Англии ничего другого не оставалось, как принять участие в грабежах Франции, хотя бы уже для одного того, чтобы не дать Франции чрезмерно укрепиться за наш счет. Это была единственная тактика, которая вообще была возможна для Англии в данной обстановке. В действительности Англия не достигла тех целей, которые она ставила себе в войне. Ей не удалось добиться такого положения, чтобы ни одно из европейских государств не поднялось выше определенного уровня. Напротив, теперь такая опасность для Англии стала еще более реальной, лишь с той разницей, что этим государством является не Германия, а Франция. Германия как военная держава до 1914 г. находилась в окружении двух стран, из которых одна была столь же сильна, а другая обладала еще большей силой, нежели Германия; кроме всего этого Германии еще приходилось считаться с преобладанием морских сил Англии. Уже одних сил России и Франции было достаточно, чтобы помешать слишком большому распространению влияния Германии. Далее надо учесть еще достаточно неблагоприятное военно-географическое положение Германии; на это Англия тоже могла делать известную скидку, ибо плохое военно-географическое положение очень мешало росту военного могущества Германии. Морское побережье с военной точки зрения представляло для Германии особенно большие неудобства, ибо берега ее были слишком узки и малы; что же касается сухопутных границ, то они были слишком открыты, а сухопутные фронты слишком обширны. Совсем иное нынешнее положение Франции. Франция является самой могущественной военной державой на континенте, где она не имеет теперь ни одного сколько-нибудь серьезного соперника. Ее южные границы представляют собою как бы естественную защиту против Испании и Италии. Против Германии Франция сейчас достаточно защищена тем, что мы сами совершенно бессильны. Линия французского побережья такова, что Франция всегда может на длинном участке фронта угрожать самым важным нервным узлам Великобритании. Эти крупные английские центры представляют сейчас очень хорошие мишени как для французского флота, так и для французской дальнобойной артиллерии. Подводная война со стороны Франции могла бы также стать чрезвычайно опасной для всех важнейших путей английской торговли. Если бы Франция, опираясь на протяженность своего атлантического побережья и на не менее обширные французские части Средиземного моря, начала подводную войну, то ее подводные лодки могли бы нанести Англии величайший ущерб. Что же получилось на деле? Англия ставила себе целью не допустить чрезмерного усиления Германии и получила на деле французскую гегемонию на европейском континенте. Таков общеполитический итог. Результаты войны в чисто военном отношении: укрепление Франции как первой державы на суше и признание за Америкой прав на такие же морские вооружения, какие имеет сама Англия. Экономические итоги войны для Англии: ряд территорий, в которых великобританское хозяйство чрезвычайно заинтересовано, стали достоянием бывших союзников. Английская традиционная политика требовала и требует известной балканизации Европы; интересы же современной Франции требуют известной балканизации Германии.
Желание Англии было и остается – не допустить, чтобы какая бы то ни было европейская континентальная держава выросла в мировой фактор, для чего Англии необходимо, чтобы силы отдельных европейских государств уравновешивали друг друга. В этом Англия видит предпосылку своей собственной мировой гегемонии. Желание Франции было и остается – не допустить, чтобы Германия стала действительно единым государством с единым крепким руководством, для чего она систематически поддерживает идею превращения Германии в конгломерат мелких и мельчайших государств, чьи силы взаимно уравновешивают друг друга, И все это – при сохранении левого берега Рейна в своих руках. В такой системе Франция видит главную предпосылку своей собственной гегемонии в Европе. Цели французской дипломатии в последнем счете идут вразрез с целями и тенденциями британского государственного искусства. * * * Кто под этим углом зрения взвесит возможности, остающиеся для Германии, тот неизбежно должен будет придти вместе с нами к выводу, что нам приходится искать сближения только с Англией. Английская военная политика имела для Германии ужасающие последствия. Но это не должно помешать нам теперь понять, что ныне Англия уже не заинтересована в уничтожении Германии. Напротив, теперь с каждым годом английская политика все больше будет испытывать неудобства от того, что французская гегемония в Европе становится все сильнее. В вопросе о возможных союзниках наше государство не должно конечно руководствоваться воспоминаниями старого, а должно уметь использовать опыт прошлого в интересах будущего. Опыт же учит прежде всего тому, что такие союзы, которые ставят себе только негативные цели, заранее обречены на слабость. Судьбы двух народов лишь тогда станут неразрывны, если союз этих народов открывает им обоим перспективу новых приобретений, новых завоеваний, словом, усиления и той и другой стороны. Насколько наш народ неопытен в вопросах внешней политики, можно судить по нашей прессе, часто помещающей сообщения о том, что какой-нибудь государственный деятель какой-нибудь страны настроен дружественно к Германии и наоборот – причем в «дружественности» таких-то государственных деятелей к нам видят серьезную гарантию для Германии. Это совершенно невероятный вздор. Это простая спекуляция на беспримерной наивности заурядного немецкого мещанина. На самом деле нет и никогда не может быть такого, скажем, американского, английского или итальянского государственного деятеля, о котором можно было бы сказать, что его ориентация является «прогерманской». На самом деле любой английский государственный деятель является прежде всего англичанином, любой американский государственный деятель – прежде всего американцем, и среди итальянских государственных деятелей мы также не найдем ни одного, кто не держался бы прежде всего проитальянской ориентации. Кто хочет строить союзы Германии с чужими нациями на том, что такие-то чужие государственные деятели придерживаются прогерманской ориентации, тот либо лицемер, либо просто осел. Народы связывают свои судьбы друг с другом не потому, что они испытывают особое уважение или особую склонность друг к другу, а только потому, что сближение обоих контрагентов кажется им обоюдовыгодным. Английские государственные деятели конечно всегда будут держаться проанглийской политики, а не пронемецкой. Но дела могут сложиться так, что именно интересы проанглийской политики по разным причинам в известной мере совпадут с интересами прогерманской политики. Разумеется, только в известной мере; в один прекрасный день все это может совершенно перемениться. Подлинное искусство руководящего государственного деятеля в том и должно заключаться, чтобы для каждого отрезка времени уметь соединиться с тем партнером, который в своих собственных интересах на данный период времени вынужден идти той же самой дорогой. Для того, чтобы практически применить изложенные соображения к нашему случаю при том положении вещей, какое для Германии создалось ныне, надо ответить на следующие вопросы: есть ли такие государства на свете, которые в настоящий момент совершенно не заинтересованы в том, чтобы полностью уничтожить значение Германии в Средней Европе и тем окончательно упрочить безусловную гегемонию Франции в Европе? Необходимо спросить себя: есть ли такие государства, которые, исходя из своих собственных интересов и своих собственных политических традиций, неизбежно должны были бы увидеть в этом угрозу для себя? Мы должны до конца понять следующее: самым смертельным врагом германского народа является и будет являться Франция. Все равно, кто бы ни правил во Франции – Бурбоны или якобинцы, наполеониды или буржуазные демократы, республиканцы-клерикалы или красные большевики – конечной целью французской иностранной политики всегда будет захват Рейна. И всегда Франция, чтобы удержать эту великую реку в своих руках, неизбежно будет стремиться к тому, чтобы Германия представляла собою слабое и раздробленное государство. Англия не желает, чтобы Германия была мировой державой. Франция же не желает, чтобы вообще существовала на свете держава, именуемая Германией. Это все же существенная разница. Ну, а ведь злобой дня для нас сейчас является не борьба за мировую гегемонию. Сейчас мы вынуждены бороться просто за существование нашего отечества, за единство нашей нации и за то, чтобы нашим детям был обеспечен кусок хлеба. И вот, если мы учтем все это и спросим себя, где же те государства, с которыми мы могли бы вступить в союз, то мы должны будем ответить: таких государств только два – Англия и Италия. Англия не хочет такой Франции, чей военный кулак без всяких помех со стороны остальной Европы охранял бы политику, которая раньше или позже придет в столкновение с английскими интересами. Англия ни в коем случае не может хотеть такой Франции, которая, опираясь на несметные угольные и железные богатства в Западной Европе, продолжала бы создавать себе могущественную мировую экономическую позицию, представляющую опасность для Англии. Наконец, Англия не может хотеть такой Франции, которая смогла бы разбить все остальные государства на европейском континенте, что не только могло бы, но неизбежно должно было бы привести к возрождению старых мечтаний Франции о мировом господстве. Англия понимает, что при таких обстоятельствах французский воздушный флот может стать для нее много опаснее, чем в свое время наши цеппелины. Военное превосходство Франции не может не расстраивать нервов мировой великобританской империи. Но и Италия не может хотеть и не хочет, чтобы Франция еще больше укрепляла свое привилегированное положение в Европе. Будущие судьбы Италии неизменно связаны с побережьем Средиземного моря. Италия приняла участие в мировой войне, разумеется, совсем не для того, чтобы добиться расширения Франции. Италию толкало в войну стремление нанести смертельный удар своему адриатическому сопернику. Всякое дальнейшее укрепление Франции на европейском континенте неизбежно будет служить помехой Италии. И этого, разумеется, ни на йоту не может изменить тот факт, что итальянский и французский народы родственны между собою. Ни малейших иллюзий на этот счет быть не может: это обстоятельство ни капельки не устраняет соперничества. Рассуждая совершенно хладнокровно и трезво, мы приходим к выводу, что при нынешней обстановке лишь два государства в первую очередь сами заинтересованы, по крайней мере до известной степени, в том, чтобы не подрывать условий существования немецкой нации. Эти два государства – Англия и Италия. * * * Взвешивая возможности такого союза, мы прежде всего не должны забывать три фактора. Один из этих факторов зависит от нас самих, а два остальных – от других государств. Можно ли вообще вступать в союз с нынешней Германией? Станет ли какая бы то ни было держава вступать в союз (а целью союза всегда может быть лишь проведение определенных наступательных задач) с нашим государством, раз руководители нашего государства в течение ряда лет являют всему миру образцы жалкой неспособности и пацифистской трусости и раз громадная часть нашего народа, ослепленная марксистско-демократическими идеями, предает интересы собственной нации и собственной страны самым вопиющим образом? Станет ли какая бы то ни было держава ценить союз с нашим государством и возложит ли она какие бы то ни было надежды на совместную с нами успешную борьбу, раз она видит, что наше государство не имеет ни мужества ни желания пошевелить даже пальцем для защиты своего собственного существования? Станет ли какая бы то ни была держава, которая в союзе с другим государством ищет не просто сохранения статус-кво, обеспечивающего только дальнейшее гниение на корню (как это было с тройственным союзом), связываться не на жизнь, а на смерть с нашим государством, когда она видит, что мы способны теперь только пресмыкаться и покорно подчиняться любым предъявляемым нам требованиям? Кому нужен союз с таким государством, теряющим последние остатки своего величия? Ведь всем своим поведением мы лишили себя права претендовать на что-либо лучшее! Кому нужен союз с таким правительством, которое уже не пользуется каким бы то ни было уважением со стороны своих собственных граждан? Не может же в самом деле наше правительство претендовать на то, чтобы иностранцы уважали его больше, нежели его собственные граждане! Нет, уважающая себя держава, видящая в союзах с другими государствами нечто большее, чем простой объект интриг предприимчивых парламентариев, не станет вступать в союз с нынешней Германией да и не могла бы этого сделать, если бы и хотела. Нынешняя Германия лишилась тех качеств, которые нужны для того, чтобы быть желанным союзником. Это в последнем счете является главной причиной солидарности, все еще существующей в лагере держав-грабительниц. Сама Германия никогда не оказывает никакого сопротивления. Все «сопротивление» ограничивается только парочкой пламенных «протестов» со стороны наших парламентских избранников. Раз мы сами не боремся за свои интересы, то естественно, что и весь остальной мир не видит никакого основания вступаться за нас. Да и сам всевышний, несмотря на все свое милосердие, принципиально не любит трусливых народов, – вопреки тому, что утверждают наши плаксивые патриотические союзы. При таком положении вещей даже тем государствам, которые непосредственно не заинтересованы в окончательном уничтожении Германии, ничего другого не остается, как принять участие в грабительских походах Франции, хотя бы для того, чтобы Франция не воспользовалась одна всей добычей и не стала благодаря этому еще сильнее. Далее не следует упускать из виду, что странам, воевавшим против нас, далеко не так просто добиться перемены в настроениях широких масс населения, после того как массовая пропаганда в течение долгого промежутка времени била в одну определенную точку. В течение долгих лет народ наш изображали «гуннами», «грабителями», «вандалами» и т. д. После этого нельзя сразу переменить фронт и тут же объявить, что этот исконный враг теперь сразу может стать союзником. Но особенно большое значение имеет третий фактор, который оказывает самое существенное влияние на вопрос о будущих группировках европейских государств и на будущую политику союзов. Собственно британские интересы Англии отнюдь не требуют дальнейшего ослабления и тем более уничтожения Германии, но за то в этом чрезвычайно заинтересован интернациональный еврейский биржевой капитал. Расхождение между официальной или, лучше сказать, традиционной политикой английских государственных деятелей и решающими силами еврейского биржевого капитала явственнее всего обнаруживается именно в вопросах английской иностранной политики. В противовес всем интересам британского государства еврейский финансовый капитал добивается не только полного экономического уничтожения Германии, но и полнейшего политического порабощения ее. Еврейский капитал считает, что полностью подчинить Германию интернациональному контролю, т. е. полностью подчинить германский труд еврейскому мировому капиталу возможно только в том случае, если Германию удастся в политическом отношении большевизировать. Чтобы марксистские банды интернационального еврейского биржевого капитала в состоянии были окончательно сломить спинной хребет германскому национальному государству, им необходима дружественная поддержка извне. Для этого евреям и нужно, чтобы французские армии угрожали Германии, до тех пор пока внутри страны наступит такое разложение, которое позволит большевистским бандам, спущенным интернационально-еврейским биржевым капиталом, окончательно овладеть нашим государством. В наше время евреи больше всех ведут травлю, чтобы Германия была добита до конца. Главными фабрикантами всех нападок на Германию являются евреи. Так было и до войны и во время мировой войны. Еврейская биржевая и марксистская пресса систематически разжигала ненависть против Германии, пока она не добилась того, что одно государство за другим стало отказываться от своей нейтральной позиции и стало примыкать к антигерманской коалиции вопреки интересам своих собственных народов. Чем руководятся при этом евреи, ясно. Посредством большевизации Германии они надеются искоренить основной слой немецкой патриотической интеллигенции и тем создать для себя совершенно неограниченные возможности выжимать из немецкой рабочей силы последние соки. Полностью покорив себе Германию, евреи хотят конечно распространять свою власть и дальше, вплоть до покорения под ноги свои всего мира. Германия, как это не раз бывало и в прежней нашей историй, является той точкой, вокруг которой происходит борьба, решающая судьбы мира. Если наш народ и наше государство действительно станут жертвой этой хищной и кровожадной еврейской тирании, то этот спрут охватит щупальцами всю землю. И наоборот: если Германии удастся избежать этого ига, тогда можно будет считать, что смертельная опасность, угрожающая всему миру и всем народам, сломлена. Что евреи сделают абсолютно все от них зависящее, дабы поддержать прежнюю вражду ряда наций против Германии, а по возможности разжечь эту вражду еще больше, – в этом не может быть никакого сомнения. Однако нет никаких сомнений и в том, что подлинные интересы данных народов лишь в очень небольшой степени совпадают с тем, чего хотят евреи. Как правило, евреи в своей работе отравления сознания народов прибегают к тому оружию, которое больше всего соответствует, умонастроению данного народа и которое, стало быть, обещает максимально возможный успех. У нас в Германии, где расовая чистота населения пострадала особенно сильно, евреи больше всего орудуют при помощи пацифистской идеологии, при помощи ссылок на интересы «мировых» граждан, словом, при помощи интернационалистского круга идей. Во Франции евреи больше всего орудуют при помощи шовинизма, справедливо считая, что здесь именно шовинизм будет иметь наибольший успех. В Англии евреи орудуют, пуская в ход больше всего аргументы, относящиеся к мировому господству – хозяйственному и политическому. Словом, в каждой стране евреи пускают в ход ту аргументацию, которая больше всего соответствует умонастроению данного народа. Только проделав эту предварительную работу и обеспечив себе достаточное политическое и экономическое влияние, евреи отбрасывают в сторону это оружие, снимают маску и начинают уже более откровенно обнаруживать подлинные цели своих стремлений. Тогда евреи начинают уже более интенсивно разрушать одно государство за другим, превращая их в груды развалин, с тем, чтобы на этой груде затем воздвигнуть вечный суверенитет еврейства. В Англии как и в Италии можно и простым невооруженным глазом легко нащупать то расхождение, какое существует между взглядами лучшей части наиболее почтенных государственных деятелей данных стран и стремлениями еврейского мирового биржевого капитала. Только во Франции ныне больше чем когда бы то ни было существует единство во взглядах биржи и еврейского биржевого капитала, с одной стороны, и шовинистически настроенных государственных деятелей французской республики, с другой. Это тождество интересов и настроений представляет громаднейшую опасность для Германии. Именно вследствие этого обстоятельства Франция является самым страшным нашим врагом. С одной стороны, французский народ все больше и больше смешивает свою кровь с кровью негров; а с другой, французский народ все теснее и теснее сближается с евреями на основе общего стремления к подчинению себе всего мира. И все это, вместе взятое, превращает Францию в самую большую угрозу для дальнейшего существования белой расы в Европе. Стремление французов привезти негров на Рейн в сердце Европы и тем отравить нашу кровь является выражением садистской, прямо противоестественной мести, которой пылает к нашему народу этот наш исконный враг, полный шовинистских чувств; но и хладнокровно мстительные евреи стремятся к тому же. Им тоже хочется начать свою работу отравления крови белой расы как раз в центре европейского континента. Отсюда они надеются нанести нашей более высокой расе самый верный удар, подорвав основы ее господствующего положения. То, чем Франция, побуждаемая единственно чувством мести и планомерно руководимая евреями, занимается теперь в Европе, есть преступление против всего белого человечества на земле. Придет момент и целые поколения будут за это проклинать Францию и мстить ей за то, что, совершая преступление против расы, она совершает первородный грех против всего человечества. Мы, немцы, для себя должны сделать из французской опасности только один вывод: мы обязаны отодвинуть на задний план все моменты чувства и, не колеблясь, подать руку тем, для кого диктаторские стремления французов представляют такую же опасность как и для нас. На целый период времени для Германии возможны только два союзника в Европе: Англия и Италия. * * * Кто возьмет на себя труд произвести ретроспективный обзор всей внешней политики Германии за послереволюционный период, тот при виде совершенно невероятной слабости наших правительств должен схватиться за голову и либо впасть в полное отчаяние, либо преисполниться пламенным возмущением и начать борьбу против этих так называемых правительств. Сказать, что этим правительствам не хватает достаточного понимания, было бы слишком слабо, ибо умственные циклопы наших ноябрьских партий ухитрились избрать такую политику, которая ни одному человеку с нормальными мозгами, казалось бы, и в голову не могла придти: они стали льстить Франции, ища ее благоволения. Да, да, не больше и не меньше! В течение целого ряда лет наши правительства с трогательной наивностью неисправимых фантастов делают целый ряд повторных попыток подружиться с Францией, Они ходили на задних лапках перед ней, крича на всех перекрестках о том, что мы полны уважения к «великой нации», и всякое ловкое жульничество французских палачей неизменно пытались изображать, как предвестник явного поворота в нашу пользу. Действительные импресарио нашей политики конечно сами никогда не верили в эту нелепость, они смотрели на политику подлаживания к Франции исключительно под одним углом зрения: для них это был лучший способ саботажа всяких попыток наладить союз между Германией и другими странами – такой союз, который мог бы иметь действительно практическое значение. Эти господа превосходно отдавали себе отчет в том, каковы подлинные измерения Франции и тех, кто стоит за ней. Они притворялись, будто верят в возможность союза Германии с Францией, вполне отдавая себе отчет в том, что если бы народ наш перестал верить в эту химеру, то он вероятно стал бы искать иных путей. Даже для нас, национал-социалистов, сейчас представляет еще известную трудность убедить наших собственных сторонников, что Англия в будущем может быть нашей союзницей. Наша еврейская пресса очень хорошо умела и умеет концентрировать всю ненависть на Англии. А многие добрые, но наивные немцы поддаются на эту еврейскую удочку и начинают направо и налево болтать о том, что не сегодня – завтра Германия «возродит» свою морскую мощь, начинают выносить протесты против того, что нас лишили колоний, и грозятся не сегодня – завтра вернуть себе эти колонии и т.п. А негодяям евреям только этого и нужно; они тщательно собирают весь этот материал и посылают его своим сородичам в Англию для их пропагандистских надобностей. Казалось бы, даже самым неискушенным в политике немцам нетрудно понять, что сейчас у нас на очереди вовсе не борьба за укрепление «морской мощи» Германии. Ставить себе такие цели, не укрепив предварительно наших позиций в Европе, было нелепостью уже до войны, а в нынешней обстановке такая глупость равносильна преступлению. Можно поистине придти в отчаяние, когда наблюдаешь, как еврейским интриганам легко удается занять добрых немцев десятистепенными вопросами и пустыми демонстрациями, в то время как Франция систематически рвет на части наш народ и планомерно душит нашу независимость. Я должен остановиться здесь еще на одной излюбленной евреями теме, которую они использовали в течение последних лет с особенной ловкостью. Я говорю о южном Тироле. Да, южный Тироль! Я должен остановиться здесь хотя бы вкратце на этом вопросе, чтобы посчитаться с теми лжецами и негодяями, которые рассчитывают только на забывчивость и глупость широких слоев нашего народа. Эти негодяи смеют изображать дело так, будто они действительно полны чувства национального возмущения. Но ведь мы прежде всего знаем, что парламентским обманщикам понятие о национальном чувстве столь же свойственно, как сороке понятие о собственности.
Я хочу подчеркнуть, что в тот период, когда действительно решались судьбы южного Тироля – т.е. в период от августа 1914 до ноября 1918 г. – я лично находился там, где действительно можно было помочь благоприятному разрешению для нас этого вопроса, т. е. на фронте. Я все эти годы сражался бок о бок со всеми честными бойцами нации за то, чтобы мы не потеряли южного Тироля и чтобы эта немецкая территория как и все другие немецкие территории принадлежала никому другому как нашему отечеству. А вот парламентские фокусники, вся эта политиканствующая партийная сволочь конечно и не подумала тогда пойти на фронт. Напротив, пока мы сражались на фронтах, будучи уверены, что мы добьемся благоприятного разрешения вопроса о южном Тироле, эти господа в поте лица своего работали против нации, изо всех сил точили нож и в конце концов всадили его в спину нашей армии. Кто же не понимает, что удержать южный Тироль в немецких руках можно было не лживыми спичами ловких парламентариев на венской Площади ратуши или перед мюнхенской Аллеей полководцев, а только мечом, только борьбой железных батальонов на фронте? Южный Тироль предали те, кто развалил фронт и кто тем самым предал еще ряд других немецких территорий. А кто теперь изображает дело так, будто южнотирольскую проблему можно разрешить при помощи протестов, заявлений, глупеньких демонстраций и т.п., тот либо негодяй, либо немецкий филистер. Ведь ясно как божий день, что вновь вернуть отторгнутые от нас территории можно только силой оружия, а никак не торжественными призывами к милости божией или апелляциями к Лиге наций. И вот я прямо ставлю вопрос: кто же способен и кто готов действительно вооруженной рукой бороться за возвращение этих отторгнутых территорий? Что до меня лично, то смею уверить, что у меня все же хватило бы мужества стать во главе батальона, даже если бы он состоял только из парламентских болтунов и других партийных руководителей и надворных советников. Пусть они образуют такой штурмовой батальон, и мы пойдем вместе отвоевывать южный Тироль. Черт побери, хотел бы я все-таки посмотреть, как реагировала бы эта братия, если бы в момент, когда они выносят «пламенный» протест, над их головами разорвалось бы несколько шрапнелей. Я думаю, картина немногим отличалась бы от той, когда в курятник внезапно вламывается лиса. Вся эта почтенная братия, вероятно, бежала бы, подобрав фалды, в таком же стройном порядке, как куры, преследуемые лисой. Но самое низкое во всем этом то, что господа эти сами совершенно не верят, чтобы на их путях можно было бы чего-нибудь достигнуть. Они сами превосходно отдают себе отчет в том, что вся их шумная возня абсолютно никакого значения не имеет. Но почему не пошуметь? Конечно болтать об освобождении южного Тироля в нынешней обстановке куда легче, чем в свое время было бороться за его сохранение в немецких руках. Каждый делает то, что ему свойственно. Мы в свое время проливали кровь за южный Тироль, а эти господа ныне только точат свои клювы. Особенно забавно видеть, какой важный вид принимают теперь венские легитимисты, притворяясь, будто они ведут невесть какую тяжелую борьбу за возвращение южного Тироля. Ни дать ни взять индюки! Семь лет тому назад высокая династия, которой поклонялись эти господа, не задумываясь, совершила предательство и преступление, помогая антигерманской коалиции проглотить также южный Тироль. Тогда эти круги всеми силами поддерживали политику своей предательской династии и плевать хотели на южный Тироль, как и на многое другое. Ну, а теперь отчего же не поболтать о борьбе за отторгнутые территории, – ведь это же борьба только «духовными средствами»! Почему и не вынести дюжину – другую «протестов», почему и не сделать вида, что ты «до глубины души» возмущен несправедливостью. Ведь тут никакого риска нет. Максимум только охрипнешь на время или перепачкаешь себе пальцы, когда мажешь статейку для газеты. Ведь это не то, что во время занятия Рурского бассейна организовывать, допустим, взрыв мостов. Если вдуматься в дело, то конечно совсем нетрудно понять, почему определенные круги в течение последних лет пытались перенести центр тяжести немецко-итальянских взаимоотношений в плоскость проблемы южного Тироля. Евреи и габсбургские легитимисты крайне заинтересованы в том, чтобы помешать такой иностранной политике Германии, которая в один прекрасный день может привести к возрождению свободного немецкого отечества. Весь шум по поводу южного Тироля поднят не из любви к этому последнему – ибо шум этот не помогает южному Тиролю, а только вредит ему – а исключительно из боязни, как бы дело не дошло до соглашения и дружбы между Германией и Италией. Ну, а лживости и хладнокровия у этих господ хватит, и они вопреки всякой очевидности самым наглым образом начинают доказывать, будто южный Тироль «предали» именно мы. Давайте же скажем этим господам прямо в лицо. Южный Тироль предали те немцы, кто, будучи здоров в течение 1914-1918 гг., находился не на фронтах и не отдал тем самым всех своих сил делу защиты отечества. Заметьте себе это, во-первых. Южный Тироль предали те, кто в течение этих лет не считал своим долгом отдать все свои силы на то, чтобы укрепить государство как целое, укрепить волю народа для доведения войны до конца, чего бы это не стоило. Заметьте себе это, во-вторых. Южный Тироль предали те, кто помогал революции – прямо или косвенно, обнаруживая трусливую терпимость к ней, – и тем самым выбил из рук наших единственное орудие, которое способно было спасти южный Тироль. Заметьте себе это, в-третьих.
Южный Тироль предали те, чьи партии и сторонники дали свои подписи под позорными «мирными» договорами Версаля и Сен-Жермена. Заметьте себе это, в-четвертых. Да, господа храбрые организаторы пламенных протестов, именно так, а не иначе обстоит дело! Я лично ныне руковожусь только той трезвой мыслью, что отторгнутые провинции не вернешь при помощи красноречия парламентских болтунов, а вернуть их можно только при помощи хорошо отточенного меча, т, с. при помощи кровавой войны. Я лично совершенно не считаю нужным скрывать, что теперь, когда жребий уже брошен, я не считаю возможным вернуть южный Тироль при помощи войны. Более того. Я лично высказался бы против такой войны, ибо я уверен, что из-за одного этого вопроса в германском народе не удастся вызвать того пламенного национального подъема, без которого ни о какой победе не может быть и речи. Я лично считал и считаю, что если уж придется проливать кровь, то было бы преступлением делать это во имя 200 тысяч немцев, когда тут же рядом под чужеземным игом страдают 7 миллионов немцев, а африканские орды негритянских племен невозбранно отравляют кровь немецкого народа. Если немецкая нация хочет покончить с грозящей ей опасностью истребления в Европе, она не должна впадать в ошибки предвоенной эпохи и наживать себе врагов направо и налево. Нет, она должна отдать себе ясный отчет, какой же из противников является самым опасным, и затем концентрировать все свои силы, чтобы ударить по этому противнику. Будущие поколения нашего народа не осудят нас, если достигнуть этой победы мы сможем только ценой известных жертв в других пунктах. Чем более блестящи будут достигнутые нами успехи, тем больше будущие поколения поймут и оценят наш подвиг и отдадут себе отчет в том, что мы действовали так, а не иначе только под влиянием тяжелой нужды и после глубокого раздумья. Мы не имеем права забывать и никогда не забудем того основного тезиса, что для отвоевания отторгнутых областей надо прежде всего отвоевать политическую независимость нашей метрополии и вернуть былую силу нашему государству в тех его размерах, в каких оно сохранилось сейчас. Чтобы добиться прежде всего этих целей, нужна умная политика союзов; в этом первая задача действительно сильного правительства, желающего спасти Германию. Мы, национал-социалисты, ни в коем случае не пойдем по стопам наших крикливых «патриотов», которыми на деле руководят евреи. Горе нашему движению, если бы вместо подготовки действительно решающей вооруженной борьбы оно стало упражняться в словесных протестах! Своим крушением Германия обязана также фантастическому представлению о священном союзе с государственным трупом габсбургской монархии. Фантазии и сантименты в подходе к внешнеполитическим возможностям нынешнего дня являются лучшим средством, чтобы помешать Германии возродиться когда бы то ни было. * * * Остановимся еще совсем коротко на тех возражениях, которые могут быть сделаны в связи с тремя поставленными мною вопросами. Во-первых, пойдет ли вообще какое бы то ни было государство на соглашение с нынешней Германией при ее современной очевидной для всех слабости; во-вторых, способны ли враждовавшие с нами до сих пор нации перестроить свои собственные ряды в этом направлении и в-третьих, не пересилят ли еврейские влияния добрую волю и понимание государственных деятелей соответственных стран и не сумеют ли таким образом евреи расстроить все наши планы, не допустив их реализации. На первый вопрос я наполовину уже ответил. Само собою понятно, что с нынешней Германией в таком виде, как она есть, никто в союз вступать не станет. Ни одно из государств не решится связать свою судьбу с таким государством, правительства которого делают все возможное, чтобы уничтожить какое бы то ни было доверие к нему. Но если многие наши соплеменники пытаются оправдать поведение наших правительств тем, что и сам народ наш настроен теперь плохо, и если в этом хотят видеть извинение для наших государственных деятелей, то против этого необходимо протестовать самым резким образом. Совершенно несомненно, конечно, что поведение нашего народа в течение последних шести лет было крайне бесхарактерно – что очень печально. То безразличие, с которым народ наш относится ныне к самым важным вопросам, ложится прямо камнем на сердце. Проявляемая народом трусость иногда прямо вопиет к небу. И все-таки мы не должны забывать, что всего еще несколько лет тому назад этот самый народ являл всему миру примеры изумительных человеческих добродетелей. Начиная с августа 1914 г., и до самого конца великой борьбы народов ни один другой народ не показал таких чудес мужества, стойкости и терпения, как наш ныне столь опустившийся немецкий народ. Никто не посмеет, я думаю, утверждать, что позорное положение, переживаемое нами ныне, вообще заложено в характере нашей нации. Нет, все то, что мы вынуждены переносить теперь, есть только результат безумного преступления, совершенного 9 ноября 1918 г. Зло неизбежно порождает новое зло. Это утверждение поэта самым наглядным образом оправдывается событиями последних лет. Однако и в наше время не исчезли еще окончательно основные положительные черты характера нашего народа. Эти силы находятся только в дремлющем состоянии, их нужно пробудить. Уже сейчас отдельные молнии прорезают темные тучи, и перед нами нередко вспыхивают огоньки таких подвигов, которые впоследствии будут рассматриваться всей Германией как предвестники начавшегося выздоровления. Уже не раз видели мы в последнее время примеры того, как тысячи и тысячи молодых немцев опять собираются в ряды и твердо заявляют о своей готовности умереть за дорогое отечество, как это делала наша молодежь в 1914 г. Уже опять миллионы немцев со всем старанием и прилежанием занялись своим творческим трудом, как будто разрушений революции никогда и не было. Кузнец по-прежнему стоит за наковальней, крестьянин идет за сохой, а ученый работает в своем кабинете, и каждый целиком отдается своему делу, каждый добросовестно выполняет свою обязанность. По поводу притеснений со стороны наших врагов рядовой немец теперь уже не смеется и не ищет оправдания противнику. Нет, эти притеснения вызывают уже горечь и гнев. Без сомнения перемены в настроениях произошли большие. Если все это не привело еще к полному возрождению инстинкта самосохранения нашего народа и не создало еще настоящего стремления вернуть Германии ее былую мощь, то вину за это несут наши правители, которые не столько посланы нам небом, сколько сами захватили власть и пользуются ею с 1918 г. на погибель нашего народа. Да, людей, которые жалуются ныне на нашу нацию, необходимо прежде всего спросить: а что сделали вы, чтобы улучшить дело, чтобы вытравить эти слабости? Если наш народ оказывает недостаточную поддержку мероприятиям наших правительств (а мы-то знаем, что серьезных мероприятий со стороны последних, пожалуй, и не было), то можно ли все это поставить в счет нашему народу? Не объясняется ли это, напротив, в большей мере тем, что сами правительства не умеют выполнять своего элементарного долга? Мы спрашиваем: что сделали наши правительства, чтобы опять заразить наш народ духом гордого самоутверждения, мужественного упрямства и гневной ненависти? Когда в 1919 г. немецкому народу навязали грабительский мирный договор, можно было надеяться, что именно этот рабский договор вырвет из груди всей немецкой нации один сплошной крик протеста и требования свободы. Нередко в истории бывало так, что мирные договоры, как удары бича обрушивавшиеся на плечи побежденного народа, служили сигналом к началу подъема. Как много мы могли бы в этом отношении сделать из Версальского грабительского договора! Разве достойное своего звания немецкое правительство не сумело бы из этого неслыханно позорного бесконечно вымогательского договора сделать орудие борьбы против врага и довести национальные страсти до точки кипения? Разве не сумела бы подлинно гениальная пропаганда использовать садистскую жесткость этого договора, чтобы вывести собственный народ из равнодушия, вызвать в народе возмущение, а затем перевести это всеобщее возмущение в настоящее бешенство против грабителей?
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 45 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |