Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Ребекка с фермы Солнечный Ручей 18 страница



Он грозил натравить на меня собаку! - простонала она, когда, оказавшись близ пастбища Сойеров, ей удалось наконец овладеть своим голосом. - Он назвал меня нахальной маленькой ханжой и сказал, что выгонит меня из своего палисадника, если я приду еще раз! И он расскажет все моему отцу - я знаю, что расскажет, потому что ненавидит его смертельно!

Вдруг до сознания Ребекки дошла точка зрения взрослых. Прежде она не представляла себе эту точку зрения, пока та не стала слишком очевидной, чтобы можно было ее игнорировать. Неужели они поступили неправильно, отправившись беседовать с Джекобом Муди? Будут ли тетя Миранда и мистер Перкинс сердиться?

Но почему он так ужасно вел себя, Эмми? - ласково спросила она. - Что ты сказала сначала? Как ты подвела речь к главному?

Эмма-Джейн всхлипнула еще более судорожно, вытерла нос и глаза, стараясь взглянуть на дело беспристрастно.

Думаю, я никак не подводила - ничуточки. Я не знала, что ты хочешь этим сказать. Меня послали с поручением, и я пошла и выполнила его чем могла лучше. (Грамматика у Эммы-Джейн всегда хромала в минуты волнения.) А потом Джейк заревел на меня, точно бык судьи Бина... И назвал мое лицо харей... Закрой свою секретарскую тетрадку, Элис! Если ты запишешь хоть одно слово, в жизни не буду с тобой больше разговаривать... И не хочу я быть "членом" ни минутой дольше. Я боюсь вытащить еще одну короткую бумажку. Мне этих "дочерей Сиона" хватит по гроб жизни! И мне наплевать, кто ходит на собрания, а кто нет.

К этому времени девочки были уже у ворот Перкинсов, и Эмма-Джейн с унылым видом вошла в пустой дом, чтобы смыть все следы трагедии со своей особы, прежде чем мать возвратится из церкви.

Остальные медленно продолжали свой путь вдоль улицы, чувствуя, что их казавшееся столь многообещающим миссионерское общество почило почти так же быстро, как родилось.

До свидания, - сказала Ребекка, глотая стоявший в горле комок разочарования и огорчения, так как ей было ясно, что весь вдохновляющий план потерпел неудачу и бесследно исчез, как радужный мыльный пузырь. - Все кончено, и мы никогда не станем пытаться это повторить. Я пойду домой и буду усердно шить через край, потому что терпеть не могу этот шов. А тетя Джейн должна написать миссис Берч, что мы не хотим быть отечественными миссионерами. Возможно, мы все-таки недостаточно большие. Я совершенно убеждена, что приятнее обращать людей, когда они желтые, или коричневые, или любого другого цвета - только не белые. И я думаю, что, должно быть, легче спасти их души, чем заставить их ходить на собрания.



Рассказ третий Книга Мыслей Ребекки

Во времена Ребекки на сеновале скотного двора "девочек Сойер" все еще хранилось сено, хотя было оно десятилетней давности и, по мнению изредка заезжавшей в гости лошади, совершенно лишено сока и аромата. Скотный двор также все еще укрывал от непогоды большой экипаж и сенокосилку старого дьякона Сойера, сани и с десяток других предметов, оставшихся от более раннего периода, когда обширные земли, принадлежавшие обитателям кирпичного дома, постепенно превращались в одну из лучших ферм Риверборо.

Теперь же в стойлах не было ни лошадей, ни коров; ни одна свинья не хрюкала с удовлетворением в загончике, намекая на будущие вкусные свиные ребрышки; дерзкие куры не клевали растения в заботливо лелеемом палисаднике. "Девочки Сойер" старели и, памятуя о том, что "заботы хоть кого в могилу вгонят", устраивали свою жизнь так, чтобы избежать, по меньшей мере, именно этой горькой участи, - и удавалось им это совсем неплохо, до тех пор пока прибытие в кирпичный дом Ребекки не придало существованию чуть больше острых ощущений.

Раз в месяц, из года в год, мисс Миранда и мисс Джейн, повязав голову полотенцем, совершали торжественный обход скотного двора, снимая чехлы и стирая пыль со старинной утвари, а иногда смахивая самые тяжелые клочья висевшей по углам паутины или подметая пол.

Шаткая стремянка дьякона Сойера по-прежнему стояла на своем месте, прислоненная к краю сеновала, и даже небесная лестница, ведущая к вечной славе, едва ли казалась Иакову прекраснее[57], чем эта стремянка Ребекке. По пыльным ступенькам она взбиралась, взбиралась, взбиралась - прочь от времени, забот и старых теток, прочь от детских обязанностей и детских огорчений - на сеновал, где ее ждало столько прекрасных видений, счастливых грез и смутных желаний, что, когда ее маленькие смуглые руки цеплялись за края лестницы, а ноги осторожно ступали на перекладины, сердце в груди почти не билось в восторге радостных ожиданий.

Когда высоты были взяты, предстояло отодвинуть засов тяжелых дверей и потянуть их на себя. И тогда - о вечно новый рай! Тогда - о вечно прелестный зеленый и растущий мир! Ибо Ребекка имела в душе нечто такое, что

Влагает и в закат, и в плеск волны

Живую прелесть вечной новизны.

На вершине соседнего холма ей был виден скотный двор Элис Робинсон с его блестящим флюгером - огромной рыбой из полированного металла, которая плыла по ветру и предсказывала погоду на день всему Риверборо. Луг, залитый солнцем и тянувшийся вверх по склону холма до соснового леса, иногда был плавно струящейся полосой блестящей травы, а иногда - когда цвели маргаритки и лютики - ласкающим взор видением белого и золотого. Потом жнивье бывало усеяно "веселыми сена стогами", а чуть позднее горный клен, стоявший на самой опушке соснового леса, сверкал точно золотой шар на фоне темной зелени, а его сосед, сахарный клен, пламенел в своем алом наряде.

Как-то раз в такой же пахнущий морозцем день Адам Ладд (любимый "мистер Аладдин" Ребекки) после безуспешных поисков в поле и саду вдруг заметил открытые двери сеновала и позвал ее. При звуке его голоса она, вздрогнув, опустила свой драгоценный дневник и бросилась к дверям сеновала. Для него оказалось незабываемым это зрелище - маленькая поэтесса в плаще и митенках с книжкой в одной руке и карандашом в другой, взъерошенные темные волосы с живописным добавлением в виде торчащих кое-где соломинок, щеки с густым румянцем, смеющиеся глаза.

Сафо[58] в митенках! - воскликнул он со смехом, а в ответ на ее заинтересованный вопрос велел ей поискать эту незнакомую леди в школьной энциклопедии, когда представится такая возможность в учительской семинарии в Уэйрхеме...

Обычно она начинала с приготовлений: направлялась в угол сеновала и извлекала из-под сена толстую, в пестром переплете, книгу для записей, где еще оставалось много чистых страниц. Из кармана холщового передника появлялись карандаш, кусочек старательной резинки и несколько листиков оберточной бумаги; затем она не спеша усаживалась на полу и придвигала к себе вместо стола поставленный вверх дном ящик для мыла.

Книга с благоговением открывалась, и следовало внимательное чтение отрывков из того, что уже было аккуратно занесено в нее ранее. Большинство из них явно было по вкусу писательнице, так как на щеках время от времени появлялись ямочки удовольствия, а порой на лице играла и улыбка несомненного восхищения; но бывали иногда и сдвинутые брови, и вздох разочарования, свидетельствовавшие о том, что художник в ребенке был не вполне удовлетворен.

Затем следовал критический момент, когда многообещающий юный автор был предположительно терзаем муками творчества; но здесь, судя по всему, никаких мук не было. Другие девочки могли отлично владеть штопальной и вышивальной иглой или вязальными спицами и проводить челнок для плетения кружев через сложнейшие петли тончайших хлопчатых нитей; мережка, шов через край, жгут в тринадцать шнурков - все было им под силу, но карандаш никогда не становился послушным инструментом в их пальцах, а перо и чернильница внушали ужас с раннего детства и на веки веков.

Не то с Ребеккой; ее карандаш двигался так же легко и быстро, как и ее язык, - и никакое другое сравнение не могло бы оказаться более удачным. Ее почерк не был идеальным; ей не хватало ни времени, ни терпения, чтобы следовать образцам прописей, и ее бесформенные буквы часто бывали причиной огорчений для ее учителей; но писать она могла, писать хотела, писать должна была и писала - когда нужно и когда не нужно. С того времени, как в шесть лет она начала выводить первые крючочки, писать всегда было для нее самым легким из всех возможных заданий; предаться всей душой любимому занятию было утешением и бальзамом для чувств, когда внушающие ужас примеры на "общее наименьшее кратное" угрожали опрокинуть все представления здравого смысла или правила грамматики маячили, громадные и непобедимые, где-то на горизонте.

Что же до правописания, оно пришло к ней само собой, а не в результате учебы, и, хотя иногда ей случалось сбиться с проторенного пути, замечательный слух и хорошая зрительная память помогали избежать многих грубых ошибок. У нее бывали похвальные намерения - особенно когда она читала на ночь молитву - непременно отыскивать в своем маленьком словарике все слова с сомнительным написанием, прежде чем переносить свои Мысли в заветную "Книгу", которой предстояло вдохновлять грядущие поколения, но, когда гений кипел, и особенно когда она была на сеновале, а словарь в доме, творческий порыв всегда одерживал победу над благоразумием.

Вот там-то - у открытых дверей сеновала, дверей на закат - и сидит Ребекка. Сколько раз ее дед, добрый дьякон, сидел в этом же укромном месте на своем удобном стуле, когда настроение миссис Сойер было трудно предугадать, и безмятежность атмосферы сеновала приятно контрастировала с его собственным домашним очагом!

Чуть покачивающиеся распахнутые двери, спокойный пейзаж за ними, трубка - отрада, не дозволявшаяся в гостиной, - как эти простые факторы способствовали миру в семье в давно минувшие дни! "Не будь у меня моего сеновала, и моего магазина тоже, я никак не смог бы жить в священном супружеском союзе с моей Мэри-Лайзой!" - с чувством сказал однажды мистер Уотсон, владелец одной из риверборских лавок.

Но дьякон, глядя ясными и честными глазами на свои волнуемые ветром луговые травы, на свои колосящиеся хлеба и свои леса, никогда не видел тех картин, которые видела Ребекка. Для девочки, увезенной с родной фермы на Солнечном Ручье из-под опеки неутомимой, но беспечной матери и от общества плохо кормленных, плохо одетых, беззаботных братьев и сестер, - для нее здесь, в Риверборо, наступили поистине мрачные дни. Ставни были закрыты во всех комнатах дома, кроме двух; то же самое можно было сказать и об уме и сердце мисс Миранды, хотя в душе мисс Джейн и оставалось несколько окон, открытых навстречу солнцу, а Ребекка, сама о том не ведая, уже прикоснулась рукой к нескольким другим. Законы кирпичного дома были слишком суровы, и их было слишком много для такого маленького существа, как она, но на веселый дух Ребекки невозможно было надолго надеть смирительную рубашку - он так или иначе ускользал и летел собственным радостным путем к солнечному свету и вольному воздуху, и если ей не давали петь в саду, как свободной птице, какой она и была, она все же могла петь в клетке, как канарейка.

Если бы вы открыли заботливо хранимый том в пестрой обложке, то прежде всего увидели бы замечательную титульную страницу, составленную, по-видимому, по тому же образцу, что и некролог или надпись на могильной плите, если не считать удивительного количества и разнообразия приводимой информации. Многое показалось бы придирчивому критику более уместным в содержании книги, чем на титульном листе, но Ребекка, очевидно, стремилась к тому, чтобы главные действующие лица ее истории были подробно описаны в самом начале.

Она, кажется, была убеждена, что наследственность играет свою роль в развитии гения, а ее вера в то, что знакомство с ее Мыслями вдохновит грядущие поколения, была слишком уж простодушна, чтобы вызывать неприятные чувства. Она, очевидно, с большим почтением относилась к богатому материалу, который поручала заботам своей учительницы, и можно вообразить скорбь бедной мисс Дирборн, доведись той передавать эти "Ценные Стихи и Мысли", в случае если они "не будут по неосторожности уничтожены", тому, кому завещала их Ребекка.

КНИГА МЫСЛЕЙ

Ребекки Ровены Рэндл

В Действительности

С Фермы Солнечный Ручей,

Но Временно из

Кирпичного Дома в Риверборо

Родной племянницы мисс Миранды и Джейн Сойер,

Второй из семи детей своего отца, м-ра Л.Д.М. Рэндла

(ныне покоящегося на кладбище в Темперансе, где

на его могиле будет памятник, как только мы выкупим

закладную на ферму),

А также своей матери, миссис Орилии Рэндл.

В случае моей Кончины лучшие из этих Мыслей

Могут быть напечатаны в виде моих Мермуаров

В пользу Библиотеки Воскресной школы в Темперансе (штат Мэн),

Которая очень нуждается в большем количестве книг,

И сим Завещаю их

Мистеру Адаму Ладду,

Который купил у меня 300 кусков мыла

И тем обеспечил получение приза -

Крайне Необходимой Банкетной Лампы -

Моим друзьям, Симпсонам.

Он единственный, кто поощрял меня,

Чтобы я писала Мермуары, и

Моя учительница, мисс Дирборн,

Будет располагать очень Ценными Стихами и Мыслями

Для передачи ему, если только они не будут

По неосторожности уничтожены.

Рисунки исполнены тою же рукой, что

Писала Мысли.

Сейчас еще не решено, будет Ребекка Ровена Рэндл художницей или

писательницей, но если она кем-то станет, то после ее смерти это будет

известно.

Начиная с этого титульного листа, с его богатством подробностей, излишними и неуместными сведениями, книга журчит, как ручей, и для усталого читателя проблемных романов в ней может оказаться нечто от живительных свойств настоящего ручья.

* * * * * *

Наши дневники

Май, 187-.

Все девочки ведут дневники, так как мисс Дирборн было очень стыдно, когда школьные попечители сказали ей, что сочинения большинства девочек и всех мальчиков никуда не годятся и в следующем полугодии им нужно научиться писать лучше. Она попросила мальчиков раз в неделю писать ей письма, вместо того чтобы вести дневник. Они думают, что дневник - девчоночье занятие, вроде игры в куклы. Им показалось ужасным, что придется писать письмо каждые семь дней, но она сказала им, что для них это будет далеко не так тяжело, как для нее все эти письма читать.

Чтобы сделать мой дневник немножко непохожим на другие, я собираюсь назвать его Книгой Мыслей (именно так, как здесь, с заглавными буквами). У меня есть мысли, которые я никак не смогу использовать, если их не запишу, потому что тетя Миранда всегда говорит: "Держи свои мысли про себя". Тетя Джейн разрешает мне рассказывать о некоторых, но необычные ей не нравятся, а мои настоящие мысли большей частью необычные. Эмма-Джейн не против послушать их иногда, и это моя единственная надежда.

Если миссис Дирборн не понравится название Книга Мыслей, то я назову эту книгу Мермуарами (именно так, с заглавной буквы), Мермуары - это то, что ты помнишь о себе и записываешь на случай своей смерти. Тетя Джейн не любит читать никаких других книг, кроме таких вот жизнеописаний интересных умерших людей, и она говорит, что именно это Лонгфелло (который родился в штате Мэн, и мы должны этим гордиться и стараться писать, как он) имел в виду в своем стихотворении:

Нас зовет пример великих

На свершенья и труды,

Чтоб и нам свои оставить

На песках времен следы[59].

Я знаю, что это значит, потому что, когда Эмма-Джейн и я ездили на побережье с дядей Джерри Коббом, мы бегали по мокрому песку и смотрели на следы, которые оставляли наши ботинки - точно так, как если бы мы делали слепки из воска. Эмма-Джейн подворачивает внутрь левую ногу (косолапая, как говорят мальчики, что очень невежливо), а Сет Страут тогда только что залатал одну из моих туфель, и все это отпечаталось на песке. Когда я учила "Псалом жизни" для пятничного выступления в школе, мне пришло в голову, что ни я не хотела бы оставить отпечаток, на котором видна заплата, ни Эмма-Джейн свой кривой на песках времен, и я тут же подумала:

"О, какая это будет замечательная мысль для моей Книги, когда тетя Джейн купит мне одну из тех, что продаются в магазине мистера Уотсона за пятнадцать центов".

* * * * * *

Мермуары

Июнь, 187 -.

Я сказала тете Джейн, что собираюсь начать писать Мермуары, а она ответила, что я еще слишком молодая. Но я ей напомнила, что сестра Кандейс Милликен умерла, когда ей было десять лет, не оставив совершенно никаких следов на песках времен, и если я скоропостижно скончаюсь, кто запишет мои мысли? А тетя Миранда сказала, что солнце и луна взойдут и закатятся независимо от этого и не имеет значения, что они не будут записаны, и велела мне пойти на чердак и отыскать ее мешочек с лоскутками. Но я сказала, что это имеет значение, так как каждого человека в мире только по одному и никто другой не может написать за него его мермуары. Умри я сегодня вечером, не найдется никого, кто сумел бы правильно меня описать. Мисс Дирборн могла бы сказать кое-что, а брат Джон что-нибудь добавить. Эмма-Джейн постаралась бы отдать мне должное, но ей не хватает слов; и я даже рада, что тетя Миранда никогда не берет пера в руки.

Мой словарик такой маленький, что в нем не много изысканных слов, и я не смогла найти, как пишется слово мермуары, но кажется, так было написано на обложке книги, которую читала тетя Джейн.

Всем девочкам очень нравится вести дневник, но Минни Липучка вытащила дневник Элис Робинсон из-под школьной поленницы, куда та его спрятала, и весь прочитала. Она сказала, что это ничуть не больший грех, чем прочитать чужое сочинение, но мы сказали ей, что это все равно, как если бы она подглядывала в замочную скважину, или подслушивала под окном, или открыла ящик чужого комода. Она сказала, что так на это не смотрит, а я ей сказала, что, если только ее глаза не раскроются, она никогда не оставит никаких великих следов на песках времен. Я сказала ей, что дневник - священная вещь, так как обычно в нем изливаешь свои глубокие чувства, предполагая, что никто не заглянет в него, кроме тебя самого и твоего снисходительного Небесного Отца, который видит все.

Конечно, Персис Уотсон не было бы неприятно показывать другим свой дневник, так как у нее нет никакого священного замысла и говорится в нем вот что (она читала его нам вслух):

"Поднялась сегодня в шесть (в дневнике всегда "поднимаются", но когда говоришь об этом, то можно сказать "встала"). Завтракала в половине седьмого. Было печенье на соде, кофе, рыба с подливкой и пончики. Вымыла посуду, накормила кур, застелила постель перед школой. Урок арифметики прошел хорошо, но на правописании получила отметку на два балла ниже, чем вчера. В половине пятого играла в прятки на пастбище Сойеров. Покормила кур и легла спать в восемь".

Она говорит, что не может записывать то, чего не случилось, но если я посчитаю ее дневник неинтересным, она попросит, чтобы мама дала на завтрак мясо вместо рыбы и пирог, когда кончатся пончики, и будет кормить кур до завтрака, для разнообразия.

Мы все намерены теперь стараться, чтобы что-нибудь случалось каждый день, и тогда наши дневники не будут такими скучными, а следы на песке такими обыкновенными.

* * * * * *

Необычная мысль

Июль, 187-.

Сегодня мы выкопали наши конфеты из роз, и это дало мне хорошую мысль для моих Мермуаров. Конфеты из роз делаются так: берете лепестки распустившихся роз, смешиваете с чуточкой корицы и добавляете столько темного сахара, сколько вам дадут, а обычно не дают и половины того, что нужно, - никому, кроме Персис Уотсон, чьи любящие родители разрешают ей самой брать сахар из бочонка в их магазине. Затем вы делите это на маленькие порции и заворачиваете, как порошок Зейдлица, сначала в тонкую бумагу, потом в оберточную, и закапываете в землю и ждете так долго, как только можете выдержать; потом выкапываете их и едите. Мы с Эммой-Джейн втыкаем в землю там, где закопаны наши конфеты, палочки с маленькими бумажками, на которых стоит дата, когда они были закопаны, чтобы выкопать их, когда они будут готовы, - но у нас никогда не хватает терпения, чтобы этого дождаться. Когда тетя Джейн увидела, как мы их выкапываем, она сказала, что первое, чему должны учиться дети, - это не быть нетерпеливыми. И когда я пошла на сеновал, у меня получилось такое стихотворение:

Нетерпение

Конфет мы не дождались ни одной,

Одну мы доставали за другой.

И было то в час утра золотой,

И было то в полудня тяжкий зной,

И было то вечернею порой,

И было то под полною луной.

Все было совсем не так; это произошло туманным утром перед школой, и мне кажется, что поэтам, вероятно, никогда не удается попасть в рай, потому что так трудно придерживаться истины, когда пишешь стихи. А Эмма-Джейн считает, что никого не касается, когда мы выкопали наши конфеты. Больше всего мне нравится строчка про полную луну, но она создала бы у тех, кто будет читать мои Мысли, неправильное представление о нашей жизни и характерах; люди подумали бы, что мы долго не ложимся спать по вечерам, так что я уладила эту трудность так:

Нетерпение

Конфет из роз мы ждали неплохих,

Но слишком рано выкопали их.

Мы думали, что трех погожих дней

Им хватит, чтобы сделаться вкусней.

Но кто причину спешки назовет?

Мы не боялись, что сгрызет их крот.

Нам тетя говорит: всему есть срок,

Но нетерпенье - юности порок.

Именно так и сказала тетя Джейн, и это дало мне идею для стихотворения, которая довольно необычна.

* * * * * *

Ужасный вопрос

Сентябрь, 187 -.

Что оказывает наиболее пазетивное влияние на характер - наказание или поощрение?

Этот совершенно ужасный вопрос поставил перед нами доктор Мозес, когда посетил сегодня нашу школу. Он - комиссия по проверке школы; не вся комиссия, конечно, но я не знаю, как это сказать в единственном числе. Он сказал нам, что мы можем спросить мнение об этом наших родителей, хотя предпочел бы, чтобы мы не спрашивали; но написать мы должны своими словами, а он выслушает наши ответы на следующей неделе.

Когда он вышел и закрыл за собой дверь, все ученики были ввергнуты в уныние, а в классной комнате слышно было, как муха пролетит. Элис Робинсон плакала и одолжила у меня носовой платок, а у мальчиков был такой вид, словно в школьное здание ударила молния. Но хуже всего было бедной мисс Дирборн, которая потеряет свое место в школе, если не сделает из нас очень быстро хороших учеников, потому что у доктора Мозеса есть дочь, которая вполне готова занять место учительницы в нашей школе и сможет жить и питаться дома и откладывать все свое жалованье.

Мисс Дирборн пристально смотрела в окно, и рот и подбородок у нее дрожали, как у Элис, так как она знала - ах, слишком хорошо! - что принесет следующая неделя.

Тогда я подняла руку, чтобы получить разрешение задать вопрос, встала и сказала: "Мисс Дирборн, не тревожьтесь! Только объясните нам, что значит "пазетивное", и мы напишем что-нибудь по-настоящему интересное. Все мы знаем, что такое наказание, и видели, как поощряют других, и это не такая уж плохая тема, как некоторые другие". А Дик Картер шепнул: "Молодец, Ребекка!" И это означало, что ему тоже жаль ее и он постарается написать как можно лучше.

Тогда учительница улыбнулась и сказала, что "пазетивный" значит полезный и благотворный для каждого и что пусть встанут все, кто думает, что наказание делает людей лучшими учениками, мужчинами и женщинами, - и все остались сидеть неподвижно.

А потом она попросила встать всех, кто думает, что к наилучшим результатам приводит поощрение, - и тогда раздался могучий звук, почти как шум стремительно текущей воды, но на самом деле это зашаркали по полу наши ноги. Все ученики встали, и казалось, что это армия, хотя нас было всего девятнадцать, - потому что глубокая вера была в каждом. Тогда мисс Дирборн засмеялась и сказала, что она благодарна за каждое из наказаний, которое перенесла, когда была ребенком, а Ливинг Перкинс сказал, что, вероятно, мы еще не вошли в тот возраст, когда бывают благодарны, или, может быть, ее отец не пользовался ремнем, а она сказала, что, ах, нет - это была ее мать и шлепала она ладонью, а Дик Картер сказал, что и наказанием-то это не назвал бы, и Сэм Симпсон сказал то же самое.

Я собираюсь написать на эту тему сначала в моей Книге Мыслей, а когда буду переделывать написанное в сочинение, то смогу выбросить все, что касается нашей семьи, или неизящное, так как многое, связанное с наказаниями, неприятно и некрасиво.

* * * * * *

Наказание

Вопрос о наказаниях очень запутанный, но я считаю, что они полезны, когда действительно заслужены; вот только когда я наказываю сама себя, не всегда получается хорошо. Когда я облокотилась о перила нового моста и испачкала краской все мое платье и тетя Сара Кобб не смогла его отчистить, мне пришлось носить его, все в пятнах, шесть месяцев, отчего страдало мое самолюбие, но это было справедливо. В наказание мне не разрешили пойти на день рождения к Элис Робинсон, зато на следующий день я была в цирке. Но на вечеринках у Элис все бывает так скучно и чопорно, так как миссис Робинсон заставляет мальчиков стоять на расстеленных на полу газетах, если они заходят в дом, а ставни всегда закрыты и миссис Робинсон рассказывает мне, как обострилась у нее в этом году болезнь печени. Поэтому я подумала, что для того, чтобы поплатиться за цирк и кое-что еще, мне следует наказать себя дополнительно, и я бросила мой розовый зонтик в колодец, как матери в миссионерских книжках бросают своих младенцев крокодилам в Ганг. Но зонтик застрял в звеньях цепи, к которой привязано ведро, и тете Миранде пришлось звать Эбайджу Флэга, чтобы вытащить все обломки, прежде чем мы смогли доставать из колодца воду. Я наказала себя так потому, что тетя Миранда сказала: если я не исправлюсь, то буду не чем иным, как Обузой и Напастью. Мимо нашей фермы на Солнечном Ручье часто ходил старик, носивший много старых стульев в починку, и мама говорила: "Бедный человек! Слишком слабая у него спина для такой тяжести!", и я всегда выносила ему пончик. И я хочу, чтобы следующее вошло в Мермуары: однажды я сказала ему, как нам жаль, что стулья такие тяжелые, а он ответил, что они не кажутся такими тяжелыми, когда он съест пончик. Это не значит, как мне сказал мой брат Джон, что пончик был тяжелее стульев, но это прекрасная мысль, и этот пример учит тому, что люди должны проявлять сочувствие и помогать друг другу нести их бремя. Тяжесть, бремя и обуза - это одно и то же.

И я знаю, что такое Напасть, потому что однажды там, где наша ферма, дул ужасный восточный ветер, который уничтожил все хлеба на корню, и фермеры называли его Напастью. И я скорее согласилась бы стать градом, мокрым снегом, морозом или метелью, чем Напастью, подлой и коварной. Вот почему я выбросила самую дорогую для меня вещь на земле - розовый зонтик, который мисс Росс привезла мне из Парижа, того, что во Франции. Я также завернула мой бисерный кошелечек в три слоя бумаги и убрала с пометкой не доставать, кроме как после моей смерти, если только он не понадобится, чтобы взять с собой, когда пойдешь в гости.

Обузой, Напастью не должно мне быть,

Чтоб ангелам в небе слез горьких не лить.

* * * * * *

Поощрения

Хорошим способом выяснить, что именно оказывает самое пазетивное влияние на характер, было бы испытать на себе действие поощрений в предстоящую неделю и написать сочинение в самый последний день, когда я увижу, каким стал мой характер. Трудно найти поощрения для себя, но, возможно, чтобы выручить меня в этом случае, тетя Джейн и некоторые из девочек согласились бы, каждая в отдельности, поощрить меня. Я могла бы носить каждый день в школу мой бисерный кошелечек или надевать ненадолго перед сном мои коралловые бусы. Я могла бы немного почаще читать книжку о Коре, жене доктора, но это, пожалуй, все поощрения, какие я могу придумать. Боюсь, тетя Миранда сказала бы, что все это нехорошие желания, но, ах, если бы влияние этих поощрений оказалось пазетивным, какой веселой и радостной была бы для меня жизнь! Иметь прекрасный мягкий характер, быть любимой одноклассниками и учительницей, вызывать любовь и восхищение у тетей и соседей и при этом постоянно носить бисерный кошелечек, а возможно, и надевать лучшую шляпу по средам, так же как и по воскресеньям!

* * * * * *

Огромное потрясение

Причина, по которой Элис Робинсон не смогла сегодня играть с нами, в том, что ее наказали. Она разбила голубое блюдо своей мамы. Как раз перед ужином, когда мои дела были сделаны, я поднялась на холм, где стоит дом Робинсонов, узнать, как она держится, и она поговорила со мной из окна. Она сказала, что совсем не расстраивается, так как ее давно не наказывали, а теперь, как она надеется, у нее появятся мысли и это поможет ей написать сочинение, ведь остается всего один день. Это навело меня на отличную идею, и я посоветовала ей позвать наверх ее отца и уговорить его жестоко ее избить. Я сказала, что, конечно, будет больно, но зато, по всей вероятности, ни одна из девочек не подвергалась такому наказанию, и ее сочинение окажется замечательным и непохожим на другие. А я одолжила бы у тети Миранды гамамелис и лила бы на ее раны, как самаритянин в Библии.

После ужина я снова побежала к их дому вместе с Диком Картером узнать, что из этого вышло. Элис подошла к окну, и Дик бросил ей записочку, привязанную к палке. В записке я написала: "Требуй наказания в полной мере. Будь храброй, как мать Долорес в "Испанских мучениках"".


Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав







mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.025 сек.)







<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>