Тем временем, сказитель повествует, что Укун-Тингир уже второй гольп была замужем за Ирликом-Мангустом. От такого поворота я несколько офигеваю. Кто бы мог подумать. Впрочем, выясняется, что её ещё в раннем детстве за неё сосватали впрок, а она, дескать, теперь не рада, потому что он плохой муж, за скотиной не ходит, ремёслами не занимается, а сидит себе в своём Подземном Царстве, бросив на жену всю работу по дому. Конечно, я могла что-то неправильно понять, но в общих чертах так. Мне наливают беременного вина, и под него я выслушиваю минут десять жалоб этой самой богини на несправедливость судьбы. Однако она бы и это стерпела, но в один прекрасный день Ирлик охамел настолько, что проглотил солнце.
И на весь Муданг воцарилась тьма,
И шакал, и мангуст, и демон лесной
Из Подземных владений пролезли наверх
И накинулись на простых людей…
Тогда Укун-Тингир решает положить конец бесчинствам мужа, обряжается в доспехи (минут пятнадцать описаний) и отправляется в Подземное Царство, где, найдя ничего не подозревающего Ирлика, вспарывает ему живот.
Однако Ирлика так просто не проймёшь. Солнце-то он отдал, зато решил теперь регулярно исполнять супружеский долг, чтобы жёнушка не скучала, заодно и присматривать, чтобы лишний раз за оружие не хваталась. Ирлик покидает Подземное Царство и воцаряется на небе вместе с женой. Вот тут-то муданжцам приходится плохо, он ведь видит, если какое чудище, которое он породил, на планете убивают, он сразу мстит убийце семью годами несчастий. Пасёт, короче, своё потомство. А Укун-Тингир за людей радеет, они ведь такие беззащитные. Она им и помогает чудовищ бить: то меч вовремя подбросит на дорогу, то при рождении благословит… В итоге, в небесных чертогах супругов постоянно происходят скандалы с битьём посуды и хлопаньем дверьми. вот во всё это и является Унчрух. Мои попытки выведать у господ книжников, почему он не мог посвататься к незамужней богине, не увенчиваются успехом.
К счастью для Унчруха Ирлика как раз не было дома. И вот, является этот красавец-герой к Укун-Тингир, а она и давай ему плакаться, какой у неё муж плохой – ну, это уж так на Муданге заведено.
Обозлился Унчрух, проклял злого Мангуста,
Обнял красавицу Белую Богиню и вернулся вниз.
Обошёл он весь Муданг, собрал всех богов,
Обплыли океан, и небеса облетел.
О-танн-данн!
Сколотил великую рать, сорок сороков богов,
Скромно им всем поклонился и пошёл на Ирлика войной.
Струсил Ирлик одинокий, собрал всех своих чудищ и гадов,
Строем выставил пред входом на небо.
О-танн-данн!
На этом месте сказитель снова начинает гудеть своё "о-о-о", все расслабляются и начинают шуметь.
– Лиза, если есть вопросы, задавай сейчас, пока сказитель отдыхает, – говорит Азамат, потягиваясь.
– Есть, – киваю. – Я ведь пересказывала тебе свой разговор с Ирликом. У него были причины солнце проглотить. Не хотите это как-нибудь отразить в эпосе?
Азамат вздыхает и качает головой.
– Во-первых, у нас нет причин ему верить. Во-вторых, эти песни перешли к нам прямиком от Унчруха, и повествование ведётся с его точки зрения. Если он не знал, зачем Ирлик проглотил солнце, или не верил ему, мы не можем менять его слова.
Мне становится немножко жалко Ирлика, хотя он всё-таки очень странный персонаж.
Между тем является Алтонгирел, сияющий счастьем так, как я никогда раньше не видела. В руках у него стильный тонкий фотоальбом с огромным экраном, на экране что-то, что Алтоша радостно демонстрирует Старейшинам. Те ахают и охают, передавая друг другу.
– Что там? – Унгуц и Азамат тянутся посмотреть.
Оказывается, это снимки битвы в космосе, сделанные одним из пилотов запаса. Один из них особенно хорош – на нём в центре кадра Муданг, у которого с одной стороны задымление там, где извергся вулкан, а с другой вереница звездолётов возвращается на планету после боя. Чуть впереди отчётливо получилась треугольная морда Ирлика, заглатывающая последние джингошские корабли. В целом похоже, что у планеты выросли два крыла, а спереди торчит хищный клюв.
– Моу-Танг, Моу-Танг! – бормочут Старейшины, восхищённо поглядывая на Азамата. – Громовая птица вылупилась!
Наконец отдохнувший сказитель продолжает. Я с волнением слушаю человеческий рассказ о том, о чём мне уже сообщил Ирлик. Унчрух с армией богов побеждает демонов и чудовищ, добирается до Ирлика и засаживает его в подземную темницу. После этого Укун-Тингир и Унчрух радостно женятся, приживают кучу детей и живут долго и счастливо, но…
В темнице глубокой, в келье жестокой
Вечно бдит страшный Ирлик-Мангуст.
В пылу веселья, посередь новоселья
Великие боги собрались на пир.
О-танн-данн!
Ввела богиня мужа в покои,
Весной-красотой обольстила его,
Великие боги в застолье упились и
Вырвался Ирлик из тюрьмы под скалой!
О-танн-данн!
Я так и не поняла, нечаянно это получилось или Укун-Тингир нарочно всех отвлекла, особенно мужа, чтобы Ирлик смог сбежать… Тем временем Ирлик не просто восстанавливает свою власть в Подземном Царстве, но и захватывает весь Муданг в отместку сопернику, заставляя всех людей подчиняться силам зла и приносить им жертвы. Унчрух, узнав об этом, отправляется в космос бороться с Ирликом, а следом и Укун-Тингир. Видимо, разнимать своих мужиков.
Но весть нехорошую, весть горемычную
На утро герою стая птиц принесла:
Нету жены дома, нету красавицы,
На утро не вышла мир собой освещать.
О-танн-данн!
Ирлик-хон, злое создание, прекрасную деву украл!
Иначе и быть не могло бы, не выносит он чужого счастья!
Ирлик-хон, злое создание, однако, Унчруху сказал:
Истинно это не я взял жену твою, отправилась она тебя спасать!
После того, как Унчруху так плюнули в лицо – чтобы слабая женщина мужа защищала, да это неслыханная обида! – подрались они, как говорится, не на жизнь, а на смерть.
Как уж бились они, небо и земля сливались,
Как уж бились они, море поворачивалось,
Как уж бились они, прекрасные деревья с корнем падали,
Как уж бились они, реки морями разливались!
О-танн-данн!
Как уж бились они, горы тряслись и рушились,
Как уж бились они, чёрный туман тянулся,
Как уж бились они, кровавый дождь моросил,
Как уж бились они, зловонным ветром дуло!
О-танн-данн!
Как уж бились они, горячим и холодным ветром дуло,
Как уж бились они, воды морей кипели,
Как уж бились они, гольп размывался-рушился,
Как уж бились они, громовая птица расправила крылья!
О-танн-данн!
Внезапно у меня в кармане пиликает мобильник Азамата. Я вынимаю его, чтобы заткнуть, но в последний момент осознаю, что на экране муданжским по белому написано "отец". Вытаращив глаза, я тереблю Азамата и показываю ему сие фантастическое явление природы. Азамат сначала не врубается, потом вдруг осознаёт, переводит на меня встревоженный взгляд, и всё-таки жмёт на приём. я не слышу, что там в трубке, тем более, что Азамат прикрывает её ладонью, чтобы не мешать остальным слушать эпос. Проходит несколько секунд. Потом наконец Азамат раскрывает губы и отчётливо произносит:
– Ты меня с кем-то перепутал.
И кладёт трубку. И так и сидит, бессмысленно уставившись на телефон.
– Чего он хотел? – шепчу, беря мужа за руку.
– Поздравить, – бесцветно говорит Азамат.
– И?..
Азамат вздыхает, отворачивает от телефона и неохотно возвращается в реальность.
– Он решил сделать вид, что ничего не было.
К нам подсаживается Алтонгирел. Унгуц и наш духовник тоже заметили оживление и склонились поближе.
– Что стряслось? – спрашивает Унгуц.
– Отец звонил, – быстро поясняет Азамат. – Он готов забыть об отречении.
– Забыть? – моргает Унгуц. – Ты хочешь сказать, отменить его?
– Нет. Он просто стал так со мной говорить, как будто ничего не случилось.
– И что ты? – допытывается Алтонгирел.
– Я сказал, что он меня с кем-то перепутал.
– Ты что! – шипит Алтоша. – Он теперь опять надуется! Надо было с ним помириться, ты же не думаешь всерьёз, что он станет просить прощения?!
Азамат поднимает на него такой взгляд, что металл плавить можно.
– Извини, но я не готов просто забыть пятнадцать лет своей жизни!
Алтонгирел отворачивается и с досадой хлопает себя по коленке, Унгуц закрывает глаза и качает головой. Я утыкаюсь Азамату в плечо и глажу его. Ну блин мужики-и!
Тем временем эпическое сражение успело изменить направление: теперь уже Ирлик и Унчрух сражаются не друг с другом, а плечом к плечу против чёрных космических демонов, а нашедшаяся Укун-Тингир им в этом помогает. Интересно, это не специально под случай концовку переписали? но спрашивать у Азамата не рискую: он и так не слушает, а думает, извиняюсь, думу горькую, будь неладен этот эпос. Конечно, наши победили, и после этого Ирлик возвращается в Подземное Царство, Укун-Тингир – в небесное, а Унчрух становится Императором Муданга и правит до самой смерти. Когда он умирает, он обращается в горный хребет, который теперь называется Короул, и именно поэтому все боятся туда ходить.
Сказитель ещё несколько минут тянет своё "о-о-о" и наконец смолкает. Воцаряется странноватая тишина, та самая, которая не отсутствие звука, а присутствие заглушки. Потом все принимаются вопить "танн!", колотить воздух и подносить сказителю драгоценные дары, еду и напитки. Азамат сидит, привалившись спиной к стене дома и задумчиво кивает.
Через несколько минут к нам подходит незнакомый мужчина и кланяется Азамату. Тот в ответ нагибает голову. Мужчина высокий, плечистый, щеголяет солидными усами, с подкрученными кончиками на гусарский манер.
– Многие люди мне говорили, – начинает он учтивым приятным голосом, – что Ахмад-хон неравнодушен к моему творчеству. Могу ли я послужить своему Императору?
Азамат признательно улыбается.
– Я был бы счастлив вас послушать вживую. К сожалению, до сих пор у меня не было такой возможности.
– Есть ли у вас пожелания? – любезно уточняет этот, видимо, певец.
– М-м… Я бы предпочёл что-нибудь возвышенно-печальное.
– Печальное? Но сейчас праздник… – удивляется исполнитель. Азамат как-то невнятно поводит бровью, и этот забавный персонаж тут же соглашается: – ну конечно, надо ведь помянуть павших героев. Император имеет право печалиться о своей стране и в праздник.
Азамат снова наклоняет голову.
– И ещё, пожалуйста, спойте балладу об Он-чуае.
Исполнитель совсем озадаченно поднимает бровь, но безропотно соглашается.
Ещё минуту он договаривается с оркестром и наконец приготавливается петь. В отличие от сказителя, он поёт стоя. Первые же звуки его голоса меня глубоко поражают: он невероятно высокий. Выше, чем мой собственный. При этом он такой мелодичный и чистый, что действительно напрашивается сравнение со звоном хрустальных бокалов.
Начинает он с плача по погибшим.
Западной излучины реки
Одурманил аромат меня.
Завещали: друга береги –
Нету друга больше у меня.
Тянутся три русла на восток,
Три печальных воина бредут.
Больше не ступить им на порог,
Больше дома их дела не ждут.
Соберу коней своих лихих,
Нагружу их ношей тяжело:
Скорбные души моей стихи,
Дичь, зерно, коренья и вино.
Отгоню табун во стольный град,
Созову народу целый мир.
Пище и вину не буду рад:
В память о друзьях устрою пир.
Видимо, это относительно недавнее творчество, раз в рифму, по земному образцу. Азамат украдкой вытирает глаза.
– У тебя правый глаз слезится? – спрашиваю невпопад.
– Да, – отвечает он, сдвинув брови. – А что?
– Раньше только левый, – говорю.
– Думаешь, твой крем начал действовать? – скептически ухмыляется Азамат.
– Естественно он действует! – надуваюсь я. – Просто медленно, и ты не замечаешь. Экдал!
Экдал сидит наискосок справа от меня, оборачивается на оклик.
– Вот скажи, ты Азамата с начала весны не видел. Что-нибудь изменилось?
– А! Так вы его всё-таки чем-то лечите? – оживляется наёмник. – А я-то думаю, неужели это он просто на радостях настолько лучше выглядит!
– Вот видишь, – говорю Азамату.
– Тихо, – шикает он. – Послушай лучше песню. Это баллада об утрате души.
Баллада оказывается длинной, примерно вполовину эпоса. Из начала я только успеваю понять, что некий доблестный воин влюбился в красотку с Восточных островов, и она ответила ему взаимностью, правда, преподносится это с таким трагизмом, как будто они оба повесились. Впрочем, не знаю уж, чем там кончится. Потом началась война, и герой должен был покинуть родные края.
В степи бескрайней седой ковыль,
Седое небо, седая пыль.
Трав аромат в небеса унесло
И нету друзей, кроме тени его.
Войну они благополучно продули, и Он-чуай вынужден скрываться в горах несколько лет, пока не соберётся новое войско, чтобы разбить узурпаторов.
Имя своё в землю зарыл,
Камнем прикрыл и место забыл.
Кто войну проиграл,
От людей кто сбежал,
Имя тот потерял.
Думы свои заковал в металл,
Чтобы в жизни никто его не узнал…
Тем временем его девушка вышла замуж за полководца-победителя, естественно, не по любви, и мается.
В граде моём очень ждут его,
Если дождутся – ему не жить.
Чужие мы, хоть с двора одного,
Степь не пройти, море не переплыть.
Целыми днями ждала я тебя,
Ждала и ткала, и слёзы лила,
Дни напролёт, в окно глядя,
В солнце и в дождь, и в грозу ждала.
Быстрый и сильный явился с победой
Воин чужой посредь бела дня –
Он и развлёк меня беседой,
Счастьем, теплом окружил он меня.
Были объятья его мне сладки,
И ненавистны были они.
Он-чуай, Он-чуай, всё ли в порядке?
Что ж от меня ты бродишь вдали?
Я тебя жду, и этим болею,
Этим печалюсь, этим тужу.
Нужды мне нет работать, потея,
Но себе места я не нахожу.
Ты, победитель, слышишь мой шёпот –
Сын наш с тобою канет во тьму,
Ибо однажды раздастся топот –
Он-чуай явится в нашем дому.
Будешь разорван ты и растерзан,
Жаром спалён и потоплен водой.
Ведь так легко разорвать нашу песню,
Что никогда не была живой.
Пока она так оптимистично размышляет, её исходный самец всё-таки умудряется всех победить и вернуться домой со щитом. Наслышанный, что его женщина не дождалась и вышла замуж за другого, он убивает соперника на подходах к деревне, даже не поинтересовавшись у дамы её мнением. Однако, придя к ней домой, застывает с окровавленным кинжалом над кроваткой ребёнка, поскольку тот так похож на мать, что Он-чуай не может его убить. В итоге они так остаются жить втроём, в мире и любви.
– А почему это баллада? – спрашиваю у Азамата.
– То есть как?
– Ну, там же всё хорошо заканчивается.
Он качает головой.
– Если речь идёт об украденных душах, то это всегда баллада. Тем более, ему пришлось смириться, что сын его врага будет жить. Впрочем, если бы он убил ребёнка, это тем более была бы баллада. Так что, понимаешь, когда у персонажа украли душу, это всегда трагедия, даже если формально всё хорошо кончается.
– Я надеюсь, ты это только о песнях, а не о жизни? – уточняю.
Азамат смеётся.
– Моя жизнь стала трагедией гораздо раньше, чем я потерял душу. Ну а у тебя и отношение совсем другое. Так что о нас вряд ли сложат балладу…
– О тебе, Азамат, уже сложили баю, – радостно сообщает ему Унгуц. – И хватит уже заставлять Аблар-хона петь баллады на празднике. Ему тоже повеселиться надо!
– Погодите, погодите, – хмурится Азамат. – Какую ещё баю?
Унгуц только машет на него, а оркестр тем временем начинает играть задорную мелодию под руководством Ахамбы.
Расстилайся, песня, на дворе!
А расскажем баю детворе!
Как у нас великий стольный град,
Вкруг него и горы стали в ряд!
В граде том круг солнца золотой,
С ним в обнимку малый круг второй,
Небо чёрное – защитник всей земли,
Нам тебя прославить повели!
В том же бодром темпе нам рассказывают биографию Азамата без купюр – как он родился на печи в далёком северном городе, как ездил летом к матери, как заботился о брате, как побеждал на соревнованиях, был всеобщим любимцем, участвовал в Первой джингошской, совершил подвиг, был ранен и изгнан "по воле жестоких богов", как обучился военному делу и участвовал во Второй джингошской, прослыл отличным капитаном, как "боги смилостивились" и "подарили" ему меня, как он снова победил в боях (даже титул умудрились зарифмовать, неленивые люди), как он выиграл Третью джингошскую кампанию и стал Императором. Заканчивается всё это счастье гуйхалахом за здоровье Азамата и его будущего сына, ну ещё и моё до кучи.
Азамат смеётся, краснеет и утирает слёзы, мне дико и весело, весь город хлопает и стучит разными предметами в такт музыке, я запрокидываю лицо к небу, потому что голова всё равно кружится, а когда возвращаюсь в реальность, замечаю, как маленький ярко-рыжий зверёк хлещет у Азамата из пиалы хримгу, ритмично помахивая хвостом.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 120 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |