Народ есть та великая сила, та живая связь людей, без ко-

Москва, 19 апреля

Народ есть та великая сила, та живая связь людей, без ко-

торой и вне которой отдельный человек был бы бесполезным

эгоистом, а все человечество – бесплодною отвлеченностью.

Разъединяющий эгоистический элемент личности умеряется

высшим началом живого союза народного, другими словами –

великодушием общинного элемента. В общинном союзе не

уничтожаются личности, но отрекаются лишь от своей исклю-

чительности, дабы составить согласное целое, дабы явить же-

ланное сочетание всех. Они звучат в общине не как отдельные

голоса, но как хор.

Община, этот высший нравственный образ человечества,

является в несовершенном виде на земле. Христианство освя-

тило и просветило общину, дотоле неясно сознаваемую или

предчувствуемую народами. И община стала идеалом недося-

гаемым, к которому предстоит вечно стремиться. Уже великая

заслуга в том, как скоро поставлен такой идеал и к нему стре-

мятся. Невозможность достигнуть полного осуществления

общины на этой земле не должна останавливать. Нельзя быть

совершенным христианином, но дело человека – вечно стре-

миться к этому идеалу.

Начало общины есть по преимуществу начало славян-

ского племени и в особенности русского народа, давшего ему

кроме слова община (вполне русского, но несколько книжного)

иное, жизненное наименование: мир.

В народе необходима самодеятельность. Нравственный

подвиг народа совершается всем народом. Странно было бы в

этом случае разделение народа на ведущих и ведомых. Точно:

иным дается сила вразумления, а другим сила внимания; но

это не люди распределяют, а Провидение. К тому же внимаю-196

К. с. АКсАКов

щий не есть белая бумага, которая не знает и не судит о том,

что на ней пишут. Внимающий много дает вразумляющему;

он нередко вдохновляет его. И говорящий, и слушающий де-

лают одно общее дело, один – разумно передавая, а другой –

разумно принимая; их связует одна общая идея, переходящая

от одного к другому и уравнивающая их. Та же связь в более

частном виде существует между писателем и читателем, как

было это высказано печатно в одном русском журнале в на-

чале прошедшего года. Лишь дары Провидения не передаются,

а истина – достояние общее. Но дары, скрытые некоторое вре-

мя, могут раскрыться. Внимающий, как скоро пробуждается в

нем дар слова, становится вразумляющим. Из этого взаимного

беспрепятственного обмена мыслей, из переменного деяния и

принимания слагается общий нравственный подвиг народа.

Москва, 7 июня

Простой народ есть основание всего общественного зда-

ния страны. И источник вещественного благосостояния, и ис-

точник внешнего могущества, источник внутренней силы и

жизни, и, наконец, мысль всей страны – пребывают в простом

народе. Отдельные личности, возникая над ним, могут на по-

прище личной деятельности, личного сознания служить с раз-

ных сторон делу просвещения и человеческого преуспеяния;

но тогда только могут они что-нибудь сделать, когда коренятся

в простом народе, когда между личностями и простым наро-

дом есть непрерывная живая связь и взаимное понимание.207

рУссКое воЗЗреНие

Находясь на низшей ступени лестницы житейской, вне

всяких почестей и наружных отличий, простой народ имеет

зато великие блага человеческие: братство, цельность жизни и

(так как мы, говоря о простом народе, разумеем русский) – быт

общинный.

Напрасно думают, что простой народ есть бессознатель-

ная масса людей. Если бы это было так, то он был бы то же,

что неразумная стихия, которую можно направить и в ту, и в

другую сторону. Нет, простой народ имеет глубокие, основ-

ные убеждения – условие существования для всей страны. За-

щищая эти убеждения, он, точно, в силе своей равняется сти-

хии; но это стихия разумная, имеющая нравственную волю;

это стихия – только по дружному, цельному своему составу и

действию. Есть прекрасное выражение на Руси для такого про-

явления народной силы: стали все, как один человек. Русская

история показывает нам, как глубока и тверда основа Веры в

русском народе, как отстаивал он святость своих православ-

ных убеждений.

Напрасно также думают, что простой народ есть какой-

то слепой поклонник обычая, что он перед чем бы то ни было

рабствует духом. Правда, он не представляет легкого подвиж-

ного явления, то в ту, то в другую сторону направляемого ве-

тром; как все истинное и действительное, он крепок на ногах

и не шатается из стороны в сторону; он понимает, что преда-

ние, что преемство жизни есть необходимое условие жизни;

он связует, поддерживает, а не рвет нить жизни, идущую из

прошедшего в будущее. Простой народ есть страж предания

и блюститель старины; но в то же время он не есть слепой раб

ее. Да и было же время, когда старина была новизною. Про-

стой народ принимает новое, но не скоро, не легкомысленно,

не из презрения к старине, не из благоговения к новизне. То,

что он примет, – примет он самобытно, усвоит прочно и пере-

несет в свою жизнь. Легкомысленные личности, для которых

жизнь есть непрерывный маскарад или убеждения которых,

если и постоянные, не имеют корня в стране самой и плава-

ют в какой-то отвлеченной атмосфере, – как ошибаются они, 208

К. с. АКсАКов

принимая обдуманность народа, его мерный и верный шаг,

среди прыгающих и бегущих около него отдельных лично-

стей, за какую-то неподвижность или по крайней мере за кос-

ность. Это показывает только, что народа не понимают. У нас

же, в России, неохота, недоверчивость, с какою народ при-

нимает новое, имеет свою историческую законную причину,

свое законное оправдание.

Но начавши говорить: «простой народ», мы потом стали

говорить: «народ». Это не случайно и не без причины, ибо про-

стой народ, точно, есть просто народ, или народ собственно.

Слово «народ» употребляется в двояком смысле: или оно

означает всех, в союзе народном живущих, без различия со-

словий, и в таком случае соответствует более слову «нация»;

или же оно означает простой народ, низшее сословие, которое

есть народ собственно. Понятно и законно употребление это-

го слова и во втором случае. Простой народ не имеет никаких

отличий, никакого другого звания, кроме звания человека и

христианина, а потому и зовется или человеком, – во множе-

стве людьми (в летописи: людие; впоследствии слово «люди»

получило свое особое значение), или крестьянином, то есть

христианином, или же, наконец, народом, что также есть имя

кровного, но еще более духовного союза человеческого. Вот

причина, по которой название народа остается преимуще-

ственно за низким сословием.

Итак, у простого народа нет никаких отличий или титулов,

кроме звания человеческого или христианского. О, как богата

эта бедность! И, стоя на низшей степени, как высоко стоит он!

Нося звание только человека, только христианина, он с

этой стороны есть идеал для всего человеческого и христиан-

ского общества.

Как скоро верхние классы смотрят на свои отличия и пре-

имущества (хотя и не во зло употребляемые) не как на причину

гордости и превосходства над другими, но как на требуемые

временем, порожденные несовершенством мира сего явления,

как скоро, забывая о них, чувствуют в себе только человека и

христианина, – тогда становятся и они народом.209

рУссКое воЗЗреНие

У нас значение простого народа имеет свою особую сто-

рону, ибо он только и сохраняет в себе народные, истинные

основы России; он только и не разорвал связи с прошедшим,

с Древнею Русью. Часто гордо смотрят на него люди так на-

зываемого образованного, или светского, русского общества,

пренебрегают им, называют его мужиками, обратив это слово

в брань. Красуясь над ним и высоко на него посматривая, они

забывают, что только простой народ составляет условие и их

существования. Известно прекрасное (сделанное русским пи-

сателем) сравнение простого народа с корнями дерева, на ко-

тором шумят и величаются листья, меняющиеся каждый год,

тогда как корни – все одни и те же.

Красуйтесь в добрый час, –

говорят корни листьям:

Но помните ту разницу меж нас,

Что с новою весной лист новый народится;

А если корень иссушится –

Не станет дерева, ни вас

.

4) Петербургский nepиод. Государство совершает пере-

ворот, разрывает союз с землей и подчиняет ее себе, начиная

новый порядок вещей. Оно спешит построить новую столицу,

свою, не имеющую ничего общего с Poccией, никаких русских

воспоминаний. Изменяя земле русской, народу, государство

изменяет и народности, образуется по примеру Запада, где

наиболее развилась государственность, и вводит подражатель-

ность чужим краям, Западной Европе. Гонение на все русское.

Люди государственные, люди служилые, переходят на сторо-

ну государства. Народ, собственно простой народ, остается

при прежних началах. Переворот сопровождается насилием.

Впоследствии преобразованные верхние классы действуют со-

блазном разврата, выгод и преимуществ на простой народ; от

него поодиночке отстают и переходят на враждебную сторону,

но весь народ, в целом, остается тот же. Poccия разделилась

надвое и на две столицы.

С одной стороны государство с своей иностранной сто-

лицей Санкт-Петербургом; с другой стороны земля, народ со

своей русской столицей Москвой. Нашествие Наполеона на

государство и землю русскую. Государство в смятении обра-

щается к земле и к Москве и просит о помощи. Москва при-331

рУссКАЯ исТориЯ

нимает удар. Москва и земля спасают и себя и государство.

Несмотря на то, полный плен нравственный под игом Запада

верхних классов, примыкающих к государству. Наконец на-

ступает борьба. Москва начинает и продолжает дело нрав-

ственного освобождения, поднимает вновь знамя русской са-

мобытности, русской мысли. В наше время среди верхних, от

народа оторванных, классов пробуждается сознание ложности

направления иностранного и стыд обезьянства. Русская мысль

начинает освобождаться из плена; вся деятельность ее в Мо-

скве и из Москвы, – и окончание долгого испытания, а вместе

и торжество и возникновение истинной Руси и Москвы, кажет-

ся, приближается. – Pyccкиe, позабывшие свою Русь, начинают

ее вспоминать. Усилия ученой деятельности, направленной со

всех сторон к России. – Главное, существенное дело – нрав-

ственная духовная свобода. Она возникает.

Вот, по нашему мнению, как делится русская история. To,

что мы назвали 4-м периодом, лучше назвать эпизодом, ибо

Москва не перестала (и не перестанет) быть истинной русской

столицей. 1812-й год ясно это доказывает. По нашему мнению,

собственно три периода: киевский, владимирский, московский.

Москва, по нашему мнению, нераздельна с Россией.

Г. Соловьев считает призвание Рюрика событием всерос-

сийским, с которого справедливо начинает русскую историю.

Мы совершенно согласны с г. Соловьевым в знаменательно-

сти явления, но мы объясняем это иначе. Г. Соловьев видит в

призвании начало прекращения родового быта у славян. По

нашему мнению, родового быта у славян не было (об этом мы

уже сказали наше мнение), следовательно, и быль призвания

имеет другой смысл. Постараемся высказать нашу мысль об

этом начальном событии русской истории, и вместе мысль о

том, что, по нашему мнению, служит основной задачей рус-

ской истории.

В человеке есть всегда внутренняя нравственная правда,

согласно или против которой он поступает; но, во всяком слу-

чае, в самом человеке лежит и одобрение и осуждение его по-

ступка. – Действие этой внутренней правды или совести есть 332

К. с. АКсАКов

чисто нравственное, свободное; поступая согласно с сове-

стью, человек поступает свободно и нравственно. Таково дело

каждой личности. От личности перейдем к обществу; человек

живет, как общество: на том же начале зиждется и общество.

Когда люди образовали общину, то общий внутренний нрав-

ственный закон является как порядок общей жизни, как обы-

чай. Является другая, впрочем, нравственная же сила, общее

мнение, составляющее уже общественную нравственность;

эта сила возможна и законно права, ибо основание общества

и его союза есть одно общее нравственное убеждение. Такое

общество есть общество в настоящем смысле человеческом.

Нравственное убеждение лица согласно с общим убеждением;

только на этом и основывается (союз) в обществе; только поэто-

му и можно быть в обществе. Общее нравственное убеждение

составляет общую связь. Как скоро лицо противоречит обще-

му нравственному убеждению общества, – общество должно

удалить лицо, если оно нейдет само; как скоро все общество

противоречит нравственному убеждению лица, – лицо долж-

но само удалиться из общества, хотя бы оно его и не изгоняло.

Единственное, законное распространение общины есть удале-

ние того из своей среды, который решительно противоречит

нравственным ее началам и, следовательно, не может жить об-

щей с нею жизью. Вот жизнь общины, управляемая внутрен-

ней, нравственной, свободной правдою; но для общественного

человека, по его личной слабости, потому что не все люди об-

разуют такие нравственные общины и не все признают только

господство нравственной силы (нравственного суда), – такое

состояние на земле невозможно. Тогда община прибегает к

другой силе (и к другому суду), к силе (и суду) внешней прав-

ды, силе внешнего закона, или закона собственно. Закон, – на

нpaвственных основаниях почерпнутых из общества, согласно

с нравственным требованием общества, – определяет внешние

обязанности людей друг к другу и к обществу, и употребляет

для исполнения своих постановлений – принуждение. Закон

не требует искренности, не требует, чтобы поступок челове-

ка был согласен с его совестью; он требует, чтобы поступок 333

рУссКАЯ исТориЯ

был таков, а не другой, – и только; до внутренней правды, до

души, закону нет дела. Для этого, для достижения своей цели

полагает он внешние преграды, формы, которых соблюдения

требует. Так, например, внутренний закон, совесть, велит

вам отдать то, что вы взяли взаймы, и обращается для этого

к вашему нравственному чувству. Закон внешний, для того

чтобы заплатить долг, устанавливает расписки и векселя, за

которые преследует судом и которые заставляют и плута по-

ступать честно, нисколько тем не исправляя его нравственно.

Но тут же являются и многие случаи, где строжайшая правда

закона бывает вполне несправедлива. Человеку нечем запла-

тить, он разорился; закон сажает его в тюрьму. Человек запла-

тит, но случайно вексель не уничтожен, расписка о плате не

взята; закон присуждает платить. – Иначе внешний закон и

поступать не может. Таким образом, закон внутренний и за-

кон внешний хотя требуют и того же, но с разных сторон, от-

правляясь от противоположных начал, и поэтому совершенно

противоположны друг другу, и дело изменяется совершен-

но. Закон нравственный (внутренний) требует прежде всего,

чтобы человек был нравственный и чтобы поступок истекал,

как свободное следствие его нравственного достоинства, без

чего поступок теряет цену. Закон формальный или внешний

требует, чтобы поступок был нравственный по понятиям за-

кона, вовсе не заботясь, нравственен ли сам человек и откуда

истекает его поступок. Напротив того, закон стремится к са-

мой цели, к такому совершенству, чтобы вовсе не нужно было

быть на самом деле нравственным человеком, а чтобы толь-

ко поступали нравственно или законно. Его цель – устроить

такой совершенный порядок вещей, чтобы душа оказалась не

нужна человеку, чтобы и без нее люди поступали нравственно

и были бы прекрасные люди, дело бы делалось как следует

и общество бы благоденствовало. Внешняя правда требует

внешней нравственности и употребляет внешние средства.

Из этого свойства внутреннего и внешнего закона внутренней

и внешней правды очевидно вытекают различные следствия.

Внутренний закон поддерживает нравственное достоинство 334

К. с. АКсАКов

человека, беспрестанно обращаясь к его совести, в ней одной

находя опору и ручательство его дел. Запад – жертва внешнего

закона. Закон внешний требует только соображения со своими

постановлениями, исполнения учреждений, не заботясь и не

обращаясь к совести человека, и таким образом избавляет его

от необходимости внутреннего нравственного голоса. Оче-

видно, что преобладание внешнего закона в обществе ослабит

нравственное достоинство человека, приучая его поступать

без внутренней нравственной причины и быть правым только

перед законом (внешним). Цель человечества – осуществить

нравственный закон на земле...

Нравственный закон или совесть дает ответ на все воз-

можные случаи, ибо идет от общего нравственного начала.

Закон внешний, отправляясь от частности, определяя случаи,

требуя не начал, а поступков, само собою разумеется, не может

определить все их бесчисленные виды и потому всегда дает

возможность человеку, поступив по закону (внешнему), посту-

пить безнравственно; следовательно, даже и с этой стороны за-

кон не может человека сделать и внешне-нравственным, давая

возможность всегда себя обойти.

Внешний закон, внешняя правда в обширном и вместе

определенном смысле, есть государственное устройство, госу-

дарство одним словом. – Вопрос внутренней и внешней прав-

ды пренадлежит всякому человеку, всякому обществу, всякой

стране. Жизнь общественная и историческая решает его исто-

рически разнообразно; но он постоянно основной, существен-

ный вопрос.

В самом деле, мы часто видим, до какой степени чело-

век способен верить, и верит в государство, которое есть его

собственное, человеческое создание, царство от мира сего,

следовательно, не Божие царство. Как часто думает человек

учреждениями заменить все нравственные начала, достиг-

нуть одним словом совершенства порядка. Такое ошибочное

стремление заменить совесть и нравственную свободу, связь

народную, общественную, и самую веру – законом и полити-

ческими правами опустошает душу человека и делает его не-335

рУссКАЯ исТориЯ

способным к свободе и нравственной жизни, делает человека

не стоящим хлопот. Между тем, куда ни оглянемся, в особен-

ности на современные нам западные государства, везде видим

поклонение государству, везде видим, что идеал его, идеал по-

рядка, внешней стройности, ловко прилаженного, так сказать

механического устройства, пленил ум человеческий, – и один

думает достичь своего идеала путем монархии, другой – кон-

ституции, третий – республики, четвертый путем коммуни-

стических учреждений. Но вера в государство, во внешнюю

правду, сильна повсюду на Западе, и повсюду там обеднел че-

ловек внутренний, человек свободный, человек собственно. В

Англии всего менее; но она держится не силой своего закона,

а силой своего обычая, не государством, а народностью. Об-

ратимся к России.

В незапамятные дни славяне жили одни, непокоренные,

и отличались ненавистью к чужеземному игу; из древних

свидетельств заключить можем, что у них не было повели-

теля какого бы то ни было, что эта была не терпящая над

собою власти община. Кротость нравов свидетельствует, со

своей стороны, о мирной и самостоятельной их жизни; по

всему видно, что это была мирная община, соединенная од-

ним обычаем, одним верованием, одной жизнью, –община,

надобно заметить, не исключительная, ибо позволяла плен-

никам, если хотят, остаться и войти в нее, и жить в ней, как

братья. Общины славянские занимали большое пространство

и жили очевидно в силу обычая, в силу нравственного союза;

по крайней мере, таков был строй этих общин (не нарушали

ли они его случайно, – это другой вопрос и дела не изменяет).

Итак, славянская община была союз людей, основанный на

нравственном начале, управляемый внутренним законом, и

оттуда обычаем общественным. Итак, это была нравственная,

или, лучше, просто община собственно. Но могла ли славян-

ская община удержать свой мирный и нравственный обычай?

Враги набегали беспрестанно на славян, давали им чувство-

вать, что есть толпы людей, совершенно иначе устроенные,

которые не дадут им жить спокойно. Кроме того, слабость 336

К. с. АКсАКов

человеческая, со своей стороны, могла или делать неудовлет-

ворительным общинное нравственное устройство, или, на-

против, заставляла часто нарушать его. Устройство внешнего

закона для человека легче действия закона внутреннего; ис-

полнять какое-нибудь внешнее правило легче, чем слушать-

ся совести; порядок внешней жизни удобнее и менее затруд-

нителен, чем строй жизни внутренней. Одним словом, легче

верить человеку в идола, чем в Бога. В 862 году видим мы,

что северные и южные общины славянские подпали под иго

нашедших на них чуждых народов, на юге – хозар, на севе-

ре – варягов. И предыдущие и последующие события пока-

зывают, что такое покорение не есть следствие слабости или

трусости славян, но мирно устроенная община должна была

часто подвергаться таким нашествиям; нельзя же ей было по-

стоянно быть в сборе на страже, в напряженном состоянии.

Северные славяне скоро собрали силы и выгнали вон сво-

их победителей, которые, очевидно, расположились у них

остаться. Всякое подобное нашествие чуждых врагов, еще

более покорение чужеземцами, вносило уже другое устрой-

ство, нарушало мирный внутренний строй и ход жизни,

вносило принуждение и внешний порядок. Славяне видели

у себя на то время другое начало, другое устройство – внеш-

ней правды, устройство – и всегда готовое к отпору извне,

и удовлетворяющее слабости человеческой внутри общества.

Это покорение чуждыми врагами, с одной стороны, показы-

вало им невозможность жить на земле при чисто нравствен-

ном общественном устройстве, с другой – указывало на иной

путь, который мог дать им безопасность от соседей (главное)

и порядок от смут внутренних, сильно требовавших нару-

шения нравственного начала. Во всяком случае, устройство

варяжское могло быть соблазнительно. Славяне изгнали ва-

рягов за море и начали сами владеть в себе или у себя, между

собою, и «почаша сами в собе володети», говорит летопись;

слова очень важные; прежде славяне не владели в себе, вовсе

не было владения в них. Это, кажется, следует прямо из этих

слов летописи и из всего рассказа. Но устройство внешнее, 337

рУссКАЯ исТориЯ

заведенное славянами, породило междоусобие и смуты, оно

не подходило к славянским началам и было чуждо славян-

скому духу; «не бе в них правды», говорит летописец; слово

правда не надо понимать здесь в современном разговорном

смысле. Правда в древнем, в настоящем смысле, означает суд

внешний и вместе – расправу, судебное устройство, судебный

порядок, внешний закон. Стоит только прочесть летописи и

грамоты, чтобы увидеть, что так понимается слово правда. В

этом смысле конечно не было правды «в них», у славян. После

изгнания варягов, желая володеть и управляться сами, и ото-

шедши, следовательно, от своего нравственного внутреннего

начала, они естественно восстали друг на друга, ибо устрой-

ство внешней правды туземным быть у них не могло, было у

них чуждым. Они могли увидать в это время собственного

(опыта) и ложную сторону государственного устройства, и

всю несовместность его их славянской жизни, их славян-

ским понятиям и началам; следовательно, сами составить это

устройство они не могли по существу их, не могли и не хоте-

ли; не могли и не хотели принести в жертву внешнему закону

закон внутренний; не могли и не хотели обратиться сами из

общины в государство; не хотели таким образом расстаться

с общиной, с миром и миром. Между тем выгоды и необхо-

димость государственного устройства были очевидны. Как

же быть, как же решить дело? Наконец собрались славяне и

приняли важное решение: призвать государство. В этом ре-

шении важно то, что государство призывается. Славяне со-

храняют свое общинное устройство и находят необходимость

призвать к нему государственную защиту. Это очевидно из

того, что они не в себе основывают государство, не делают

его туземным: «Делаться сами государством они не хотели, а

хотели, напротив, сохранить свой общинный быт, – но при-

зывают его из земли чуждой, как чуждое устройство, остав-

ляя за ним это значение, и становят его только при общине,

не переходя сами в новое верование – во внешний закон, в

государство, но сохраняя свою общину. Итак: 1) мы видим,

что община славянская признает необходимость государства, 338

К. с. АКсАКов

2) мы видим, что община соблюдает себя, не смешивается с

государством, отделяет государство от себя, призывает его

из земли чуждой. «Земля наша велика и обильна, а наряда

в ней нет, прийдите княжить и володеть нами», – говорит

славянская община чуждым князьям. Наряд именно значит

государственное, собственно даже военное устройство; впо-

следствии он значит исключительно артиллерию. В особен-

ности же важно в этом призвании: это – свобода и разумность

сознательного поступка, ярко выражающаяся во всем пове-

ствовании и в этих приведенных глубокозначительных сло-

вах. Государство, внешняя сила, призвано; иcтopия России,

игра внешних сил началась

*

.

Но как скоро община призвала государство, не уничто-

жая себя и не переходя в государство, – так в основу русской

исторической жизни должны были лечь два начала; они и лег-

ли; мы видим их сквозь всю историю русскую; община име-

ет даже свое собственное постоянное наименование: земля.

И сквозь все проходят земля и государство, всюду являются

как действующие силы (долго дружественно) в русской исто-

рии. Стоит только обратить внимание на проявление этого в

выражениях: земское и государево или государственное дело,

люди государевы и люди земские, холопы и сироты, земщина и

опричнина. Государство с землей в союзе любви. Нигде госу-

дарство с землей не смешивается...

Итак, вот огромное значение факта призвания, как мы

его понимаем. Этот факт призвания поставил нас совсем на

особую дорогу и pезко, навсегда несмесимо, отделил нас от

других государств и народов. Наша история начинается со

свободы и сознания. История других государств – с насилия

* Сверху листа приписано несколько строк, из которых мы могли разо-

брать только следующее: «Государство как принцип – зло. Но явления

этого принципа, факт, подлежит особому суждению. Государство должно

быть христианское, но становится христианским не принцип, а люди, корпус

государственный. К тому же внешний закон правды должен быть почерп-

нуть из внутреннего нравственного закона. Община на земле хочет осуще-

ствить нравственный закон...» Дальше разобрать нет возможности. – Прим.

И. С. Аксакова.339

рУссКАЯ исТориЯ

и принуждения (бессознательности). Государство сознано

было славянами, как необходимая крайность, – и они призва-

ли его, не смешивая его с общиной, с нравственным внутрен-

ним началом, с началом жизни, которое сберегли в себе. Вот

почему государство никогда у нас не обольщало собою наро-

да, не пленяло народной мечты; вот почему, хотя и были слу-

чаи, не хотел народ наш облечься в государственную власть

(в республику), а отдавал эту власть выбранному им и на то

назначенному государю, сам желая держаться своих внутрен-

них, жизненных начал. Вот почему и государство наше ни-

когда не боялось народа, но часто и всегда само призывало

его на совет. Запад – совершенная противоположность. На

Западе было наоборот: где дело начинается с темного наси-

лия, где один порабощен другим, при этой неравной борьбе,

самое естественное чувство есть столкнуть победителя и

сесть на его место. Внешнее начало, закон, сперва жестокий,

почти непременно действующий при завоевании и порабоще-

нии, должен был усилиться, развиться, и один стать высоко

в глазах человека. Так и случилось. Вопрос жизни и истории

был решен для западных народов: государство, учреждение

(институт), централизация, власть внешняя стала их идеа-

лом; народ (земля) отказался от внутреннего, свободного,

нравственного общественного начала и вкусил плоды начала

внешнего, государственного; народ (земля) захотел государ-

ственной власти. Отсюда революции, смуты и перевороты,

отсюда насильственный внешний путь к насильственному

внешнему порядку вещей. Народ на Западе пленяется идеа-

лом государства. Республика есть попытка народа быть само-

му государем, перейти ему всему в государство; следователь-

но, попытка бросить совершенно нравственный свободный

путь, путь внутренней правды, и стать на путь внешний,

государственный. Самое крайнее выражение такой попытки,

самое табельное огосударствление народа видим в Америке,

в Соединенных Штатах; там это гибельное огосударствление

народа может иметь место, потому что там нет ни природной

связи единородности, ни воспоминаний местных, ни преда-340

К. с. АКсАКов

ния, ни единства веры. Вместо живого народа, там государ-

ственная машина из людей. Отношения там становятся по-

литическими: мир и спокойствие основаны не на любви, а на

взаимной выгоде. Как ни блестящ внешний порядок, но блеск

его наружный; как ни строен он кажется, но это строй ма-

шины: как ни кажется он свободен, но эта свобода – личный,

взаимно ограниченный произвол. Нет, свобода не там: где же

дух Господень, тут свобода.

Надеемся, что мысль наша о значении призвания Рюрика

в русскую землю, и вместе со всей русской историей, – ясна...

Но она должна вполне осуществиться и стать еще яснее в изо-

бражении подробном всей русской истории. (Народ считает

необходимым гсударство, которое вытягивает из него государ-

ственные соки, очищает землю).

Мы должны сказать, что начала русского народа, значе-

ние земли и государства, их добровольный союз и отноше-

ния, вся эта система нарушилась Петром

*

. Государство пере-

шло границы и сдавило общину в ее обычаях, в ее жизни;

оно распространило свое государственное начало на народ

и подчинило его этому внешнему началу. Народ еще хранит

свою общину и смотрит на современное положение, как на

преходящее зло; он не хочет сам государственной власти; но

уже многие отрываются от народного предания, от внутрен-

него начала. Мало-помалу скопляются буйные ватаги, опас-

ные для будущего. Государство не хочет дать власти народу,

но, вмешиваясь в жизнь его, внося даже в устройство дома

и домашней жизни свой государственный порядок, оно вно-

сит государственный дух. Народ еще держится и хранит, как

может, свои народные кроткие общинные предания, но если,

уступив,... проникнется он сам государственным духом, если

захочет сам быть наконец государством, тогда... погибнет

внутреннее начало свободы**

.

Дата добавления: 2015-08-28