Я возвращаюсь в постель и пытаюсь уснуть, но ветер снаружи с каждой минутой усиливается. Он уже не свистит, а страшно завывает, как Банши, ирландская ведьма, являющаяся за душами умерших. С колотящимся сердцем я сижу в постели, а Мишель продолжает крепко спать. Мне жалко будить его, ему так нужен покой. По всему дому хлопают ставни, и я боюсь, что ветер сорвет их с петель. Зажженная мной свеча сразу же гаснет, и я опять подхожу к окну. Собаки, наверное, прячутся у себя в конюшне, и им так же страшно, как мне. Я позвала бы их в дом, но боюсь открыть дверь: ветер легко может вырвать ее и унести. По саду летают пластиковые стулья, а стол ножками кверху плавает в бассейне. Что-то — бог знает что — страшно трещит и ломается в саду. Все деревья согнулись почти до земли. Это уже не шторм, а самый настоящий ураган.
Я опять забираюсь в кровать и, стараясь унять дрожь, прижимаюсь поближе к Мишелю. Не просыпаясь, он обнимает меня теплой рукой и бормочет что-то успокаивающее. В его объятиях я постепенно успокаиваюсь и засыпаю.
* * *
На рассвете шторм продолжает бушевать с той же силой. Мы просыпаемся в шесть часов от яростного стука — это ветер бьется в нашу дверь. Мы вскакиваем с кровати и сдвигаем к двери всю ближайшую мебель: комод, два стула и книжный шкаф, из которого при этом высыпается половина книг. Забаррикадировавшись, мы подходим к окну и видим, что окружающий пейзаж за ночь изменился: повсюду, как павшие в бою солдаты, валяются вырванные с корнем деревья.
— Надо бы посмотреть, что там с собаками, — говорю я.
— Я выйду через переднюю дверь, а ты сразу же придвигай мебель обратно.
Мы разбираем свою баррикаду, и дверь опять начинает стучать. Мишель чуть-чуть приоткрывает ее, и в комнату врывается порыв ледяного ветра и хвойный аромат: поперек террасы, как выброшенное на берег морское чудовище, лежит наша прекрасная голубая сосна. Выход из дома заблокирован.
— Боже мой, так вот что это трещало! Наверное, падая, она разрушила часть балюстрады.
Мы не можем сварить кофе, потому что у нас нет электричества. Мы вообще ничего не можем делать — только сидеть и ждать. Я стою у окна и не отрываясь слежу за охватившим весь мир хаосом. Как там наши бедные собаки? Может, они разбежались от страха? И тут я вижу…
— Мишель, смотри!
Он подходит ко мне, и мы вместе наблюдаем за тем, как Хашиа, держа обеими руками свою каракулевую шапку и согнувшись вдвое, с трудом поднимается по ступенькам. Дойдя до бассейна, он озирается, и мы видим выражение ужаса у него на лице. Отсюда, сверху, мы не можем оценить всю степень разрушения. Я стучу в окно, хотя понимаю, что Хашиа меня не услышит, но он все-таки поднимает голову, видит нас и широко улыбается.
Собаки успокоены, сосна отодвинута, и мы можем выйти из дома. Наверное, то же самое чувствовал Ной, спускаясь с ковчега на твердую землю. Ветер, кажется, немного утих, но еще не собирается успокаиваться окончательно. Мы ходим по участку, пересчитывая свои потери. Примерно четырнадцать деревьев, главным образом сосен, сломаны пополам или вырваны с корнем. Одно из них, падая, расколотило чудесный старинный каменный стол и скамью у подножия итальянской лестницы. Один из двенадцати кипарисов, окружающих парковку перед домом, свалился прямо на мой огород, и нам еще надо радоваться, что он не упал в другую сторону — иначе мы остались бы без «мерседеса», своего единственного транспортного средства. Я чуть не плачу, обнаружив, что четыре старинных берберийских глиняных горшка, подарок Мишеля на мой день рождения, разбились на мелкие кусочки.
Мы принимаемся за работу: собираем осколки, подметаем, складываем в кучу ветки. Ясное, холодное утро пахнет смолой, вытекающей, словно кровь, из сломанного ствола нашей любимой голубой сосны, единственной на участке. Ветер по-прежнему сильный и такой ледяной, что обжигает щеки. За работой Хашиа опять вспоминает свое детство: смерть отца, дни голода и лишений, долгие походы по горам в поисках топлива. Он вырывал его из-под снега, складывал в кучу, а потом, нагруженный, как ослик, начинал долгий спуск вниз, к убогой хижине, в которой мерзла его семья.
Потом Мишель рассказывает о своем детстве, прошедшем в Германии вблизи бельгийской границы: об изуродованных войной окрестностях, о своем отце, несколько лет служившем поваром в концентрационном лагере. Меня трогает рассказ о том, как Анни пешком несколько дней шла из своей деревни до лагеря ради того, чтобы показать мужу его новорожденного сына. Потом наступает моя очередь. Я вспоминаю Англию и Ирландию, зеленые горы, непрерывные дожди, ловлю форели в горных речках и запах испеченной на костре картошки. Вспоминаю, как дедушка и бабушка запрещали мне играть с «этими протестантами», жившими через дорогу от нас. Вспоминаю сцены насилия и кровопролития, которым я была свидетелем.
Так проходит весь день. На закате мы сидим за нашим большим столом, пьем мятный чай с лавандовым медом, и Мишель напоминает мне, что нам еще предстоит завести собственную пасеку и виноградник. У нас опять есть электричество, и я предлагаю Хашиа пообедать с нами, но он улыбается и отказывается. Его маленький коттедж стоит в закрытом месте и совсем не пострадал от шторма, и обед у него уже готов, уверяет он.
К ночи ветер опять усиливается, но по радио обещают: того, что было предыдущей ночью, больше не повторится. Мы страшно устали за этот трудный день, но все равно считаем, что нам повезло. В соседних деревнях за ночь и утро погибли восемь человек. Скорость ветра в Приморских Альпах достигала ста пятидесяти километров в час. Все дороги в регионе закрыты, включая и ту, что ведет к нашим воротам. До деревни теперь можно добраться только пешком, по тропинке вдоль ручья. По всей Франции три миллиона семей остались без электричества и полтора миллиона — без телефонной связи. Тысячи людей лишились своих домов, а число погибших продолжает расти.
На следующее утро природа совершенно успокаивается. Мы выходим из дома, и нас приветствует яркое солнце и чистое, как хрусталь, небо. Отовсюду до нас доносится завывание бензопил: наши соседи уже начали расчищать завалы и пилить вырванные из земли деревья. В воздухе, будто снег, летают опилки. Нас тоже ждет много работы.
Мы с Мишелем пересаживаем юкку из разбитых берберийских горшков в новые, собираем осколки, грузим в тачку оборванные листья, небольшие ветки и мусор и возим все это в компостную яму. Крупные ветки мы складываем в кучи, которые позже сожжем.
Весь день мы работаем в саду под теплым рождественским солнцем. В безоблачном небе опять появились прятавшиеся где-то от непогоды птицы. Над морем кружат чайки, высматривая себе обед, в кронах уцелевших деревьев весело чирикают крошечные энергичные птички, а на ветвях магнолии воркуют горлицы.
К нам заезжает Рене, и вид у него очень удрученный. Ураган нанес непоправимый вред его оливковым фермам. Некоторые деревья вырваны с корнем, другие сломаны. Все дело в Луне, объясняет он. Она чересчур приблизилась к Земле. Примерно раз в столетие такое случается. А что с нашим урожаем? Тысячи оливок разбросаны по земле. Теперь они уже не дозреют. Два растущих рядом дерева расщеплены так, словно какой-то великан, прицелившись, ударил по ним топором. И в том, и в другом случае одна половина дерева повалилась на землю, а вторая осталась стоять, и на ее ветвях еще висят несорванные ветром плоды. Кожица рассыпанных по земле оливок уже начала морщиться, они скоро погибнут, и их надо срочно собирать. От сеток нет никакой пользы: ветер сорвал их и раскидал по всему участку.
Мы вчетвером хватаем корзины и, ползая на четвереньках, весь остаток дня собираем оливки с земли. Это непростая работа: окоченевшими пальцами каждую надо выковыривать из травы, а потом осматривать и решать, не начала ли она гнить.
Только в сумерках мы наконец садимся за стол и выпиваем по стакану рубиново-красного кьянти. Все, кроме Хашиа — тот пьет воду с ломтиком сорванного с нашего дерева лимона. Начинается вечер, такой же ясный и прозрачный, как утро. На небе проступают теплые оранжевые полосы. На земле, спасшейся от хаоса, воцаряется мир.
* * *
На следующий день к нам заглядывает Мануэль. Он объясняет, что просто проходил мимо — хотя одному богу известно, куда можно идти мимо нашего участка, — и решил поинтересоваться, не нужна ли нам помощь в наведении порядка. Мы дружно говорим «нет». Он незлобиво пожимает плечами и уходит, заметив на прощанье, что ему очень понравилось работать у нас.
* * *
Тихо и почти незаметно наступает новый год. Оливки, словно спохватившись, быстро созревают. Из зеленых они становятся фиолетовыми, потом пурпурными и наконец черными. Мы собираем мясистые, блестящие плоды, и выясняется, что их довольно много. Un vrai pacquet, как говорят французы. У Кристофа на маслодавильне царит мрачное, почти трагическое настроение. «Это катастрофа», — повторяет он снова и снова и трясет своей нечесаной головой. При взгляде на наши полные корзины лицо у него немного светлеет. Он берет одну оливку, крутит ее в пальцах, рассматривает и наконец бормочет себе под нос: «Pas mal, pas mal»[156]. Мишелю надо сделать пару звонков, и мы идем в деревню, оставив Рене наблюдать за выжимкой. Когда, выпив кофе в деревенском кафе, мы возвращаемся, они с Кристофом сияют, как дети.
Рене хватает Мишеля за руку.
— Вы отправили те формы? — с волнением спрашивает он.
— Какие формы? — удивляется Мишель.
— Те формы, которые я передавал вам через Рене, — вмешивается Кристоф. — Чтобы вас зарегистрировали как производителей масла. Вы отправили их в Брюссель? — Он даже подпрыгивает от нетерпения.
— Да, — кивает Мишель. — А в чем дело?
Кристоф вздыхает с нескрываемым облегчением и уже спокойнее объясняет нам причину своего волнения:
— Ваши оливки дали литр масла меньше чем с четырех килограммов! В нынешнем году это первый такой результат. И качество при этом просто исключительное!
Он требует, чтобы его сын принес вина, Рене разливает его по бокалам, и все присутствующие приглашаются отпраздновать наш успех. К нам присоединяются прибежавшая сверху жена Кристофа, его младший сын, отвечающий за качество тапенада, юнец, засыпавший оливки в воронку, и пара клиентов, дожидающихся своей очереди. Все они пьют за нас и за процветание местного оливкового производства. Бокалы наполняются снова, на столе появляется апельсиновое печенье, и все это похоже на настоящий праздник, устроенный в нашу честь.
— В любой день, — заливается Кристоф, — к нам может заявиться сертификационная комиссия — что бы я им предъявил?! До сих пор поблизости не было ни одной фермы, давшей литр масла меньше чем из шести килограммов. Да и качество при этом очень среднее. Это позор! Какой уж тут статус АОС? И все это новое оборудование, которое я купил в Италии, чтобы оно отвечало требованиям Брюсселя, — все пропало бы зря! Над нами бы просто посмеялись! Над нами потешалась бы вся Европа!
Кристоф кричит так, что у меня звенит в ушах. Наверное, это оттого, что всю жизнь ему приходилось перекрикивать грохот машин. Его глаза блестят, щеки пылают, а аудитория восторженно внимает каждому его слову.
— Mais, vous, mes chers amis[157], — он тычет бокалом в нашу сторону, — доказали, что наш регион достоин такой чести. A la v[158] — И все опять выпивают.
Дома нас ждет факс, пришедший из парижского офиса Мишеля. В нем сообщается о том, что греческие деньги уже переведены на наш счет, а еще о том, что десяток других телекомпаний хочет купить наш сериал. Деньги наконец-то потекли в банк. Нам следовало бы прыгать от восторга, кричать и открывать шампанское — во всяком случае, именно так я представляла себе этот счастливый момент, хотя почти не верила, что он наступит, — а вместо этого просто стоим и улыбаемся, глядя в глаза друг другу.
— Кажется, у нас получилось, — шепчет Мишель.
— Похоже на то, — смеюсь я.
Беда прошла мимо. По крайней мере на этот раз. Теперь мы не потеряем «Аппассионату». Нашу мечту, ставшую реальностью. Нашу полуразрушенную ферму, где есть сад и огород, но еще нет кухни. Где разваливаются стены, а с потолка нам на головы валится штукатурка. Где мы выращиваем оливки, достойные статуса АОС. Как все это получилось? Мы ведь даже не собирались становиться фермерами!
Сегодня вечером приезжают девочки, и уж тогда мы отпразднуем все наши радостные события. Завтра вместе с ними мы поедем в Ментон, где состоится знаменитый праздник лимона, la f В этом городке на итальянской границе из каждого садика будет струиться самый свежий аромат цитрусовых, а все горячие латинские мачо, забыв о лимонах и апельсинах, станут поворачивать головы вслед двум нашим красоткам.
* * *
К нам снова вернулась весна. Я открываю ставни, и из-под них во все стороны разбегаются маленькие геккончики. На верхней террасе в зарослях ирисов греется на солнышке рыжая лиса. Ветки миндального дерева вновь осыпаны нежнейшими розовыми цветами. Пугливые ящерицы, всю зиму проспавшие в многочисленных трещинах нашего дома, проснулись и азартно носятся по стенам. Из всех почек проклевываются молодые зеленые листочки. В воздухе пахнет апельсиновыми цветами. Забыв о делах, я любуюсь на наш старый дом, купающийся в солнечных лучах. Скоро, уже совсем скоро зацветет кудрявая сирень, вишни и яблони в крошечном саду, который я посадила в память о папе.
Еще один год, самый обычный год, полный любви и радостных открытий. Я размышляю, где бы нам поставить солнечные часы, когда ко мне подходит улыбающийся, совершенно поправившийся Мишель.
У него хорошая новость: еще один канал купил наш сериал, богатый канал, платящий долларами. Значит, денег на нашем счете немного прибавится.
— Отлично! — радуюсь я. — Отлично! А я как раз думала, что нам нужны солнечные часы. Хорошо бы старинные, каменные.
— Ch ты такой романтик! — смеется Мишель.
Мы продолжаем рассуждать о наших планах на будущее, о молодых оливковых деревьях, которые надо будет посадить, об ульях и винограднике и о моей мечте — собственном тракторе и горах навоза для сада.
Взявшись за руки, мы не спеша обходим террасы, и собачье трио следует за нами по пятам. В молодой траве мы находим первые тугие ростки тюльпанов, а из стоящего на балконе радио до нас доносится вечная, как любовь, мелодия: «Мы будем вместе, когда зацветут яблони».
Примечания
Пункт сбора дорожной пошлины (фр.). — Здесь и далее примеч. пер.
Дочери (фр.).
Какая гадость, папа! (фр.)
Дорогая! (фр.)
Шестигранная терракотовая половая плитка (фр.).
Я тебя люблю (фр.).
Сделать все необходимое (фр.).
Первоклассный (фр.).
Увы (фр.).
И море прямо под ногами (фр.).
Не думаю (фр.).
К тому же (фр.).
Очевидно (фр.).
Владелец (фр.).
Пожалуйста (фр.).
Тепло (фр.).
Много работы (фр.).
Удачный фестиваль? (фр.)
Мои поздравления (фр.).
Колбаса (фр.).
Пансион (фр.).
Любовь с первого взгляда (фр.).
Местный житель (фр.).
Два бокала (шампанского) (фр.).
«140 франков за номер, включая парковку» (фр.).
Сыр бри де мо; торт с лимоном и миндалем (фр.).
Сборы (фр.).
Не так ли (фр.).
Шедевр (фр.).
Болен (фр.).
Несчастный (фр.).
Почему бы и нет? (фр.)
Очень хорошо (фр.).
Хорошо (фр.).
Очень печально (фр.).
Удачи (фр.).
Она пукает (фр.).
Питьевая вода (фр.).
Завтрак (фр.).
Кофе с молоком (фр.).
Мэрия (фр.).
Резервуар (фр.).
Ну конечно же! (фр.)
Источник (фр.).
Провансальское розовое вино (фр.).
Маленькие чудеса (фр.).
Пожалуйста, Кэрол, дорогая Кэрол! (фр.)
Булочная (фр.).
«Солнечный дом» (фр.).
Electricit
Ты очень задумчивая, Кэрол (фр.).
«Бассейны Лазурного Берега (Строительство и фильтры. Материалы. Комплектующие. Автоматическая очистка)» (фр.).
У меня есть хорошая идея! (фр.)
Какой сюрприз! (фр.)
Два часа (фр.).
Который час? (фр.)
Еще нет (фр.).
Папа! Папа, иди сюда! (фр.)
Рыбы! (фр.)
Это невероятно! (фр.)
Своей семьей (фр.).
На каникулах (фр.).
Шоколадная булочка (фр.).
Все дело в свете (фр.).
Магазин, торгующий сырами и другими молочными продуктами (фр.).
Ветчина (фр.).
Мусорные баки (фр.).
Очень хрупкий (фр.).
Барахолка (фр.).
«Фруктовый сад» (фр.).
Моя жена, Одиль (фр.).
Молодежь (фр.).
Садитесь (фр.).
Здесь: Ваше здоровье! (фр.)
Ну да, да (фр.).
Очень шикарный (фр.).
У меня чуть сердечный приступ не случился! (фр.)
«Я обвиняю» (фр).
Те, кто на Сент-Гонорат, оставайтесь на борту (фр.).
Я тоже (фр.).
Зал капитула (фр.).
Немолодая женщина (фр.).
Молельня (фр.).
Вам понравился обед? (фр.)
Ну это же Мишель Муйо (фр.).
Смотрите, там! — Где? — В море! (фр.)
Дельфины! — Да, дельфины. Смотрите, как они играют! (фр.)
Налоговая служба (фр.).
Мизансцена (фр.).
Здравствуйте. Наши наилучшие пожелания (фр.).
Вдвоем (фр.).
Зеленая зона (фр.).
Жаль (фр.).
Мэтр, пожалуйста… (фр.)
К сожалению (фр.)
Прочел и одобрил (фр.).
Недурно, мадам (фр.).
Очень выгодное дельце (фр.).
Никому ни слова! (фр.)
Лепешка (фр.).
Мне очень жаль (фр.).
И я очень рад (фр.).
Проход запрещен (фр.).
Почему бы и нет? (фр.)
Добрый вечер (фр.).
Очень-очень довольный (фр.).
Художники, творцы (фр.).
Рабочие… садовники (фр.).
Очень рад, мадам. Вы очаровательны (фр.).
Мечта (фр.).
Здесь: пресс для выжимки масла или маслодавильня (фр.).
«Нет, месье! Пожалуйста, не надо!» (фр.)
«Осторожно! Осторожно!» (фр.)
Моя французская семья (фр.).
Мой дорогой брат (фр.).
Дорогая сестра (фр.).
Слушаю вас? (фр.)
Мускатный орех, молотый перец, перец сычуанский (фр.).
Кулинарные магазины (фр.).
Рыбная лавка (фр.).
Петушки… венерки — моллюски (фр.).
С моллюсками (фр.).
Главное блюдо (фр.).
Высокая мода (фр.).
Геодезист (фр.).
Пожарные (фр.).
Тут много работы (фр.).
Вы и ваш муж — достойные граждане (фр.).
Ах, артисты, теперь я понимаю! (фр.)
Прованский деревенский дом (фр.).
Грибы (фр.).
Ложный (фр.).
Млечник (гриб) (фр.).
Ядовитые грибы (фр.).
Сельскохозяйственный кооператив (фр.).
Красный (фр.).
Да, может быть (фр.).
Два франка двадцать сантимов (фр.).
Вот, пожалуйста! (фр.)
Прочный (фр.).
Иду! (фр.)
Благородное дерево (фр.).
У нас есть. У нас все есть (фр.).
Погреб (фр.).
Здесь бывает много американцев (фр.).
Бутылки с широким горлышком (фр.).
Старый город (фр.).
Тысячелетняя олива (фр.).
Продовольственный или бакалейный магазин (фр.).
Ну конечно (фр.).
За твое здоровье (фр.).
Привет! Все хорошо? (фр.)
Хочешь кофе? (фр.)
(фр.).
«Недурно, недурно» (фр.).
Вы, вы, мои дорогие друзья (фр.).
За вас! (фр.)
See more books in http://www.e-reading.biz
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |