Цукурст прищурился, зло посмотрев на обера. Он, герой Латвии - летчик, которому подобно не было в мире! - он не мог позволить себе устать!
Вся страна гордилась им, когда он из Латвии совершил перелет в никому неизвестную Гамбию, а потом в Японию и, наконец, в благословленную Палестину. 'Латышский Линдберг и Жюль Верн в одном лице!' - так писали о нем газеты.
Неужели он может устать, Железный Герберт?
- Дайте мне крови, дайте мне крови! - кричал он, подбрасывая еврейских младенцев в воздух и стреляя по ним.
Увы! Не все герои маленькой, но гордой Латвии способны на это. Поэтому людям нужен отдых. Нужен, хотя бы, перекур.
- Охранение вперед, - хрипло дыша, приказал он. - Лакстиньш! Ты старший... Звирбулис! Выдайте солдатам по фляжке на троих...
Толстоватый, чем-то похожий на воробья, Звирбулис послушно стал распаковывать вещмешок, попутно радуясь, что закончилось, наконец, изматывающее бульканье за спиной.
...- Лежи тихо и скромно! Понял?
- Да понял я, дед Кирьян! - слегка раздраженно ответил Вини. - Шумим и убиваем как можно больше.
- А потом?
- А потом бегом за первую линию!
- Правильно. Не сробеешь?
Вини ничего не ответил, прилаживаясь поудобнее к винтовке. Стрелять надо один раз. В цель один раз. Потом можно много и воздух. Чтобы дернулись, суки, и побежали...
...Валера напевал про себя: 'Если завтра война, если враг нападет, если темная сила нагрянет, как один человек, весь советский народ...' Напевал и сам этого не замечал, нервно поглаживая цевье винтовки. Не замечал и того, что бросал короткие и быстрые взгляды на Риту...
...А Рита, наоборот, была спокойна. Время от времени она проверяла прицелом едва заметный бугорок в двухстах метрах от кустов, в которых они с Валерой замаскировались. Десяток бутылок с 'коктейлем Молотова' ждали своего часа. Главное выдержка! Выдержать и ждать, когда немцы выскочат на импровизированное минное поле...
... Еж закурил, но тут же Юра вырвал сигарету прямо изо рта и показал кулак. Они должны были сидеть как мыши, дожидаясь, когда мимо пробегут дед и Вини, очень быстро натянуть малозаметный шнурочек и нестись, сломя голову. К месту, где были спрятаны два единственных у них немецких автомата. А там уже лежать и ждать, когда Рита устроит гансам огненную баню и ударить оставшимся в живых в спину...
...- Я устал, слышишь, Виктор? Я устал! Давай передохнем, а?
- Заткнись, Эриньш. Знаешь, что будет, если Цукурс нас с тобой застанет валяющимися в тенечке?
- Что?
- Он посадит лично тебя голой задницей на муравейник. Или вставит тебе карабин в нее и повернет раза три. А я ему помогу. Понял?
- Понял, не ори на меня. Но я все равно устал, голоден, хочу водки, женщину и спать.
- От бабы и я не откажусь. Но только, после того, как поем и высплюсь.
- Слушай, почему мы носимся по этим болотам? Я не нанимался в егеря. Я шел в шума-батальон!
- Евреев гонять?
- И евреев, Скамберг, и красную сволочь. Но я не просился бегать за русскими партизанами в гиблых болотах...
Скамберг не успел ответить. Он только приоткрыл рот, поправляя карабин на плече, чтобы сказать, что надо заткнуться и смотреть по сторонам, а не ныть на весь лес, как вдруг в кустах - слева и справа от тропинки - что-то полыхнуло, а потом мир зачем-то стал черным.
Навязчивую тишину теплого майского дня вдруг резко пробили два винтовочных выстрела. Валерка едва не подскочил:
- Идут! Ей Богу, идут!
- Лежи спокойно. Кирьян Васильевич свое дело знает, - обрезала его Рита. - Все идет по плану.
- Ага...- ответил доктор. И тут же застыдил сам себя: 'Девка спокойна, а ты чего дергаешься? Роды, блин принимал, с переломами открытыми возился! Да и вчера не так страшно было. Чертов адреналин...'
Рита, наоборот, где-то глубоко внутри удивлялась себе - почему спокойна как удав? Даже сердце не шелохнется.
И тут снова началась пальба. Хлопали трехлинейки. У немецких карабинов звук резче и суше. Это новоявленные партизаны уже выучили наизусть.
Потом выстрелы утихли.
Прошли невероятно долгие пятнадцать минут.
И тут рвануло так, что даже в километре от снайперской лежки заложило уши. Подпрыгнула, пошатнулась и повалилась сосна, удивительным образом выросшая на самом краю болотины. И на том же месте медленно воспарил черный гриб взрыва.
- Как ядерный... - прошептала Рита.
- Что? Какой? Ядреный? - так же шепотом спросил Валера.
- А? - повернулась она к доктору.
- Какой говорю, взрыв?
- Потом расскажу, как-нибудь... Смотри! Лешка бежит! Один, почему-то...
Вини и впрямь бежал один. На участке с закопанными бутылками тормознул. И аккуратно, чтобы не ступить, случаем, на одну из них, стал перешагивать словно маленький журавленок.
- Да что ж он телиться-то... - ругнулся Валера.
- А дед-то где? - затревожилась Рита. - Он же должен был с ним к нам выйти.
Наконец, Винокуров преодолел 'минное поле' и снова огромными скачками понесся к вовсю зазеленевшим уже кустам.
Словно вдогонку ему от места взрыва затрещали выстрелы. Стреляли беспорядочно. Слышно было как лупят - во все стороны, не жалея патронов. И также резко пальба прекратилась.
Наконец Вини добежал до них.
- Ну что? Дед где? - одновременно воскликнули Валера и Ритка.
- Нормально все. Кирьян Василич с Ежом и Юркой остался.
- А там то, чего было? Что немцы? Сколько их?
- Пить есть? Дай глоток - в горле пересохло.
Вини забулькал из фляжки брусничный чай. Когда оторвался, сказал, наконец:
- Это не немцы. Латыши.
- Кто?? - удивился Валера.
- Латыши. Флаг у них... Красно-бело-красный на рукаве.
- Вот уроды, - ругнулась Рита. - Недаром памятник сносили...
- Это эстонцы сносили, - поправил ее Лешка.
- Какая разница? Чухонцы, блин...
- Какой еще памятник? - Валера недоумевающее вертел головой.
- Не отсвечивай своим фингалом. На весь лес видно. Потом объясню, - ответила Рита. - Дальше говори!
- А чего дальше? Они бестолковые в охранение двоих отправили придурков. Те даже карабины с плеча не снимали. Шли, ругались чего-то по-своему друг с другом. Сняли их в два выстрела. Жалко без автоматов были.
- А потом?
- А потом дед даже обшмонать их не дал. Пусть, говорит, лежат. Ну, мы и деру. И на ходу назад стреляем. Потом до Ежины с Юркой добежали. Растяжку по-бырому поставили и ходу. До перешейка. Там они и сидят сейчас.
- Кто? Немцы? Тьфу, латыши?
- Да не. Эсесовцы сейчас полчаса не меньше в себя приходить будут. Накрыло их там здорово. Пока раненых оттащат, пока пойдут, каждый шаг проверяя. Дед, Юрка и Еж там сидят.
- Погоди, а если эсэсманы обойдут их? Наверняка командир у них не дурак. После растяжки на тропе - цепью лес прочесывать начнут.
- А вот за этим там дед и остался. А я сюда пришел. Сейчас пострелять надо будет. Только погодите, я до края болотины добегу и рукой махну.
Вини помчался к берегу, снимая на ходу вещмешок.
- Чего они опять задумали? - спросила Рита.
- Сигнал эсесовцам дать. Точно, смотри!
Вини, добежав до конца островка, вытащил три немецких колотушки, чего-то там подергал, похоже, снимая рубашки, и, одну за другой, бросил их в болото.
Однако, хорошая штука терочный запал в такой ситуации. Оказывается семь секунд это много. Можно не спеша прилечь и смотреть - как там чего?
И через семь секунд - по очереди - ухнули глухие взрывы. Даже не взрывы, а так. Взрывики. А потом Вини выстрелил куда-то в сторону леса. И махнул рукой.
К сожалению, ребята не знали, что все это бесполезно.
И что гауптштурмфюрер Цукурс уже давно оставил пятерых тяжелораненых и троих убитых на месте взрыва. Конечно, 40 кило брутто, попади оно в центр эсэсовского взвода, положило бы всех на хрен. Но, увы.
Та самая сосна взяла на себя часть осколков. А еще немалая часть ушло в землю. Ибо вытаскивать эту дуру партизаны так и не решились, резонно сообразив, что может рвануть. Единственное, что сделал обозленный Цукурс, резонно ожидая новых неожиданностей, несколько углубился от тропы в лес. Эсесовцы шли осторожно. Очень осторожно. Каждый шаг грозил смертью. И когда раздались взрывы подалече, и стукнуло несколько выстрелов - они не рванулись вперед. Они знали - никуда большевики не денутся с этого островка. Некуда им деваться. И вот они, аккуратно перешагивая через каждую подозрительную железку, вышли, наконец, к перешейку островка...
- Появились! - шепнул Вини. - Смотри!
Перебежками латыши выскакивали из стены деревьев. Один за другим. Один, другой, третий, четвертый, десятый...
Рита старалась не замечать их. Она концентрировалась на едва заметном бугорке. Больше ничего. Только бугорок посредине тропы. Вот туда мы и целимся. Вот это я, вот это моя винтовка, вот через нее я достану взглядом и рукой. Интересно, маленькое движение указательным пальцем - и сейчас они умрут.
- Давай, давай, Ритуль! - шептал ей кто-то из мужиков, но она не слышала кто. Она ждала своего момента. А палец подрагивал на спусковом крючке...
- Чего-то долго они там... - заругался Еж, когда двое последних эсэсовцев свернули на тропу к последнему лагерю убитых уже десантников. Юра Семененко похлопал его по плечу, мол, тихо, браток, тихо. А Кирьян Васильевич только играл желваками...
...Цукурс приподнял руку. Взводный продублировал его жест. Эсесовцы замерли. Странно... Тишина... Либо они не здесь, либо?
...- Втянулись...- подумала она. И винтовка, словно сама собой, грохнула на весь лес. Фффух! Огонь полыхнул так неожиданно быстро, что латышские эсэсовцы даже не успели шевельнуться. Пламя ревом растеклось, хлопая взрывами бутылок и сжигая человеческие тела.
Рита зажмурилась, припав к прикладу винтовки. И, потому, не увидела. Много чего не увидела. Только слышала многоголосый рев сжигаемых коктейлем Молотова тел.
И привычный запах горелого мяса. Сзади груда сгоревших костей десантников, впереди толпа сгорающих костей эсэсовцев.
- Ссссуки!!! Лови! - встал на колено Вини и, резко дергая затвором, стал стрелять куда-то в бушующую стену огня.
Валерка вскочил и сбил его с ног:
- Пусть горят, сволочи! Пусть горят...!
...Пятеро эсэсманов отскочили назад, натолкнувшись на бушующую стену огня. И крича что-то на странном для славянского уха языке.
- Огонь! - крикнул дед Кирьян.
Три трехи жахнули по ушам. А упало почему-то двое из пятерых.
Юра обругал сам себя и прицелился вроде бы точнее. Выстрел! И опять эта зараза не упала! Зато двое других, по бокам, вальнулись на землю.
- От сволочуга! - удивился дед шустрости латыша, а Юра сказал короткое русское слово, со зла хряснув винтовкой о березу:
- Сбит!
- Кто?
- Прицел!
И пока Еж и Юра кидались словами, дед выскочил, тремя большими шагами допрыгнул до латыша и ухайдакал его прикладом в грудак.
Неожиданно все закончилось.
Хлопали патроны в подсумках, взрывались гранаты, разбрасывая куски мяса по болоту, да хрипел разбитой грудью эсэсман.
Еж наклонился к нему:
- Эй, Раймонд Паулс, говорить то можешь?
Юра засмеялся, утирая дрожащей рукой пот со лба.
Дед покосился на Андрюшку:
- Ты его чего, знаешь что ли?
- Нее... Это единственный латыш, которого я знаю.
- Еще Валдис Пельш, - поправил его Семененко.
- Ах да, эй, Пельш, ты кто?
Тот только хрипел в ответ.
Юрка пригляделся к погонам:
- Два ромба на погонах, три в петлицах... Гаупт! Ребят, да мы гауптштурмфюрера в плен взяли!
- Ого! - Еж обрадовался так, что аж подпрыгнул. - Ни разу еще офицера СС живого не видел!
- Ты недавно вообще фашистов только в кино видел... Эй, имя какое, враг народа? - дед легонько пнул латыша в бок.
- Чего это только в кино-то? Они у нас регулярно попадаются, скинхедами называют, азербайджанцев лупят, на стенах про величие России пишут.
- Еж, помолчи, потом расскажешь. - Юра нагнулся и стал обшаривать карманы офицера. - Есть зольдбух... Гауптштурмфюрер Герберт Цукурс... Лиепая, год рождения тысяча девятисотый... Место службы... Черт разберет этот немецкий!
Второй... батальон, ага! Ди... Леттише фрай... вилли... виллиген... бригаде... Тьфу ты... Чего это такое?
- Доброволец латышский, и так ясно. Ладно, давай пока свяжем и сходим посмотрим, чего там наши-то делают?
Пламя к тому времени уже спало, только кое-где чадили останки эсэсовцев. Пахло жареным мясом. Еж остался караулить пленного, дед же с Юркой пошли на островок по вонючему перешейку.
По пути Юра ругался сам на себя:
- Ну как же так, винтовку то я не проверил... Мушка сбита была... Вот ведь, а? Ведь знаю же, все почистил, в порядок привел, а вот мушку не проверил.
- Так ты что, не стрелял из нее?
- Нет... Пока тут сидели одни, старались не шуметь, когда вы появились - опять не до шума было.
- Наука... Эй, вы там! Целы? - гаркнул дед.
- Ага! - Ответил кто-то, похоже, Вини.
- Сюда давайте, мы тут пленного взяли!
Ритка старалась не смотреть на скрючившиеся обожженные трупы, сквозь обуглившуюся черную корку которых, просвечивало красное мясо. Странно, но какой-то гордости или удовлетворения она не чувствовала. Наоборот, отвращение к самой себе.
Наконец, страшное место осталось позади.
Они подошли к связанному эсэсману, возле которого сидел Еж. Андрейка пояснял тому, что латыш реально неправ. И сейчас не прав и в контексте политическом тоже. И что еще проситься будете обратно к России, но уже поздно будет - не возьмем.
- Чего, Еж, политинформацию ч-читаешь? - спросил Юра.
- Объясняю ему важность момента. Чтобы проникся.
- А смысл? Все равно сейчас в расход пустим, чтоб не дышал. А то вон как ему больно дышать-то...
Гаупт вздрогнул на этих словах деда.
- Глико-чо! - удивился Кирьян Васильевич. - Понимает по-человечьему!
- К-куда он денется...
- Понял? А я тебе, что говорил? Или все расскажешь, или шлепнем на месте! - и Еж убедительно клацнул затвором.
В этот момент подал голос Вини, внимательно изучавший офицерскую книжку гауптштурмфюрера:
- А ведь я его знаю...
- Чего? - удивились все в один голос.
- Это тот самый Герберт Цукурс. Я про него в универе доклад делал...
- В к-каком универе? - переспросил Юра.
- Ребят, вы чего? Я же историк, все-таки. Он летчиком был до войны. Популярный был, как у нас Чкалов. А в июле сорок первого перешел к немцам служить. В команде некоего Виктора Арайса служил. Так что ли?
Вини сел на корточки перед полулежащим Цукурсом.
- Четвертого июля сожгли заживо в рижской Большой хоральной синагоге около полутысячи евреев. Так?
Цукурс зло прищурился, не отводя взгляд от студента, но не говорил ни слова.
- Восьмого декабря расстреляли около трехсот детей в больнице на улице Лудзас. Так? Это же вы с Арайсом на груди у себя новорожденных разрывали руками! Так? К началу декабря 1941 года, согласно отчёту СС-айнзацгруппы 'А', в Латвии было уничтожено уже более тридцать пять тысяч евреев, а за всю войну, из более чем восьмидесяти тысяч латышских евреев, уцелеет только сто шестьдесят два человека. Кстати, историки потом долго спорить будут, кто из вас эту знаменитую фразу сказал: 'Что за латыш, если он не убил ни одного жида?'
- Вы странные, какие-то... - вдруг прохрипел Цукурс. - Много знаете... Жалко я вас не прибил... Краснопузые сволочи!
- Но, но! - приосанился дед. - Это еще посмотреть надо - кто краснопузый, я или ты, ирод балтийский!
И плюнул ему в лицо:
- Ритулька, девонька отойди-ка... - ласково сказал Кирьян.
Она молча покачала головой. Мол, не пойду.
Латыш чего-то заругался на своем языке, когда дед приставил винтовку к лицу.
Дед крякнул:
- Чего бармишь? Молишься ли чего?
Цукурса аж затрясло. Он вспотел так, что на носу повисла мутная капля пота.
- Не молишься, лаешься... - констатировал факт дед...
- Погоди, Кирьян Васильевич, чего-то эта сука уж очень легко отделаться хочет, - отвел винтовку Валера. - Давай-ка его по-конокрадовски...
- Это как? - заинтересовался Еж.
- А так, - ответил дед, - берешь конокрада - за руки, за ноги - и с размаха о пень. Грудью.
- Нафиг, - ответил Еж. - Я вот читал, может его к двум березкам привязать за ноги. Дугой согнуть и отпустить. Порвут его деревья, как тузик грелку.
- Быстро слишком, - вмешался Валера. - Привязать его задницей голой на муравейник, через три дня сдохнет.
- Да на кол его! - посоветовал Юра, - Правда, тут искусство нужно. Садят человека на кол, и тщательно опускают, стараясь, чтоб деревяшка не задела жизненно важные органы. И вышла в правую подключичную впадину. Мучался чтобы подольше. И снизу подпорку делают. Чтобы не сполз.
- Возиться еще... С ним... На костер его. Или просто прикладами забить.
- Погодите, - встрял Вини. - Вон в 'Старшей Эдде' есть описание казни для таких... Викингов. Кровавый орел, называется. Ребра от позвоночника отрубаются, разворачиваются как крылья и легкие вытаскиваются наружу. Ты ж у нас орлов немецких любишь? - нагнулся он к латышу, глядя в его побелевшие от страха глаза. - Вот и сделаем тебе орла! Сам таким орлом будешь всю оставшуюся жизнь. Правда, не долгую. Фу, ты... Обкакался, что ли? Завоняло-то как...
- Мужики! Вы чего, обалдели совсем? - Рита с ужасом переводила взгляд с перекошенных, ужасных лиц ребят. - Так же нельзя! Вы же... Вы же, как он станете! Ну, так же нельзя!
- Да ладно, Рит... Собаке собачья...
Прервал спор дед. Просто и быстро, вновь приставив винтовку к лицу гауптштурмфюрера и выстрелив в лицо фашисту, слегка отвернувшись.
- Тьфу, блин! - Еж отчаянно стал стирать с лица теплые мозг и кровь бывшего эсэсовца, не удержался, согнулся пополам и побежал в кусты. Через пару секунд характерные звуки огласили лес.
- Труп подорвать. Чтобы не опознали и не похоронили. - Дед хмуро отер с рукава остатки Цукурса.
Вечером они заспорили у костра - как этих сволочей убивать? После того, что они делают, как с такими зверями себя вести?
- Как собак бешеных! - горячился Еж. - За руки, за ноги к двум танкам привязать и мееееедленно так в разные стороны.
- Еж, а чем ты тогда лучше их? - возмутилась Рита. - Такой же садист!
- Нет, Рита, не такой! Они мучают, чтобы удовольствие получить, а я предлагаю, чтобы они хоть каплю почувствовали, что и их жертвы. Или я не прав? Мужики, скажите?
Вини согласно кивнул:
- Ты прав, по-моему. Око за око, зуб за зуб. А не фиг. Во-первых, потому, что они сюда пришли с оружием, во-вторых, потому что они и впрямь садисты. Таким жить нельзя на земле.
- Что жить нельзя таким это точно. Это я согласна. Но, мне кажется, их нужно просто убивать. Выпалывать как сорняки. Но без ненависти.
- Ритуль, а к-как без ненависти? М-мы же не м-ашины Если эта с-скотина так детей убивала, какое наказание ему п-придумать? Ведь это же легкая смерть, от пули.
- Смерть, Юра, вообще, легкой не бывает, - вступился Валера. - Никогда. Даже во сне и от старости. Поверь мне как врачу.
- Т-тебе, как врачу, конечно, в-виднее. Но нельзя делать так, чтобы они во сне умирали от старости. Прав, Еж. Убивать зверей надо. Дед, а ты что молчишь?
- А чего говорить-то? - Кирьян Васильевич молча смотрел на пляшущее пламя костра.
- Как чего? Вот по поводу нашего спора.
- А чего спорить-то? Андрейка прав, убивать их надо как собак.
- Вот, а я чего говорю? - вскинулся Еж.
- И Рита права. Когда ТАК будешь убивать - в твоей душе зверь такой же проснется. И тоже крови требовать начнет.
Дед пошарил у себя в мешке и достал кисет с махоркой. Долго сворачивал самокрутку, покашливая, потом пыхнул несколько раз и скрылся в синем густом облаке.
- Ничего не понимаю, какой зверь во мне проснется? - Еже недоуменно хлопал круглыми глазами.
- Кровь, Андрейка, она вкусная. Первый раз страшно убивать, второй привычно, а в третий уже нравится. Алеша, око за око, говоришь? Шкура как-то сказал - 'два ока за око, все зубы за зуб'. Под Екатеринодаром было то или под Белгородом - не помню. Вошли мы в сельцо небольшое. Все мертвое. Детишек красные прикладами забили, головы разможжены. Баб... Ссильничали их, в общем. И штыками туда, да... От девчоночек да старух. Сколь там мужиков было - шашками руки и ноги поотрубали да так и бросили. Двое еще живых было. Одного я добил, второго друг мой, Антипка Заев, да... А в Храме они священника распяли, прямо на Царских Вратах. Батюшка то ж еще жив был. Глаза ему выкололи, а он все бредит - простите, да простите... А то вдруг вскинется и - будьте вы прокляты! А потом опять - простите...
Догнали мы ту Чеку. Через два дня догнали. Тоже страшно мы их убивали. Потом как пелена красная перед глазами - убивать, сволочей краснопузых, убивать! Расстреливал, ага... Одного за другим. В плен не брали. И нас в плен не брали. Потом в какой-то деревне комбедовца стреляли, а у него семья - восемь ртов. К стенке поставили и детишек его притащили - мол, смотрите, как ваш папка сейчас помирать будет. Смотрите и запоминайте. Он кровищей хлестнул, а я винтовку на плечо, оборачиваюсь - а детишки стоят молча так - ни слезинки из глазок, ни кровинки в лице. Маленькой один, лет пяти смотрит на меня и как будто спрашивает: 'За что? Тятька добрый!' Глазыньки чистые, голубые, чисто ангел.
А я стою сам мертвый насквозь. И как зашевелится чего-то внутри - аж больно стало и горячо так. Я на землю упал и давай выть, да грудь себе пальцами драть, чтоб сердце вырвать, чтоб не болело. А то не сердце болело, то я живой стал заново...
И замолчал, сворачивая вторую самокрутку.
- А потом? - после долгой паузы спросил потрясенный даже не рассказом, а спокойным тоном деда, Еж.
- А потом винтовку оставил и ушел ночью - куда глаза глядят. И зарекся оружие в руки брать. А вот зарок нарушил, ага... Так что ты, Андрейка, буди зверя-то в себе, буди. Потом придешь в Латвию, али в Германию и будешь там детишек стрелять и мамок их. А потом их глаза тебе всю жизнь сниться будут. Однако, спать не пора ли? Завтра бросок до вашей Ивантеевки...
Устраивались, как обычно - охапки хвои на землю и мешок под голову. Ритку тоже как обычно - слева Еж, справа дед Кирьян.
Она долго не могла заснуть, хотя мерное дыхание мужиков убаюкивало. Только она закрывала глаза - как сразу вспоминала белое лицо эсэсовца, пар от горячей крови, обугленные грудные клетки карателей. Вдруг ей показалось, что кто-то ее зовет. Она приподняла голову и увидела у костровища того самого бойца, который недавно приходил к ней с медальоном. Он грустно смотрел на тлеющие угли, а потом из леса вышел мальчик в белой, светящейся рубашке до пят. Мальчик подошел к красноармейцу, погладил полупрозрачной, худенькой ручкой по голове, а потом они поднялись и пошли по невидимым ступеням вверх, и зазвучала хрустальная музыка, а потом они обернулись и помахали ей рукой, и боец шепнул - мы еще встретимся, ты же обещала найти меня! - и улыбнулся. А мальчик посмотрел строго-строго и погрозил ей пальчиком, а потом приоткрыл рот и хотел что-то сказать...
Но, его перебил Ёж, заорав:
- Подъем! Рита, вставай, рассвет уже!
Рита вздрогнула и проснулась.
- Еж, скотина, такая! Блин... Такой сон испортил...
- Эротический?
- Да иди ты, - и потянулась, разминая затекшее тело. - Который час?
- Четыре. Через час выходим.
- Гадство какое...
А потом она пошла в лес, по своим женским делам, отчаянно страдая от отсутствия зубной пасты... Ну и прочих необходимых женщине штучек.
'Вот!' - думала Рита, чистя зубы еловой веточкой - 'Все удивлялась, как в таких условиях девчонки воевали? Вот так и воевали... Узнала на себе? Вот и терпи!'
Через полчаса, наскоро заправившись крепким чаем с сухарями, отправились в путь. Идти было не далеко, километров двадцать до деревни. Как обычно, делали каждый час привалы минут на десять. По пути Еж рассказывал байки, вычитанные им еще до экспедиции:
- Авиаполк. База неподалеку от озера. В полк приезжает генерал. И среди прочего спрашивает комполка, чего это авиаторы не разнообразят рацион свежей рыбой. В приказном порядке требует организовать улов. А в это самое время группа Ил-2 возвращается с задания. Вылет был не шибко напряженный, кое-что из боеприпасов осталось. Ну, пилоты и сбрасывают оставшиеся неиспользованными бомбы в озеро. Кверху брюхом всплывает рыбешка. На берегу комполка вытягивается по струнке и рапортует: "Товарищ генерал-майор, ваш приказ выполнен!". Генерал смотрит попеременно на озеро и на комполка, бормочет "Бл..., и ведь никто не поверит", садится в "виллис" и уезжает.
- Ёж - это звездёж. Б-бомбы, наверняка не вблизи аэродрома сбрасывали, - Юра скептически ухмыльнулся.
- За что купил, за то и продал! Я тут причем?
- Эх, Леонидыча бы сюда, он бы пояснил... - Вздохнул Вини.
- А чего Леонидыч?
- Так он же в Афгане бомбером летал! Не знал, что ли?
- Неа... Он же не говорил...
- Об этом мало говорят, Еж. У меня батя об Афгане только сильно пьяный говорить может, - сказал Лешка Винокуров.
- Оно и понятно...
Часам к девяти дошли бы...
Но дед, шедший впереди, вдруг остановился, в начале четвертого перехода.
- Тихо! Слышите?
Вини пожал плечами - вроде тишина. Обычные звуки обычного леса, ветерок шумит ветвями, птицы друг дружке песни поют, где-то топором стучат.
Топор!
- Значит так... Мы с Юрой пойдем, глянем - чего там и как. Вы ни с места. И сидеть настороже. Ни звука. Спрячьтесь где-нибудь. Подходить буду - угукну филином. Если кто пойдет другой - не стрелять - пропускайте. Шуметь не надо. Еж, понял?
- А я то чего опять? - Развел руками тот. - Я вообще всегда как рыба молчу!
- Громкая к-какая рыба, - улыбнулся Юрка. - Ну, пошли, что ли?
Они отошли чуть в сторону от тропы, ориентируясь на звук топора, иногда, впрочем, исчезавший. Идти было тяжело, завалы кусты, можжевельник и мелкие елочки. Как ни старайся идти тихо - все равно какая-нибудь ветка да хрустнет.
Наконец, впереди стало светлеть. Стал слышен разноголосый гомон.
Юра и дед, сначала перебежками, а потом ползком, подобрались к краю леса, выходившего на большое поле, усеянное воронками и вытаявшими трупами красноармейцев.
Около десятка немцев сидели на сухом пригорочке, сняв каски и жмурясь под ласковым солнцем. А трупы таскали пленные. Одного за другим они поднимали за конечности и оттаскивали к большим воронкам. От трупов невероятно смердело, но пленные вроде бы не обращали на это внимание. Только двое немцев старались дышать через надушенные, видимо, платочки. Остальные конвоиры были привычнее. По крайней мере, трупный запах не мешал им жевать бутерброды с салом.
Иногда гнилые ноги или руки отрывались, расползаясь в руках похоронщиков. Иногда тело просто разваливалось на склизкие черные куски.
Тогда пленные просто подбирали их и тоже кидали в воронки. А несколько бойцов покрепче рубили высокую березу. Одна уже валялась, с нее обрубал сучья, спиной к деду и Юре, здоровый мужик в летней, относительной чистой форме.
Потом он разогнулся, потер поясницу отошел в сторону и уселся на шинель, вытирая пот со лба...
- Толик! - шепотом крикнул Юра, ткнув деда в плечо. - Точно Толик!
- Ваш?
- Наш, да...
- Мда... Попал, парень... Чего делать будем?
- Выручать б-бы надо!
- А как? Это немцы, не латышские герои. Причем ветераны. Повоевали, видишь - спокойно как жрут? Привыкли к трупам.
- Да... Не ф-фельджандармы... А чего это в-вермахт пленных охраняет?
- А кому тут? В котле все-таки сидят. Не до жиру.
И замолчали, продолжая наблюдать за происходящим.
Тут один немец заметил, что Толик отдыхает:
- Aufzustehen! Schnell! Arbeite, das faule Schwein! - крикнул ганс и показал Толику кулак. Тот приподнялся и снова стал обрубать ветви.
- Свиньей еще об-бзывается... - заворчал Юра. - Чего интересно они деревья тут валят?
- Скоро узнаем.
Скоро случилось примерно через час. Толик к тому времени приготовил уже три березы. Потом четверо лесорубов сели в сторонке, а двое стали распиливать стволы на двухметровые бревна.
- Дрова, видать, заготавливают... - предположил Юра.
- Или строить, чего...
Пилили долго, то и дело меняясь. Двуручка была одна, да и пленные богатырским здоровьем не отличались.
В конце концов, работа была закончена, - одно большое бревно распилили на шесть маленьких - и немцы разрешили им отдохнуть.
Тех же, кто таскал трупы - собрали в кучу. Двоим дали лопаты, закидывать воронки, остальные подошли к бревнам и, разбившись по двое-трое, потащили их к полю.
Немцы пошушукались между собой, потом дружно заржали и пинками заставили пленных выстроиться на одной линии и поставить вертикально бревна.
- Auf die Platze... - крикнул старший среди немцев, встав на пригорок. Пленные присели.
- Fertig... - поднял руку с пистолетом вверх. Мужики встали на четвереньки...
- Los!!! - и выстрелил в воздух.
По выстрелу пленные, с огромным трудом приподымая тяжелые березины, начали трамбовать землю, по шагу продвигаясь дальше от леса.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |