Галахад потёр переносицу. Покашлял. Глубокомысленно возвёл глаза к небу. Задумчиво помял подбородк, покрытый лёгкой щетинкой.

Пролог.

Галахад потёр переносицу. Покашлял. Глубокомысленно возвёл глаза к небу. Задумчиво помял подбородк, покрытый лёгкой щетинкой.

— Ты стараешься обратить моё внимание на твои напряжённые раздумья?

Пепельноволосая Владычица Озера возилась с перевязью меча, как-то по особенному подтягивая ремни и закрепляя пряжки.

— Госпожа Цири…

— Чего тебе?

— Ты говорила про свадьбу… свадьбу Геральта и… и волшебницы Йеннифэр.

— Ну, говорила, — буркнула она, отворачиваясь.

— Ты плакала.

— Я же сказала — глаза от ветра слезились.

— Я, я должен… рассказать тебе свой сон.

— Если опять собираешься излагать тем же стилем, что и раньше, то лучше не надо.

— Н-не понял… госпожа, чем излагать?

— Стилем, — она вскинула подбородок, заложила руку за спину и продекламировала с подвыванием: — Стоит лань белая, а рядом дама чёрная, и обращается с таковыми словесами…

Галахад покраснел. Он вообще легко краснел, куда легче своей спутницы.

Цири кашлянула.

— Прости. Так что с твоим сном?

— Могу ли спросить тебя, госпожа Цири?

— Если ты опять заикнёшься об ореховом кусте и ублажении на мягком мху…

— Нет-нет, госпожа, нет-нет! — он даже вытянул обе руки. — Спросить… о свадьбе. Скажи, не было ли там… короля, который не король? Короля-рыбака?

— Какого ещё короля-рыбака?

— Его звали… звали… — Галахад наморщил лоб, — Его звали Хервиг.

Руки Цири замерли на недозатянутых ремнях.

— Как ты сказал? — голос её заметно изменился.

— Король Хервиг. Бывший король, ибо отрекся он престола свого, великодушием своим…

— Остановись, — тонкие пальцы вцепились ему в локоть и Галахад невольно подумал, что сейчас они, наверное, смяли бы даже сталь наручья. — Откуда ты… ну да, я, наверное, сама тебе сказала, но…

— Я видел сон, — не отрывая взгляда от зеленых глаз, медленно проговорил он. — Только не понял, о чём он. И забыл. Совсем забыл, госпожа Цири. Потому что надо было ехать в Гвинедд, откуда пришли вести о великанах… и я забыл. А когда увидел тебя, госпожа Цири, то… — рыцарь опять покраснел, — то красота твоя заставила забыть обо всём…

Она сжала пальцы и Галахаду потребовалась вся выдержка, чтобы не выдать боль.

— Какой сон?! Говори толком!

— Поистине, зело преудивителен был тот сон, — пробормотал он, опуская голову. — Мнилось мне, что плыву я на лодке сквозь туман, и столь он плотен, что подобен молоку, в воздухе разлитому. Страх обуял меня, ибо забыл я, что вокруг лишь сновидения просторы, и… ой!

— Я же просила, — сквозь зубы процедила ведьмачка, — просила говорить нормально!

— Там была свадьба, — глядя ей в глаза, тихо проговорил рыцарь. — Черноволосой чародейки, сказочно прекрасной, и доблестного воина, седого, несмотря на нестарые годы. Замок Розрог. Король Хервиг. Бывший король, оставивший корону Бреннану, своему племяннику.

— Когда же я тебе и это успела рассказать…

— Уста твои не повествовали об этом, госпожа Цири. Клянусь рыцарской честью.

— Говори, Галахад. Пожалуйста. Говори дальше.

— Что же говорить, госпожа? Я вышел из лодки, когда ты сражалась с мерзким страховидлом, несомнно, порождением чар злокозненной ведьмы Морганы… Потом, когда ты его убила… я узнал, что тварь зовется cinerea. Жряк, как потом во сне моем сказал доблестный рыцарь Геральт Ривский.

Глаза Цири пылали зелёным огнём и Галахад ощутил необоримое желание отшагнуть назад. Отшагнуть, хотя доселе не отступал никогда и ни перед кем.

— А что ты делал, когда я… кончала этого жряка?

Галахад вздохнул.

— Прости мои слова, госпожа Цири. Во сне я обнажил меч и вступил с ним в бой. Хотел бы… — он взглянул прямо в зелёные глаза, — хотел бы сделать это ещё раз. И не один. Но уже не во сне.

— После, — досадливо перебила она. — Обо всём этом — после. — Пальцы её, забывшись, коснулись шрама через щёку, прошлись по нему вверх-вниз. — Что было после?

— Я вдруг вспомнил, — тихо продолжал Галахад, — вспомнил всё, словно это был не сон, а просто случившееся вчера. Того жряка убила ты, госпожа Цири. Мой меч оказался недостаточно хорош. Однако… жряк поранил тебя, в другую щёку…—

Пальцы зеленоглазой ведьмачки сами собой переметнулись на другую сторону лица.

— Тогда черноволосая чародейка… госпожа Йеннифэр… излечила тебя. Наложением рук.

— Если ты всё это выдумываешь… — так же тихо, в тон рыцарю сказала Цири, — то выдумываешь необычайно искусно. Неужели я и в самом деле рассказала тебе о короле Хервиге и Розроге?

— Да нет же, нет! — Галахад даже прижал руки к груди. — Менестрель Лютик. У него ведь есть родимое пятно пониже правого виска, да? Госпожа Цири? Госпожа!.. — он успел её подхватить.

— Спокойно, — миг спустя зелёные глаза вновь открылись. — Спокойно, Галахад. Уже всё. Всё в порядке. A d'yeabl aep arse, да убери же ты руки!

— Прости, госпожа Цири. Но красота твоя…

— Красота моя — не оправдание, чтобы хватать меня за грудь. Помоги встать, Галахад. Вот так.

Пошатнувшись, она шагнула в сторону, почти оттолкнув его руки. Опустилась на мшистый камень.

— Родинка… — прошептала она. — Да. Родинка. У Лютика она была, вот здесь, как раз чуть пониже виска… Когда я тебе… нет, я не могла… но откуда же?

— Госпожа, — негромко и торжественно сказал рыцарь, опускаясь на одно колено возле зелёного каменного бока. — Я слушал твой рассказ; ты — Владычица Мест и Времён. Видение моё не могло быть случайностью.

— Как, ты говоришь, — её голос прерывался, — как меня… ранило в твоём сне? Не бойся. Покажи. Протяни руку…

Загрубевший кончик его указательного пальца осторожно коснулся шелковистой кожи. Поколебался мгновение, словно нашаривая что-то. Уверенно остановился, слегка нажал. Цири ойкнула.

— Здесь, госпожа. Отсюда и вниз. Но госпожа Йеннифэр…

— Да, да. Исцелила меня, я помню.

После его касания под кожей, что-то ожило и запульсировало. Огненная нить, незримый разрез, случившийся — где и когда? В каком мире, под каким солнцем?

— Достаточно, Галахад. Достаточно.

Они молчали.

С гор примчался ветер, гневно зашумел соснами. Там, за невысоким перевалом, лежала, по утверждению Галахада, зачарованная долина Ким Пикка, дом Y Dynan Bach Teg, злокозненных карлов. Вороная кобыла Кэльпи переступила с ноги на ногу, вскинула голову, заржала. Солнце катилось ко краю небосклона, длинные тени рассекли землю, словно неведомый исполин поработал огромным топором.

— Я начинаю тебе верить, — изменившимся голосом сказала ведьмачка. — Но что же с того? Да, и встань, пожалуйста, с колена. Твоя поза преисполнена совершенно излишнего пафоса.

— Нам надо ехать в Камелот, госпожа Цири. Мудрый Мерлин сможет истолковать и мои сны, и твой рассказ.

— Мудрый Мерлин… — тонкие губы презрительно скривились. — У меня есть основания не любить чародеев, Галахад. Тем более, что ты сам назвал его, если не ошибаюсь, «средним». Что он может сделать?

— Явно больше, госпожа, чем мы вдвоём, застряв в сих диких и негостеприимных местах.

Цири, кажется, на что-то решилась.

— Садись в седло. Перед Камелотом и твоим Мерлином я бы нанесла визит тем самым карлам. В долине Ким Пикка. Если, конечно, — она улыбнулась одними губами, — если ты не боишься.

Глава 1.

Авалон. Запах яблок.

«Я просто беру за руку и веду через туман» — вспомнил он.

Тогда это просто снилось. Жара и камень монумента погибшим при Соддене чародеям. И она, спокойная и исполненная жалости. Что ж, когда пришел его черед, ею оказалась Цири. Наверное, так оно и лучше; но Йеннифэр, Йен — она что же, умерла вместе с ним?

Геральт не находил ответа. Черноволосая чародейка на неоднократные вопросы только улыбалась и целовала его — да так, что они вмиг забывали обо всём остальном.

Яблоки на зелёных ветвях и певчие птицы рядом. Мягкий, обволакивающий запах спелых плодов, щекочущие травы и синь бездонного неба над головой. Они часто лежали на бескрайнем лугу, тесно прижавшись друг ко другу и молча смотрели вверх — им впервые не надо было никуда торопиться. И никакие Филиппы Эльхарт не могли уже им помешать.

Однако потом Геральт вставал, брал чародейку за руку и они шли вниз, через роскошный луг, мимо старой изгороди, мимо яблоневого сада, и дальше, по едва видимой тропке — туда, где кончалась земля.

И где начинался туман, холодный и мокрый. Он окружал Авалон со всех сторон, набегал на остров, словно море и, словно у настоящего моря, на берег плавно катился прибой. Когда они впервые оказались здесь, Йеннифэр ни с того, ни с сего побледнела и крепко, до боли, вцепилась в ладонь ведьмака.

— Не ходи туда.

— Почему, Йен?

— Ты можешь раз в жизни просто меня послушаться?

Геральт усмехнулся.

— Раз в смерти, ты хотела сказать?

Чародейка отвернулась и повесила голову.

— Хорошо, — он осторожно взял её руки в свои, прижал к груди. — Я не пойду. И даже не буду спрашивать.

— Спасибо тебе, — шепнула черноволосая волшебница, не отстраняясь.

Однако после этого он всё равно раз за разом приходил на «берег». Приходил и стоял, неотрывно глядя на серую мглу. Мёртвый туман — не было тут ничего подобного живой морской глади, не вились чайки, не сновали у ног мелкие хлопотливые крабы; и уж конечно, тут не приходилось ожидать сирены Шееназ. Ведьмак, впрочем, обрадовался бы и рыбоглазым чудам, с какими ему довелось переведаться в Бремеерворде у князя Агловаля.

Авалон был пуст — ну, или почти пуст. Остров был невелик — в южной его части возвышался старый замок, и там, в огромном зале на покрытом белоснежными саванами ложе неподвижно лежал король в полном доспехе, с двуручным мечом в руках. Глаза его всегда оставались закрыты, дышал он спокойно и мерно; однако нагрудник был пробит в нескольких местах, а наплечники и поручни носили следы, оставленные чужими клинками и копьями. Геральт и Йеннифэр походили по замку, ведьмак не поленился обследовать его сверху донизу — однако не нашёл ничего интересного. Иногда вокруг древних стен бесшумно скользили печальные девы в тёмных одеяниях до земли, но все попытки заговорить с ними окончились ничем — таинственные незнакомки даже не поворачивались в его сторону.

Устав от бесцельных блужданий, ведьмак возвращался домой — туда, где на северной оконечности островка стояло их с Йеннифэр жилище: простая бревенчатая изба, где всего-то и было, что сени с горницей. В горнице, правда, стояла широченная — и очень удобная, по утверждению чародейки — кровать, в значительной степени примирявшая ведьмака с нынешним положением дел.

…Они нашли здесь всё необходимое, когда Цири вывела их на остров и исчезла, лишь коротко кивнув на прощание. Дом словно ждал их, возникнув из ниоткуда. Ведьмак сильно подозревал, что избушка появилась тут тоже цириной волей.

В подполье нашлись разная утварь и инструменты, остальное Геральту и Йеннифэр пришлось добывать самим. В озерке ловилась кое-какая рыбёшка, в лесах вокруг замка водились олени и даже кабаны. Тяжёлые сундуки в горнице, оказалось, содержат целое богатство разнообразных тканей и Йеннифэр, шипя и фыркая, взялась за шитьё. В такие моменты Геральт старался улизнуть куда подальше — волшебница постоянно колола себе пальцы иголкой и ругалась так, что заставила бы устыдиться любого краснолюда.

В домике имелись и семена для огорода, на удивление быстро взошедшие. Ну, а яблок вокруг хватало и так.

Здесь можно было жить — вернее, здесь можно было выжить, тяжким трудом добывая себе почти всё необходимое для скромного существования. Наверное, это была цена жизни — его, Геральта, жизни, напоминал он себе. Если бы Цири смогла найти бы что-то получше, где у него оставались бы ещё шансы выкарабкаться — она бы нашла, не сомневался ведьмак.

…Вдвоём c Йеннифэр они сеяли хлеб. Волшебница, правда, во-всю использовала магию — шитьё же, однако, чародейству никак не поддавалось. Взрыхлить же небольшое поле ей удалось на славу.

Что мы станем делать дальше? — спрашивал себя ведьмак, в который уже раз стоя на берегу серо-туманного моря.

— В поте лица добывать хлеб свой, — Йеннифэр неслышно подошла сзади, обняла за плечи, тесно прижалась. — Любить друг друга. Всё то, что у нас никак не получалось, там, в Венгерберге… и в других местах.

— Мы умерли, Йен? Скажи мне, мы умерли?

Что-то, наверное, было в его голосе, что чародейка на сей раз не стала отмалчиваться.

— Ты не умер, но умирал. Я… наверное, тоже. Отдала слишком много, пытаясь… — она отвернулась, быстро смахнула что-то невидимое с глаз. — Это Авалон, остров мёртвых. Вернее, остров одного-единственного мёртвого. Того самого короля, что спит в замковом покое.

— Ты знаешь, откуда он? Как его зовут?

Йеннифэр покачала головой.

— Там хватало письмён, но я их ещё не расшифровала. Куда приятнее было, — голос её стал мягим, вкрадчивым и бархатистым, — любить тебя.

— Йен… — он чуть отстранился, самую малость, чтобы ни в коем случае не обидеть. — Мы здесь навсегда, Йен? Так и останемся, какие мы есть сейчас? Или нам предстоит умереть ещё раз? Состариться и умереть?

Она вздохнула, закинула руки ему на шею.

— Я не думаю об этом, милый. Честное слово. Мне всё равно. Мы вместе. А «навсегда» или «до конца» — право же, не слишком меня занимает.

— Я… хочу выбраться отсюда, — он тоже обнял её, держа крепко-крепко, словно боясь, что она улетит, исчезнет, растворится в сером тумане. — Вместе с тобой. А там…

— Снова в бой? — она улыбнулась, мягко, понимающе, безо всякого следа обиды или раздражения. — Я знаю, милый. Таким тебя и люблю. Ты не мог этого не произнести. Но дороги назад нет. Я искала. Сюда, на Авалон, не приходят по собственной воле, сюда приводят. Тот король… он был убит на поле брани и потому спит, ожидая своего часа. Мы с тобой не умерли до конца, когда Цири открыла Врата Миров и потому можем видеть, слышать, говорить, ощущать и… гм… всё остальное, — она хихикнула. — Но уйти отсюда — нет, не в моих силах. Только наша дочка сумела бы, да и то сомневаюсь.

— Я скучаю, — признался ведьмак. — Как ты думаешь… мы её ещё увидим?

Йеннифэр опустила голову и помолчала.

— Пойду дрова рубить, — вздохнул ведьмак. — За полным неимением чудовищ.

— Равно как и тех, кто бы тебе за них заплатил, — усмехнулась чародейка. — Давай, наруби побольше — я поставила тесто. Будем надеяться, я достаточно его запугала.

— Запугала? Тесто? Это как?

— Объяснила как можно доходчивее и тесту, и квашне, что их ожидает, если пирог окажется никуда не годным, — совершенно серьёзно заявила чародейка. — Теперь ещё предстоит проделать то же самое с печкой.

* * *

Пирог получился на славу — то ли сработали угрозы Йеннифэр, то ли черноволосая чародейка наконец-то освоила непреодолимые ранее премудрости кулинарной науки. Вечерело, за окнами избушки медленно таял закат.

— Тут всё-таки есть солнце… — Геральт провожал светило немигающим взглядом, как умели только ведьмаки.

— Есть. А вот созвездия совершенно иные. Ни одной знакомой звезды, совершенно чужой небосклон…

Геральт вздохнул, отодвинул лавку, вышел на крыльцо. Прохладный ветерок тянул откуда-то с севера, нёс, как всегда лёгкий аромат яблок. Ведьмак подхватил стоявшую у косяка отполированную до блеска палку, со свистом рассёк ею воздух, проделывая вольт и полуповорот. Замер, занеся деревянный меч над головой, прыгнул, не глядя рубанул вправо и за спину.

— Браво, — Йеннифэр стояла, прислонившись к распахнутой створке, одна рука заведена за голову. — Почему я никогда не могла понять, насколько же красиво всё, что вы делаете?

— Потому что ты творила куда более красивое?

— Нет. Потому что была глупой зазнавшейся чародейкой.

— Не говори так. Я ведь тоже бывал хорош…

— Мужчина в ответе за случившееся, — отмахнулась Йеннифэр. — А женщина — в ответе за то, чего не произошло.

— Это как?

— Когда ты пришёл ко мне, в мой дом, в Венгерберге, — волшебница была уже рядом, обнимая его, — ты перешагнул через вечные ваши ведьмачьи одиночество, гордость, предубеждения. А то, что у нас не получилось — моя вина. Дом — женское владение. Тут наша власть всеобща. И я слишком много думала о себе. О… — она сделала усилие — о ребёнке, которого не могла ни зачать, ни выносить. Нэннэке была права. О Цири — но совсем не так, как следовало бы. И, вместо того, — чародейка чуть усмехнулась — вместо того, чтобы уступить тебя влюбленной по уши в благородного ведьмака бедняжке Трисс, играла тобой и мучила. Мне это нравилось. Я знаю, ты меня простил. А ведь Трисс, особенно после того, как ты вытащил её, слегшую от дизентерии, хотела выйти за тебя замуж, официально, в ратуше или там во храме, по твоему выбору. Я знаю, она сама мне сказала. Ревела в три ручья и признавалась. Признавалась и ревела. И, знаешь, она стала бы хорошей женой. Потому что смотрела на тебя снизу вверх.

— Йен… пожалуйста… не надо…

— Почему же? Трисс была твоим другом. Она любила тебя, помогала тебе в трудную минуту. Один раз я уже сказала нечто подобное Лютику… А женись ты на ней…

— Невозможно! — вырвалось у него и в глазах черноволосой чародейки что-то вспыхнуло. — Только ты. И… я никогда бы не бросил искать Цири. Никакие трисс меня бы не удержали.

Волшебница вздохнула.

— Но тогда, быть может, ты остался бы жив.

— Всё вышло так, как вышло, — философски пожал плечами ведьмак. — Как сказал бы в таком случае Лютик, удирая от очередного разъярённого мужа, коему успел наставить рога, — есть время задирать ноги на стол, и есть время брать их в руки.

— И что же нам надлежит делать сейчас? — в глазах Йеннифэр плясали огнистые чертенята.

— Тебе — идти ко мне.

* * *

— И почему мне это никогда не надоедает, м-м-м? — промурлыкала чародейка, перекатываясь на спину и сдувая с мокрого лба прилипшую прядь волос. — Не надоедает с тобой, конечно же, — мигом поправилась она. Геральт улыбнулся.

— Мне не кому ревновать тебя здесь, Йен.

— А если бы было? Ревновал бы? — она прилегла на локоть, глядя ему прямо в глаза, пальцы гладили седые волосы ведьмака.

— Если бы было? О, да, ревновал бы безумно, — в тон ей ответил он. — К каждому столбу. А также дереву, скале, камню и башне. Ко всему. Не отпускал бы тебя ни на шаг. Требовал бы отчёта по каждому часу, что мы провели не вместе.

— Ка-ак замечательно. Ревновал меня только Истредд. Да и тот, если разобраться, только потому, что «положено».

— Нет, он тебя любил, — возразил ведьмак, вспомнив былую встречу.

— Неважно, — сощурилась чародейка. — Потому что всегда был только ты один. Даже когда я… гм… спала с Истреддом.

Геральт улыбнулся.

Память милосердна. Даже здесь, в окружении морей серого тумана, она оставляла надежду. Хранила картины, заставлявшие хоть на время, но забыть о жалкой нынешней участи. Цири сделала всё, что могла и даже больше. Но — дорога должна найтись. Если есть врата, запертый с одной стороны, то их можно отворить и с другой. Нужно лишь знать способ. Нет ничего неизменного, высечённого в камне, утверждённого высшими силами. Есть лишь страсть и воля, сила и желание.

— А ведь он ошибся, наш дорогой господин дракон…

— Ты о чём? — Йеннифэр оправляла платье.

— О том, что мы с тобой услыхали от одного очень необычного дракона по имени Виллентретенмерт.

— А, — она улыбнулась, смахнула со лба упавшую прядь. — Предел возможного. «Вы созданы друг для друга, ты и ведьмак». Что же тут тебе не нравится?

— «Но ничего из этого не получится. Ничего. Мне жаль» — напомнил ведьмак.

— Ха-ха, — Йеннифэр наконец расправила последнюю складку и перетянула поясок. — Он был большой шутник, господин Борх Три Галки. Одни его телохранительницы-зерриканки чего стоят. Телохранительницы, у него, золотого дракона, способного испепелить целый город… кстати, а почему эта, как её, Вэя, упоминала какую-то бадью?

— Всемогущая Мэлитэле, как сказала бы мать Нэннэке, — вздохнул Геральт. — И как ты это можешь помнить?

— Я помню всё, что касается моего мужчины. Точка. Ну так как? Может, хоть теперь признаешься?

— В чём? — Геральт сделал большие глаза.

— Ты с ней спал, вот что!

—Я? Да как бы я смог? При самом-то драконе? Неужто ты поверишь, что он допустил бы кого-то к своим зерриканкам?

Йеннифэр недоверчиво сощурилась.

— Гм… звучит правдоподобно. Только всё равно, причём здесь бадья? Никак не уразумею.

— Бадья тут ни при чём, — ведьмак постарался увести разговор от скользкой темы. — Виллентретенмерт напророчил нам расставание. И ошибся. Мы вместе. А говорят, что драконы никогда не ошибаются, когда снисходят до пророчеств.

— Говорят, что кур доят, — решительно оборвала его чародейка. — В главном дракон оказался прав. А остальное меня уже не волнует. Потому что мы доказали — предела возможного не существует. Пойдём домой, милый.

Тонкие пальцы, сами влезшие у нему в ладонь. Аромат сирени и крыжовника — наверное, у Йен ещё оставались какие-то запасы.

— Пойдём домой.

Геральт обернулся.

Чародейка была права. И дракон тоже был прав, пусть и по-своему. Нет предела возможному. Они раз за разом доказывали это.

Я вернусь, пообещал Геральт серому туману. Я всё равно вернусь, посулил он девушке с васильками, той самой, что явилась ему у монумента Падших на Содденском Холме. Не знаю, когда и где настанет нам пора встретиться, но тут я не останусь. Даже, — он скосил глаза на чуть покачивающуюся рядом в такт шагам волну вороново-чёрных волос, — даже ради неё. Точнее, как раз ради неё. Она не должна хоронить себя заживо вместе со мной.

Предела возможному нет. И никогда не было. Это то, что мне пытались объяснить — с разных сторон — дракон Виллентретенмерт, вампир Регис, владычица Брокилона Эитнэ и даже сирена Шъееназ.

— Я люблю тебя, — промурлыкала Йеннифэр, даже не скрывая, что читает его мысли. — Вот именно таким. Не признающим никаких пределов.

— Да? — Геральт негромко рассмеялся. — Пределам обычно наплевать, признают их или нет. Они просто существуют — или не существуют. Или они наличествуют только у нас в головах.

— Именно.

Глава 2.

Ким Пикка. Сталь и ветер.

— Y Dynan Teg, значит? — пепельноволосая ведьмачка стояла, приложив ладонь козырьком ко лбу и неотрывно смотрела вниз, в неширокую, густо заросшую сосной и можжевельником холмистую долину, где среди огромных валунов струился широкий и мелкий ручей. — Злокозненные карлы? Это точный перевод? Как у вас называется этот язык?

— Так говорил Народ Холмов, — Галахад всё это время смотрел отнюдь не в долину, а откровенно пялился на точёный профиль своей спутницы. О злокозненных карлах он, надо признаться, и думать забыл. — Его называли по-разному: эльфами, сидами… Тебе он знаком, госпожа Цири?

— Знаком, — не оборачиваясь, сквозь зубы процедила она. — Кое-что всё-таки остаётся неизменным… ну, или почти неизменным.

— Конечно, — он не отрываясь глядел на высокую шею, на неглубокую впадинку под затылком. — Владычица Мест и Времён…

— Не называй меня так. — Цири болезненно сморщилась, резко уронила руку, стиснула рукоять меча — Галахад уже знал, что она именует оружие Ласточкой. — Если бы я была… если бы я смогла…

— Что? Госпожа Цири, скажи, что нужно сделать?

— Ничего, — скулы её затвердели. — Ничего уже не сделаешь, Галахад. Предел возможного.

— Чародей Мерлин…

— Доберёмся и до него. Расскажи мне побольше об этих карлах. В чём заключается их злокозненность?

— Прости меня, госпожа, но поистине туманны речи твои…

— Что ж тут непонятного? Что натворили эти карлики? В чём провинились?

— А, это. Госпожа Цири, ты так же добра, как прекрасна, и так же прекрасна, как и добра. Карлики сии магичны, зловредны по природе своей и всегда тщатся навредить доброму рыцарю. Навести порчу, наслать болезнь, это они мастера. Долина же сия, да будет известно госпоже Цири, отличается многими магическими явлениями, в трудах добрых отшельников описанными…

— Короче, Галахад. Что за явления?

Он помялся.

— Является в туманах, коими вельми славна долина сия, нагая дева невиданной красы и, шествуя мимо путников, свершает жесты, словно зовя за собой; но кто последует за нею, обратно уже не воротится — так писал благочестивый отшельник Павсаний.

— Хм, — Цири по-прежнему не поворачивала головы, пристально глядя в долину. — Дева нагая, говоришь, является? И за собой уводит? Что ж, ничего удивительного в том, что святому отшельнику виделись исключительно голые девушки. Хорошо ещё, что не юноши. Да, и где обещанный туман? Решительно ничего не вижу.

Тумана в самом деле не было. Холмы и холмики, блестящая лента ручья, старые можжевельники на берегу, громадные валуны, выше по склонам — сосны. Смарагдовая трава так и манила прилечь, на поверхности воды скакали золотые рыбки солнечных бликов.

— Не вижу ничего страшного, — заявила Цири, толкая Кельпи каблуками. — Поехали, Галахад.

Рыцарь не помешкал ни мгновения.

— Замечу лишь, госпожа Цири, что явленная нам картина благости как раз и есть обманный морок, коими сия долина и славна. Не раз и не два заманивали злокозненные карлики благородных рыцарей в свои западни такими вот видениями.

— Но ты же не предлагаешь повернуть назад?

Он улыбнулся, смотря прямо в зелёные глаза и понимая, что, как ни банально, но готов идти за ними не только в долину Ким Пикка, но даже и к самому Врагу рода человеческого.

— Догоняй, госпожа, — рыцарь пришпорил коня, посылая его вниз по склону, к мирно журчащему ручью. Галахад не зря гордился собственным скакуном, но вороная Кельпи оставила его позади в считанные мгновения, влетела в воду, поднимая серебристые фонтаны, окружившие ведьмачку сверкающей аурой, словно истинную обитательницу Færie.

Цири обернулась, засмеялась, взмахнула рукой — и погнала свою вороную вниз по течению. Рыцарь закусил губу — его конь тоже сорвалася с места.

Они мчались и хохотали. Цири явно придерживала Кельпи — иначе Галахад никогда бы не поравнялся с ней. Рука его сама потянулась к тонкому плечу, даже прежде, чем он сам успел об этом подумать.

— Стой!

В первый миг Галахад подумал, что оскорбил её; но уже во второй — рыцарский меч с шипением вылетел из ножен. Блистающая Ласточка была уже в руке у Цири.

Это походило на нечистый вздох великана, волна тяжёлого и жаркого зловония, вырвавшаяся точно из выгребной ямы. Справа от них за рядами можжевельника и сосен, за мшистыми боками валунов угадалось на мгновение какое-то ворочание, и это был не зверь.

— Хэй! — Цири неразличимым движением слетела с конской спины, кинулась вправо, пригибаясь, и крутя мечом сверкающую мельницу, какая никогда бы не вышла и у самого Галахада.

Ведьмачка была сказочно, невероятно быстра, точно серебристая змейка, но, несмотря на это, рыцарь отстал всего на два шага. Полетели срубленные ветки, Цири одним прыжком перемахнула здоровенный валун, как-то диковинно от него оттолкнувшись и замерев в странной позиции, на взгляд Галахада — совершенно неудобной и опасной для боя на мечах.

— Пусто… — растерянно проговорил рыцарь после нескольких очень долгих мгновений неподвижности.

Пепельноволосая ведьмачка выпрямилась; меч, однако, она не опустила.

— Странно… — проворчала она, досадливо поморщившись. — Как сказал бы Ярпен Зигринн — признавайтесь, кто испортил воздух? Он, правда, выразился бы покрепче.

— Тут что-то было, госпожа Цири. Вредоносное волшебничество…

Она нетерпеливо отмахнулась.

— Это и слепому ясно, Галахад. Затеяли было, но… это «что-то» не закончили. Словно сперва начали, а потом увидели нас, и —

— Засада, госпожа Цири. Но не на нас.

— Соображаешь, — ведьмачка одобрительно взглянула на рыцаря. — Ну, а следы ты какие-нибудь видишь?

— Нет, — после некоторого времени, потраченного на безуспешные поиски, признался покрасневший рыцарь. — Поистине зело преудивительно…

— Ты не писцу пересказываешь свои приключения, — оборвала его Цири. — Здесь кто-то был. Начал заклинание, но увидел нас — и спрятался. Очень хорошо так спрятался, все следы замёл. Геральт… — она осеклась и болезненно, некрасиво сморщилась, махнула рукой. — Поехали. Если так, то мы до твоего Камелота и за год не доберёшься.

— Но, госпожа Цири! — горячо возразил рыцарь, — негоже рыцарю бежать от опасности, даже не взглянув ей в глаза! Неможно такое!

— Очень даже можно, — отрезала ведьмачка. — Встретился б ты с Бонартом…

— Кто этот рыцарь?

— Рыцарь, х-ха! Подлец он, а никакой не рыцарь.

— Коль рыцарь иной поступает недостойно звания сего, не торопись осуждать оного, быть может, он попал под вредоносные чары злокозненных…

— Галахад. Заткнись. Пожалуйста.

Он немедля послушался, даже не раздумывая. Она — моя дама. Даме повинуются, в этом долг истинного рыцаря. И смотреть на неё казалось в тот миг куда важнее, чем гадать, что за чародейство затевалось здесь и почему пресеклось.

Цири, однако, придерживалась явно другого мнения. Держа Ласточку наперевес, она всё тем же странным танцующим шагом скользила меж валунов, то исчезая среди зарослей боярышника и лещины, то вновь возникая светящимся призраком.

Только сейчас Галахад сообразил, что и в самом деле видит, как от Владычицы Мест и Времён исходит свет. Она двигалась словно в ореоле, неярком, но заметном для глаз рыцаря даже сейчас, солнечным днём.

«Зело преудивительны», словно заговорил у него в мыслях кто-то старческим голосом сказителя, «зело преудивительны создания Страны Волшебной, Færie, даже имеющие облик дщерей человеческих и речь, понятную слуху нашему…»

Галахад потряс головой. Наваждение. Не иначе.

Цири описала широкий полукруг и сейчас возвращалась, небрежно забросив Ласточку в ножны.

— Нет здесь никого, — ведьмачка пнула камушек. — И никогда не было. Никаких следов. Ни тех, что заметил бы ты, ни тех, что увидала б я.

— Но зловредное чародейство…

Цири резко кивнула.

— А вот оно как раз наличествовало. Кто-то поставил ловушку, умную ловушку… капкан, что умеет различать, кто в него готов угодить.

— И удержать вервие, ежели добыча не по нему? Или если ставлен он совсем на другую?

— Правильно мыслишь, Галахад. Смотрю, вас там в Каэр Бенине всё-таки чему-то учили.

Он опять покраснел. Но — странное дело! — сейчас совсем не стыдился столь недостойного для рыцаря вида.

— Что же нам теперь делать, прекрасная гос… Цири?

Ведьмачка крутнулась на каблуке, упёрла руки в боки.

— Пфы! — сплюнула, надменно оттопырив губу. — Какое нам дело до местных волшебств? Если силки ставили тутошние карлики — злокозненные Y Dynan Bach Teg, так, кажется? — то не про наши души. Поедем дальше. Как ты описывал путь? Напомни, пожалуйста.

— Отсюда до Повисса, по реке Гафрен, потом по течению реки до Глевума к Морю Сабрины, а оттуда уж близко до равнин Теплого Края, — послушно повторил рыцарь.

Ему было приятно повиноваться ей. Рыцарь внимает своему королю, родителям, наставнику, пока состоит в оруженосцах. Однако внимать своей даме — это совсем, совсем другое.

— А если через Ким Пикка?

— Выиграем три дня и окажемся ниже по течению Гафрена.

— Дело! — тряхнула она пепельными волосами. — Едем. А карлики нас не тронут. Если что, я знаю как с краснолюдами разговаривать. Тем более, что ущерба мы не претерпели.

— Но, госпожа! — возразил Галахад. — Всякий, носящий копьё и щит, служащий королю Артуру ведает, что чародейничеству следует должный конец положить, ибо проистекает из него великий вред сервам и добрым рыцарям, равно как и монастырям с благочестивыми отшельниками!

— Ты предлагаешь задержаться? — сощурилась ведьмачка.

— Да, вла… то есть Цири!

— Пока давай поедем просто вперёд. Поглядим. А драки… может, оно и к лучшему. Забыть… — она умолкла на мгновение, уронив голову. — Прости. Это я о своём.

— О рыцаре Геральте Ривском? — негромко спросил он. — О волшебнице Йеннифэр?

Его спутница вздохнула, двумя пальцами провела по шраму на щеке, сильно надавливая. Потом — точно так же по другой стороне, где Галахад указал ей второй шрам, полученный, если верить его сну, в поединке с озёрным жряком.

— Боюсь, — вдруг пожаловалась она. — Нет ничего более жалкого, чем плачущая ча… то есть ведьмачка. Я себе говорила, что не может такого быть, что ты всё выдумал, что я сама забыла, о чём болтала, несмотря ни на что… Но вот тут, — Цири вновь коснулась нетронутой щеки, — вот тут что-то есть. В глубине. Не знаю, что, но есть. Сидит. Ждёт словно. И я не могу понять, Галахад, то ли меня несёт куда-то, то ли я сама выгребаю против течения.

— Ты ведь сама говорила о свадьбе, госпожа, — осторожно напомнил он.

Ведьмачка не ответила, сосредоточенно рассматривая что-то между ушей Кельпи.

— Я вытащила их, — вдруг сказала она. — Я и Иуарраквакс. Мой знакомый единорог.

— Я помню, госпожа.

— Я знаю, где они. Но дорогу мне велено забыть.

— Кем велено? — немедленно вырвалось у Галахада. — Ведь если сотворившие сие чародей содеял оные чары с намерениями, далёкими от света и правды…

— Не знаю, — отрезала Цири, нервно поправляя волосы. Галахад заметил, что она всё чаще и чаще кусает губы. — Я не должна… «неможно сие», как ты бы сказал…

— Для истинного рыцаря нет ничего невозможного, госпожа, — кажется, сейчас это её не задевало — или же она ушла слишком глубоко в собственные мысли.

— Н-да? — Цири подбоченилась. — Как насчёт полететь, аки птица?

— Госпожа… лицезря тебя, я уверовал, что предела и впрямь нет. В слове великая скрыта сила, и, хоть и назвал я чародея Мерлина «средним»…

— А Моргану — и вовсе «дрянью», — вставила ведьмачка.

— Да-да, госпожа. Именно так. Однако это не значит, что кроме них, нет никого более сильного. В иных местах. Их можно найти. Даже если придётся отправиться к гости к саксам!

— Саксы — это кто? — спросила она без особого интереса. — Тоже какие-нибудь зловредные карлики?

— Саксы! О! — Галахад почувствовал себя в родных пенатах. — Сие есть зло наипервейшее, с коим любой добрый рыцарь обязан…

— Точнее! — приказала Цири, сдув прядку со лба. — Это люди? Или… — глаза нехорошо вспыхнули, — или эльфы?

— Люди, — вздохнул Галахад. — Под знаменем Белого Коня выступают они, свирепы и беспощадны в битвах. Однако великий король Артур разгромил их недавно при горе Боден, отбросив далеко на восток.

— Примерно как у нас Нифльгаард разбили, значит, — заметила Цири. — Продолжай.

— О саксах, госпожа Цири? Высоки ростом они, сражаются пешими, тщась поразить доброго рыцаря преогромнейшими топорами…

— Нет. Не про саксов. Про чародеев, которых ты готов был искать «даже у саксов». Ты знаешь кого-то ещё, кроме этих Мерлина и Морганы?

Молодой рыцарь задумался. Рассказы благородных сэров, вернувшихся из дальних и не очень странствий всегда повествовали о встречах с теми или иными существами, способными повелевать магией. Увы, по большей части «добрые отшельники» или «злоехидные ведьмы» оставались безымянны, а те из них, что «замышляли недоброе на погибель доброму рыцарю» в устах последних всегда оставались без головы или иных, не менее важных частей тела.

— Так сразу и не упомнишь, госпожа Цири. Но сведущих в чародействе мои собратья по Круглому Столу видали немало.

— «Видали немало», — фыркнула ведьмачка. — Видит око, да зуб неймёт.

— Мы найдём их, госпожа Цири. Найдём непременно.

Девушка криво дёрнула щекой, отвернулась, принявшись насвистывать какой-то мотивчик.

Да, она была из Волшебной Страны, страны эльфов и фей, но — не из тех, кого надлежит ублажать на мягком мху. Из тех, с кем сражаешься бок о бок и чья рука становится рукой друга, не просто сказочно красивой, несмотря на шрам, девушки.

Сон о свадьбе доблестного рыцаря Геральта Ривского и чародейки Йеннифэр словно поднимался из глубин, сам по себе обрастая всё новыми и новыми подробностями. Иные казались сейчас смешными, иные — страшноватыми, однако настолько яркими и чёткими, что Галахад уже почти не сомневался — всё это случилось с ним на самом деле.

Долина Ким Пикка, со всей своей дурною славой, неспешно катилась назад. Сосны, временами на песчаных прогалинах мелькал краснотал; мшистые валуны, среди них порой, словно укрывшиеся в засаде воины, попадались менгиры.

Галахад несколько раз порывался заговорить, но слова застревали в горле. Он всё больше и больше сперва смотрел, а потом и откровенно пялился на свою спутницу, не отводя взгляда. Любовался гордым поворотом головы, упрямо вскинутым подбородком, пепельными волосами, меж которых скользили седые прядки. Цири его взгляды чувствовала, порой шутливо выгибалась в седле, упирая руку в бок и, кратко обернувшись к рыцарю, в шутку трепетала ресницами. Сердце у Галахада начинало бухать так, словно против него оказался самое меньшее трёхглавый вилохвостый дракон.

Они ехали в молчании, словно сговорившись. Цири временами принималась что-то напевать, однако стоило Галахаду открыть рот, чтобы спросить хотя бы, что она поёт, как все слова, даже самые простые, куда-то исчезали.

Так прошёл день. Длинный день, нескончаемый день, день, когда глаза Галахада впервые за все его недолгие годы смотрели только на один профиль, не замечая ничего вокруг.

В точности, как утверждали барды, которым он никогда не верил.

С нею замечательно получалось молчать. Молчать и любоваться. Она сердилась, принималась начёсывать волосы на изуродованную щеку, но не ругалась и не приказывала ему отвернуться. Не задавала ехидных вопросов, на что это он так уставился.

Когда свечерело, они оставили позади добрую часть считающейся «зачарованной» долины. Никаких зловредных карликов не появилось, никакого чародейства — тоже. О случившемся в самом начале пути Цири говорить не пожелала. Мол, не стоит оно того.

Ветер поднялся, когда уже стемнело, тоскливо запели сосны, с запада ползли низкие лохматые облака. Вечер накатывался, наступал, и Галахаду казалось — вся долина смотрит на них с госпожой Цири. Деревья, листы, трава, пичуги, кролики, лисицы и вообще все, кому случилось оказаться здесь.

Он был молод, силён, крепок. Кровь горячо стучалась в виски, и хотелось только одного — протянуть руку. Протянуть и коснуться седой прядки волос над точёным белым виском. Чтобы потом бросило б друг ко другу, чтобы целоваться — до боли, торопливо срывая с себя враз сделавшуюся ненавистной одежду.

Рыцарь не был девственником. Но такого — чтобы заходилось сердце и глаза, вместо того, чтобы неотрывно смотреть по сторонам, отыскивая врага, глядели бы только и только на его спутницу — такого не случалось никогда.

Костёр разделил их, языки пламени бились на свежем ветру, пришедшим от не столь далёкого моря, как его называли в книгах — «Oceanus Hibernicus».

Рука Галахада сама протянулась, не чувствуя жара костра. Ведьмачка смотрела на него, смотрела не отрываясь; пальцы рыцаря на миг застыли в одиночестве, а потом их коснулись другие — тонкие, прохладные и явно очень, очень сильные.

— Погоди, — сказала она чуть изменившимся, низковатым голосом. — Погоди. Пусть всё идёт, как идёт. Мне… хорошо сейчас, Галахад. Не порти ничего, пожалуйста.

Ему хотелось сказать что-то о служении прекрасной даме, однако он, хвала всем богам, удержался. Просто кивнул и улыбнулся, отпуская её кисть.

— Спасибо, — она улыбнулась в ответ.

— Почивай спокойно, госпожа Цири. Я стану стеречь твой сон.

— Хорошо бы.

— Что «хорошо бы», госпожа?

— Выспаться. Провести ночь, как ты и говоришь, «спокойно». В последнее время мне такая роскошь выпадала нечасто.

— Ты озабочена, госпожа. Я знаю, о чём ты думаешь. Но, право же, первейшее правило рыцаря гласит — стремясь к невозможному, не бейся головой об стенку.

— Хорошее какое, — Цири склонила голову набок. — Ты прав. Мы едем через эту самую Ким Пикка, я надеялась на хорошую драку, а драки-то всё и нет. Вот и лезет в голову… всё то же и то же.

— Благородный рыцарь Геральт… — начал было Галахад, и тут у него за спиной кто-то деликатно закашлял.

— А хто енто, кхе-кхе, ходить туть, по тутошним, значить, лесам?

Цири взвилась, рыцарю на миг показалось, что у неё выросли крылья. Меч описал широкую дугу, острие упёрлось прямо в горло новоприбывшему.

Галахад тоже вскочил, его собственный клинок с шипением рассёк воздух.

Ведьмачка резко взмахнула левой рукой, сложив пальцы в странном жесте. Пламя костра взвилось высоко в воздух, ярко осветив полянку.

Переминаясь с ноги на ногу, и совсем как будто бы не замечая Ласточки у собственного подбородка, возле Галахада и Цири стоял низенький старичок в широкополой соломенной шляпе, серой рубахе и просторных портах на лямках, с многочисленными заплатами на коленях. На ногах — здоровенные лапти, ступня у гостя казалась чуть ли не в полтора раза больше галахадовой.

— Ты! — прошипела Цири, сунув меч старичку прямо под подбородок. — Ты, людоед? Я ж тебя убила, гада, и хату твою поганую спалила!

Эту часть цириного рассказа Галахад помнил особенно хорошо.

— Шутки шуткует дивчина файная, как есть шуткует, — покачал старичок головой. Качнулись свисавшие из-под шляпы длинные седые пряди. — Како же есть я убитый, коль я вот туточки стою, лапотки простаиваю?

— Это и есть твой «зловредный карл»? — не поворачивая головы, осведомилась у Галахада ведьмачка.

— Вельми схож он с описанием благочестивого отшельника…

— Короче! Он или не он?

— Нет, не он, — решился Галахад. — Ибо не носят они подобной обувки, не имеют столь громадных ног, и…

— Ты откуда здесь взялся? — зло бросила Цири, с отвращением глядя на старичка.

— Кхе-кхе, живу я туточки. Народцу малому, что вы карлами прозываете, помогаю, значить. Штоп, значицца, не ходили-не лазали тут верзилы всякоразные, от которых народцу изначальному одни убытки да протори.

— Ты ещё указывать станешь, где нам ходить? — подбоченился Галахад. — Рыцари короля Артура позволений не спрашивают! Ибо намерения их всегда чисты и непорочны, движимы одним лишь…

— И зачем же ты к нам пожаловал, гость незваный? — ведьмачка не убирала острие от горла старичка.

— Остеречь, остеречь толькочки, — медоточиво ухмыльнулся тот. — Не любит народец мой зряшного людобойства, крови проливания. Так что вы уж тогось, господа лыцари и лыцаринки, обратно вертайтесь. Токмо младость жалеючи вашу!

— А не боишься, — процедила ведьмачка сквозь зубы, — что голова у тебя сейчас от плеч-то отделится?

— А ты не чинись, дивчинка-лыцаринка, — осклабился старичок. — Коль не по нраву я тебе пришёлся, значить, так и снеси мне голову-то. Чик! — и вся недолга. Разве не так у благородного люда принято?

…Едва слышно хрустнуло что-то у Галахада за спиной. Едва слышно — но молодому рыцарю хватило. Полутораручный меч-бастард с хряском нашёл цель, и в тот же миг Цири ударила тоже.

Но сверкающая алым Ласточка прошла через горло старичку, не встретив никакого сопротивления; ведьмачка едва удержалась на ногах, но мигом вернула равновесие, заплясала, крутя клинок вокруг себя.

Галахад же смотрел, как оседает с разрубленной грудью истинный Y Dynan Teg, злокозненный карл. Целая толпа их, с дубинками и сетями, тотчас отпрянула назад, за пределы отбрасываемого яростно пылавшим костром круга света.

Там, где только что стоял старичок в огромных лаптях, никого не было. И только из леса, из окружавшей их мглы, вдруг повалили клубы густого, непроглядного тумана.

— Не дыши! — вскрикнула Цири и тотчас же жутко захрипела, заходясь в кашле.

Откуда-то из глубины леса, из-за туманной завесы, раздался тонкий злорадный хохот. Старческий хохот.

Галахад ринулся прямо на него, карлики раздались в стороны, пропуская его — и тотчас пытаясь набросить на плечи рыцарю сети. Меч-бастард рубил направо и налево, рядом с Галахадом вдруг оказалась Цири, Ласточка крестит на обе стороны — и карлики стали умирать.

Но дым из-за стволов валил всё гуще, у рыцаря жгло грудь, словно на глубине, отчаянно нужно было вдохнуть; он споткнулся, меч соскользнул с подставленной дубинки, сеть опутала шлем.

Цири что-то выкрикнула, на неведомом языке, гортанное и очень, очень злое. Вокруг Ласточки закружилось что-то вроде облака огненных бабочек, и повсюду, где они касались земли, тотчас вспыхивало пламя, клубами валил дым, горячий и едкий, но едкий горечью привычной, хорошо знакомого костра. Галахаду этот дым сейчас показался слаще и благоуханнее цветущего весеннего луга.

Пущенный чародейский пар, однако, по-прежнему стлался вокруг, не желая отступать. Карлики, наученные несколькими надвое разрубленными телами, отнюдь не пытались лезть под неотразимую Ласточку. Они пятились, пятились и пятились — до тех пор, пока откуда-то из серой пелены не свистнула первая стрела, звонко ударив рыцаря в наплечник. Добрая ковка выдержала, но, судя по силе — били не из слабенького лука, какой таким малышам-карлам только и натянуть, били из самострела; спасли Галахада только удача да скругление стали, по которому скользнуло тяжёлое оголовье.

…Слева в плечо толкнулся упругий порыв ветра. Огненные бабочки одна за другой, десятками взлетали в небеса, гасли в надвигающейся тьме — однако оттуда всё сильнее и напористее неслись воздушные потоки, отгоняя прочь облака ядовитых испарений.

Злобный смех оборвался. И тут же пронеслась вторая стрела.

На сей раз доспех не выдержал. Наконечник, хоть и неглубоко, вошёл Галахаду в тело под правой ключицей; он хрипло взрыкнул — застонать его сейчас не заставили никакие пытки.

Цири мельком обернулась и за этот взгляд рыцарь согласился б, чтобы его всего утыкали стрелами, как дикобраза.

Ведьмачка рванулась в сумрак, откуда прилетела стрела — слово клубок прокатился. Хочешь прицелиться — не сможешь, замахнёшься копьём — промажешь, вскинешь меч — от меча и погибнешь.

Дата добавления: 2015-08-27