно им учитель урок прочел, – и вдруг посыпали от него все прочь, вбежали на поляну; четверо стало около деревьев, один на середине – и началась потеха.
А Лаврецкий вернулся в дом, вошел в столовую, приблизился к фортепьяно и коснулся одной из клавиш: раздался слабый, но чистый звук и тайно задрожал у него в сердце: этой нотой начиналась та вдохновенная мелодия, которой, давно тому назад, в ту же самую счастливую ночь, Лемм, покойный Лемм, привел его в такой восторг. Потом Лаврецкий перешел в гостиную и долго не выходил из нее: в этой комнате, где он так часто видал Лизу, живее возникал перед ним ее образ; ему казалось, что он чувствовал вокруг себя следы ее присутствия; но грусть о ней была томительна и не легка: в ней не было тишины, навеваемой смертью. Лиза еще жила где-то, глухо, далеко; он думал о ней, как о живой, и не узнавал девушки, им некогда любимой, в том смутном, бледном призраке, облаченном в монашескую одежду, окруженном дымными волнами ладана. Лаврецкий сам бы себя не узнал, если б мог так взглянуть на себя, как он мысленно взглянул на Лизу. В течение этих восьми лет совершился наконец перелом в его жизни, тот перелом, которого многие не испытывают, но без которого нельзя остаться порядочным человеком до конца; он действительно перестал думать о собственном счастье, о своекорыстных целях. Он утих и – к чему таить правду? – постарел не одним лицом и телом, постарел душою; сохранить до старости сердце молодым, как говорят иные, и трудно и почти смешно; тот уже может быть доволен, кто не утратил веры в добро, постоянство воли, охоты к деятельности. Лаврецкий имел право быть довольным: он сделался действительно хорошим хозяином, действительно выучился пахать землю и трудился не для одного себя; он, насколько мог, обеспечил и упрочил быт своих крестьян.
Лаврецкий вышел из дома в сад, сел на знакомой ему скамейке – и на этом дорогом месте, перед лицом того дома, где он в последний раз напрасно простирал свои руки к заветному кубку, в котором кипит и играет золотое вино наслажденья, – он, одинокий, бездомный странник, под долетавшие до него веселые клики уже заменившего его молодого поколения, – оглянулся на свою жизнь. Грустно стало ему на сердце, но не тяжело и не прискорбно: сожалеть ему было о чем, стыдиться – нечего. «Играйте, веселитесь, растите, молодые силы, – думал он, и не было горечи в его думах, – жизнь у вас впереди, и вам легче будет жить: вам не придется, как нам, отыскивать свою дорогу, бороться, падать и вставать среди марка; мы хлопотали о том, как бы уцелеть – и сколько из нас не уцелело! – а вам надобно дело делать, работать, и благословение нашего брата, старика, будет с вами. А мне, после сегодняшнего дня, после этих ощущений, остается отдать вам последний поклон – и хотя с печалью, но без зависти, без всяких темных чувств сказать, в виду конца, в виду ожидающего бога: „Здравствуй, одинокая старость! Догорай, бесполезная жизнь!“
Лаврецкий тихо встал и тихо удалился; его никто не заметил, никто не удерживал; веселые клики сильнее прежнего раздавались в саду за зеленой сплошной стеной высоких лип. Он сел в тарантас и велел кучеру ехать домой и не гнать лошадей.
* * *
«И конец? – спросит, может быть, неудовлетворенный читатель. – А что же сталось потом с Лаврецким? С Лизой?» Но что сказать о людях, еще живых, но уже сошедших с земного поприща, зачем возвращаться к ним? Говорят, Лаврецкий посетил тот отдаленный монастырь, куда скрылась Лиза, – увидел ее. Перебираясь с клироса на клирос, она прошла близко мимо него, прошла ровной, торопливо-смиренной походкой монахини – и не взглянула на него; только ресницы обращенного к нему глаза чуть-чуть дрогнули, только еще ниже наклонила она свое исхудалое лицо – и пальцы сжатых рук, перевитые четками, еще крепче прижались друг к другу. Что подумали, что почувствовали оба? Кто узнает? Кто скажет? Есть такие мгновения в жизни, такие чувства… На них можно только указать – и пройти мимо.
Примечания
Ну, ну, мой мальчик… (фр.).
Осторожнее, осторожнее (фр.).
Это – самый шик (фр.).
Очаровательный мальчик (фр.).
Замирая (итал.).
И я тоже художник (итал.).
Кузен (фр.).
Самый цвет (фр.).
На манер Ришелье (фр.).
В законности – добродетель (лат.).
Человека (фр.).
Мой сын (фр.).
Вы (фр.).
Моя дочь делает прекрасную партию (нем.).
Очаровательная мадам Лаврецкая (фр.).
От шоссе Антан до улицы Лилль (фр.).
Г-жа ***, это знатная русская дама, столь изысканная, которая живет по улице П … (фр.)
Мой дорогой кузен (фр.).
Теперь больше нет людей таких, как бывало (фр.).
Популяризировать идею кадастра (фр.).
Озлобленный (фр.).
В конце концов (фр.).
С которым случилась такая нелепость (фр.).
Поэтическая натура (фр.).
И потом (фр.).
В большом масштабе (фр.).
Все это глупости (фр.).
Ада, вот твой отец (фр.).
Проси его со мной (фр.).
Так это папа (фр.).
Да, мое дитя, не правда ли, ты его любишь? (фр.)
Ну, как, сударыня? (фр.)
Да так, Жюстина (фр.).
На войне как на войне (фр.).
Браво! (фр.)
Ваша мать вас зовет, прощайте навсегда… (фр.).
то удивительно (фр.).
Отечество прежде всего (фр.).
Вы очаровательны (фр.).
Тетя (фр.).
Алфейным (фр.).
Духи королевы Виктории (фр.).
А она прелестна! (фр.)
Превосходный молодой человек (фр.).
Вскоре затем (итал.).
Собрат (фр.).
Ступайте (фр.).
Прекрасно (фр.).
У вас есть стиль (фр.).
Прекрасно, прекрасная идея (фр.).
Довольно музыки (фр.).
Пороха она не изобрела, эта милая дама (фр.).
Да, я думаю (фр.).
Как законченная артистка (фр.).
Моя дорогая (фр.).
До свиданья! (фр.)
Хорошо, сударь (фр.).
Окончательно (фр.).
Тучный вол с Украины (фр.).
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |