Я убил ее, а он сказал: ничего.

Я УБИЛ ЕЕ, А ОН СКАЗАЛ: НИЧЕГО.

Люди делятся на две группы: неудачники и правители. Просто, и, конечно, херня полнейшая. Но иногда другого не надо. Некоторым не надо. Пф. Бред наполняет мой мозг. Ты думаешь так же?

Я неудачник. Чего врать? Иногда, я правда себя считал таким.

Обратный пример: Джимми Хоу, весельчак Джим.

И – Анна Бетти.

Кстати, я – Двайл Стофф.

А это – история на троих.

Трио смерти. Пабам!! Поднять занавес! Начнём же чёртову драму на костях этого мира. Или наших головах. Я не буду забегать вперёд.

Это было просто.

Удивительно – как легко убивать. Если ты психически нездоров. Или наоборот – здоровее тебя не найти. Просто… я пожалуй начну, ты ведь этого хочешь, я не говорю, что тебе делать.

Неудачник. Это, может, клеймо. Думаю вся весёлость (клоунада) и прочая бредятина тоже клеймит. Я в курсе, ты уже сочувствуешь мне, хоть не слышал и доли этой истории, не знаешь, кто я. Может оттого, что рассказываю я; и говори с тобой Джимми – ты был на его стороне. Это некое пространство: между тем, кто раскрывает тебе душу, и кто – нет. А может дело в том, что я неудачник, если эту историю рассказывал тебе сторонний. И тебе хочется сочувствовать мне, может из жалости, может потому, что ты сам чёртов неудачник, и тебе приятно читать, что есть ещё такие же жалкие личности, у которых ничерта не ладиться в жизни, и они ничего не могут поделать, (и больше-выше-дальше), но сдохнуть не хотят или не могут. Чёрт, это правильно: не умирать, – думаешь так же? Кто знает…

Это заполняющее безумие, я говорю с начала – и если что-то не нравится – уходи сейчас. Я не намерен давать тебе какой-либо повод в подобной ко мне халатности. Уловил? Это безумие, но мы живы. Можешь называть бредом, мне всё равно, что думает ещё один чёртов неудачник, пошарпаный ругаемой им жизнью.

Я начинаю.

Я знаю, что ты думаешь. Почему так втягиваешься в эти истории, убегая от мира, жестокого, солёного, ужасного. В эти грёзы, где всё хорошо и круто. Герои, у которых есть всё, или неудачники, становящимися круче крутых. А пусть и не становящиеся. Ты думаешь: о чёрт, пусть, пускай они даже сдохнут, но я хочу быть на их месте. В этом хотя бы есть какой-то смысл. Хоть что-то. У меня вот нет. И даже на моём месте ты б желал оказаться, хоть не знаешь ни меня, ни моей истории. Разница лишь в том, что она написана, и ты читаешь её, вот и всё. В остальном, от тебя не отличается. Напиши свою историю – и мы станем равными. Проблема, неудачники.

Блевать тянет от таких речей, а? Я знаю: так многих менял интернет, когда анонимно можно выплескивать любую грязь, не боясь запачкаться, и сотни тихонь и трусов говорили то, чего не могли в лицо, порождая только уродов. Но. Разница есть. Может, ты поймешь, может – нет. Но! Никто не считает себя неудачником. Даже когда говорит так. Посмотри на себя. Я – неудачник. Неудачник. Может, я зациклен. Думаешь?

Я знаю о чём. «Прекращай нести чушь, мы давно ждём истории».

Оке’й, ребята!

Это был год, в котором умерло наверно, несколько миллионов, или даже сотен. Даже имея желание, я не смог бы сосчитать, а живущим на это откровенно безразлично. Как на проходящих мимо. Я шёл, и бросаемые на меня взгляды не радовали даже их обладателей. Конечно, я был серым, затюханым, не подымающим взгляда и головы неудачником, который достоин лишь пинков и затычек. Уродливый, противный, неудачник. Не становитесь такими!

Достойных мыслей, достойных поступков…

Джимми Хоу, весельчак Джим. Полный антипод. Заменить всё моё описание антонимами (это противоположные слова, в курсе?) – вот и вышел Джимми Хоу. Наверно, бог нарочно так его создал. А может, это был так ещё кто. Или вообще не бог. Я не уверен в таких вопросах, когда полпланеты атеисты, начинаешь невольно думать, чего стоит вера, когда кругом ещё и всякие будо-исламские террористы и прочие сатанисты.

Но не волнуйтесь. Голова нормального подростка забита совсем другим дерьмом. Алкоголь, сигареты, первые наркотики, издевательство над сверстниками, бля, да ещё и девственник в четырнадцать?! Конечно, я знаю что вы думаете, но я просто не жалею это общество, я ведь тоже его часть, так почему должен спускать его грехи? Хотя конечно никому нет дела до моих мыслей, и это взаимное чувство.

Но я говорил о Джимми. Этот парень… я уверен 100%-но: ты либо возненавидел его, либо стал лизать задницу. Одно из двух. При нашем столь неразвитом сознании, ограниченном возрастом, иного быть не может.

У него есть всё, чего нет у меня, и я наверно должен только мечтать о том, чего у меня никогда не будет. Деньги, богатые родители, слава, (он всё-таки сам тоже что-то умел), толпа поклонниц-старшеклассниц (сильно бьёт по самоуважению, а?), модная одежда, всегда стильный, улыбается, знающий что сказать, и как. У него было море поклонников. То, чего не было у меня, но в этом не было моей заслуги.

Я знаю, ты уже начинаешь ненавидеть его. Видишь, как просто?

Не всё так просто, парень…

Моей заслуги в этом тоже не было.

Видишь, как я путаю тебя? И ты уже не знаешь, кто тут прав, а кто нет, кто герой и злодей, кто доступен твоего сочувствия, а кто – нелюбви.

Может, я некомерчесеки раскрываю все фишки кино, но здесь нет ни тех, ни других.

Хотя нет. Была ещё Бетти Анна – можешь заранее обожать её или ненавидеть.

Она чертовски красива (может, красива, но не прекрасна – если уловишь разницу), может, как звезда, фотомодель или что-то такое, представь лучшее что видел, по формам и лицу, добавь яркую одежду, ещё ум, и другие качества, что угодно. Можешь даже создать идеал. И – отдать другому.

Не знаю, любил ли я её, это… что-то немного не так. Чёрт, вот тут-то я и попал в яму, ладно, может, ты поймёшь по ходу истории, может я тогда раскрою кой-какой прикуп.

Заметил, может, подвох моего описания? Ты можешь применить к себе эту истории, если желаешь, только не плачь, когда придет конец. В конце концов, я уже не так говорю об неудачах, а? Но ведь это только начало.

И я возвращаюсь в тот день.

Он был, наверно, самым обычным. Уверен, ты проживаешь такие сотнями – и не замечаешь. Но я не виню. Всё в порядке. Я не могу хвастаться обратным.

Итак, день. Погружённый мыслями, вхожу в школу. Я не любил её, честно. Не то, чтобы в образовании не было особого смысла, но в один момент понимаешь, что тебе это не нужно. Но, это, конечно, не главное.

В школе, мы собирались вместе.

Джимми. Анна Бетти. И Я.

И это была пьеса на троих, с ролями: весельчак, девушка и неудачник.

Не скажу что это приятно. Моё место – самый тёмный угол класса, вдали от всех, так и должно быть? В то время как меня окутывает тьма, Джимми словно заливает все кругом себя светом. И ещё там Анна Бетти. Она красива, я говорил? Иногда я смотрю на неё целыми уроками. Как она смеётся, крутится, говорит, пишет, или просто сидит, задумчиво крутя во рту кончик ручки. Тогда я думаю, что было б неплохо: я знаю, о чём вы сейчас думаете. Не так просто, ребятки.

Может, это какие-то приступы маниакальности, я ведь не любил её, но эта тяга что ли? Мне нравилось смотреть на неё, но при всём, это не важно. Не уверен, что у меня были какие-то планы или желания на неё. Анна Бетти встречалась с Джимми Хоу. Они любили друг друга. Без шансов. Что я мог делать? Что я хотел делать?

Я смотрел на неё – она меня не видела.

Джимми Хоу видел.

Я не знаю причин его ненависти. Была ли это ненависть вообще, или что-то иное. Просто презрение, какая-то непонятная нужда выплёскивания зла, избивания кого-то, издевательств – я идеально подходил под все роли. Чёрт, но я единственный видел в этом несправедливость. Видно, что-то в этом было, не уверен.

Но мне нехило доставалось от них.

Мысль, что если не я – на этом месте был кто-то другой, – никого не утешит в современном мире. Я считаю, вы сами виновны, что построили такую идеологию. В конце концов, можете отпираться как угодно, но решаете-то вы, никто иной.

Пахнет этими отвратными лекциями-поученьями? Не волнуйтесь, помню про ваши мозги. Но не приносит радости. Я не в курсе: жаловаться мне или смеяться. Сумасшествие?

Вы помните, о чём я?

Джимми, Бетти, и я.

Трио.

Кажется, это что-то сакральное. Как треугольник? Или это что-то из библии? Точно. Там был любовный треугольник. Нет, не в библии, конечно. Хотя кто знает, я не читал. Да и за вас никто в этом мире не поручится – скажи, что я не прав! Я говорил о… нас. Троих. Тебе не надоело? Нет, ладно. Дальше…

...вдруг окажется, что я не знаю, как рассказать эту драму.

Не хватает слов и чувств. Не хватает желания быть искреннем до конца, полностью и неотступно оголить свою душу, не боясь смешков, плевков, и прочего – ты достаточно смел для этого? Что бы не говорил… хотя, тем, кто вечно терпит обиды и насмешки, в этом наверно проще. Главное, чтоб это не переросло в дурную привычку. Тогда…

Я не понимал. Первый раз всегда больнее всего. Обиднее. Помню, даже плакал. Или ещё? Уже? Чтобы ты понял… чтоб осознал… и нашел героев по себе. Если сам столь труслив и слаб, что не можешь им стать.

И – да! – ты слышишь это от неудачника.

Но я пытаюсь хотя бы покончить с собой. Так. Возвращаюсь, пожалуй, в класс.

Не знаю, что могу рассказать тебе про уроки, что ты не знаешь, кроме жалоб. Это стабильно, я не собираюсь пускать здесь сопли, пусть даже эта история – сплошная жалоба и сопли. Как-то так… но ты тоже не знаешь о жизни всё. Эти тонкости никогда не радуют.

И я не мог понять, завидовал ли я им, ненавидел, или презирал. Я не считал их лучше, может хуже себя, их дурацкие шутки, поведенье, сама их дурацкая жизнь. Ты завидуешь их кругу общения, отношению, но презираешь их ценности и образ жизни. Это может быть странным, но ты понял, я в курсе. Я не буду помогать тебе решать эту задачу. Я не вызывался учить тебя, просто рассказываю свою историю. Которую ты долго не можешь услышать.

Я смотрю на Анну Бетти, и думаю о разных вещах. Не то, что бы, но. Было б здорово. Будь я героем какой-нибудь книги (фильма, чего там ещё заполняет наши грёзы? будь сами грёзы), то пусть сейчас я стартую полным лузером, по ходу действа, жизнь проапгрейдит меня в супер-героя. Или я сам вдруг стал таким крутым-крутым, что с легкостью избиваю Джимми, и всех-всех, спасаю Бетти от всякой нехилой хрени… можно придумать много сюжетов, благо фильмы и книги дали благую почву для таких утешающих грез, где можно лепить себя как и чем угодно, где и с каким сюжетом. Я знаю – ты прекрасно меня понял, – я ведь такой же неудачник, с такими же мыслями как у тебя, тонущими в иллюзиях.

В этом ёбаном воображаемом мире, где ты – всё, а в жизни остаёшься жалким ничтожеством. Нет споров, что вы выбираете.

Я знаю, но мне не с чего улыбаться.

Я знаю, что делает с вами жизнь.

Валяясь на заднем дворе школы, с кровоточащим ртом, когда Джимми с компанией избивают меня. Хах, даже уже не закрываясь руками, уже не прося перестать, не спрашивая причин, просто валяюсь, раскинув руки под этим небом, а тяжёлые удары заставляют тело судорожно дёргаться.

Я не могу двигаться, слабые стоны прорываются сквозь зубы, больно. Обидно. Можешь отрицать – но ты хочешь быть на их месте, у тебя нет повода быть мной. В этой грёзе. Ты ведь такой же неудачник в жизни, пусть удары попадают не в твоё тело.

Я вижу лишь чёрные силуэты, дергающиеся на фоне неба, и удары от них. Больно. Обидно.

Я вижу, Анна Бетти смотри на это из окна второго этажа.

Не понимаю.

Я думаю, как сейчас раскидываю их всех, так что уже не подымаются, и стою теперь, смотрю на неё. Не знаю, чтобы за этим последовало. И зачем это…

Больно. Я с трудом не плачу.

Я жалкий. Меня бьют, она смотрит из окна второго этажа. Не двигается. Я не двигаюсь.

Такое отличное, чистое, светлое голубое небо, что даже не вериться.

Чёрт и бог.

Почему? Вам ли есть дело до меня… Но почему умирают миллионы? Почему люди так испортились? Потому что… я не знаю, где правда и ложь.

Я не знаю кому хуже: мне, избиваемому, или им – избивающим.

Знаю: ты не поймешь.

Верно, думаешь – мне.

Я могу, в общем-то, что-то сделать.

Если ты этого хочешь.

Хочешь?

Смотришь?

Что ты смотришь?

Смотришь на меня?

Хочешь?

Ты удивишься. Удивляйтесь. И ты.

Джимми Хоу, верно, даже не понял, как и отчего упал.

Смотри!

Я стою, тяжело дыша, не отводя взгляд.

Ты ведь хотела этого? Чего ты смотришь? Чего смотришь? Чего ты ждёшь? Чего хочешь? Чего?!

Она не двинулась, не шевельнулась.

Ничего.

Ноль.

Пустота.

Ад.

Что это?

Облака? Странно… ещё только, небо было таким чистым. И вот… оно горящее, оранжево-розоватое, гаснущее. И тени такие длинные, холодные. Уже… вечер, солнце садиться, окна и стены домов раскрашены закатом. Земля холодная.

Когда я открыл глаза.

Всё это время, весь день, я валялся на заднем дворе школы, избитый так, что не в силах встать, и даже не находился в сознании.

Попробовал шевельнуться. Боль пробила тело. Всё в сплошных синяках. Тяжело. Во рту сухо, кровь, и на губах.

Шатает. Я с трудом дошел до умывальников, уцепился за стену, отдыхиваясь. Больно. Так… не было ещё, но всё в первый раз. Ноги не выдержали, я рухнул.

Небо горит. Противно.

Тебе противно смотреть на меня, жалко? Посмотри на свою жизнь. Ты сочувствуешь мне, потому что я неудачник, поэтому такой типаж, поэтому ты так жадно впитываешь мою историю, думая что это лучше твоей жизни, по-любому, чем бы рассказ не закончился, потому что в нём есть какой-то смысл, ты думаешь, или это происходит не с тобой. Так?

Но уже не возникает вопроса, кому хуже, когда я уже избитый, валяюсь тут.

Конечно мне, так?

Это не благородство, не возвышенность, никакие оправдания, просто я слаб, и всё, вот и все дело. Будь я сильным, такого не возникало, но неудачники никогда не поднимутся, лишь в дурацких выдумках, тех книгах и фильмах, что ты так заглатываешь, убегая от реальности. Потому что она как всегда больно бьёт.

Я перегнулся через умывальник, и он окрасился кровью. Чёрт.

Ледяная вода шумно побежала, тугой струёй, по затылку, блаженно и больно, волосы намокли и свисают, брызги в лицо. Вода смыла и слезы.

Я стоял так долго, на корточках, и было противно и отвратно, и самому себе казался ужасным, я ненавидел себя, проклинал слабость, зачем я пришёл в этот мир? Я хотел убить себя, чтоб не испытывать это, убежать, я ведь всего лишь неудачник. И Анна Бетти в жизни на меня не посмотрит, кроме как из окна второго этажа, когда меня будет бить Джимми Хоу, её парень, её любовь. Это даже не треугольник.

И никто на меня не посмотрит, и никогда у меня никого не будет. Говори сам за себя, неудачник! Это у вас ничего не будет. Чёрт, я откинулся на умывальник, мокрые волосы свисали ужасно, небо далеко.

Вдруг захотелось курить. Или напиться.

Знаешь, неудачники, всегда такой повод находят.

Если им становиться плохо, или жизнь слегка толкнёт, – убегают куда подальше.

Если плохо – так опустись ещё ниже, куда жизнь не опустила.

Ведь что жизнь? Люди ставят фишки на стол. Хотя не то…

Но, знаешь… я скатился в раковину, ледяная вода тугой струёй забила в лицо, ледяные брызги окатывают. Почему-то, всегда, когда у людей что-то идет не так, они начинают искать смысл жизни, что-то делать, дёргаться. И все великие были поначалу несчастными. Тогда мы думаем о Боге, или что-то делаем, дергаемся, доказываем другим и всем… великие мысли, которых лишены обычные люди… великие слова… поступки…

Но знаешь что самое дерьмовое в жизни неудачника?

Это всё тоже… самоутешение.

Все эти великие картины, башни, книги, всё это исходит оттуда. Так что же нам делать?

Мы идем к богу, когда нам хреново, а когда всё замечательно, мы проходим мимо бога, словно так и должно. Да и не бог суть важно.

Неудачники – двигатели человечества. Какого тебе, а?

От кого многое ждут – на того много и ложат. Кто наделён талантом, больше страдает. И это тоже самоутешение. Но эта яма растёт. И что же делать?

Жизнь сосет. А мне даже нечего курить. И эти мысли я украл. Но ты меня не осудишь. Просто… обидно. Или нет.

Всё ведь так на самом деле, понимаешь?

Далекое небо, оранжевое, охристое. Мне хочется умереть. Потому я и неудачник. Что не способен дать сдачи. Что не могу что-то сделать сам. Что жду, пока другие протянут мне руку, а сам ничего не сделаю. Что едва меня ударят – я плачу. Что едва что не так – убегаю в мир грез. Что страдаю, но ничего не делаю. Может, во всем вижу подлость? Я считаю себя лучше Джимми и его компании, они уроды, живут тупыми идеалами, примитивными вещами, ничего не стоящими духовно и морально… но при всем при том, я жалкий, ничем не выделяющийся, и валяюсь в пыли, избитый в хлам.

И кто лучше? Я все пытался быть лучше кого-то, а не просто лучше, и это неправильно. Нельзя… вот так… И чего ради? Если это тоже самооправдание.

Я хотел быть лучше, но я валяюсь избитый.

Я хотел быть лучше, но не чтобы быть лучше, а чтобы меня замечали за это, чтобы обращали внимание на это.

Лучше, чтобы показать, что другие – хуже.

Это не убедительная мотивация, всем плевать на грехи. В мире, где у многих даже нет бога. Но тут ты со мной не согласен. Я и сам не понимаю, каким образом бог влияет на неудачников и их никчемные жизни. Дело ведь даже не в этом. Пусть эту хрень. Пусть этот мир.

Я валяюсь на заднем дворе школы, вода льет на лицо, ледяная, и кожа уже горит как в огне, и вот это мир, и вот это мысли.

Я вскочил, вскрикнув, ноги подогнулись, упал. Лицо жгло, но боль в теле притуплялась, уходила…

Вечер. День закатывается. Сколько я пролежал без сознания? И… что?

Вдруг ощутил, что один, на этом огромном дворе, пустом, меж стен, и нет ни голосов. Ни криков, ни топота ног, ничего, пустота, мир вымер. Пения птиц нет, лишь небо раскаляется, угасая. Пространство словно сжимается, покатило на меня, огромным пузырем зажимая внутри… я сглотнул.

Сотрясение мозга? Я и так безразмерно болен. Своими мыслями, идеями, идеалами, просто жизнью. Да, моя чёртова жизнь – болезнь чёртова неудачника. Но что же?.. У меня нет выбора, если ты до сих пор не понял, применяй это к себе.

Пустая школа, довольно необычное зрелище. Безлюдные коридоры, залитые светом, обычно шумные, но сейчас не зазвучат голоса, ничего не будет, ни звука шагов, никто не пройдет, не хлопают двери… тишина и пустота… и это почему-то страшно, как в психоделике.

Запустение, словно смерть. Видеть то, что обычно шумно и людно, стало руинами. Смерть. Я хотел её. Нет. Вывалиться из окна, разбив, в фонтане осколков, сияющих, и рухнуть в дребезги. Или повеситься у входа, чтоб все, подходя, видели и ужасались. Может, они испытают ужас? Может, раскаются? Может, кому-то станет легче? Может, мне станет легче от смерти?

Забавно. Никому, ничего подобного от смерти одного неудачника не станет. А что до него… кого это волнует? Хоть когда-либо? Хотя нет, не так… снова не то. Не те мысли, не те действия. Чёрт.

И о чем я должен думать? О том, что я хочу умереть? Но это естественно. Ты тоже хотел, я знаю. Когда что-то разлаживается, так хочется сбежать. А уж сбежать от жизни, чтобы…

Чёрт. Не то…

Холодно. Волосы едва не покрылись инеем, леденеют.

Я дергал дверь класса без всякой надежды, но она открылась легко. Не заперто? Внутри тоже пусто. Необычно, всё залито светом. Тихо. Удивительно, словно все иллюзии исчезли, и мир теперь полностью и безгранично стал моим, я один, властитель всего этого, всей тишины, все исчезли.

Но это глупая иллюзия. Ты можешь считать, что все вертится вокруг тебя, и может людей – вовсе не существуют, это иллюзия твоего сознания, просто тебе надоело быть богом, и ты стал неудачником, который только страдает, и всюду тьма и боль, так будет всю жизнь, но на деле-то ты бог! Лучше избавься сейчас сам, чем когда смерть избавит тебя от этих иллюзий.

Над своим местом в темном углу я вздохнул. Да, избавиться от глупых бессмысленных грез, но не очерстветь, не ополчиться на мир, и жить открыто, оставаясь такой вот грушей для других, таким вот неудачником… жалким и ничтожным.

Но я не хочу менять этот взгляд. Все они, эти люди, что живут черство, сдавшись, и подавшись слабости, сбежав, струсив, в самую худшую грёзу – жизнь; примерившие на себя те идеалы, при которых нет этой боли, нет этого страдания, и так просто объяснить всё, что нет ни любви, ни дружбы, ничего такого, что добро – зло, надо быть эгоистом, думать о себе, с какого хера думать о других, когда всё это ложь и глупо, а в жизни есть только секс, алкоголь и деньги, – они ведь не перестали быть неудачниками от того, что навесили на себя эту маску самообмана. Стали лишь хуже и уродливее.

Но нихрена это не утешает, ни меня, ни тебя. Но это не повод отказываться или идти на попятный.

А, чёрт… толку… я собирал вещи, разбросанные по всему классу, скорее по привычке, нежели иначе: ценности они уже не представляют.

И всё-таки, кто чего не говорил: все жалуются. И кто чего не говорил: все, кто мило улыбаются, кому завидуешь, ты ведь не знаешь, что они испытывали до этого.

Хотя ты всё равно остаёшься неудачником.

Но дело даже не в этом.

Чудес не бывает.

Дело не в этом.

Ты ждешь чего-то, но если это случится…

Чудес не бывает.

Но дело не в этом.

Просто… когда плохо, это имеет малую разницу, в чём причина, когда болит душа.

Но дело, опять-таки, не в этом.

Но в жизни столько мусора, и несущественного, но на который ты тратишь громадные куски своей жизни, что прости мне эти слова, я просто говорю, что возникает, и как идёт этот рассказ, драма на троих, и я не включаю сюда тебя. Радуйся этому.

Как я, уже слыша правильные и замечательные речи, не могу радоваться. И всё это… думай что кому-то хуже… уже не так применимо. О том, что кто не может полюбить вообще, что кто-то скопец, или слеп, глух, уродлив с рождения, или калека, или что-то ещё. Это приносит утешенье, но, знаешь, легче от этого не становиться. Ведь что это как не способ подняться, используя чужую слабость, уродство. Хотя даже если дело не в этом. Всё равно. Сердце не болит меньше, и такие примеры лишь порождают слабость и далее. Хотя что, до этого неудачника?

Чудес не бывает. Можешь не надеяться так просто распрощаться с прошлой жизнью.

Когда скрипнула дверь, конечно, я обернулся.

И…

Я ожидал увидеть что угодно, от пришельцев до приведенья, но это жизнь, черт возьми, и здесь чудес не бывает.

Закрыв за собой дверь, к ней привалилась спиной Анна Бетти, в золотисто-хлебных лучах уходящего солнца, красящих класс.

Я стоял, не смея отвести взгляд, и чувствовал, что мир рушится, реальность плавится. Нет, чёрт возьми, в самом деле! Впрочем, я ведь не знал, что привело её сюда. Но чудес не бывает, только не для неудачников, – это я знал точно.

-Я ждала тебя, поговорить наедине, – эти слова слегка вогнали меня в ступор. Но я отогнал все мысли сразу. Я ведь знаю в чем проблема: в этой самой надежде, в самом факте рассмотрения этого. Наверно, это просто выше нас, но ведь из-за этого мы попадаем под откос…

Я собирал свою сумку, как ни в чем не бывало. Конечно. Что мне дело до этого? Если это… ничего и ничто. Я унимал так бешено колотящееся сердце, не верящее ни единому моему слову.

Чёрт. Конечно, не так. Но что это меняет? Я остаюсь неудачником, что бы не значил этот визит, чудес не бывает. Страна чудес – сад смерти.

Словно в подтверждение этой мысли в замке щелкнул ключ. Ошарашено отпрыгнувшая от двери Бетти позволила мне все понять. Нас заперли.

Чёрт возьми что, но… всё слишком просто, как я говорил. Вышибить дверь – бесполезно, не с моими силами. И нас не выпустят, до самого утра, пока кто-нибудь не придет. Мы заперты, по-настоящему, без всего.

Наверно, было и такое, что я мечтал оказаться в такой ситуации с Анной Бетти, тебя постигали наверно те же мысли, типичные для всех неудачников. А когда реальность настигает нас по нашему желанию – все не так здорово.

Я осознал все это сразу, кровь остыла, не успев толком разогреться. Всё это… ведь не прошло и минуты. А я продумал столько. Сейчас последуют крики от Анны Бетти. Угадал, все типично, как в ситуации.

И типичный финал такой ситуации, уже ставший обязательством нашего общества, но неудачникам не светит красивый финал. Да и…может, это наполняет мой мозг, такого же неудачника как вы, но… я думал об этом.

-Как ты оказалась здесь?

Не дожидаясь ответа, соорудил из стульев в конце класса диван, и бухнулся, подложив сумку под голову и набросив поверх кофту.

-А, неважно. Извести, если нас откроют.

Тогда она заткнулась, поток изливаний иссяк. Я закрыл глаза, обдумывая. И всё, что думал, мне не нравилось. От этого всего… тянуло ужасной мерзостью. А если просто – весьма тупая подстава. Глупо.

Он решил, верно, совсем унизить и раздавить меня. Или даже убить.

За тот единственный удар, за все шестнадцать лет.

Или я чего-то не так понял. Но как тогда ты поймешь меня?..

-Эй! – окликает Анна Бетти.

-А?

-И что нам делать?

-Без понятия. Я буду спать. Утром нас откроют.

-Ждать до утра? Может, что-нибудь сделать?

-Делай.

-Двайл Стофф, это ты должен сделать!

-С чего же это? Ты сюда зачем пришла?

-Серёжка потерялась… – это звучало так искренне и по-детски обижено… Я почти поверил, что змеи могут обижаться. Не продавайся так дешево, парень.

-Позвони своему Джиму Хоу, пусть вытащит нас, если что-то не нравится. Если нет – я собираюсь спать.

-Спать?! Чёрт возьми, мы здесь одни, что нам делать?!

-А что мы можем? Что ты хочешь? Не знаешь – не мельтеши. – Мне надоел разговор.

Вот если б мы не только (не сколько) говорили, ты бы думаешь…

Но я уже говорил.

Наверно, прошёл час, как она заговорила снова. Но солнце ощутимо упало, класс заполнился тенями и холодом, за окном тоже темнеет, небо.

-Мне страшно. А что, если нас так и не откроют? Что тогда?

-Спроси у того кто это сделал. Кто ещё был с тобой? Вот и всё. – Я зол. Всё-таки, это была его пытка, мучительная, находиться с ней вот так, и… и ничего. И никогда. Я попытался закрыть глаза. Выходило плохо.

Совсем никак.

-Никого со мной не было… – чуть долетело до слуха легким шелестом.

Я попытался не услышать – и не смог. Ты б тоже не смог. Но это глупо. Дело не в том, верю или нет я в искренность. Не в наивности или опыте. Нет.

-Ты так и собираешься лежать?

Нет. Конечно, я не собирался. Это глупо. Но вестись на такое – глупость ещё большая. Хотя дело не в том, что глупо, а что нет.

Но это все очень подозрительно и странно, не находишь? Более смахивает на подставу. Ловушку. Капкан.

Убийство.

Запомни эти чувства.

-Позвони кому-нибудь, пусть нас вытащат. У тебя же мобильный.

-Батарейка села. – она ответила быстрее, чем я подумал о такой возможности. Это стало напоминать какую-то игру, а не злобность обстоятельств заперших нас в пустой школе. И я со 100%-ностью мог сказать… это плохая игра, ибо даже у её актёров не было на это веры.

Я лежал, уткнувшись в стену от мира, спиной к ней, но буквально чувствовал, что она стоит надо мной, совсем рядом, – рукой коснёшься.

Словно ждала.

Что я сейчас что-то сделаю, словно что-то должен сделать, словно…

Ты ведь уже понял, всю фальшь этого? Этой глупой и нелепой ситуации. Которую даже ситуацией нельзя назвать. Меня заперли. Нарочно, в пустом классе. Предварительно впихнув туда Анну Бетти. Не дошло ещё? И ждут, что я что-то сделаю, на что она так подталкивает.

И что, я должен купиться на такую хрень?

Волна горечи, обиды, злости вдруг накатила, кулаки стиснулись, в глаза рванулись слёзы. Что, в самом деле, я должен быть таким ничтожеством, что купиться на это? Не надо оценивать меня как ничто! Даже, такого неудачника! Ч-чёрт!

Откровенное издевательство… я подумал, что, наверно, больнее не было, даже когда меня избивали на заднем дворе. Подумал, что этот день превосходит все ожидания, хуже не было. Что себе не говори: к этому не отнестись спокойно. И плевать, что так правильно, ведь ты чувствуешь боль, потому эта злоба. Чувствуй радость – было б ещё лучше. У тебя так же.

Сколько не говори себе и чего, отказывайся или убеждай, логически, злостно, как и что угодно, – чувства не уйдут, гложут и дальше, не смотря на любые слова, мы не можем чувствовать что хотим, а не что чувствуем. Иначе это просто обман.

И мне было больно. Обидно. И я… плачу?..

Хреновы ублюдки. Вы можете вполне быть счастливы, добились своего. Я раздавлен. Большего – вряд ли как вы могли бы достичь. Хотя… я не хочу об этом думать.

Чёрт, чёрт, чёрт!!!

Уже само это… одно это… хах! Ха.х! никогда, за все годы, я не чувствовал себя более раздавленным. Никакие унижения, всё что вспоминается, блекнет перед этим. Может, это и есть предел? Может… я и вправду любил её. И сейчас, здесь и вот так…

Злость захватывала меня все больше, по мере того, как она тихо приближалась, почти незаметно, я чувствовал, что тронь она меня сейчас за плечо, тонкими пальчиками, пробарабань, – я взлечу и вырву ей сердце, единым порывом, осознавая и не осознавая этого…

Понимали ли они, что делают?..

Или зло, но неумышленно шагают за черту, где начинается смерть? А может… но не стоит льстить себе. Всё просто, как во всей жизни. Но, чёрта, от этого менее обидно?!

Ты меня бесишь. Ты соглашаешься со мной, и плевать что я прав. Ты умрешь таким же неудачником как был, но это тоже никого не тронет. Можешь потонуть и захлебнуться в своих страданиях, можешь петлю на шею, лезвием по венам, можешь сдохнуть и спиться, миру нет никакого дела. Но дело не в этом. Заглянув в свой внутренний мир ты увидишь то же самое. Это отражение твоей беспомощности, жалкости, неудачник.

Мне плевать, что ты и споришь со мной. Дело не в том, что ты говоришь, как и сейчас. Ты ничего с этим не сделаешь. И дело не в том, что ты можешь и не можешь. Но мне надоело говорить тебе это. Я вижу в тебе то же, что наполняет меня, хоть я не знаю тебя, а ты видишь меня лишь несколько страниц. Твоей жизни, что так и закончиться.

Это не драма на троих, ты уже понял, во что она переросла. Может, сам не сознавая этого… ты пытаешься отрешиться точно так же, как я сейчас убегаю из этой комнаты.

Хотя ты, конечно, не понимаешь этого. Мне сметь надеяться, что поймешь?

Хотя все что я смел – молить: не подходи. Не подходи, не трогай меня, ты же не хочешь умереть?.. Ты умрешь, смерть, знаешь ЧТО ЭТО ТАКОЕ?! Чёрт. Меня затрясло.

-Эй, ты так и будешь лежать? Нас же заперли! Ты ничего не хочешь делать? – она едва не плакала.

-Что? И чего ты от меня хочешь? – я злился. Слишком сложно сказать на что. На неё и на себя. На все. – Крикни своим дружкам, что заперли нас, чтоб открыли. Их тупую шутку я вижу насквозь. Я не куплюсь на неё, тупые вы уроды!

Что-то капнуло на стул. Слезы?..

Я убью тебя, Анна Бетти, бог свидетель, и дьявол, и все, во что ты веришь или отрицаешь, я убью тебя Анна Бетти собственными руками! Только тронь меня, только тронь, и я убью тебя! Не подходи, тупая ты дура, я ведь правда тебя убью! Бог свидетель, я убью тебя!!!

И в этот момент её рука коснулась моего плеча.

Меня бросило, словно с небес на землю, я вскочил, багровая пелена заволокла сознание. Я не мог даже хрипеть. Я не осознавал своего безумия, но, несомненно, оно. Анн-на Бетт-ти!!!

-Они тут не при чем. Я заперла дверь. – Слова не сразу дошли до сознания, не сразу я осознал их сам.

Анна Бетти держала в руке ключ, сталь покачивалась, сверкая в лучах заходящего солнца. Словно ведро ледяной воды окатило меня, дыхание холода сковало коркой тело. Я стоял и смотрел на неё… в пустом классе, школе, казалось, словно весь мир опустел, люди исчезли, звуки, все, лишь пустота… и… мы вдвоём. Словно я тонул в огромном водоеме, бесшумном и спокойном. Да, я тонул. Это были даже чувства, не мысли.

Это… было… было… было, чёрт его дери.

Я облизал губы, но так и не смог ничего сказать. Ничего…

-Тогда к чему это? Открой дверь. – Это было… дежурно? Я знал: она не откроет. Да, чёрт, я и не хотел чтоб она открывала! Если хотите повторять чужие мысли: мы все ждем перемен, но боимся что-то менять. В чем смысл этого бреда? Я вроде как говорил… что всё сложно. Или слишком просто. Чёрт, да не в этом дело!

-Нет.

Я шагнул, но она отпрянула, спрятав ключ. Я остановился. Внезапно затрясло, какая-то дрожь предчувствия, возбуждения, но не страха или злобы, что-то нервное…

Я отвернулся. Стой, сказал я себе, успокойся. Но сердце не желало успокаиваться. Растревоженная голова гудела.

-Что ты хочешь? – спросил я.

Внутри меня все противилось этому вопросу. Я хотел знать и не хотел. Я надеялся, и не хотел надеяться. Не хотел надеяться.

Я знал.

Всё я знаю.

С самого начала, что к чему. И не надо этих надежд, глупых мечтаний.

Это всё – всего ли ещё одна шутка. Нет. Не шутка! Это… смерть. Я бы умер. Моё сердце. Душа. Да чёрт возьми, как можно?! Играть с этим! Смяться над этим! Использовать… как повод к унижению…

Ты не понял ничего, я понял…

Ч-что ж… я объясняю.

-Я хочу поговорить с тобой.

Но мои надежды… не зависимы от меня. Это… превращается в грубость. Наша слабость. В злобу. В демона. Но в этом мире давно не осталось демонов, кроме людей.

-Ну! – Оставшись одни в классе, наедине, запертые, в лучах заходящего солнца, с такими… намеками… я не хотел надеяться, и хотел… Пусть прозвучит в воздухе. Но это все равно… будет обман.

Ты не понимаешь меня, чёрт! Может, я сам виноват отчасти. Может, ты не хочешь мне сочувствовать, но я говорил, что далеко не герой в этом мире. А эта история… ты сам виноват, что пишешь свою жизнь в этом духе.

Я стоял к ней спиной, и страшно оборачиваться, посмотреть её в глаза. Я боюсь… боюсь поверить, что всё так… как я хочу… как я хотел бы, чтоб было…

Есть, знаете, такая фишка. Я отступаюсь от текста истории? А, пусть! Так вот. Как смотришь на мир – так и видишь его. (Тем он и является.) Вот так она звучит. Верно, чтоб его. Хотя ты, может, сочтешь глупым, но тут нет ничего кроме исчерпывающей не оригинальности. Но до обидного верно. Если хочешь видеть грязь – будешь видеть грязь, если свет – будешь видеть свет. А что хочет видеть твоё сердце?

Я возвращаюсь к истории.

Там… мое сердце замерло над пропастью, ожидая приговора, боясь, сколько и чего не говоря себе, но боясь, желая и боясь желать. Ты знаешь и понимаешь, но что с этого? Чего и сколько бы мы не говорили – но это наша жизнь. Жизнь. А это и значит все эти чувства. Мы ведь чувствуем, у нас есть сердца. Как не старайся, этого не отнять. Я думаю… наверно нельзя зачерстветь полностью. Наверно нельзя. Я не могу. Сейчас… может потом? но… я не могу.

Я не знаю, что творилось за спиной, в этом залитом закатным солнцем тесном мирке… но ответ…

-Я… люблю тебя. – Тонкая рука легла на плечо, и меня словно пробило током. Мир разлетелся взрывом лепестков. Что? Ты шутишь? Шутишь, ведь так? Знаешь что я тебе скажу… Не продолжай. Мне страшно это слышать. Бесполезно. Она вдруг прильнула ко мне, прижалась, жалкая и беззащитная, совсем иная, её горячая грудь растеклась по моей спине. – Я хочу быть с тобой… пожалуйста… Двайл Стофф… Я хочу тебя.

Я сглотнул. Тело уже не принадлежало мне. Я оборачивался медленно, как заржавевший аппарат. Это сон? Такой чудесный сон, что снится подросткам? Этого не может быть. Нет, я сплю. А если я не сплю… то это…

Я уже говорил, что не хочу надеяться. Не хочу… этого не может быть, и плевать на все мои мечтания.

Она отступила от меня…

Но лишь затем, чтоб начать медленно стаскивать с себя одежду.

-Я хочу тебя… Возьми меня, пожалуйста…

Я застыл. Я не знал… что сказать… что сделать…

Я соврал бы, если сказал, что не мечтал об этом. Что не хотел этого. Я… так хотел… услышать эти слова…

Я.. ведь любил её, что б не говорил, я люблю Анну Бетти.

-Повтори.

В её глазах метнулись слезы – так я это сказал. Сердце разорвалось. Я чувствовал, что переступаю через себя, через сердце, эти чувства, может душу, но я не мог иначе… я не могу… верить в это.

Это просто слишком замечательно, чтобы быть правдой – я терпеть не желаю эту фразу. Но просто это не тот мир, где можно безнаказанно верить таким вот речам. И не те эти люди.

Ещё недавно ты смотрела, как меня избивают на заднем дворе школы, а сейчас в пустом классе признаешься мне в любви. Твой друг избивал меня, а где он, кстати? Я никто, неудачник, жалкое ничтожество, а ты – лучшая, и лучшее… и такое может быть?

Нет. Не может. Это… я… не хочу верить… но это так… просто… это ложь. Как ледяной ветер, пробивающий сердце.

Красиво? Можно сделать таким все что угодно.

Только у меня вот… это ничего не добавит. Это обман! – хотелось закричать мне. – Ложь!! Ты… зачем?!

Но я не мог знать наверняка. Я хотел верить… хотел верить ей. Хотел верить своей… мечте. Своему сну. Просто так вот… как бы это мне сказать… чтоб ты понял… я…

Да, чтоб!! Это обман. Это просто очередная шутка. Весьма жестокая, скажу. Не потому, что, меня пытаются очень сильно и серьёзно обидеть, а потому, что с этими чувствами… не стоит так обращаться.

Да. Я знал это. Но… так тяжело, ведь так манит… эта надежда… я так хотел чтоб, так было… так хотел…

Я ведь люблю тебя, Анна Бетти, я люблю тебя. Так зачем… ты поступаешь так?!

-Нет. – Я чуть оттолкнул её, накинув раскрытую одежду. – Нет…

Но я быстро сдавался, когда она оголила свою грудь… я просто не могу противиться этому… моё духовное желание… а когда добавилось ещё и это… я не могу устоять.

Просто… мое желание исполнилось.

Но чудес не бывает.

Я не хотел быть жалким неудачником, я хотел быть с Анной Бетти. Я не хотел быть девстевником, – я стал жестокой жертвой этого века, где слишком много забыто и искалечено, но тебе всё равно что я сейчас говорю по этому поводу.

И вот, Анна Бетти, даёт мне все это.

-Возьми меня… – говорит она.

А я… что я и делаю. Что я делаю…

Я… не верю тебе. Всё не так. Остановись, – говорил я себе. – Но все зря. Вам не понять! Что?! Вы хотите поэзии? Это как… в пустыне человеку страждущему от жажды, припавшему от источника, но не успевшего вкусить, потому что рядом табличка: «Отравлено». Красивая поэзия? Метафора! Да… мы любим метафоры – они не так действуют, как прямые поучения, ведь у всех свои головы, и никто не будет учиться век. Как же… вы не поймете меня? Я говорю сбивчиво? Жизнь – не метафора. Я прошу тебя это запомнить. Я прошу тебя. Хоть тебе глубоко безразличны мои просьбы и порывы… ведь уже столько… просто столько.

-Я хочу тебя! – Она вдруг набросилась на меня, и я набросился в ответ…

Тут же отпрянул.

Нет! Стой! – буквально орал я. – Нет! Это ловушка! Чёртва ловушка! Не верь!! Подумай… о своих чувствах!!

И я отпрянул ещё дальше. Тяжёлое дыхание сбивало меня с ног. Н-нет. Нет. Нет.

-А что с Джимми Хоу? – спросил я. Не особо меня и интересовало. Но это тоже причина. – А? Как же весельчак Джим?

-Он не нужен мне… Я хочу только тебя… Возьми меня! Пожалуйста… в знак нашей любви… ты ведь любишь меня? Люби меня! – стонала Анна Бетти.

Кто это? Ты ли, Анна Бетти? Что с тобой? В тебя вселился демон? Или что? Ты наконец заметила меня? И уже не со второго этажа смотришь на меня, и я не лежу, хоть тело и болит ужасно… Дело не в этом… Но что ты творишь с моими чувствами? Что ты делаешь с ними? Но… я рад даже этому. Этот мир заставляет меня радоваться этому. Ёбаный счастливый мир для всех.

Дело не в этом!! Ты киваешь мне согласно, но разберись в своих чувствах, в них, а не лги себе. Это ведь полнейшая ложь.

Абсолютная и 100%-ная.

Подумай.

Я говорю о твоих проблемах, свои знаю наперечет. Вот они, в пустом классе, но это тоже жизнь. Моя жизнь, чёрт, я не отпущу её!

И я отступал.

Я… не куплюсь… на вашу игру… но вы… пожалеете об этом.

-Эй, Анна Бетти, – сказал. – Лучше не зли меня. Я не куплюсь на ваш фокус… и лучше убирайся отсюда немедленно, пока я отвечаю за себя!

Но я уже не отвечал. Был вне контроля.

Это ведь так просто: отпустить все и отдаться на волю гнева и злобы… Но не смей меня винить, слышишь, ублюдок!! И прежде чем смотреть на меня свысока, стань на самом деле лучше!! Хотя даже тогда у тебя не будет такого права. Никогда в твоей ебаной жизни неудачника нет права смотреть на кого-то ни было свысока!

Я говорю это тебе, отдаваясь на попущение ярости. Сноска: «Не ирония».

Да просто я…

Это ужасное разочарование, да не постигнет тебя его смысл.

Чёрт.

Она не слышит меня, не хочет слышать. В самом ли деле не понимает, с чем играет? Или я… действительно… нет. Я хочу в это верить, я хочу, чтоб так было... Но никогда. Это не станет правдой. Жизнь не делает нам таких подарков. Никогда… у неудачников не будет чудес.

-Что же ты делаешь?! Думаешь, это смешно?! А?! Ты… В самом деле чувствуешь?! ТЫ?! – я кричал, выплескиваясь в это золото, ставшее воздухом в этой комнате. И истина, страшнее всего, что я думал, открылась мне в этот миг.

Я кричал о чувствах, о любви, о душе, а она звала меня, стаскивая с себя одежду.

Это выше, чем просто «неудачник» и «звезда».

Это…

Я никогда не любил её? – хотел сказать себе, но это ложь.

Я любил мертвую? – это уже больше похоже на правду.

Отойди. Молил я. Уйди. Не трогай меня. Я убью тебя. Грозил я. Не надо. Я не хочу. Что ты делаешь? Спрашивал я. Не трогай. Я ведь убью тебя. Я ведь в самом деле убью тебя. Ты не понимаешь?!

Что ты понимаешь?! Что ты знаешь обо мне? Что ты видишь?! …со своего второго этажа…

Я не знаю, в какой миг из моих мыслей, это прорвалось в мир, переросло в настоящее…

Она хрипела, скулила, билась, скорее жалкая, чем красивая. Совсем наоборот. Пока ещё живая. Живая?!

Я усилил хватку. Я даже не заметил, как и когда мои пальцы сжались на её горле, и стали душить. Хотя с чего я перекладываю вину на пальцы? Это я душил её, не скажу, что это отвратно. Я не особо осознавал этого.

Она дёргалась, что-то пыталась сделать, выражение лица менялось, словно какая-то гримаса сходила, словно что-то рвалось изнутри… Сколько переменилось в её глазах! Сколько переменилось во мне…

Но я не смог разжать пальцы, даже если б хотел. Но тогда у меня не было никаких желаний.

Я не понимал, что творю? Ну, если ты видишь, что я спрашиваю это… я не скажу тебе.

Просто я душил её, словно себя…

Исчезли все понятия, время, место… всё.

Её голос не доходил до меня.

А потом её шейные позвонки хрустнули, и она обмякла.

И в этот момент двери словно сорвались, распахнулись. И грянул праздник. Дикими криками радости, вспышками фотоаппаратов, толпа рванулась в двери, раздула их, и… замерла, пораженная. Настала тишина.

Просто невероятная. Ужасающе-шоковая.

Все. Ожидали видеть, как я буду насиловать Анну Бетти… а я взял и убил её, вот же дурак!

Наверно, у меня было лицо, словно вселился демон. Они отпрянули… и началась паника. Фотоаппараты грохались на пол и разлетались, эти ублюдки рванули прочь от двери, кто-то бухнул кулаком по кнопке пожарной сигнализации. Взвыли сирены, и линул дождь, по уносящимся в истерики и панике спинам.

Пальцы разжались сами собой, словно отыграв свою роль, куклой, безвольной и мягкой, она скользнула по мне на последок, и упала на пол, почти без звука.

Темный силуэт, оставшийся в дверях, не шевелящийся, привлек внимание. Под доджем пожарной системы, он не двигался, как и я.

Джимми Хоу.

Я не удивлен ни капельки.

Он смотрел на эту картину, остекленевшими безумными глазами… и губы что-то шептали…

Я ждал. Не шевелясь. Но это не может длится вечно.

-Джимми Хоу! Ну, что теперь?! – закричал я. – Убьешь меня в ответ?! Ну, иди сюда, ударь!

Он перевел на меня взгляд, словно слабо осознавая, что происходит. Словно полоумный, безмозглый идиот.

-Ну, что за фигня, Джимми? Тебе страшно?! Ну, я же злодей, кого ты всегда бил, над кем издевался! Так уделай меня, что стоишь?! Помочь?! – закричал я. – Придурок, смотри сюда! Я убил её, чтоб тебя!

И я бросился на него, ударил воздух рядом с головой, чуть отступил. Когда он смотрел на меня, в глазах не было уже никакой пустоты. Всё в норме, бой.

И я ударил по-настоящему.

Я не понял, как полетел на пол, лицом прямо в разрастающуюся лужу.

Я поднял голову, повернул.

Он стоит, не шевелясь, смотрит на меня.

-Ты в самом деле решил под конец сыграть в крутого? Ну и зачем? – по-моему, в его словах было больше бреда.

Но он не нападал на меня, ничего, и вообще, выглядел… обычно. Спокойно. Нормально. Не так, как, чёрт возьми, должен быть тот, чью девушку я только что убил. Можно сказать на его глазах.

Он бухнулся в лужу рядом со мной и закурил.

-Знаешь, как я сам желал её убить…

Я сел. Вот так. Так вот и бывает. Что жизнь… по-другому, кроме как жизнью, и не назовешь.

Эти слова все ставили на свои места.

Если они, конечно, были правдой.

А вот уже это…

-Веришь, ты мне даже симпатичен, – сказал Джимми Хоу. – Мне жаль, что я бил тебя столько лет. Это всё из-за неё. Я не мог ей отказать, на моем месте ты б тоже не смог… Она придумала все это. Вот и поплатилась. Правильно!

Он пнул труп.

И я почувствовал, что мне, стало гораздо легче. Чёрт возьми! Убийство есть убийство! Но как же проще, когда знаешь что убил негодяя… а не свою любовь..

И тут я почувствовал, что мне до ужаса хреново, ибо Джимми засмеялся.

-Поверил? – выдавил он сквозь смех, и залился, опрокинув голову.

Весельчак Джим, над чем ты смеешься?!

И мне стало страшно. Потому что он соврал. И я мог в самом деле убить её и наделать всяких хреновых уродств.

-Тоже хочешь сдохнуть? – спросил я.

Он засмеялся пуще прежнего.

Да, смешно, если не так страшно.

-Не думаешь, что её ещё можно откачать и спасти?

-Нахрена? – не переставая смеяться.

И я стал ждать, что он скажет.

Он сказал:

- Хах! Мокро тут. Пошли на крышу. – И, взяв тело Анны Бетти за ногу, поволок по лужам из класса. Я смотрел из лужи, не подымаясь. И он прикрикнул: – ЭЙ, я один её тащить буду?!

Тогда я подбежал и взял вторую ногу. Потащили, под дождем пожарной системы безопасности. По лестнице, лужам, прекрасная Анна Бетти стала мокрой, волосы трепались, подметая пол.

Вышибив дверь, мы вышли на крышу, под восхитительно оранжевое закатное небо. Сбросив тушу, бухнулись к стене, тяжело дыша. Вода стекала с нас.

Это было настолько абсурдно и невозможно, я не знал, что и думать. Когда Димми Хоу протянул мне мокрую сигарету, я не стал отказаться. Когда едкий дым проник внутрь – за меня отказались легкие. Я ведь не курил.

Отдышались, сигареты стлели, и делать стало нечего. Я ждал, что он что-нибудь скажет, сделает, но он не говорил, вращал взглядом, словно в первый раз на крыше. В молчании тянулись тяжкие минуты.

Я не выдержал.

-Эй, чёрт возьми, – закричал, – я же убил её!!

Тогда он повернулся ко мне, и сказал:

-Да ничего.

Небо медленно затухало. Моя жизнь тоже.

-Нет, честно, я не имею ничего против, не подумай! – он замахал руками. Карикатурно как-то. Я тогда подумал, что, возможно, сплю. Ход моих мыслей даже изменился, ты заметил?

-Я думал, у вас любовь. – как-то криво это звучало.

Он перестал смяться. Отвернулся. Я слышал, как щелкало колесика кремня в зажигалке. Долго, бесполезно, его руки дрожали, держа моё сердце.

-Любовь? – сказал он, с таким отвращением, что проняло. – С ней? С этой холодной тварью, которой не надо ничего, кроме себя любимой, удовольствия от издевательств над слабыми, упивания своим превосходством, своей плотью… Если думал, что она не такая как ведёт себя на людях, ты заблуждался. Хуже, стократ. Я даже рад, что ты убил её, честно. Не пришлось мне руки марать об эту… тварь.

Я хмурился. Но… мне определённо стало… легче?..

-Чёрт! – Джимми сплюнул. – Мать же твою, действительно её убил! Поверить не могу! Охренеть, а?!

Он повернулся, и я вдруг понял, что он плачет.

-Конечно, любовь. Конечно… – он плакал. Плакал.

Снова шутишь, весельчак Джим? Или тут истина? Знаешь, ты сам виноват.

-Хочешь убить меня? – спросил я. – Или умереть с ней?

Он выдохнул в лицо клубы дыма, когда они рассеялись, слезы исчезли из глаз.

-Я всё думал: когда ты раскроешься? Сбросишь эту маску.

-Ты знал? – спросил я.

-Ага. С самого первого раза, как увидел тебя, понял. Ты такой же, как я.

Вот так. Видишь, куда завела эта жизнь?

Здесь, под высоким небом, но таким близким на этой вершине, где нет больше никого, не осталось, не осталось и таких понятий как «неудачник» или «счастливчик»; и всё, чем ты жил и гнушался до этого, стало никчемным.

Да, здесь можно спокойно признаться себе, что отбросив всю эту шелуху: мы с ним одинаковые.

Ты не понял, возможно? Приглядись. Настоящее, не эту шелуху. Как две капли, что стекают по стене.

Всё это ворвалось в меня… но оказалось совершенно никчемным, рядом с тем что было и будет.

-И что дальше? Что будешь делать?

-А сам? Ты ведь убил её.

-Приедет полиция, – сказал я. – Едет уже.

-И? Они помогут?

-Может, вылечат от этой жизни. А вот ты темная лошадка.

-Смерть вылечит. – Он вдруг вскочил на парапет, сплюнув сигарету. – Вылечит. – И принял боевую позу.

Я залез следом. Стоял, опустив, руки.

-И что тебе это даст?

-Ты ведь тоже здесь.

-Прыгнем вместе? – предложил я.

Мы ударил одновременно. Меня отбросило, отступил, на шаг, ещё, ещё, не в силах сохранить равновесье, завалился…

падал, долго, целую вечность…

обратно на крышу.

-Тьфу ты! – скривился Джимми Хоу. – Да что такое? Ты ж с одного удара валишься! Дружок, так дело не пойдет. Такими темпами ты до полиции не дотянешь.

-А на тебя повесят два трупа. – Я засмеялся.

Он передернул плечами, стал в стойку.

-Второй раунд?

-Ага. – Я стер с уголка губы кровь. – Что за замечательный день? Я убил Анну Бетти, и убью тебя!

-Так ты этого хотел? – он сел на корточки, снова закурил.

Чёрт, подумал я. Хватит превращать жизнь в дешевую безвкусную драму. Но видимо нет.

-Чего может желать неудачник, винящий во всем всех кругом кроме себя? – вопросом ответил я.

-Счастья? Любви? Тепла? – Джимми поднял бровь.

-Не в этой жизни.

-Думаешь, ещё встретимся?

-Хватит нести чушь! Ты сошел с ума от шока?

-Тогда вставай и иди сюда.

Я выставил средний палец. Криво усмехнулся.

Джимми Хоу покачал головой, выплюнул сигарету.

-Какой же ты все-таки неудачник. Как был – так и умрешь. Благо тебе недолго осталось. И что, тебя это утишает? Близость смерти, когда ты так и сдохнешь таким же жалким неудачником, как и был? А? Приятно, да? Веселит душу? А? – открыто скалился, словно волк. – Рад, что убил бедняжку Анну Бетти? Задушил, и рад, а? Как она страдала? А самое забавное что, знаешь? Не то, что с тобой будет, не-а. А ведь она любила тебя, по-настоящему. А ты взял и убил её. – Он откинул голову назад и захохотал. – Ну, какого?! Никто не рождается неудачником, но если уже становится – то навсегда. Ты неудачник, Двайл Стофф! Чёртов неудачник со своей дерьмовой жизнью! Убил ту, что любила его больше всех! И это даже не трагедия, ха-ха!! Что ты чувствуешь сейчас?! Что ты чувствовал тогда, когда не думал об этом?! Весело было?! А ТО!!

Он стоял на обрыве и хохотал, откинувшись назад, качаясь, казалось – малейший порыв ветра – и унесёт, сорвет как лист ненужный.

-Упадешь. – Только и сказал я.

В ответ Джимми Хоу чуть продвинул ногу назад… став носками на самый край, пятки висят над обрывом, и… сделал с места обратное сальто.

Тело, разбрасывая капли воды, кувыркнулось в воздухе, и приземлилось со стуком, на самый край. Джимми даже не качнулся, стоял на самых кончиках носков туфель.

-Наглядно?

Мне не было нужды отвечать.

-Знаешь… я тут подумал, пока летел… ты ведь так любил её?.. Так вот я, пожалуй, изнасилую её труп на твоих глазах. Как? – он подмигнул.

-Валяй! Я всегда знал, что ты извращенец. – Я пожал плечами.

-Что ж ты за неудачник такой. Себе-то врать зачем?

Я дёрнул щекой.

-Хочешь остановить меня? – спросил Джимми. – Хотя куда тебе, неудачнику.

-Если собрался её насиловать, то я пошел.

-Нет уж! Тогда половина очарования будет утеряна, – он подмигнул.

Спрыгнул с парапета.

Нога скользнула по луже, набежавшей из-под Анны Бетти, и Джимми Хоу стал заваливаться…

-Вот лох! – мы выдохнули одновременно, и он исчез за парапетом.

Я рванулся туда так быстро, словно собирался его спасти. Словно хотел и мог ухватить за руку.

Я налетел на парапет с такой силой и быстротой, что желудок рванул к горлу, меня перегнуло. И обильно вырвало вслед улетающему Джиму Хоу.

Драма превратилась в фарс.

Ровно до тех пор, когда тело Джимми Хоу не грохнулось на землю, разлетаясь кровавыми ошметками, изламываясь и брызгая во все стороны. Меня вырвало ещё раз. По лбу побежали крупные капли пота.

Я отпрянул от края, словно с земли уже тянулись руки, чтоб утащить и меня. Вниз, в пропасть, разметать ошметками.

Я бухнулся на спину, уперев взгляд в небо, вздрагивая. Вот так я убил двух человек, но ни одно из этих убийств меня не порадовало. Конечно, можно сказать: не я толкал Весельчака Джимми с парапета школы, но я толкнул его с обрыва в безумие, и глупо отрицать эту вину.

Ты не понял меня, я знаю.

Ты ещё не готов осознать ответственность не только за свои поступки, но и за всю жизнь.

Может, когда-нибудь…

Может, сейчас я толкнул тебя к осознанию этого.

Я был бы рад.

Ведь что?

Моя история закончена, жизнь подходит к концу… уже слышится приближающийся вой полицейских сирен.

Тебе нужна мораль? Подумай над этим, кажется, я сказал всё что мог.

Поэтому, такая усталость?..

Преодолевая внезапную слабость, просто гнущую к земле, даже сквозь бетон и многие этажи, я поднялся на колени. Тело тяжелое, такое мягкое и податливое, словно из пластилина или ваты, словно уже и не тело, а один дух… Душа?

Шатаясь, я встал на ноги, гнущиеся и не держащие, подошел пропасти, стал на самый край. Внизу уже суетятся полицейские машины, топот ног по лестнице. Истекает время, и словно с этим, истекает отмеренный мне срок. Я с трудом удерживаюсь на краю обрыва, ветер качает меня, как маятник. Но я не могу сойти оттуда, словно с несущегося поезда-экспресса.

Оглянулся на лежащую Анну Бетти, останки Джимми Хоу. Небо… Уже почти угасло.

В конце жизни, каждый должен осознать свою цель и смысл, как прожил… но я ничего не понял. Всё, что я чувствую, это дикая усталость. Но так и должно быть, верно? Тратить силы на жизнь, а не оставлять, чтоб они уходили в никуда.

Но оглядываясь назад…

Я так ничего и не понял.

Я просто стою, под бесконечно протянувшимся небом, запрокинув голову в эту далеко-близкую муть, слышу только вой сирен стоящий внизу машин, и топот ног по лестнице, что вот-вот ворваться сюда, вышибив дверь.

Но… такое чувство… словно ещё немного, и что-то откроется мне, что-то неведомое…

Ещё немного…

Ещё немного…

Конец.

---

Дата добавления: 2015-08-28