— Ты мне, я тебе, — сказала она, выслушав тогда Райдо. — Не потому, что деньги нужны…
…от денег, впрочем, матушка Бибо тоже не отказалась.
— …и не потому, что я так уж властей боюсь. Одна была, другая стала… а там, глядишь, и третья придет, — она носила очочки из темного стекла и к тонким дужкам их крепился кожаный наносник. Под ним скрывалась дыра. Матушка была больна, пожалуй, давно больна, и солнечный свет раздражал ее глаза, но она не замечала болезни и тем была симпатична. — Власть властью, а девки девками. Небось, всем нужны…
— Тогда почему?
— Почему… — она прищурилась и рукой заслонилась от свечи, стоявшей далеко, но оказалось — слишком близко к ней. — Потому что этот городишко гниет и давно… все эти приличные дамочки, которые от моих девочек носы воротят. Навроде их и вовсе нет. И муженьки их, что ко мне бегают. А в городе встретишь, так скривятся, будто нелюдь какую увидели. Я вот помру скоро… так перед смертью хоть увижу, как их перекосит. Перекосит?
— Еще как, — пообещал Райдо и, помолчав, добавил. — Мне прислуга понадобится. Поэтому если кто из твоих… девочек вдруг захочет жизнь поменять…
— Добренький?
— Какой есть.
— Здоровые нужны, — матушка Бибо постучала кривым ногтем по столу. — Поговорю… авось кто и вправду захочет… не подумай, мои девочки ни в чем не нуждаются. Кто-кто, а мамаша Бибо никогда никого не обманывала и силой к этому делу не принуждала. От силы толку никакого… потому, не обижайся, ежели никого не сыщется. В служанках хлеб не сладкий… нигде он не сладкий… но ты иди, иди… я девочкам скажу, чтоб с тобой, аки с исповедником… нет, на исповедника ты не тянешь. Тот-то любит к нам заглянуть. А что, небось, удобно. Сам согрешил, сам покаялся, сам себе грехи и отпустил.
Она зашлась хриплым лающим смехом.
Этой женщине и вправду осталось недолго. Кто займет ее место? Кто-то займет. Мамаша Бибо наверняка нашла достойную кандидатуру… тоже карьера, если подумать…
— Ты болен, — повторила Ийлэ в сотый кряду раз, и Райдо кивнул: болен, он помнит о своей болезни, опиуме и виски.
Несвежие простыни.
И лихорадка.
Должна быть лихорадка, но следовало признать, что выглядел он до отвращения бодрым.
— Пей, — Ийлэ протянула кубок.
— Мерзко пахнет.
— На вкус еще хуже. Белокрестник жгучий, малина и тертый корень ройша. Моментально пропотеешь. Меня этим в детстве лечили.
Не обманула, на вкус пойло было еще более отвратительно, нежели на запах. Не горькое, какое-то кисловатое, перебродившее будто.
— Теперь ложись… голова не кружится?
— Отравила, да?
— Отравила, — она убрала волосы со лба. — Вот и верь после этого альве.
Нервная кривоватая улыбка. И нить пульса дрожит.
А ей ведь страшно, но Ийлэ учится держать свои страхи в узде.
— Послушай, это скоро закончится и тогда…
— Мы отправимся на море, да?
— Да.
— Хорошо… ей понравится море, как ты думаешь?
— Уверен, что понравится… только, сокровище ты мое, не сразу их приглашай, ладно? Пусть поуговаривают… настаивают…
Райдо сомневался, что выпитый им отвар способен был что-то излечить, разве что альвы и псы устроены по-разному. Его знобило, и тут же бросало в жар, и жар был таким, что Райдо едва не сгорал.
Он задыхался.
И кажется, провалился в полусон, муторный, тяжелый. В этом полусне он был куском льда, который стремительно таял. Со льдом по весне всегда так, главное, успеть поймать воду…
…дверь открылась беззвучно, но Райдо услышал.
Очнулся.
Открыл глаза, и уставился на человека, который присел у кровати. Этот человек снова принес с собой запах крови, а еще опиум.
Руку Райдо схватил. И прикосновение это было столь неприятно, что кожа отозвалась сыпью живого железа.
— Пульс учащенный, неравномерный, — сухо, словно бы издалека отозвался человек. — Сердце сдает. Увы, осталось уже недолго.
Правильно.
Он умирает. Райдо еще не забыл, каким положено быть умирающему… и он пытается сесть, но человек не позволяет.
— К сожалению, в этом случае медицина бессильна.
Показалось или в голосе человека мелькнуло торжество?
Райдо закрыл глаза.
А когда снова открыл, человека не было, зато у постели сидела Ийлэ. Бледная. Напряженная, что струна.
— Привет, — прохрипел Райдо. — Как все прошло?
Губы дрожат.
И ресницы дрожат. И вот-вот заплачет, но справляется с собой:
— Они поверили и… и я, кажется, что-то напутала… так не должно было быть!
— Все-таки отравила, — Райдо с трудом, но сел в постели. — Коварная женщина… ну вот, а плакать-то чего теперь? Подумаешь, маленько в пропорциях ошиблась… так ты ж не аптекарь… и не кухарка. К счастью.
— П-почему к счастью?
— Потому что мне кухонных талантов Ната хватает.
— Я хорошо готовлю! Просто… мы… мы, наверное, все-таки разные…
— Разные, — согласился Райдо, не отказав себе в удовольствии слизать слезинку с ее щеки. — Но это же мелочь, верно?
За гостями Нат наблюдал издали. Он бы и вовсе остался на галерее, если бы не Нира, которая, конечно, не сумела остаться в стороне.
— Папочка! — она бросилась ему на шею и расцеловала в обе щеки.
И Нату стало даже неудобно, что он, Нат, не верит этому человеку.
В этого человека.
Доктор выглядел больным. С последней встречи он похудел, и оттого щеки его, некогда полные, розовые, обвисли. У губ наметились складки, а лоб прорезали глубокие вертикальные морщины.
— Папочка! Я так рада тебя видеть! Тебя Нат позвал?
Доктор одарил Ната весьма мрачным взглядом.
— Или ты сам? Конечно, ты сам… вы же все еще враждуете… зачем вам враждовать? — Нирин голосок звенел, и Нат испытывал странные чувства.
Хотелось ее запереть.
Спрятать.
А человека — вовсе убрать из ее жизни. Но не позволит же… и если Нат попросит, не подчинится. Это ведь отец… разве Нат бросил бы своего отца?
Поверил, что он, отец, способен сделать что-то плохое? Даже если и способен, то… как бы он поступил? Нат не знал.
И терялся.
Чувствовал себя предателем.
— Это такая глупость! Давай свое пальто. Ты почему такой худой? Опять с мамой ссоритесь? Послушай, папочка, если у вас с ней все плохо… а все знают, что у вас с ней все плохо и новостью это ни для кого не станет, то лучше тебе будет уехать. Ненадолго. Например, сюда… я уверена, что когда вы с Натом познакомитесь поближе…
— А девчонке палец в рот не клади, — заметил Гарм. Опять подошел беззвучно… и вот откуда у него эта привычка, подкрадываться? — Спокойно, парень. Ты же не на меня злишься. Потерпи. Эти уберутся, тогда и пар спустишь…
Гарм гостей разглядывал так… пожалуй, так мясник смотрит на свежую тушу, прикидывая, как будет ее разделывать.
Все трое явились.
Альфред раскланивается, целует Нире ручки, говорит что-то тихо, но от слов этих у Ниры щеки вспыхивают. Нат же готов…
— Спокойно, — Гарм положил руку на плечо. — Не стоит нервничать. Этот тип просто хочет тебя позлить.
— Зачем ему меня злить?
— Затем, что злясь, люди чаще ошибаются. И не только они. Ты, дорогой, готовься… наш парень будет пытаться выяснить, что происходит…
— И при чем здесь я?
— При том, что, как я уже говорил, ты ближе всех к Райдо, а следовательно, в курсе его состояния… а во-вторых, ты самый молодой и наивный.
Нат не решил, следует ли обижаться на Гарма или простить.
Альфред тем временем не спешил Ниру отпускать, приобнял, склонился к самому уху… но говорить говорит, а сам на галерею косится.
И улыбочка эта его премерзкая…
…хорошо бы он…
…ему бы Нат с радостью преогромной глотку перервал.
…или вот шерифу… нет, не то, чтобы Нат имел что-то против шерифа, напротив, в чем-то шериф был ему глубоко симпатичен, тем же спокойствием своим, отрешенностью. Но уж лучше шериф, чем доктор. Доктора Нира не простит.
— Ну что, дорогой, спустимся к гостям? — Гарм бросил в рот орешек.
И Нат не устоял.
— Когда ты уже наешься?
— Не знаю. Подозреваю, что никогда.
Гарм спустился первым. И с каждым шагом он преображался все сильней, при том, что Нат не мог бы сказать, что именно происходило, но…
Гарм больше не был одним из стаи.
Хозяин.
По праву силы.
Вальяжный. Неторопливый.
Он позволял рассмотреть себя, и люди смотрели. Подмечали. Новые сапоги с глянцевыми голенищами. А штаны старые, в голенища заправлены, но торчат пузырями. Куртка заношенная. И рубашка, некогда белая, но давно белизну утратившая.
Золотая цепь на шее, толстая, самая толстая, какую только удалось найти. Пара перстней, из тех, что налезли на кривоватые Гармовы пальцы. Помнится, он еще ворчал, что перстни — это определенно перебор. А теперь вот стоял, давил пальцами ядра орехов, и темные камни поблескивали. Блеск этот завораживал людей, и Нату подумалось, что они сейчас ничего, помимо камней, и не видят.
— Какие… люди, — в голосе Гарма звучала откровенная насмешка. — А я уж начал думать, что о нас забыли… Нат, малыш, поздоровайся с родственниками.
— Добрый день, — буркнул Нат, стискивая кулаки.
Это часть игры.
Всего-навсего.
Но Нат совершенно не предназначен для подобных игр. Не понимает он их! И участвовать не желает. И вообще…
— Добрый, — Альфред широко усмехнулся. И руку протянул, которую Нат пожал очень осторожно.
— И чем обязаны? — Гарм мерно двигал челюстями, пережевывая орехи, и говорил, громко, брызгая слюной. И это было весьма оскорбительно.
Точно неприлично.
Доктор поморщился.
Альфред приподнял бровь, выражая удивление.
Шериф остался безучастен.
Но в то же время он первым нарушил молчание.
— До нас дошли слухи, что… хозяин усадьбы занемог, — вполне миролюбиво произнес шериф и пальцем приподнял шляпу. — А весна ныне… дороги просохли… народец опять пошаливает. На тракте третьего дня обоз торговый выпотрошили…
Шериф вздохнул и, шляпу сняв, признался.
— Навели их. Уверен, что навели…
Он ударил по широким полям, вымещая на этой шляпе злость.
…все-таки лучше бы Альфред. Сволочь ведь. Правда, сволочи этой Нат обязан, но… подобные обязательства ни к чему хорошему не приведут. А если это он, то обязательств как бы и нет.
Или все-таки есть?
Нат обещание давал. И если нарушит слово, то сволочью получится именно он.
— Сегодня на обоз, завтра, глядишь… не только обоз, — Альфред выразительно замолчал. — Вот я и обеспокоился… по-родственному… да и не только по-родственному.
Он говорил, глядя в глаза Гарма, без вызова, скорее с любопытством, которое представлялось Нату вполне искренним.
Что ему интересно?
Сам Гарм? Или золото на нем?
Не только золото… Альфред должен был заметить и новенькие ножны… узнал ли? Ийлэ утверждала, что особой ценности эти ножны не представляют, что камни полудрагоценные, и работа простая. Но ведь красиво же!
Нат сам не отказался бы такие поносить.
— Вот заявятся сюда людишки разбойные… — медленно продолжил Альфред. — Беды учинят… а с кого спрос будет? С отца моего… и с шерифа.
Тот кивнул, подтверждая, что все именно так. Его, судя по всему, гораздо больше интересовала собственная шляпа.
— Если Райдо здоров…
— Прихворал, — заметил Гарм, отправив в рот очередной орешек. И перстень лизнул, тот, с темно-синим сапфиром. — Но мы и сами…
— Банда большая, если обоз взяли.
Нарушил молчание шериф. Только Гарм отступать не собирался.
— И что предлагаете? В город переехать?
— Предлагаю принять на постой дюжину моих ребят… мешать не станут. Но ежели чего…
— И как надолго?
Шериф пожал плечами:
— Неделя… другая… как выйдет. Есть у меня мыслишка одна… авось и выгорит. Зимой-то взять их не вышло… снега, бури… а теперь весна. И землица просохла… и если собраться… объединиться.
Йен Маккастер смотрел исключительно под ноги, и Нату это показное отсутствие интереса было подозрительно. Проклятье! Ему все здесь было подозрительно!
— Погонять… — понимающе кивнул Гарм. — И что мне с того будет?
— Доля. И тебе, и твоим людям, если захотят принять участие в облаве.
— А кто их спрашивать станет, чего они хотят… но такие дела на пороге не обсуждаются.
— Так может, за порог все ж пригласишь? — осведомился Альфред, одарив Гарма белозубой улыбкой. — Я б и выпить не отказался… кстати, банда эта давненько в наших краях гуляет. И нагулять должна была прилично…
— Прошу, — Гарм повернулся к лестнице. Он шел вразвалку, оставляя за собой след из крошек. И доктор вновь скривился:
— Ужасно, — сказал он, обращаясь не то к Нире, которая вцепилась в его рукав, не то к Нату, не то ни к кому конкретно. — Отвратительно…
— Он… он не всегда такой, папа.
Не всегда.
Всего-то неделю, с того самого дня, когда Райдо перестал выходить из комнаты… и эта неделя далась Нату нелегко.
Если бы не занятия на заднем дворе…
…пар он выпускает.
— Папа… а ты… к Райдо, да? — Нира оглядывается.
Ей тоже страшно.
Например, она боится, что придется выбирать между отцом, которого она любит, пусть и слабого, растерянного, но все одно родного, и мужем. Его она тоже любит, хотя он так и не поверил.
И держится в стороне.
Почему?
Не объяснил. Нира точно знает, что его тянет к ней.
Или ей только кажется, что она знает точно? Нат говорил… нет, он мог солгать словами, но помимо слов есть взгляды, которые заставляют Ниру тотчас вспыхивать. И прикосновения, за ними видится нечто большее, и сердце сжимается в предвкушении… есть поцелуи и… и ей кажется, что с каждым он становится все более нетерпелив.
И точно ждет чего-то от нее, Ниры.
Чего?
Если бы сказал, она бы поняла.
Наверное.
— Я… я не уверен, что меня рады будут видеть, — отец протирал очки, он делал так всегда, когда волновался. И ему наверняка не просто было решиться на эту поездку…
Мама вот так и не приехала.
От нее приходили вежливые письма. Сухие. Равнодушные даже, если не считать, что после прочтения их Нира начинала чувствовать себя виноватой. Она плохая дочь, которая ничего-то помимо разочарований не приносит. А Мирра… Мирра написала лишь дважды.
И вот теперь Альфред передал от нее сердечный привет и приглашение в гости. Солгал? С него легко станется солгать. Он вовсе не такой, каким все его видят…
…Нира помнит и задний двор, и кошку, на которую Альфред спустил собак, а сам смотрел и улыбался. Ниру потом стошнило, и она долго не могла заставить себя посмотреть на этого человека.
Нет, все было давно, только… люди не меняются, ведь так?
Как все сложно… но в гости к Мирре Ниру вовсе не тянет. Да и время ли, когда происходит такое…
— Ты ошибаешься, — она решительно отогнала все сомнения. — Уверена, что тебя здесь всегда рады видеть. Скажи, Нат?
— Рады, — не особо уверенно произнес Нат.
И отец кивнул.
Все-таки надо будет их помирить. Мужчины упрямы, но если Нира постарается… хорошо-хорошо постарается, то…
— Я должен на него взглянуть, — отец водрузил очки на кончик носа.
— Зачем?
— Затем, молодой человек, что как бы странно это ни звучало для вас, у меня имеется долг. Долг врача перед пациентом…
Ну да, а Нат вот взял и поверил.
Нашли дурня.
— И если вам все равно, что будет с вашим… — доктор нелепо взмахнул рукой. — …приятелем, то я обязан соблюсти протокол.
Вот в этом правды больше.
Правда, Нат ни о каком протоколе знать не знал, но оно и понятно, кто ему скажет правду?
— Идем, — Нат решил, что в конечном итоге не обязан расспрашивать этого человека, но просто развернулся, не сомневаясь, что тот последует за ним.
И Нира от отца не отставала.
Она выглядела такой виноватой… а она не виновата, наоборот, если кто вину и должен испытывать, то Нат…
В комнату к Райдо он не пошел.
Не смог себя заставить переступить порог. В той проклятой комнате вновь пахло болезнью, и запах доводил Ната до безумия, до глухой ярости.
Нет, Нат прекрасно понимал, что эта нынешняя болезнь рождена травами, что на самом деле Райдо ничего не грозит, что… понимал.
Но поверить не мог.
— Что происходит? — Нира тоже не вошла. — Нат?
— Я… потом… все расскажу потом!
Он вдруг испугался, что Нира не отступит, начнет задавать вопросы, и ему придется отвечать, а значит, лгать ей, поскольку сказать правду сейчас никак невозможно.
И Нира поймет, что он лжет.
Обидится.
И будет права: нельзя лгать тому, кого любишь. И сбегать не стоит, но побег — наименьшее из зол. Тем более что Нат далеко не ушел. За прошедшие месяцы он успел изучить этот дом, а дом, надо полагать, притерпелся к Нату, если не выдал его.
Не скрипели половицы. И тени замерли, давая пристанище. Запахи обострились, Нат даже глаза закрыл, вслепую ему было легче ладить с запахами.
И с домом.
Он шел вдоль стены, прижав к ней раскрытую ладонь. И стена эта была теплой, живой. Конечно, вероятнее всего это тепло рождено было трубами и дымом, каминами, самой весной, но Нату нравилось думать, что дом по-настоящему жив.
Он ведь альвийский.
Особенный.
— Вас зовут Альфред, верно? — этот голос остановил Ната и заставил отступить в тень, прижаться к стене, которая, показалось, поддалась, отступила, пряча Ната. — Вы сын местного мэра… и полагаю, будущий мэр.
— А вы…
— Видгар из рода Высокой меди.
Голоса доносились снизу… или нет? Внизу было пусто, а вот комнаты… комнаты и воздуховоды… или сам дом, благодарный Нату за то, что тот признал его живым.
Почему бы и нет?
— Приятно познакомиться.
— И мне, — каждое слово было слышно так, словно собеседники находились совсем рядом. И Нат слушал, затаив дыхание. — Я всегда рад свести полезное знакомство…
— Полагаете, я могу быть вам полезен?
— Как и я вам.
— И чем же?
— Поддержкой, которая вам потребуется, — Видгар спокоен, и это спокойствие заставляет Ната стискивать кулаки.
Райдо верит ему.
Не зря ли?
Старик прижился при доме… или сделал вид, что прижился. Он держится в стороне, наблюдая за прочими, а Нат наблюдает за ним.
Старается, во всяком случае.
Старик ему не нравится. Холодный. Равнодушный. Но когда берет на руки малышку, меняется. И эти перемены вновь-таки пугают Ната. Старику хочется, чтобы малышка принадлежала ему и только ему. Нат его понимает. Он и сам не стал бы делиться, но…
Есть Райдо.
И есть альва.
Райдо был силен, когда беседовал с Видгаром из рода Высокой меди. И жаль, что этот разговор подслушать не вышло, а Райдо не стал делиться…
— У меня есть… друзья…
— Из рода Мягкого олова, полагаю? — Видгар стоит. Он скуп на движения, точно опасается, что они выдадут его. А вот Альфред по комнате расхаживает, и дом бережно доносит до Ната звуки, что скрип половиц под тяжестью Альфредова тела, что похрустывание начищенного хрома его сапог… что дыхание, ровное, глубокое.
Спокойное.
— Это не секрет, — Альфред остановился.
— Но вы сами понимаете, что поддержки мало не бывает…
— Я понимаю, что порой… приходится делать выбор. Оценивать перспективы…
— Порой — несомненно.
Танец на словах. И Нат понимает, что слишком мало понимает, но продолжает слушать, боясь одного — упустить нечто действительно важное.
— Но это не ваш случай, Альфред. Не думаю, что мои интересы расходятся с интересами рода Мягкого олова…
Пауза.
Молчание. Оно нервирует едва ли ни сильней, нежели предыдущий разговор. И Нат заставляет себя дышать именно так, как Гарм учил.
Глубоко и спокойно. Ему отчаянно не хватает спокойствия. И еще уверенности в том, что все будет именно так, как спланировал Райдо…
— Видите ли, Альфред… полагаю, для вас не секрет, что этот брак поставил Райдо в некоторую оппозицию с родом…
— Не секрет. Увы, я имел неосторожность быть причастен…
— Даже так?
— Мне показалось, что Райдо достаточно здоров, если думает о женитьбе… и упрям, чтобы добиться своего любой ценой… мне подумалось, что маленькая услуга избавит меня от множества грядущих проблем. Ошибся.
— С кем не бывает.
Видгар готов быть великодушным.
А где шериф?
С Гармом? Или ходит по дому без присмотра? И надо бы проверить, но тогда Нат упустит нить беседы. И он снова злится, уже на тех, кто не способен обойтись минимумом слов. Все выплетают и выплетают сети из слов, играют друг с другом.
— Но порой подобные ошибки можно исправить…
— Как?
— Райдо умрет.
Нат судорожно выдохнул.
Ложь.
И все равно она слишком долго была правдой. Нат сам почти поверил, что Райдо умрет…
— Род Мягкого олова смирился с этим фактом…
Шорох.
Точно кто-то развернул свежую газету.
— И готов принять блудного сына…
— Но не его вдову? — с насмешкой поинтересовался Альфред.
— Именно. Не вдову. И не ребенка. Они прекрасно осведомлены, что в этой девочке нет ни капли их крови…
— А ваша?
— Этого я не скрываю, — снова шорох… нет, не газеты, но крыса, которая затаилась где-то рядом.
Подслушивает?
Ната передернуло, до того он ненавидел крыс. Не боялся, нет. Он был сильней, но вот с отвращением не способен был справиться.
— То есть девочка вам нужна? — деловито осведомился Альфред.
— Да.
— А ее мать…
— Мне показалось, что у нее имеются… проблемы со здоровьем… и все пережитое… а еще и смерть супруга… этого хватит, чтобы свести в могилу любую женщину.
— Поверьте, Видгар, эта женщина крепче, чем кажется. И свести ее в могилу… постараться надо.
— Так постарайтесь, — в холодном голосе сквозило раздражение.
— Вы предлагаете мне…
— Я предлагаю вам оценить ваши перспективы. И нынешнюю ситуацию… и поступить так, как подсказывает совесть.
— Совесть? — Альфред рассмеялся. — Помилуйте… совести у меня никогда не было, чего я не скрывал. Совесть политику не нужна…
— И я о том же…
Снова молчание.
Оно длится и длится. И Нат представляет, как Альфред делает вид, будто бы обдумывает предложение… или и вправду обдумывает?
Нет, он осторожен.
Он не будет ввязываться в подобное… если, конечно, уже не ввязался.
Ему нужна Ийлэ. А Видгару она не нужна…
— Мальчишка будет ее защищать, — голос Альфреда раздался совсем рядом, и Нат отпрянул от стены, но велел себе успокоиться. Если бы его могли заметить, уже бы заметили.
— С мальчишкой, думаю, ты справишься… полагаю, тем самым решишь еще одну… семейную проблему.
— А вы рискуете.
— Чем же?
— Если я сейчас…
— Донесете? И кому же? Шерифу? Он не будет вмешиваться в наши дела, — Видгар подчеркнул слово «наши». — Вашим… союзникам из Оловянных? Те лишь сделают вид, что не понимают, о чем речь… а если и поймут, то одобрят.
Верно, так и будет, если…
…Видгар играет.
Райдо сказал, что он — союзник, но если… если Райдо ошибся? И Видгар просто воспользовался ситуацией… это ведь удобно.
Избавиться от Райдо.
И от альвы.
Забрать малышку. А людям оставить дом, раз уж он так им нужен.
Нат потер шею, которая вновь зудела. Этот зуд в первое время был хуже боли. Старая шкура сползла, а новая нарастала. И нарастая, невыносимо чесалась. Нат терпел.
Шкуру нельзя было трогать, но…
Порой он забывался и начинал чесаться, расчесывая себя до крови.
Это было давно. И зуд, который не проходил, даже когда кожа стала плотной, а доктора сказали, будто бы это нервическое, посоветовали успокоительное принимать.
Нат не нервничал тогда.
И сейчас спокоен.
Просто… просто он не до конца верит Видгару. Имеет же он право на недоверие? Нат решил, что имеет. Равно как и на подслушивание чужих бесед, если эти беседы в перспективе окажут непосредственное влияние на Натову жизнь, точнее, поспособствуют ее окончанию.
А красиво получилось.
Нат запомнил. На всякий случай. А то вдруг кто спросит… или просто придется к слову.
— Когда вы собираетесь устраивать облаву? — теперь голос Видгара доносился слева и звучал глухо, будто бы Медный говорил сквозь трубу.
— Зависит от доктора… а так… дней через пять. Хотите поучаствовать?
— Несомненно. Я полагаю, что в этом и состоит мой долг перед обществом.
— Конечно. Общество будет вам очень благодарно…
— И моим людям.
— Они тоже примут участие?
— Полагаю, как и люди Гарма.
— Какое поразительное единодушие… — восхитился Альфред. А Нат порадовался, что эти двое все-таки находятся на безопасном для них расстоянии.
И вправду, может, успокоительное принять.
— И вы не боитесь оставлять дом…
— Отнюдь, — Нат живо представил кривоватую вымученную усмешку Видгара. — Его будут защищать люди шерифа. Так ведь? Вы же позаботитесь о том, чтобы это были очень надежные люди?
— Позабочусь…
— Вы очень… перспективный молодой человек.
— Стараюсь…
Стало тихо. Нат ждал, но дождался лишь протяжного скрипа, где-то наверху, на третьем этаже, наверное, а то и вовсе на чердаке.
Скрипели ли балки.
Крыша?
Или скрип этот и вовсе примерещился Нату, он не знал. Но понял, что больше дом ничего не скажет. Впрочем, и услышанного было более чем достаточно. Нат прижал к теплой стене руки и сказал:
— Спасибо большое… я понимаю, что ты меня, скорее всего, не слышишь… а если слышишь, то не понимаешь… я для тебя совсем чужой. Ты альвийский дом, а я с той стороны Перевала… и я альвов ненавижу. Наверное, ненавижу. То есть, раньше я был уверен, что ненавижу, а теперь вот… твоя хозяйка слабая. Сильная, внутри если, но все равно слабая и женщина. Женщин надо защищать. Спрячь ее, когда все начнется. И Ниру. Я попробую уговорить ее уехать… она, конечно, обидится, но зато не пострадает. Меньше всего я хочу, чтобы она пострадала…
Дом вздохнул.
Понял ли? Нат надеялся, что понял. Хотя бы дом.
Вечером он переговорит с Райдо, расскажет без утайки и о доме, и о подслушанном разговоре, и Райдо, осклабившись, переспросит:
— Облава, значит? Дней через пять? Замечательно.
Он почешет шею и признается:
— Больше пяти дней здесь я не выдержу… надоело болеть.
А про Видгара не скажет ничего. И ладно.
Нат все равно присмотрит за стариком. По собственной инициативе.
Глава 21
Доктору Ийлэ не верила.
И шерифу.
И вообще людям, которые держались в доме слишком уж вольно в ее доме.
Чувствовали себя хозяевами? Настолько хозяевами, что не давали себе труда быть вежливыми с ней? Не видели… шериф прошел мимо, не удостоив и взгляда.
Гарм… Гарм подмигнул.
Весело ему.
Для него происходящее — представление, а Ийлэ… она слышит надрывный лай собак, и чувствует кожей волглую, сопревшую листву. Она задыхается от запахов гнили, снова и снова облизывает сухие губы, не способная напиться.
И ногти впиваются в кожу.
Надо дышать.
Успокоиться.
Взять себя в руки. Нет, ее нервозность в нынешних обстоятельствах понятна, но… Ийлэ не желает доставлять им удовольствие. Пусть и делают вид, что она им не интересна, но ведь смотрят же…
Она провожает взглядом шерифа и Гарма, а потом спускается в гостиную, где устроились Альфред с Видгаром… и возвращается наверх, к комнате Райдо.
Доктор там.
Он держит Райдо за руку, отсчитывает пульс. И так внимательно смотрит на часы… серебряные часы с гравировкой, которую делал отец. Подарил на Рождество.
У людей принято на Рождество подарки делать, и отец хотел доставить другу радость… фразу выбрал… что-то такое, пафосное, про тех, кто держит жизнь в руках… не жизнь, но всего-навсего часы. Жизнь бы ему Ийлэ не доверила.
Ниру жаль.
Она отца любит. И эта любовь понятна, хотя и странно-неприятна, и заставляет Ийлэ отворачиваться. Она не хочет видеть Ниру рядом с этим человеком.
Он же шевелит губами и руку щупает.
Склоняется над постелью, низко, будто желая поцеловать. И думается, что Райдо вряд ли обрадовался…
Без сознания.
Мечется, как в бреду. И простыни мокрые. На висках, что пот, что серебряная сыпь живого железа, которая то расползается, то почти исчезает.
Он должен был лишь пропотеть… пропотеть и только.
Доктор оттягивает веки.
Белые глаза. Красные нити капилляров. Зрачки сужены. И Райдо смотрит на доктора, но не видит.
— Все куда хуже, чем я предполагал…
…сонная трава.
…и корень белокрыльника, который вызывает подобие лихорадки, но лишь подобие.
— Это еще не агония, но почти… почти… я сожалею, — он отступил и руки вытер.
— Он… умрет? — Нира задала вопрос шепотом, точно это могло что-то исправить.
…корень белокрыльника — не яд.
Его и детям дают, когда надо, чтобы дети пропотели… на кончике ножа… а Ийлэ две ложки… или три? Райдо ведь большой и… он молнию вынес, а с белокрыльником как-нибудь да справится.
Должен.
— Умрет, — жестко ответил доктор. — Как я и говорил.
Вот в чем дело. Он не ненавидит Райдо, хотя ненависть Ийлэ поняла бы. Он просто хочет быть прав. И не важно, что из-за этой правоты кому-то придется умереть.
Не важно.
Надо просто дышать.
И уйти. Тихо, пока доктор не обернулся, пока не спросил… не сказал чего-то, что сделает дальнейшее молчание Ийлэ невозможным.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 35 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |