Она весь день провела в предвкушении этого вечера.

НИЧЕГО НЕ ИЗМЕНИЛОСЬ

Она весь день провела в предвкушении этого вечера.

Скоро вся эта сложная бурлящая броуновским движением мутотень, называемая «крупной консалтинго-инвестиционной компанией» во главе с задёрганным, замотанным и раздираемым на части директором закончит свою работу. Стукнет 17.00, все служащие для вида ещё немного пошуршат и свалят по своим делам.

А директор, который целый день разрывался на тысячи мелких кусочков-дел, с обязательным вниканием во все вопросы, нюансы, тонкости и специфику, осторожным вынесением решений, тщательно взвешенными выводами, семь раз отмерянными и один раз поставленными подписями и печатями, наконец-то расслабится в своём огромном «самолётном» суперкресле, и устало уставится на роскошный чернильный набор в виде золотых медведей.

«Спят твои соседи, белые медведи, только ты, малышка, не спишь» – что-то проиграло в отупевшем сознании из далёкой прошлой жизни.

Откуда в этой солнечной стране белые медведи? Тут и бурые только в зоопарке, да и те не всегда бывают.

Сегодня вечер ожидался не обычный.

Обычно нужно было одеть поверх деловой блузки с юбкой жакет, весь день провисевший в шкафу, вызвать шофёра из гаража, подхватить лаковую крокодилью сумочку, выйти через шикарный парадный вход, кричащий о процветании и высоком статусе, вынырнуть из прохлады здания в вечернюю жару и закатные лучи солнца, чтобы через несколько шагов вновь нырнуть в прохладу огромного «Мерседеса» и развалиться на заднем сиденье. Сказав шофёру что-нибудь конкретное, типа «Домой», «В зал» или «В клуб».

Не обычно пришлось сначала отпустить шофёра. И удивлённую секретаршу, заверив её, что Она сама сможет запереть всё, что нужно запереть.

Потом зайти в потайной санузел в Её апартаментах, имеющий всё необходимое для соблюдения личной гигиены. Принять душ. Смыть косметику и не наносить новую.

Переодеться в простые джинсы и простую футболку. Затянуть волосы в простой узел простой резинкой. Простота хуже воровства? Интересно чем? Интересно же, удастся ли перевести это выражение с русского на местный так, чтобы точно передать смысл? Отличное знание языка этой страны было предметом Её гордости. Нужно попробовать перевод в свободное время. То есть никогда.

Мелочи переложить из крокодила в стильную холщовую суму через плечо.

Туфли от моднющего дома моделей поменять на кроссовки.

Спуститься на личном лифте сразу в гараж. Найти редко посещаемый закрытый бокс. В котором стоит маленькая старая «Тойота». Никто из служащих, которые выезжают отсюда на своих машинах, не знает, чья эта консервная банка пылиться без выезда. Узнали бы – не поверили.

Это Её первая машина в жизни.

В СССР машина была несбыточной мечтой семьи рядовых врачей.

Здесь – вполне осуществимой, но тоже мечтой бедной, выбивающейся из сил молодой иммигрантки.

Когда она научилась водить машину, сдала экзамен и впервые села за руль собственной тачки, то долго не могла поверить, что это происходит с ней.

Теперь Она научилась многому.

Она научилась достигать мечту, ставить себе новую цель на уровне мечты, снова её достигать, и так далее двигаться по жизни. Уверенно, сильно, энергично и расчётливо. Последнее Ей поначалу давалось особенно с трудом. Но – «первые тысячу лет тяжело, потом привыкаешь». Привыкла и к этому.

«Брак по расчёту может быть счастливым, если расчёт правильный». И в мыслях когда-то не было, что такое возможно в Её жизни, да к тому же и по Её собственному выбору.

Учёба на курсах языка, потом на профессиональных курсах, мытьё полов в бесконечных подъездах, учёба дома, всё до полного изнеможения. Она еле ноги таскала и постоянно хотела спать. Я никогда не высплюсь в этой стране.

Её родители, врачи, уже не надеялись устроиться или выучить язык, хотя и старались его освоить. Они надеялись, и не безосновательно, на приличную пенсию от чужого, но по-человечески обходившегося с ними государства.

Её старшая сестра с мужем и двумя детьми также выбивались из сил, чтобы встать на ноги. Дети быстро вживались в новую среду, сестра тянула лямку той же, что и Она, мутно-неподъёмной жизни. Муж сестры, бишь зять, который тоже был врачом и упорно не желавший расставаться с профессией, своих холёных рук хирурга тяжёлой работой не марал. Он целые сутки напролёт долбил учебники и экзаменационные сборники, полагаясь на официальное пособие и чёрные заработки жены.

Младший брат оканчивал школу уже на чужом языке, который давался ему легко, в отличие от самой учёбы. Оказалось, что все здесь учатся для себя, и почём зря просиживать штаны или юбки, как это было принято в советской школе, не хотят. Критерии в старших классах оказались куда выше совковых, каждый старшеклассник твёрдо знал, кем станет, когда вырастет, и ясно понимал, что сегодняшний вклад сил и времени в учёбу окупится потом, после университета или колледжа, сторицей.

Братцу, которому в совке учёба не доставляла хлопот благодаря природным способностям, пришлось изрядно потеть, чтобы и язык поднять (для чего пришлось пожертвовать годом жизни и учиться среди более младших), и все предметы тянуть.

Короче, тяжело было всем. И все во всём этом тяжёлом жили в большой иммигрантской «коммуналке», которая хороша была бы своими пятью комнатами на семью из трёх человек, а не из восьми, да ещё с собакой и кошкой. Правда, ввосьмером на пособие прожить было вполне реально. Одиночке, например, не почти, а просто невозможно. Но в ввосьмером обиталище превращалось в дурдом.

Иногда ей удавалось вырваться из этого дурдома и встретиться с Ним.

Он поражал её своим спокойствием и жизнелюбием. И ещё своим необычным взглядом на вещи. В Его обществе она забывала обо всём, расслаблялась и успокаивалась. Она любила его, восторгалась им и уважала его за его необычность, убеждённость и душевную стойкость.

Он приехал в это государство, уже зная язык. Причём выучил его не в спецшколе, а сам.

Он отказался от карьеры врача, хотя с его способностями получил бы местный диплом куда раньше Её упёртого дубоватого зятя. Отказался по высоким идейным соображениям. Чем большинство Её знакомых врачей, включая зятя, и вовсе не страдало.

Он учился у всяких экстрасенсов, ясновидящих, телепатов, колдунов и магов так, как будто это были курсы кройки и шитья. И тратил на них большую часть своей небольшой с боями добываемой иммигрантской зарплаты. Благо понаехало этой шушеры из бывшего совка так много, что под их объявления в русских иммигрантских газетах отводили целые страницы.

Он искал свою чёрную работу сам, без протекций, всегда её находил, и работал столько, сколько трудно было себе представить. Он даже шутил, что если он спит дома, то делает это бесплатно, что уже его удручает, можно же то же самое делать за деньги. Он не гнушался работать официантом, сиделкой, посудомойкой.

Он единственный из всех Её знакомых молодых одиночек жил отдельно, в маленькой квартире. А не в складчину, в больших апартаментах по комнате на брата, с одной кухней и двумя туалетами на толпу.

В его квартирке было всё, что нужно для нормальной жизни.

Купленная на блошином рынке старая, но крепкая мебель, тщательно расставленная и развешанная по стенам. Хорошо оборудованный и оснащённый кухонный уголок. Забитый простой и свежей едой холодильник. Телефон, факс, компьютер, стиральная машина, аудио- и видеоаппаратура с мощными колонками. Длинные полки книг и кассет. Простая одежда: ряд одинаковых джинсов на вешалках, по стопке чёрных и белых футболок. Почти как в её любимом фильме «Девять с половиной недель».

Он жил в однокомнатной квартире на крыше. Сама квартира была крошечной, но вокруг неё простиралась благоустроенная наподобие балкона большая крыша, с керамическим полом, широкими бортами, на которых можно было сидеть, и увенчивающими эти борта высокими, в рост человека, перилами, надёжно защищавшими человека от падения, в каком бы состоянии он ни находился. С высоты крыши на его бедный район был обалденный вид. Меж домов виднелось море.

Изначально это должна была быть комната подростка в большом пентхаузе. Но почему-то городской комитет или ещё какая-то там организация не выдала строительному подрядчику разрешение на пентхаузы в этом доме, и тому срочно пришлось перекраивать проект, чтобы не платить за новый. Он просто отсёк эту комнату, добавил удобств, и получилась одинокая сторожка счастья с отдельным входом через крышу.

Каждую их нечастую встречу на крыше Он удивлял Её новыми знаниями и умениями, иногда просто поражая и шокируя действительно чудесами, в которые она с чьих-то слов никогда бы не поверила.

Его мечтой была левитация, её, как он утверждал, недавно видел собственными глазами у каких-то медитирующих йогов-индусов. Из уст кого-то другого она восприняла бы это, как бред. Он рассказывал, что главное – не сама левитация, а то состояние, в котором она происходит. Левитация – побочный эффект. Но, добавил он с вздохом, учиться этому нужно лет десять-пятнадцать, посвятив всё своё время.

Он занимался медитацией два раза в день. Три часа посвящал занятиям йогой в местном йога-холле. Он ел только простую пресную растительную пищу, и только дважды в день, до четырнадцати часов, позже – ни-ни.

Он читал постоянно какие-то учебники и книги по эзотерике, йоге, мистике, духовному развитию, философии, психологии и прочую макулатуру, которую нормальный обыватель может использовать только для подкладки под ножки шатающейся мебели.

В его объятиях она узнала, что такое секс. Всё, что было до него, показалось ей «жалким подобием левой руки». Его пояснения о какой-то там Тантре воспринимались ею сквозь блаженство издалека, как в тумане.

Рядом с ним она почувствовала себя женщиной. Сильной, уверенной, раскрепощённой и стойкой.

В нём она увидела, что такое настоящий мужик: духовно непоколебимый, всегда спокойный, улыбающийся, уравновешенный, крепкий, и в то же время мягкий, добрый и гибкий.

Хотя с виду это был худощавый, низкого роста очкастый паренёк, коротко стриженый «ёжиком», так сразу и слово «мужик» на него не примеришь.

Он любил Её. Он никогда не говорил о своих чувствах к ней в качестве какой-то романтической патетики или аргумента. Просто сказал один раз, как об обычной вещи и всё. Но так, что она ни на секунду не сомневалась потом, что Его любовь к ней не угасает, а живёт так же, как и он: постоянно, сильно, уверенно, без колебаний.

Он привил Ей трезвый взгляд на вещи, без эмоций и комплексов. Она научилась у него смотреть на мир просто, а вести себя очень ответственно, тщательно оценивая каждый свой шаг.

«Хорошо должно быть всем. Или почти всем. И мы должны стремиться во всех своих действиях к тому, чтобы этого «почти» не было» – часто повторял он ей, объясняя своё поведение в том или ином случае. Или когда она обращалась к нему за советом.

Но. Было в их отношениях одно «но».

Они встречались регулярно, два или три раза в месяц. В остальное время у каждых из них жил своей тяжёлой напряжённой, расписанной по минутам жизнью иммигранта, вгрызающегося в чужую землю, которую он назвал своей. Большая часть их общения приходилась на телефон.

Единственное, что она не видела, не представляла себе, это обручального кольца на его пальце. Его, как главу семьи. Как отца, играющего с их детишками. Она даже за рулём автомобиля представить Его не могла.

Он, со своим неприятием роскоши, аскетизмом и рациональным отношением к быту, постоянным самосовершенствованием и духовной жизнью, не вписывался в рамки добропорядочного семейного мещанина, каковыми все нормальные мужики так или иначе становятся.

И если Ему это подходило, и может, он даже о перспективах и не задумывался, то Её как раз не устраивало такое отношение к жизни напрочь. Она прекрасно понимала, что молодость и красота не вечны, и к определённому возрастному рубежу женщина должна подходить уже уверенной в завтрашнем дне.

И как-то она вернулась наутро от него домой в свою бардачную иммигрантскую коммуналку, села на кровать и приготовилась немного отдохнуть и побежать то ли на курсы, то ли на работу, в ней что-то разом рухнуло.

Она перестала Ему звонить. К телефону не подходила, а домашних просила говорить Ему, что её нет.

Однажды, когда Она выходила утром из дома, Он поднялся ей навстречу с бордюра клумбы у подъезда. Как всегда, без напряжения на лице, улыбаясь, будто это была их запланированная рядовая встреча.

На Его вопрос, что случилось, Она глубоко вздохнула и выдохнула, сосчитала про себя до десяти (как Он Её учил), и ответила, что – всё. И поспешила предупредить дальнейшие выяснения, увидев его взметнувшиеся брови: просто всё, без продолжения. Кончилось.

Что ж, улыбнулся Он, расставаться не так просто, как тебе кажется. Просто это не бывает, ещё вспомнишь. Пожелав Ей счастливого дня, он чмокнул Её в щёку, слегка похлопал по плечу, и взмахнул рукой проезжавшему мимо такси.

Только по тому, что Он взял такси, Она поняла, как Ему на самом деле тяжело далась встреча. Такси – дорогое удовольствие, Он позволял себе его только в крайних случаях, когда очень сильно опаздывал.

Потом Она не раз вспомнила Его слова.

Сначала Ей стало очень легко. Словно она несла тяжёлый мешок, долго, задыхаясь, а потом резко сбросила. Всё, что было связано с ним, тяготившее её, отпало. Аж зашатало от возникшей лёгкости. Она не думала и не вспоминала о нём.

Пару недель спустя вдруг почувствовала какую-то тоску. Та начала нарастать. И лишь через несколько месяцев вдруг поняла, что в Её жизни образовалась жуткая рваная зияющая рана, которую не залечить. Она готова была лезть на стенку. Он снился ей каждую ночь. Где бы она не была, Она не могла избавиться от ощущения, что вот сейчас встретит Его, что он рядом с ней, идёт и разговаривает, как ни в чём не бывало.

Она мечтала о встрече с ним. Сотни раз прокручивала себе, как это могло бы произойти, чтобы Она сказала ему.

Но Он случайно не встречался. Встреча не состоялась даже тогда, когда Она не выдержала и несколько раз позвонила Ему. Его автоответчик упорно отвечал Его голосом, предлагая оставить сообщение. Она не оставила.

Затем всё постепенно сошло. Время лечит.

На курсах Она приобрела профессию «бизнес и делопроизводство». Устроилась, большей частью благодаря отличному знанию двух языков, на мелкую должность в крупную фирму, занимающуюся инвестициями и чем-то там ещё.

Молодая и красивая, не вымазанная косметикой, по деловому и со вкусом одетая, спокойная и уверенная в себе, Она привлекла внимание владельца фирмы. Тот, видимо, был удивлён не соответствием её вида и служебного положения.

Солидный, женатый интеллигентный дядька не стал сразу дёшево подкатывать к Ней, в отличие от большинства местных мужиков, предлагая, как здесь принято, «выйти на чашечку кофе».

Исподволь, незаметно для окружающих, одними глазами, босс дал Ей понять, что Она ему нравится.

Трезво оценив ситуацию (помогла Его школа жизни), Она стала увеличивать себе цену, ведя себя строго в рамках деловых приличий. Но, тем не менее, оставляя надежду. Расчёт оказался правильным.

Сначала надеясь на мимолётный служебный роман, и не достигнув цели, шеф стал присматриваться к ней внимательней.

Она получила повышение. Её направили на курсы, потом ещё на одни. Профессионализм Её сильно вырос, упорство и прилежание, ум и старание привели Её на уровень среднего руководящего звена.

Зависть окружающих коллег, которые ни с какого бока не могли придраться к Её быстрому восхождению из простых делопроизводителей в менеджеры, она старалась гасить добротой, человеческим участием и равным расстоянием отношений со всеми.

И лишь когда Её продвижение по службе и рост зарплаты стали стабильными, Она позволила хозяину маленький прогресс в его вежливых попытках ухаживаний.

Она вела себя как серьёзная интеллигентная девушка, не допускающая лёгких и ни к чему не обязывающих отношений. Кем, впрочем, Она и являлась.

В конце концов, шеф втрескался в Неё по уши.

Развёлся. Отбился с помощью адвокатов от своей одуревшей, отупевшей и бесившейся от благополучия стареющей жены, не оставив ни её, ни своих уже взрослых детей в обиде.

Предложил Ей эти самые серьёзные отношения, предварительно красиво объяснившись в любви.

По Её просьбе свадьбу устроили скромную. Тем более что все родственники и большая часть друзей жениха не одобрили брак с пронырливой расчетливой хищной молодой иммигранткой-захватчицей.

Она понимала их, вспоминая собственное мнение о лимитчиках в Москве, и старалась не осуждать. Опять же Его школа. Как Он и обещал, Она не раз вспомнила Его.

Уровень Её жизни взлетел до небес. Ей тогда так казалось.

У неё появилась своя машина. Свои несколько комнат в их трёхэтажном доме с большой лужайкой, кортом и бассейном.

Она стала заместителем мужа в компании. А поскольку это был не единственный его бизнес, то он с большим удовольствием свалил на Неё всю работу, и на фирме почти не появлялся.

Она официально возглавила дело. Теперь у Неё самой появились заместители. Благодаря чему Она смогла без проблем вынести беременность, родить и растить малыша, не отрываясь от работы.

Компания под её руководством продолжала процветать.

Сын подрос и пошёл в садик.

Муж всё чаще стал бывать в «важных деловых поездках».

Она стала улавливать признаки другой женщины (или женщин) в его жизни. Вздохнула, досчитала до десяти, выдохнула, сходила на курсы к психологу, занялась самосовершенствованием, не подавая виду.

Отношение мужа к худшему не изменилось, что уже было большой победой.

Деньги давно можно было не считать. Миллион на счету в банке стал условной счётной единицей, а не мечты именем нарицательным.

Жизнь удалась, как гласил плакат, недавно присланный по Интернету подругой из России, на котором этот лозунг был изображён в виде надписи чёрной икрой на красной.

Работа, муж, спорт, театры, музеи, выставки, корпоративные мероприятия, путешествия по миру в отпуск, и, конечно, сынишка, сынишка, лапушка.

Жизнь удалась. Прошло десять лет, как она приехала в эту страну из голодной Москвы, имея в кармане 187 разрешённых к обмену долларов.

Расчёт оказался правильным. Брак по нему – удачным. Принципами поступиться можно. Хорошо должно быть всем. Кому в данном случае не хорошо?

И вот что Её понесло?

Один раз, на фоне полного здоровья, как говорил её зять, ныне преуспевающий хирург, ни с того, ни с сего, прямо с работы в разгар бредово-бардачного трудового будня, Она позвонила Ему, в его съёмную квартиру на крыше.

На что Она надеялась? На то, что через девять лет ей ответит автоответчик, советуя оставить свои координаты? Или что Он сам подойдёт, как ни в чём ни бывало, и сообщит, что она вовремя, он как раз пять минут назад закончил медитировать? На квартире, которую он давно уже, наверное, поменял не один раз?

Ей ответил автоответчик. Его голосом. Попросил оставить координаты.

Она оставила.

Он перезвонил через два дня. Застав её посреди важного производственного совещания.

Секретарша растерялась, когда услышала просьбу срочно сообщить своей начальнице о Его звонке, а уж та пусть сама решит, важно это или нет. И прямо по селектору всё топ-менеджерское звено компании узнало о звонке какого-то Алекса. При чём их «шефиня» моментально изменилась в лице и взяла трубку посреди совещания, чего с ней отродясь не случалась.

А когда Она заговорила по-русски при всех, раскрасневшись, не глядя на подчинённых, те молча встали, вежливо заулыбались и жестами сослались на срочные дела. Впрочем, это было лишнее, Она всё равно не видела. Она ничего не видела вокруг себя и не слышала, кроме Его голоса. Того самого, ничуть не изменившегося.

Здравствуй, как ты? Нормально, а ты? И вокруг этого.

Он предложил встретиться. В кафе.

Она на встречу припёрлась при полном параде, подкатив на своём огромном чёрно-лакированном «Мерседесе». Шофёр, вдруг сообразив, что момент какой-то важный для босса, с подчёркнутым пафосом пошёл вокруг автомобиля, на глазах у всего народа на веранде кафе открыл ей дверцу и церемонно подал руку.

Они сидели молча очень долго. Смотрели друг на друга. Держались за руки.

Он остался почти тем же. Такой же маленький, худой, стройный, прямой. С таким же слегка прищуренным спокойным взглядом. С той же доброй улыбкой. Футболка такая же чёрная, джинсы, кроссовки. Такие же чёрные кроссовки.

Теперь уже без очков.

Только появились морщины вокруг глаз. Волосы из короткого ёжика выросли очень длинными и среди них – много седых на висках и прядями, тянущимися в хвост, стянутым чёрной резинкой. Она вспомнила, что он старше её на десять лет.

Он сказал ей, поехали ко мне, что мы тут сидим?

Она отпустила шофёра и вызвала такси.

Его квартирка отбросила Её на девять лет в прошлое. «Добро пожаловать, дорогой друг Карлсон, ну и ты заходи». Как будто и не было ничего. Как будто она была здесь две недели назад.

Изменилась бытовая техника, компьютер и кресло на колёсиках подле него. Современные, новые. Мебель та же, книг ещё больше. На сушилке на крыше развешаны чёрные и белые футболки, синие джинсы, чёрные носки и трусы-боксёры. На бортике крыши так же сушились с высунутыми языками пятками вверх чёрные кроссовки.

Даже аромат у простыней оказался тот же, сладковатый цитрусовый, который он всегда добавлял в стиральный порошок.

Она не сказала ему ни слова, типа «подожди», «зачем так сразу» или ещё какую-нибудь кокетливую хрень.

Так же, как девять лет назад, Она лежала головой у него на плече, и они разговаривали, едва прикрывшись простынёй, глядя в звучащий «MTV» телевизор, свисающий на рукастой полочке со стены.

Она вспомнила, что есть на свете секс. И что до Него, и после Него, это было жалкое подобие.

Она вспомнила, что есть на свете другая жизнь. Его жизнь, которой Она когда-то восхищалась.

Сейчас Она смотрела на Него и Его жизнь, как на милую отжившую ёлочную игрушку. Любимую до боли-тоски, но которую невозможно вернуть к прежним чувствам.

Они встретились ещё раз. И ещё раз упоение счастьем в масштабе отдельно взятой квартиры, острое ощущение безвозвратно ушедшей молодости.

И любовь. Которая никуда не уходила, а тихо жила, дожидаясь своего часа. И дождалась.

Потом Он сказал, что Его не будет неделю.

За эту неделю она не находила себе места. Не замечала ничего вокруг. Её заместители снова, как и во время Её родов, взвалили дела на себя. Только в отличие от времени Её родов, сейчас добиться от Неё чего-то внятного и членораздельного было невозможно.

Правда, сыну она посвящала себя осознанно и целиком, отвлекаясь от мыслей.

Она думала, думала, думала. И, наконец, придумала. Вернее, решение пришло под утро, во сне. Она встала с постели, уже твёрдо зная, как себя поведёт и что Ему скажет на встрече с Ним.

Сегодня вечером.

Сегодня вечер ожидался не обычный.

На старенькой машинке, в джинсах и футболке, без косметики и каблуков, с хипповой холщовкой через плечо, Она подъехала по узкой улочке к его дому.

Сегодня в первый раз после их теперешней встречи Она осмотрела эту улицу. Когда-то та была совсем бедная, грязная.

Мусора не было, дома смотрелись обновлено, появилось достаточно много хороших машин у калиток. Раньше это были чаще всего развалюхи или вовсе велосипеды. А сейчас попадались и новые, сверкающие чистотой добротные автомобили. Невдалеке она разглядела даже шикарный внедорожник «Кадиллак», за рулём которого здоровенный водитель в костюме читал газету.

Всё-таки благосостояние страны растёт. Спасибо нашему мудрому правительству, не зря мы за него голосовали, когда через несколько лет после приезда нам вместе с гражданством дали право это делать.

Она на лифте поднялась на последний этаж и в три прыжка преодолела лестничный пролёт на крышу.

Он сидел в медитации. Как обычно, в специально вычисленном для этого месте. На специальном топчанчике, который ещё тогда соорудил.

Она вспомнила, что время медитации у него всегда неизменно.

На цыпочках мягко и тихо пошла мимо, чтобы, как и тогда, сесть в углу крыши на пластиковое кресло и дождаться, пока медитация закончится.

И вдруг остановилась, как вкопанная. Это было не с Ней, этого просто не могло быть. Как и девять лет назад, когда Он показывал ей мелкие чудеса экстрасенсорики или ясновидения, Она не могла не верить своим глазам, но ум отказывался воспринимать увиденное.

Он не сидел на своём топчанчике.

Он не сидел!

Он висел над ним сантиметрах в пятнадцати!

Как бы тихонько парил в воздухе!

Он левитировал!!!

Позади закатное солнце из-за моря освещало Его ярким оранжевым светом, создавая вокруг Него мистический ореол. Он плавал в свете солнца в воздухе, погружённый в себя, растворённый во Вселенной.

Заворожено Она смотрела на Его посветлевшее расслабленное лицо с закрытыми глазами в обрамлении распущенных по плечам волос, обдуваемых ветерком.

Обложка индийской книжки, да и только. На всех индийских книжках изображено одно и то же: либо какой-нибудь их бог, либо какой-нибудь их гуру.

Он почувствовал Её присутствие. Его веки быстро-быстро задрожали, лицо посерьёзнело. Он мягко плюхнулся на топчанчик, слегка поморщившись, как от боли.

Потом ещё минуты две сидел, не открывая глаз. Провёл руками по волосам, медленно открыл глаза, улыбнулся и сказал беззвучно: «Привет». Потянулся вверх, как-то по-особенному вывернув руки. Достал резинку и стянул волосы в хвост.

Она ничего не могла сказать ещё долго.

Вся речь, заранее приготовленная и отрепетированная, застряла.

Вот так, буднично. Просто, как десять местных денежных единиц. Человек левитировал. На её глазах. А Она и рассказать-то никому не сможет.

– Хотела поговорить о важном? – спросил Он.

– А ты, как я погляжу, не только в левитации, но и в ясновидении продвинулся? – попыталась Она пошутить.

Он ответил на шутку, как всегда, улыбаясь одними глазами:

– Есть, как видишь. Говори.

– Торопишься?

– Нет, мне некуда торопиться.

– За последние девять лет ничего не изменилось?

– Почти. Только я постарел.

– Возмужал.

– Да я и раньше мальчишкой не был. Ладно, что мы перепихиваемся словами? Давай уж без слов – в глазах засверкали озорные искорки, вокруг появилась сеточка лукавых морщин. Он протянул к Ней руку. Она инстинктивно слегка отпрянула.

– Подожди, я серьёзно.

– Что серьёзно? Перепихнуться по серьёзному?

– Нет. Хотя не отказываюсь. Но сначала поговорить. Это важно.

– Ну? Боюсь, до того я буду рассеян, необъективно снисходителен и слишком покладист. А ты сможешь этим гнусно воспользоваться.

Она, как всегда глубоко вдохнула, сосчитала до десяти и выдохнула:

– Давай всё вернём и продолжим.

Он даже не спросил, что всё и что продолжим, только улыбаться перестал:

– Всё не вернуть.

– Но ведь ничего не изменилось. По крайней мере, с тобой. Ты всё также здесь, всё также один. Живёшь вроде не хуже.

– Здесь ли, не здесь, один – не один, не хуже, не лучше, какая разница вне этих наших встреч?

– Никакой. Пока. Но я хочу и вне. Я хочу за тебя замуж. Я хочу от тебя детей. Ты явно к этому не стремился тогда, а у меня твёрдой почвы под ногами не было. Теперь у меня есть всё. Всё что нужно. Мужу, по-моему, только легче будет, если мы с ним разойдёмся. Помнишь, ты много раз говорил, что любовь нельзя убивать? Я поняла, что люблю тебя до сих пор. Время ещё есть на всё. Денег хватит на всех. Хорошо будет всем. Даже «почти» не потребуется – наконец сумела она выпалить единым залпом мешанину из обрывков подготовленной речи.

– А дети бежали вслед за птицей и кричали: «Мама, мама, вернись, мама!» И только эхо с небес донесло: «Поздно, дети, поздно».

– Не поздно. Ты ещё не старый. Я ещё молодая.

– Женщина всегда молода. Ты уже другая. Ты научилась рассчитывать жизнь. И подчинять чувства расчёту. И сейчас всё рассчитала. А я по расчёту не живу.

– А как жить в этой жизни иначе?

– По любви.

– Всю жизнь в одиночку на крыше?

– Как получится. Может всю. Может в одиночку. Может на крыше. Как судьба поведёт.

– Мы сами можем вести свою судьбу. Ты же говорил: не летает только тот, кто не хочет.

– К чему весь этот спор? Я не смог предложить на тебе жениться на тебе тогда, потому что не мог быть тебе опорой, не мог содержать тебя и детей. И не мог бросить тебя тогда, даже из гуманного расчёта, потому что это означало убить любовь. Я не смогу сделать то же, то есть убить любовь, и сейчас. Хочешь – будем иногда встречаться. Наши чувства постепенно исчерпают себя, погаснут, мы надоедим друг другу и тихо разойдёмся по знакомым и по улицам. Или не разойдёмся, чувства не угаснут, и мы будем встречаться так до старости. А может и в ней. Но создать семью сейчас, разрушая чью-то жизнь, мы не можем.

– Ты за меня не решай. Я ведь теперь расчётливая сука. Всё рассчитала. Почему не можем? Если кто-то не может жить по расчёту, то кто-то должен делать это за двоих, это и создаст равновесие, так?

– Нет, не так. По расчёту жить нельзя. Ведь перепихнуться по расчёту – это мерзко. Давай сегодня уже закончим словопрения по предварительной повестке дня и перейдём к основной теме собрания, без прений, только сладкие стоны и вздохи.

– Тогда вряд ли сегодня мы перейдём к основной для тебя теме собрания. Ты даже подумать не хочешь.

– Я уже подумал. Все эти девять лет думал. Всё время был рядом с тобой, и думал. Следил за твоими потрясающими успехами, и думал.

– О чём?

– Думал, что мне – повезло.

– Повезло?!

– Да, да, повезло. Повезло, что ты меня бросила. Вот так вот резко, ничего не объясняя. Как руку отрубила. Повезло, что я выл от тоски, орал тут с верхотуры на весь квартал. Просыпался утром, не зная, зачем это делаю. Стоял на вот этом бортике и думал, что лучше было бы один раз прыгнуть в пропасть, испытать головокружительное ощущение полёта с этой крыши, грохнуться в лепёшку, и вечно без тебя гореть в аду, чем жить без тебя наяву. Когда я узнал, что ты вышла замуж, да ещё за своего босса, аборигена, богатого, старше тебя хрен знает насколько, меня вырвало. От одной только мысли о твоей расчетливости. Думал о тебе и блевал. Думал, что ты когда-нибудь обязательно появишься. Думал, что же скажешь мне, когда появишься. Думал, что я отвечу тебе. Ты правильно сделала, что бросила меня. И мне повезло в этом. Если бы ты это не сделала, то, наверное, я бы на тебе женился. Нарожали бы детей. Погрязли бы в бытовухе. И стали бы не теми, кем стали сейчас.

– А кем ты стал?! Просветлённым левитирующим ясновидящим йогом?! Одиноким старым юношей с пылким взором из-под морщин и седины?! Без семьи, без денег, без дела, без ничего! Что, что в тебе так сильно изменилось?! Я тебе предлагаю всё, что у меня есть, всю себя, чтобы начать жить с той точки, где я может быть, пусть да, согласна, сделала что-то не так. Но теперь-то, что мешает?! – она уже ревела навзрыд.

– Поздно. Мы уже другие.

– Да что ты заладил! Ничего же не изменилось. Ты же не изменился! А, ну и сиди тут, протирай джинсы. Ах да, ты уже их не протираешь, ты же взлетел! Счастливо летать, воин! – крикнула она, всхлипывая, и побежала по крыше к выходу.

– Да подожди ты, что скажу – попытался Он Её удержать. Она вырвалась и выскочила на лестницу. Заскрипела и хлопнула дверь лифта.

Он тяжело выдохнул. Взял пластиковое кресло, придвинул его к бортику и стал смотреть на закат. На Его лице появилось выражение глубокой грусти, сожаления и потери.

Так Он просидел не меньше получаса.

Потом вытащил из кармана штанов мобильный телефон и включил его. Тот сразу зазвонил.

– Шеф – заорала трубка на местном языке – Ну где Вы? Что с завтрашней партией из Южной Африки? Сразу в цеха или на склад? Цеха уже забиты заготовками под шлифовку и огранку, места нет!

Он подумал секунды три:

– Сразу в цеха. Иначе запорем заказ. Выведи вторую смену, понадобится – и третью организуй, работайте круглые сутки. Используйте склады всех наших магазинов. Не получится с ходу – передай часть заказа Ицику.

– Но, шеф, зачем нам делиться с Ициком, сами сделаем – попыталась возразить трубка.

– Без но, дорогой. Делай! Этот заказ помнишь, на сколько миллионов баксов, нет? Кто будет неустойку платить, ты? Уж точно не я! Лучше пусть часть Ицику достанется, чем ты без штанов по миру пойдёшь у меня!

Трубка отключилась и замолчала буквально на миг. Вдруг раздалась непривычная для этой страны советская песня «Под крышей дома твоего». На местном языке мелодичный тёплый женский голос поинтересовался, когда Он будет дома. На местном без акцента Он ответил, что скоро. Потом сразу в трубку на ломанном русском закричал ребёнок: «Папи, папи, а сцё он месает мине?»

Он весь просиял, и сказал ласково:

– Солнуши, не ссорьтесь. Если будете ссориться, мы не сможем на следующей неделе полететь в Японию. Как я могу брать в Японию мальчиков, которые ссорятся, а? Да меня с вами из самолёта выгонят.

Сразу вмешался другой детский голос:

– Ми не будимь, папи, ми палитимь в Японью!

– Вот, так лучше – похвалил он. – А скоро папа заедет за вами с мамой, и мы поедем в аквапарк купаться и кататься с горки! Я дам вам поводить джип.

– А мамми абисцаля дать мине поводити «Беньтлю!

– Да ну! Вот мама у вас рисковая! – захохотал он по-русски и добавил на местном – Мама, слышишь, «Бентли» детям – не игрушка!

– Дорогой, ну всё, мы тебя ждём – со смехом ответил ему тот же женский голос на местном языке.

Потом телефон непрерывно звонил ещё минут пятнадцать, видимо навёрстывая то время, пока был выключен.

Он отвечал, отдавал распоряжения, размышлял, расхаживал по крыше, перезванивал, ругался, извинялся, шутил и снова ругался.

Затем последний раз позвонил сам, задумчиво глядя сквозь перила бортика на «Кадиллак» внизу. Огромный атлет-шофёр, читавший газету в «Кадиллаке», вышел и заговорил по мобильному, глядя снизу на крышу.

– Сергей, оставьте мне ключи и поезжайте на такси. Сегодня я сам поведу, мне за детьми и женой, потом ещё с ними в аквапарк. А у Вас рабочий день кончился, отдыхайте – устало по-русски сказал Он.

– Хорошо, спасибо, шеф, – водитель «Кадиллака» закрыл машину, подошёл к подъезду дома и бросил ключи в почтовый ящик.

Перед тем, как спуститься с крыши, Он приблизился к висящему около выхода зеркалу, с нанесённым на него по трафарету лозунгом: «Боец, проверь свой внешний вид!»

Стащил с хвоста резинку, распустил волосы и с прищуром посмотрел себе в глаза.

«А ведь Она права. Ничего не изменилось».

Москва, 2005

Дата добавления: 2015-08-28