причины. Они могут классифицироваться (как в схоластике): есть материальная
причина, формальная и т.д. Но вот что важно: вдруг откуда-то появляется
король и его воля, как действующая причина закона. Ибо действующей причиной
называется (напоминаю) некое непрерывное творение. Или то усилие,
посредством которого возобновляется и живет закон, и это усилие отлично от
содержания самого закона.
В данном случае закон - очень удобный пример. Всякий закон предполагает,
что есть энное число юридически грамотных и граждански развитых людей,
которые понимают смысл закона и своей жизнью, своими требованиями и
ожиданиями возобновляют его к жизни. Без этих субъектов, т.е. без их
действующей причины, закон умирал бы, не было бы закона; в нашей стране мы
легко можем убедиться в этом. У нас есть и могут быть только те законы,
которые живы нашим пониманием, а если у нас нет ожидания и понимания
законов, то нет и не будет гражданского общества. Следовательно, гражданское
общество возможно лишь там, где есть causa efficiens. Иногда это может быть
король, как в случае декартовского примера, где выбор короля символизирует
актуально действующую причину. Не содержание закона, не причину того, почему
закон именно таков, а причину, которая вызвала этот закон. Какая-то
необходимость вызвала его для регулирования отношений между людьми. Но,
повторяю, когда закон есть, то должна быть causa efficiens, отличная, если
угодно, от самого причинного содержания закона. Это как бы дополнительная
причина, без которой причинных или причинно вызванных предметов не было бы.
Конечно, для того чтобы появился закон, нужны какие-то причины, например
чтобы у нас была хоть какая-то демократическая институция. Ее можно ввести
законом, но у нее не будет causa efficiens. То есть чего не будет? Нас не
будет. А если не будет нас, символизированных "волей короля", а воля может
быть только живой, мертвой воли не бывает, тогда у закона нет волны усилия,
как я говорил в прошлый раз, на вершине которой закон держался бы и создавал
у нас иллюзию пребывания самого по себе. Следовательно, действующая причина,
конечно, обладает признаком актуальности; это то, что каждый раз актуально.
Термин "конечность" к актуальности уже не применим. Это актуальная
бесконечность. Обращусь к помощи Декарта, чтобы замкнуть те нити
рассуждения, которые я ввел.
Итак, приведя пример морального, а не физического объекта, хотя
рассуждение шло именно о физическом мире, Декарт извиняется и говорит обычно
считают, что causa efficiens отличается от своих проявлений, эффектов или,
как он выражается, предшествует им во времени. (То есть causa efficiens
отличается от своего действия.) А на самом деле она есть и вводится как
особое представление, поскольку имеется в виду, что причина-то причиной, но
она не отличается от своего эффекта. Эффект действия causa efficiens в
случае закона - закон, но воля короля не есть закон. Воля короля - causa
efficiens закона. Однако необходима и наша воля, чтобы был закон. А для
этого нужно очень хотеть, чтобы он был, понимать его и, более того, быть
способным жить в законе. А это очень трудно. Мы до сих пор еще не научились
жить сложной общественной жизнью, мы ее максимально и постоянно упрощаем,
полагаясь на некую воображаемую общину с ее связями, блатом, иерархией и
т.д. Почему? Не научились?! По одной простой причине. Нет мускулов - это
мускульные явления, мускулы культуры. Нет causa efficiens - действующей
причины. Значит, действующая причина, отличающаяся от своего эффекта, отнюдь
не простой вопрос. Именно она - основа существования закона, выбора формулы,
узнавания Иванова, видения линий и т.д.
А если действующая причина отлична от эффекта и предшествует ему во
времени? Тогда наше понимание ограничено и, согласно Декарту, мы не могли бы
этой причиной пользоваться, пользоваться этим понятием. Ведь я сказал, что
закона без нас нет. Воля короля есть закон, она не может самой себе
предшествовать во времени. Декарт говорит: естественным является вовсе не
требовать от нас, чтобы действующая причина предшествовала своему эффекту
(или действию), как и нет причин для того, чтобы вводить особый термин causa
efficiens, если бы не применение его к тому моменту, когда causa efficiens
производит свой эффект и учитывая, что она, разумеется, не существует перед
своим эффектом.
Помните, я говорил вам: в каком-то смысле Бог - самоосновная причина нас
самих и не предшествует нам во времени. Хотя обычно мы говорим: я создан
Богом. И Декарт говорил: меня, Декарта, создал Бог. Он не говорил, что Бог
создал людей. Следовательно, существование Бога, или акт творения, есть лишь
совокупность всех подобных утверждений, которые выполняются каждым в
отдельности, указывая на единство своего происхождения. И это не
предшествует нам во времени. Нет такого предмета, о котором, повинуясь
терминам наглядного языка с его временными наклонениями и законами, я мог бы
сказать: если что-то рождается, то рождающее предшествует рождаемому. Нет,
говорил Декарт, не пытайтесь себе это представить, поскольку в этом случае
действует воображение, или, как мы сказали бы сегодня, мания наглядности,
желание наглядно представить себе то, что наглядно представить нельзя и не
надо пытаться. Большинство ошибок, например, в физике (это цитата из
Декарта) появляется в силу внесения привычек воображения в физическое
рассуждение. Но если в физическое, то тем более - в философское.
Итак, Декарт считает (я скажу сейчас ересь совершенно явную, поскольку
известно, что у него есть доказательство бытия Бога), что о Боге нельзя
сказать, что он существует. И это есть умозрительная тайна всей философии
Декарта. Можно сказать, что Бог породил меня или что он бесконечен, всемогущ
и т.д., но нельзя сказать, что он есть. По законам нашего языка, по законам
того, что мы называем существованием, к чему применяем слово "есть", по этим
законам мы не можем утверждать, что Бог есть. Поскольку это утверждение мы
относили бы к отдельно выделенному предмету, который существовал бы еще раз.
То есть, пытаясь понять основы своего бытия, мы ввели термин "бог" как
составляющий элемент в ткани этого бытия и нашего опыта и не можем снова
возвращаться. Декарт - маньяк необратимости. Раз пошли, то назад вернуться
не можем. В том числе и в мысли. Не можем теперь делать вид, что ничего не
произошло, потому что один раз Бог у нас появился в ткани опыта и
существования и удвоить его (а мы удвоили бы его, сказав, что он есть) мы не
имеем права, не должны. Фактически термин "существование" не применим к
нему, а что применимо? Например, он мой отец, - сказав, что существует такой
предмет. Дальше, уже в истории философии Кант даст совершенно особый оборот
именно этому ходу мысли, у него идея Бога вообще превратится в регулятивный
идеал разума.
Тем самым Бога нет перед своим эффектом. В данном случае Бог, как causa
efficiens, есть causa efficiens себя, т.е. меня, как мыслящего о Нем. Бог,
сохраняя меня, поддерживает свое существование. Помните, - непрерывное
творение. Воссоздавая нас в каждый момент и непрерывно, Он и себя
поддерживает. И существование Его именно таково, а не в качестве отдельного
предмета. Но если это так, то, следовательно, я не могу не знать Бога, когда
думаю о Нем. (Снова тот же выбор временных оборотов у Декарта.) Когда
подумаю, то знаю не в смысле результата думания, а в момент, когда подумаю.
Я знаю все, что нужно знать, и это знание достоверно в смысле полного
предмета, растянутого в интервале настоящего. И в то же время - это извечно.
В момент, когда я думаю, я не могу не знать, и это в вечности. То есть наша
попытка выделить в жизни какую-то смену состояний или какую-то
последовательность не будет характеристикой знания, ибо в этом случае будет
реализована полнота бытия, которого не может быть ни половина, ни треть. Или
есть, или нет. Но, говорит Декарт, допустим, мы это поняли, и тем не менее
естественный свет диктует нам, что о всякой вещи можно продолжать задавать
вопросы. Какова ее причина? Почему она существует? Или, если мы решаем, что
не нужно искать действующую причину, то вполне правомерен вопрос: почему
этого не нужно делать, почему не нужно искать causa efficiens. Таким
образом, согласно Декарту, если бы я считал, что ничто не может быть по
отношению к самому себе тем, чем действующая причина является по отношению к
самому действию или следствию, то все равно из этого не следует, что
существует некая первопричина. Потому что если бы я назвал ее так, то в свою
очередь должен был бы искать ее причину (ибо нам свойственно искать причины)
и ушел бы в дурную бесконечность.
E oai ia iaiaa y aie?ai i?eciaouny, aiai?eo ii,?oi nouanoaoao eaeay-oi
aauu, eioi?ay eiaao iiuu oaeo? aieuoo? e oaeo? iaen?a?iaaio?,?oi iia
ieeiaaa ia io?aaaony ie a eaeie iiiiue ecaia,?oiau nouanoaiaaou. E oaeie
iiuu? iu ia iaeaaaai. Ec?aai neaaoao,?oi anee y nicaa?nu ea?aue?ac caiiai
ii eaeie-oi i?e?eia, o.a. aey iiaai nio?aiaiey io?iu eaeea-oi aiiieieoaeuiua
iniiaaiey, aiiieieoaeuiay i?e?eia, oi ie?aai no?aoiiai iao a oii,?oiau
iacaaou yoo i?e?eio aaenoao?uae, iineieueo nai y ia iiao auou i?e?eiie iiaai
nouanoaiaaiey. Neaaiaaoaeuii, caanu eae au niaa??eony iooaiie oiai,?oi naie
ii naaa iiiyoea noanoaioee e iiiyoea oai?aiey aua ia niaa??ao i?eciaea
aeaiey, eee nio?aiaiey. Yoi oio iiai?io a iuoeaiee Aaea?oa, ia eioi?ii
ce?aaony ana aai?anno?aaiea. E aieaa oiai, Aaea?o neacae neaao?uo?,
iniaaiii iiiyoio? a XX aaea, o?aco,?oi yoa i?iaeaia aeaiey aiaa?e?oao eee
noaaeo ia ea?oo oaeoe?anee an? oeceeo. Ni?ineoa oeceeia, e iie aai
nea?oo,?oi naiie aieuoie i?iaeaiie, ia eia?uae iiea ioaaoa, yaeyaony
naaiaiy oaeinoaaiiia naienoai eiaeaeaoaeuiuo eiioeao?aoee aoiiia
nio?aiyouny. E yoi eo naienoai nio?aiaiey eee aeaiey, onoie?eainoe (io
eioi?ie caaeneo any oeceea) ia auoaeaao ec caeiiia, eioi?ua oi?ioee?o?ony
ioiineoaeuii yoeo eiioeao?aoee. E oi?a naiia ioiineony, anoanoaaiii, e
oaeei aauai, eae enoeia, e?anioa eee aia?i. Eo onoie?eainou oae?a ia
niaa??eony a eo niaa??aiee, a o?aaoao eaeiai-oi aiiieieoaeuiiai i?eioeia eee
oneiaey. A nouiinoe, oaeie i?eioei iu o?a eiaai - yoi aaea?oianeee i?eioei
eiaeaeaoaoee, eee aiii?aaaeaiiia anaai, eae?aaeuiiai niauoey.
Aiii?aaaeaiiinou, eee i?eioei eiaeaeaoaoee, yaeyaony iaeei ia?aineioacii
niciaoaeuiie?ecie. Yoi e anou iaoaoece?aneia aiinoa?ei?e. Iai?eia?, a
oeceea Aaea?oa, oai, aaa ii aaiaeo caeii nio?aiaiey eiee?anoaa aae?aiey
(iaaa?ii,?oi naia oi?ioee?iaea yoiai caeiia auea o iaai ia nianai oi?iie,
aa?ai nai aai eioaeeaeooaeuiue aaia?o, eioi?ue e naaiaiy inoaaony
eioaeeaeooaeuiui ainoe?aieai), ii iinoiyiii o?eouaaao neaao?uaa
ianoiyoaeunoai,?oi ec iiiyoee nei?inoe e iai?aaeaiey aae?aiey?anoeo
(ei?ioneoe) ia auoaeaao eo nio?aiaiea, a oii?enea e nio?aiaiea eiee?anoaa
aae?aiey. Iii ia niaa??eony a yoeo iiiyoeyo. Oi anou caeii nio?aiaiey,
aoao?e eaeei-oi no?aiiui ai?ei?e - iaiauaieai naiiai aunieiai o?iaiy, ia
yaeyaony iaiauaieai, iieo?aiiui eiaoeoeaiui iooai, e ninoaaeyao eae au
iniiao aai oeceee, aa no?oeoo?o. Niaeanii Aaea?oo, iiaiaiua caeiiu
nio?aiaiey noou neioaoe?aneea no?aaiey. Caanu eae au a ca?iauoa iiyaeyaony
aoaouay i?iaeaia neioaoe?aneiai ai?ei?e, ii iiea y oi?o ecaa?aou yoiai
neiaa, a aiai?? i iaoaoece?aneii aiinoa?ei?e. Nio?aiaiea ia niaa??eony a
ea?anoaa i?eciaea a iiiyoee nei?inoe. Anee nio?aieeinu - a nio?aieeinu
eiaiii iai?a?uaiui oai?aieai, - oi yoi yiie?e?aneee oaeo, aeo niaa?oeaoaainy
a ie?a aaenoaey. Ie? ii?aaaeeeny eiaiii yoei, a ia eiui ia?acii. A oi,?oi
iioii yoi aunooiaao ii ioiioaie? ei anaio inoaeuiiio a ea?anoaa ai?ei?iie
no?oeoo?u, - o?a a?oaie aii?in. Eai ai?ei?iay no?oeoo?a o?a niaa??eo a naaa
niaa?oeaoeeny ia?aineioac. Ii niaa?oaaony ioiineoaeuii oie i?iaeaiu, eioi?ay
yaeyaony aey ian iniiaiie, a eiaiii - i?iaeaiu "y". Nae?an y iiea?o, eae a
aaenoaeoaeuiinoe, ia eaeii n?aca aano?aeoee eee ia eaeii aeoea aae?aiey
iunee Aaea?o aaiaeo eiaeoaeuiue aiia?ao aiaeeca.
Метафизики в конце причин ставят первопричину, относительно которой
почему-то запрещают задавать вопрос: а где причина этой первопричины? Для
них - это привилегированный объект. Но, как вы понимаете, для Декарта, а
затем и для Канта не существовало таких метафизических первообъектов. Ибо
нет причин, считали они, прерывать это движение, хотя оно и уводит в дурную
бесконечность. Вот почему я предпочел, говорил Декарт, основывать свое
рассуждение на существовании меня самого, считая одновременно, что не может
быть никакого сомнения в существовании внешних вещей - это школьное
упражнение в философии. На самом деле нужно сомневаться во всем чужом и
готовом. Лишь принимая во внимание этот контекст, можно понять, что никакого
отношения к субъективизму, т.е. к привилегированию своего внутреннего
психологического мира, его философия не имеет. Вместо того чтобы рассуждать
о мире, я предпочел выбрать себя, говорит Декарт, поскольку я не завишу ни
от какой последовательности причин. Хотя если бы я выбрал себя в обычном
психологическом, эмпирическом смысле этого слова, то выбрал бы существо с
телом и душой, которое само занимает место в бесконечном причинном ряду.
Следовательно, существование меня самого, не зависящего от смены причин,
и есть суть декартовского акта когито; выпадение из бесконечной цепи
обоснований и обращение к осознанию себя как несомненной очевидности.
Задаваясь вопросом о самом себе (помните, я говорил, что весь мир опишет
тот, кто сумеет себя расспросить до конца, а это трудно, почти что
невозможно), Декарт не столько искал ту причину, которой он когда-то был
произведен, сколько причину, которая "сейчас меня сохраняет", - как видите,
все термины и слова в настоящем времени, - чтобы тем самым освободиться от
всякой последовательности и смены причин. То есть акт копило есть прежде
всего некое выпадение, или другой срез абстракции, полный поворот глаз.
Некий акт видения себя, опирающегося на сознание того, что сейчас меня
поддерживает, что сейчас является основой моего существования. Именно это
позволило Декарту сделать другой разрез всей пирамиды, имеющей в основании
не некое первобытие, первопричину, первосущество, сущность или субстанцию.
РАЗМЫШЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Давайте расслабимся немного, потому что появилось какое-то напряжение, у
меня во всяком случае, а это не по-декартовски. Декарт считал, что излишне
напряженная волна усилия в случае стремления к истине затемняет и искажает
искомую истину. С чем большей силой мы к ней стремимся, тем дальше от нее
удаляемся. Поэтому давайте немного расслабимся и начнем с вещей более
легких.
Очевидно, вы с некоторым недоумением слушаете то, что я говорю, поскольку
говоримое явно противоречит существующему, унаследованному нами образу
Декарта. И возможно, думаете, что я пользуюсь Декартом просто как поводом,
чтобы высказать свои собственные соображения. Но это не так. Все, что я
говорю, по мере моих сил, конечно, соответствует Декарту, когда смотришь на
него, стряхнув академическую пыль. Хотя, с другой стороны, в том, что я
говорю, можно обнаружить и то, что есть у других философов и что также может
казаться вольными домыслами. Но дело в том, что иначе и не может быть,
согласно просто закону мышления. Есть закон мышления о философских текстах -
его можно выразить примерно так: мы способны понять то, что написано в
философском тексте, лишь в том случае, если сумеем воспроизвести сказанное в
нем (не слова, а сказанное в нем) как возможность нашего собственного
мышления - в том смысле, что и мы можем это помыслить. Например, если не
думая, механически, мы повторим вслед за Декартом, что идеи врождены нам, то
это будет, я считаю, явным оскорблением для нашего человеческого
достоинства. Ибо не может быть, чтобы мы на самом деле так думали.
А если мы воспроизведем нечто сказанное или написанное так, что при этом
действительно сможем это помыслить, то окажется, что в помысленном когда-то,
если мы это воспроизвели сейчас и действительно мыслим, фактически
содержится все. Повторяю, если мы действительно помыслили какую-то мысль,
например Декарта, то окажется, что это мысль и Сократа, и Платона, и
Витгенштейна, и Гуссерля. То есть закон состоит в том, что если кто-то
когда-то выполнил акт философского мышления, то в нем есть все, что вообще
бывает в философском мышлении. В этом смысле в философии нет ничего нового,
никаких изобретений. Ибо мы можем или мыслить, или не мыслить, но если
мыслим, то мыслим то, что уже помыслено. И поэтому Декарт будет похож на
Канта, Кант будет похож на Сократа и т.д.
Вспомним, в частности, что говорил Декарт о многоугольниках. Конечно,
нельзя увидеть все стороны тысячеугольника. Точно так же, как, вглядываясь в
треугольник, мы можем не знать все его свойства и теоремы, которые можно
доказать относительно этих свойств. И тем не менее мы знаем практически о
треугольнике все и полностью понимаем тысячеугольник, хотя реально даже
трудно себе представить все его стороны. Следовательно, когда я говорю, что
"есть все", то наличие этого всего я беру именно в этом смысле. Наше
понимание треугольника или тысячеугольника не увеличится оттого, что я
докажу новые теоремы, о которых ничего не знал, когда впервые увидел и понял
треугольник. И то же самое относится к философии Декарта. Повторяю, когда
акт философского мышления выполнен, то в нем есть все и не может быть речи о
каких-то заимствованиях или плагиате.
Приведу еще пример, чтобы одновременно пояснить ту кажущуюся
произвольность, к которой я прибегаю, когда обращаюсь к совершенно, казалось
бы, инородному для философии материалу. Значит, я сказал в прошлый раз, что
если в какой-то момент настоящего времени я действительно подумал мыслимое,
то я не могу не знать, что оно истинно - в момент, когда мыслю. Когда
подумаю, не могу не знать, что это именно так. То есть нельзя даже понять
свое состояние, не приняв за истинное то положение дел, к которому оно
относится. Но ведь это онтологическое уравнение мысли можно перевернуть и
выявить в нем другое, не сразу заметное, содержание: если я не могу не знать
что-то по истине в момент, когда подумаю во всей полноте внимания (или
актуализации), то это означает, что я в принципе не могу узнать что-то, если
уже не знаю. Отсюда и декартовское путешествие, в отстранении от мира, в
бесконечность и одновременно внутрь своего "я". А теперь пример (очевидно,
вы уже заметили, что нередко я обращаюсь за примерами в том числе и к тексту
Библии). Так вот, пример следующий.
В одном из Евангелий Христос говорит: ко Мне никто не придет, кто уже не
увидел бы Света. Здесь простая тавтология: не узнает тот, кто не знает. Если
говорю, то нет никакой опасности, что я кого-нибудь совращу или окажусь
непонятым. Потому что тот, кто придет ко Мне, он уже знает и понимает. Это
тавтология. Думал ли Декарт об Евангелии, когда рассуждал о том, что я
говорю? Очевидно, нет. Но он основательно подумал о том, о чем подумал. Если
подумал, то обнаружишь все свойства того, о чем мы в принципе думаем.
Существуют законы такого рода тавтологий. Если выполнил акт философского
мышления, то выполнил и все законы, которые выполняли другие. То есть в том
числе и тот фантастический медитативный и духовный опыт, который проделал
Богочеловек по имени Христос, запечатленный в текстах. Христос выполнил опыт
труда, где все это есть, и наша мысль (если, конечно, нам повезет) движется
согласно этим законам. Поэтому, если, говоря о Декарте, я цитирую, казалось
бы, не относящиеся к нему вещи, то делаю это только потому, что хочу
подумать то, что подумал Декарт. Подумать об этом как о возможности
собственного мышления. И, подумав, вытягиваю все, что в нем есть, и есть
всегда, и, следовательно, как бы ничего нового никогда нет, не было и не
будет. А теперь, расслабившись, продолжим наше движение, помня, что, прежде
чем взять новый вираж - вертикально к линейной последовательности причин и
действий, - мы уже выскочили куда-то.
Благодаря акту когито, сказал я, можно идти вперед в бесконечность, назад
в бесконечность, идти к первообъекту или к первопричине, но это плодотворно,
поскольку мы должны начать c того что нас поддерживает и воспроизводит в
настоящем; порождает сейчас. Если я со своим телом и душой нахожусь в
причинной связи, то тут как бы вертикальный и перпендикулярный срез; я
должен оказаться где-то в другом измерении или в другом срезе. Этот другой
срез (назовем его пока так) и есть когито. Или трансцендентальная точка "я".
Или фиксированная точка трансцендентального "я". Вспомним о существовании в
нашей психической и сознательной жизни некоторых фиксированных точек
интенсивности, которые переводят нас в другой режим. Без этих точек мы
находились бы в природном режиме, а они переводят нас в другой режим -
сознательной жизни. Их конечное число. Я называл их, говоря о символе
смерти, символе Бога, а также о символе Я. Дальше мы попытаемся понять,
почему я говорю о "символе Я", а не просто "я". Пока удовлетворимся
напоминанием, что одной из таких фиксированных точек, меняющих режим нашей
жизни, является точка трансцендентального "я" (т.е. не эмпирического или
психологического "я").
Начнем наш очередной вираж с того, что я назвал актуальной
бесконечностью. Помните, я рассуждал о causa efficiens и, цитируя Декарта,
пытался пояснить: почему и в каком смысле он обращается к этой странной,
казалось бы, схоластической терминологии, завещанной предшествующей
философией. (В данном случае ведь явно актуально то, что неразрешимо никаким
конечным образом и неделимо, т.е. дано полностью.)
Фактически рассуждение Декарта строится следующим образом. Он говорит,
что "все в нас" не объяснимо никакими видимыми причинами, например
свойствами объекта. Прямая линия в нашем познающем сознании есть и, будучи в
нем, не объяснима, как нечто наличное, указанием ни на какие прямые линии
вне нас. Вне нас никаких прямых линий нет, поскольку, как мы уже знаем, при
этом имеет место синтез сознательной жизни. Подставьте под слово "синтез"
биологическую метафору или аналогию. Вот в нас есть какие-то органы, которые
синтезируют некий органический продукт. Из неорганических веществ
синтезируется нечто другое. Именно синтезируется. И объяснить это
органическое неорганическим нельзя. Синтез - тайна жизни.
Так вот, там тоже имела место некая тайна. Произошел синтез линии или тех
черточек, которые я рисовал, чтобы узнать Иванова. Значит, нет причины в
предметах. В видимых предметах. Но какая-то причина все же должна быть,
говорит Декарт, и вводит аксиому, и часто на нее ссылается. В том числе и в
своих ответах на возражения по поводу "Метафизических размышлений". В одном
из таких возражений, в частности, говорилось, что господин Декарт изложил в
"Метафизических размышлениях" философию, пользуясь аналитическим методом. То
есть шел той дорогой, на которой действительно могут возникать или
появляться мысли, хотя более строгим, по мнению критика, являлось бы так
называемое синтетическое изложение. Слова "анализ" и "синтез" употребляются
здесь в точном старом математическом смысле (как еще у греков в математике
различался аналитический метод и синтетический). И Декарт специально делает
такой ход. Он как бы говорит: хорошо, раз вы так хотите, пожалуйста, хотя я
предпочитаю аналитический метод, но я могу то же самое изложить и
синтетически. И буквально на трех-четырех страницах он перечисляет аксиомы и
теоремы, вводимые на основе соответствующих определений. И одна из таких
аксиом гласит, что в причине (неважно какой) должно быть по меньшей мере
столько же реальности, сколько в следствии, т.е. в идее. И дальше, там, где
он пользуется уже аналитическим методом, Декарт проводит интересное
рассуждение. Он приводит такой пример: допустим, говорит он, что у кого-то в
голове есть идея очень хитрой и сложной машины, которая к тому же, будучи
созданной, станет прекрасно работать. Откуда могла появиться эта идея?
Декарт показывает, что из обычного наблюдения над вещами она явно родиться
не могла. Но она есть. Следовательно, мы должны принять за аксиому, что в
каком-то смысле она формально или актуально существует вне человека,
мыслящего машину. Но - вдумаемся. Здесь ведь действительно реальная
проблема, на которую, кстати, и эмпирики (например, Локк) пытались ответить.
Вот у нас в голове какая-то мысль. Откуда она? Она в нашей голове, но -
откуда она появилась? Из ничего? Вот то, что мы называем обычно новым, -
какое-то открытие, изобретение. Ведь мы всегда в сущности, не задумываясь,
пользуемся этими словами, называя это творчеством или еще как-нибудь. Не
вдумываясь в смысл того, что говорим. А это - древняя загадка философии, над
которой ломали голову и Сократ, и Платон. Почему, каким образом возможна
новая мысль? Ведь, чтобы принять ее как мысль, мы должны ее узнать в
качестве той мысли, которая разрешает какую-то проблему. Не узнав, ее нельзя
иметь, какая бы она ни была. А если узнали, то уже знали. И что - значит,
тогда вообще мыслить нельзя?!
Кстати говоря, с этой же дилеммой мы встречаемся, как я уже говорил, и в
знаменитых зеноновских апориях. В каком смысле нет движения? Вот в том же
самом: догоняет черепаху только тот Ахиллес, который ее уже догнал. Поэтому
он и не двигался вовсе, если догнал. А если двигается, то мы вообще не можем
понять, каким образом он ее догоняет. Конечно, разница здесь есть. По
содержанию. Но внутренняя движущаяся мысль однородна. Мысль, родственная
старой сократовской, в силу которой и появляется знаменитая теория
воспоминания. Познания как воспоминания. То есть уже греки имели дело с
проблемой эмердженции нового. Я порождаю новую мысль, но я должен ее узнать.
И с этой же проблемой мы сталкиваемся в психологической жизни. Скажем, я
вспомнил теорему Пифагора. Размышлял, решая какую-то задачу, и для ее
решения вспомнил теорему Пифагора. Кто может ответить на вопрос: почему я
вспомнил именно теорему Пифагора? Или, скажем, процесс просыпания, описанный
Прустом. Пруст был из тех просыпающихся, кто задавал себе вопрос: почему
просыпаюсь именно я? Да, я заснул, но почему, собственно, я проснулся
Прустом? Здесь проблема.
Или другой пример, не связанный непосредственно с проблемой "я". Мы
говорим, что в нашей памяти хранятся или остаются следы. Они запечатлены в
нас. Есть какие-то, может быть, и физиологические механизмы запоминания.
Они, несомненно, есть. Но чтобы "взять след", его ведь нужно
идентифицировать с тем, о чем я вспоминаю. А акт идентификации не содержится
в самом следе. Какая же у него причина? Так же как какая причина сложной и
хитрой машины у меня в голове? Я все время подчеркиваю момент напряжения, из
которого тянутся нити к теории воспоминания у древних и к декартовским
"врожденным идеям", которые в каком-то смысле уже есть. Или - что то же
самое, к тавтологиям, когда одна сторона тавтологии соединяется с другой.
Итак, чтобы было видно, как тонко разные части философской машины
мышления связаны между собой, остановимся на проблеме актуального наличия
всего. В "Началах философии" у Декарта есть очень странный на первый взгляд
тезис относительно мышления. Он гласит, что наше (или мое) мышление строится
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 35 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |