– Эх, да кем бы я сейчас был, не повстречай тогда Ленку? Вот с тех пор и счастливый.

… Оно не может не есть.

– Эх, да кем бы я сейчас был, не повстречай тогда Ленку? Вот с тех пор и счастливый.

– Просто соблюдено необходимое условие. Нашу повседневную семейную «бытовуху» только с любимым человеком и можно делить. Но чтобы не потускнел жемчуг, не затёрлось первоначальное чувство, его нужно хранить! Понятно? И быть обязанным! А обязанность эту принимать не в противоречии с личной свободой, а в подтверждении оной, как выбор. Я больше того скажу: коли по настоящему любишь, так и на собственную жертву пойдёшь. Во как! Впрочем, загоняться по этой теме можно всю оставшуюся ночь. Да так и проходить вкруг да около. В общем, нет любви – нет и счастья.

– Сог в асен. А я тебе не рассказывал, как я с Ленкой познакомился? (…) Так вот и жили-мыкались по разным городам. Натерпелись всего! А она до сих пор как ангел. Добрая. И в людей верит.

– Тогда – за любовь.

– За любовь!

Уже за полночь. Место действия – прилегающая к панельной девятиэтажке территория. Наш дом по соседству стоит. «Наш», поскольку мы с Димкой живём в одном подъезде. Так вот, в нашем, вечно заставленном машинами дворе и «покурлыкать» негде. А здесь стол под деревом, лавки, да и освещение над ближайшим подъездом не достаёт. В разговоре лицо собеседника лишь угадывается, посему услышанные фразы обретают какую-то мистическую значимость, вроде разговора с тенью. Откровенность обостряется уже до того початой бутылкой Московского коньяка. Это мы в гости к бардам ходили. На чай с печеньем. Ну не возвращаться же домой не допивши. Димкино предложение ещё посидеть было поддержано сразу. А жён предупредили, мол, не беспокойтесь, мы тут рядом.

– А вот если расширить тему и на работу нашу посмотреть. Ну, как на аспект. Я, как из коммерции ушёл, человеком себя почувствовал. Песни писать начал. Вроде бы и устаешь, но в теле всё, а башка-то чистая! С тобой в связке опять же.

– Счастье – это когда утром с удовольствием идёшь на работу, а вечером с удовольствием идёшь домой. До меня кто-то сказал. Мы ведь с тобой почти уже год как одна боевая единица. Проверенная! Одна Каменка чего стоит. А по жизни, Серёга, есть у меня идея собрать идеальный экипаж для военного катера, ну, по типу торпедоносного. Человек двадцать, не больше. Чтобы на любого из них в бою положиться можно было. И быть уверенным, что не подведёт. Это как в разведку с кем пойти. Но, поскольку душа-то у меня морская, то и команду свою на корабль собираю. Война – она лучших делает ещё лучше, а худших...

Начал подмерзать. А как же ещё расценить рефлекторные подергивания разных групп мышц? Но для подогретой головы данное наблюдение всего лишь отмечаемый факт, а вовсе не руководство к действию. Очередной глоток из горла. Определённо поражает ясность восприятия. Сидим здесь, обсуждаем вещи, в которых по трезвянке даже себе признаться стрёмно. И уж совсем не хочется быть уличённым в телячьей сентиментальности извне. Возможно, что притупилось чувство опасности, предохраняющее психику от нервных срывов. Ослабевает приобретенный в результате преодолённых стрессов душевный иммунитет, всё более оголяя чувственный опыт. А он-то, быть может, и есть самое ценное в жизни. Потеснитесь-ка, достигнутые умения, всякие там возможности приобретённого социального статуса! И баблом-то особо не хвастайте, ибо прах это. А как следствие вышеуказанной первопричины (пока ещё наличествующего алкоголя) и работы соответствующих винтиков-шпунтиков на уровне органики – пустынный, холодный двор глубокой февральской ночью, в котором обсуждается тема счастья двумя заждавшимися весну романтиками. Её дыхание близко. И таки дождутся. А вот кому-то, видно, уже не суждено.

– А с верой как быть? Монахи ведь тоже по-своему счастливы.

– Эка, хватил! А знаешь, как я веру принял? (…) Самого Господа, и того Иоанн Креститель в Иордан окунал. А этот… Самокрещённый! Да ты хоть, пуп Земли, а гордыню-то свою поумерь!

– А вот во мне веры поубавилось. Поостыл как-то. Но ведь было же, светился! И перед сном «Да воскреснет Бог…» читал, и Библию вдоль и поперёк… Наносное, наверное. А может быть не в том дело, как ты это только себе представляешь, а в том, как твои представления в других отражаются, рядом с тобой живущими?

– Доброй ночи, мужики, – двое парней приблизились к столику. Один, судя по всему, возрастом около двадцати-двадцати двух. Второй, хоть и постарше-покрепше, но, как и первый, не в кондиции. – Сколь-нибудь найдётся? Я мигом…

– Чем богаты, тем и рады, – предложили мы незваным гостям свою бутылку.

Молодой как сел за стол, так на него свою голову и уронил. Старшой глотнул из наших немногих остатков, занюхал рукавом, но не успокоился.

– Тут с рук водку можно взять. Хорошая водка. Наскребём?

Что до нас с Димкой, то вечер уже удался. Нанесли визит к нашей общей знакомой, долго ею чаемый. Вот только на предложение опосредовать в общении немного алкоголя, получили категорический отказ. Ну, отказ, так отказ. Совсем её обижать не хотелось. Но и себя лишить праздника мы не сочли возможным. Поэтому и пришлось задержаться с пересечением порога её дома, ведь на близлежащие дворы сие табу не распространялось. Дождавшись, наконец, ещё и собрата Андрюху, отыскали в новом для себя районе правильный магазин. Венцом наших поисков стали Три Массандровских Портвейна. Последовавший за тем всего лишь час тёплого общения греет меня до сих пор.

Потом где-то, что-то посидели-послушали, чаю-сушек с вареньем откушали и утвердились во мнении, что «бард» – слово не наше. Быть в компании и лобызать одиночество, целенаправленно стремиться к отверженности внешним миром, а потом ещё и превозносить это как подвиг, – что может быть противнее!? Сочинил бяку – положи в стол. Так ведь нет! Давай и других к тому же подталкивать. Исподволь. Настоящее творчество призвано объединять людей, учить слышать, понимать друг друга и в со-веселье, и в со-переживании! Хо! Я кончил. (Словно вбиваемый гвоздь, завершающий мысль возглас, каюсь, перенял у Димки.)

Но вот хозяйке и другим приглашённым я о том не поведал. Корректно постеснялся омрачать ненужными спорами восторженный вечер. Зато сейчас отрываюсь, в одну харю.

Только и радости было, что Димкиных песен живьём послушали. А его всё щёлкали с разных сторон, да в разных ракурсах. Как же иначе? Когда ещё... А мы с Андрюхой всё переглядывались, прикалываясь над эдаким вниманием.

По весомой причине, связанной с работой, Андрей был вынужден отлучиться. Я увязался с ним. Отсутствовали в пределах часа. Взяли упомянутый выше коньяк. Стоит недорого и, главное, закуски не требует. Вернулись. Но ввиду уже довольно позднего для гостей времени, мы вскоре после возвращения покинули сей монастырь, вежливо пожелав эстетам спокойной ночи.

Пить ещё и водку уже не хотелось. Тем более непонятно с кем. Но эти два субъекта, как предметное продолжение темы, представляли исследовательский интерес. Хотелось выяснить, чем же дышат они. Поковырявшись в кармане, вытащил две бумажки. Рассмотрел в темноте – две десятки. Не жалко. Добавил ли что к ним Димка, уже не помню, но старшой удалился к ближайшему подъезду. Долго стоял у домофона, потом пропал внутри.

Дремавший его друг оказался несостоявшимся студентом. Откуда приехал, куда поступал, опять-таки не помню. Коротает год, работая подсобником в строительной бригаде. Ещё надеется поступить. Живёт у отошедшего друга, с которым вместе и трудится. И ещё о чём-то рассказывал. Димка расспрашивал, а я почему-то только слушал и всё как-то примеривал к своей суетной жизни.

Минут через десять из подъезда, ругаясь, вышел его товарищ. Огласив причину неудачного похода и пообещав всё-таки достать пол-литра, он поднял из-за стола молодого и вместе с ним удалился в сторону ночного павильона.

Мы снова остались одни, но не надолго.

Здоровый бугай лет тридцати пяти и тоже явно не трезвый, услышав наши голоса, завернул к нам. И с ходу, безо всякого приветствия:

– А вы-то знаете, что Егор Летов умер?

– Да как не знать? Потому и сидим, поминаем.

Но он, поначалу приложившись, отказался от предложенной бутылки.

– Коньяк не пью, – говорит. – Водку. – Сказал, как отрезал. – Неделю уже как... Вот песня у него есть… – и тихо так начинает тянуть: пластмассовый мир победил, макет оказался сильней.

Мы подхватили, продолжаем дальше… А он останавливается и замолкает. Узнаем, что мужик на первой Чеченской был... Димка давай и о Егоре, и о себе что-то рассказывать. А тот вроде бы и слушает, но не слышит. И снова лишь одну первую строчку, и всё. Димка ему про сибирский рок втолковывает, а он нам – историю. Не то реальную, не то какую-то тестовую ситуацию. Но, рассказывая, он делает нас её участниками.

– Забрасывают тебя в тыл, значит. И не одного. Отряд, положим, человек в семь. Уничтожить объект, представляющий для войск реальную угрозу. Провалить задание, значит, своих ребят не один десяток, а то и сотни на переднем крае положить. Каждый это понимает. Каждый подготовлен-нацелен. И вот, значит, продвигаетесь вы по всем правилам. А время-то против вас работает. И тут, за холмом стадо коров. Девчонка-пастушка, лет пятнадцать. С голубыми глазами... Твои действия?

Повисшая тишина засвидетельствовала наше замешательство. Требуемый ответ ртов так и не покинул.

А тут и те двое подошли. Достали-таки. Мы извинились перед парнями за отказ посидеть ещё, поблагодарили за общение и направились восвояси. Зашли в подъезд, вызвали лифт. Пока ждали, взглянул на часы: 3-40. Спокойного утра!

Зайдя в тёплую квартиру, осознал, что замёрз как собака. Тихо, чтобы не разбудить своих пацанов, прошёл к нашему с женой дивану.

– Возьмёшь под крылышко?

– Ну, залезай.

Моя Лилия после многих перипетий, связанных с рождением сыновей, наконец, перешла на шестой курс обучения. Заочное отделение. Начала работать над дипломом. Впоследствии защитит его блестяще, чем и горжусь. Этим утром она должна попасть в библиотеку учебного заведения, – многие источники за её пределы просто не выдаются. В силу некоторых обстоятельств попросила проводить до остановки. Вышли около половины седьмого, – в час пик на нужный автобус попасть невозможно. Ещё хмельной и жутко не выспавшийся следую за ней. Сажаю в транспорт…

Уже на обратном пути, проворачивая в памяти события прошедшей ночи, вдруг резко останавливаюсь. Не в этот момент на себя со стороны глядеть, но, как представишь, – вылитый ёжик в тумане. Гитара!!! Точно помню, в лифт заходили, гитары на мне не было. Может, Димка взял? Голова как-то быстро трезветь стала. В соседний двор заглянул. А вдруг. «Вот сюда и поставил, как за стол садились». Но ни рядом, ни под, ни над столом следов пребывания инструмента и его дальнейшего следования обнаружено не было. Оставалась последняя надежда.

Ибанез (так Димка представил Её величество, хотя и с ошибкой в первом слоге) досталась мне как-то неожиданно, на Новый Год. Я приемлю считать этот праздник сугубо семейным, и потому решил потешить себя выдержанным портвейном от той же Массандры. Но поскольку супруга моя быстро устала, а дети видели уже восьмой сон, я тоже решил принять приглашение от Нави. И вдруг телефонный звонок! Забыли отключить на ночь.

Звонит Димка-год-как-сосед (он же – коллега, он же – друг). Давай, мол, ко мне. Гости все повырубались, жена с дочками приснула, в ящик пялиться не желаю… Словом, одному не в кайф, общения хочется. Раз нужна поддержка, то помочь – святое дело. Захватил начатую бутылку, пусть оценит.

Оценил. А я фирменный первак тестем названный в честь зятя отведал. Он принёс недавно приобретённую после Москвы Ямаху. Не нарадуется на неё, не налюбуется. Спел уже здесь написанные вещи и мне протягивает, мол, зацени инструмент. Я и взял. А хмельной уже, руки не слушаются, башка аккорды забывает. Звук-то отменный льётся, а песня не получается. Оправдываюсь, мол, непривычно. А в калошу садиться не хочется. За своей старушкой сбегал, и таки сделал и себе и людям приятное. Вышла к нам заспанная Ленушок (так умильно Димка свою жену называет). Мы давай за шум оправдываться, а она нас поспешно успокоила и даже удовлетворённо поблагодарила. Вот Димка на меня, на мою гитару посмотрел, да и говорит:

– Принеси-ка, ты, жена, мою прежнюю, нелюбимую. Чего ей пылиться? – И ко мне так ласково, – Всяко лучше, если ты на фирменном инструменте играть будешь.

Лена гитару принесла, а Димка за чехлом для неё сбегал.

– Одно целое. Владей.

Меня давно поражает, как Димка легко расстаётся с дорогими вещами (и в денежном отношении, и в плане культурной ценности, и даже с уникальными памятными) и дарит их тем, кому, по его мнению, они нужнее, чем ему. Подтверждений тому – масса. Да и описываемый случай не последний.

– Категорически не согласен! – Я не был готов к такому повороту событий. – Меня и моя гитара вполне устраивает.

– Вот упрямый! Да пойми ты, сейчас у меня инструмент, который я сам себе выбрал. А Ибанез мне на сорокалетие подарили, перед фактом поставили. У меня к ней сразу душа не лежала. Играл, потому что альтернативы никакой не было. Теперь вот она. Я же от чистого сердца.

– Ну, убедил, убедил. И всё же, принять такой подарок мне совесть не позволяет. Предлагаю компромиссный вариант. Беру гитару в бессрочное пользование, но с условием права собственности за тобой. Идёт?

– Идёт!

С этих пор, гитара хранилась у меня. Подлатал-заклеил, струны поменял. Свою точёную Ленинградку периодически баловал вниманием, но играл, как правило, на его, бессрочной. Иногда Димка обращался ко мне с просьбой по её использованию, чтобы не подвергать излишнему риску свою акустику. Я же легко шёл на встречу пожеланиям уговорённого собственника.

Так произошло и со вчерашним походом в гости.

(За кадром текста вдруг слышатся Попутные Пожелания от автора)

Да не утомятся дальнейшим чтением глаза Дорогого Читателя, если до сих пор всё вышеизложенное представляет для Него интерес. Ибо завершение истории близко. Будет ли оно добрым? Надеюсь на это ВМЕСТЕ с Вами. Рассказ-то, конечно, будет прочитан, Вы развлечены... И, слава Богу!

Звоню Димке. Судорожно набрав номер, слышу на другом конце изрядно побасевшее «алло».

– Утро доброе. Как здоровье? На работу сегодня выйдешь? Да на госпиталь, скорее всего. – И после некоторой паузы. – Дим, по-моему, мы вчера гитару пропили. Дома, посмотрел, нет, во дворе, сбегал, нет, может, ты захватил?

– Не, точно не брал. Да ты погоди расстраиваться. У меня такое чувство, что и не пропадала она вовсе. Вот что! Ты несколько объявлений напиши, а Ленка гулять пойдёт, их и расклеит. У нас да в соседнем дворе, у подъездов. Не переживай, отыщется.

Как же, отыщется, ищи-свищи. И то, что груз ответственности лежал на нас обоих, было как мёртвому припарка. Толку-то? Всё равно не вернёшь. Надежда умерла. Точка! А вера, судя по застольным признаниям, растаяла уже до того. Вот оно, где счастье. Ценить то, что имеешь!

Для меня с пропажей всё было ясно и кончено. И потому безо всякого желания, больше для собственного самоуспокоения, мол, использовали все шансы, по количеству подъездов накатал объявление:

«Нашедшему гитару

во дворе дома №…,

по улице … –

просьба вернуть за вознаграждение.

Тел. 8(9..)…»

И снова ёжик, но не один, – с вынырнувшей собачьей головой. А вдруг!!! Где-то далеко-далеко затеплилась искорка. «Ну, тогда-то уж точно в моём отношении к людям что-то должно измениться» сказал я сам себе. «Загадал», «дал обет», «пообещал»… Как хотите. Но обязательство вырвалось как-то само собой, спонтанно. Я лишь слегка удивился подобной форме наивности.

Спустился к Димке. Передал написанные объявления Лене. Поехали в контору. По дороге молчали больше обычного, а если и говорили… Направили нас, как и предполагал, в госпиталь. Мы с Димкой – монтажники, на одном месте редко задерживаемся. Сделали объект – марш на другой. Условия располагали, но работать не хотелось. Вернее, вообще ничего не хотелось. К счастью, ближе к обеду, прокладывая свои кабели, электрики обрубили питание на этаже. Но так и не поспешили подключить его снова. А кто мы без электричества, без инструментов? Поставили начальство в известность, договорились о завтрашнем продолжении монтажа, всё равно зарплата сдельная. И свалили до дому.

Поспешно, не разглядев дополнительную к номеру маршрута букву, сели не в «свой» автобус. Доехали до остановки, где ходит «наш» транспорт. Вылезли. Ждём.

На моём сотовом раздаётся звонок, номер неизвестен. Ошиблись? А искорка-то разгорается. Снимаю трубку.

– Алло.

Молчание.

– Алло!

– Тут, это… Объявление Ваше?

– Про гитару? Моё!

– Только, это… Я за неё двести рублей отдал.

– Пятьсот верну, хватит? Как Вас зовут? А меня – Сергей. Анатолий, гитара у Вас? Где и как с Вами встретиться? Сейчас можно подъехать? – Костёр занялся. Я повесил трубку на пояс.

– Я же говорил, найдётся. – Димка широко улыбался.

– Вот теперь гитара МОЯ! Настрадался.

Уже не помню, куда подевался мой друг, какие вдруг возникшие обстоятельства нас разлучили, по пути или ещё на остановке, но доехал я один. Как только вылез из маршрутки, в глаза брызнуло слепящее весеннее солнце. Зажмурился. Асфальт уже полностью очистился ото льда. Из почерневших сугробов текли ручьи. Отчётливо выпуклыми звуками кишела улица. Я перешёл дорогу и пошёл вдоль дома.

Навстречу мне, не иначе, легко двигалась девушка в чёрном коротком пальто. Распущенные завитые волосы покачивались в такт шагам. Берет она держала левой спрятанной в перчатку рукой. На согнутой правой – сумочка. Смотрела и шла прямо на меня.

– Извините, у Вас не найдётся шести рублей?

Таковой тогда была стоимость проезда по городу в больших автобусах и «пазиках», газели стоили на рубль дороже.

– А десяти хватит? – Я искренне улыбался, кладя червонец в протянутую маленькую ладошку.

– Ой! Теперь доеду!

А я уже лечу над городом, раскинув в стороны руки, правда, уступая в скорости воробьям. Пока ещё прохладный воздух приятно обвевает лицо. Обозрев далёкий, в голубой дымке, горизонт, плавно начинаю снижение. Нахожу свой дом и рядом панельную девятиэтажку. Мне в последний подъезд. Мягкая посадка.

По ступеням вбегаю в открытую дверь. Мимо стоящего на входе гражданина в старых, с обвисшими коленками спортивных штанах, в потёртой кожаной куртке, одетой поверх «тифозной» майки и в домашних тапках на босу ногу. Вышел покурить. Только и подумал: «Не интеллигент».

Поднимаюсь на первый этаж. «…Квартира налево» – уже вбито в мозг. Номер? Совпадает. Звоню, но замечаю, что дверь не заперта. Выходит женщина, в домашнем халате, на голове бигуди.

– Здравствуйте, я по поводу гитары. Можно увидеть Анатолия?

– Можно. Вон он идёт. – И кидает взгляд поверх моего левого плеча.

Обернувшись, узнаю описанного выше субъекта.

– Анатолий? Сергей. По поводу гитары…

Мы остались на площадке.

– Я за неё двести рублей выложил, – Анатолий опёрся на перила лестничного пролёта.

Моя пятисотенная, не спеша, исчезла в его кармане. Но он и не думал уходить за инструментом. Я напрягся. Спрашиваю, как к нему попала гитара. Рассказал, что когда утром, в начале седьмого, как обычно вышел покурить, двое проходящих мимо парней, ему её предложили. Посмотрел, оценил, интересно ведь. Но, извинившись, достал две сотенные купюры. Мол, последние на жизнь. Да и те непонятно как в домашних штанах оказались. Но к его удивлению парни согласились продолжить свой путь налегке. А когда очередной раз вышел покурить, увидел на входе объявление. Вот и, прикинув что к чему, решил позвонить.

Пока он неторопливо рассказывал, моё недоверие улетучивалось. Спокойные усталые глаза смотрели ровно, хитринки в них не было. Трёхдневная щетина выдавала в нём безразличие к своей натуре. Простой, как три копейки. И непонятно было, сколько же ему лет. 45? Или на все десять больше?

Для уяснения хронологии событий я рассказал, при каких обстоятельствах была оставлена гитара.

– Такую вещь забыть! Я-то кое-что понимаю. Решил: жене на 8-е марта подарю…

В приоткрытую дверь вдруг услышал:

– Да на что мне такие подарки! В доме жрать нечего, а он на последние деньги дрова покупает! Чё мне с ней делать-то? Печку топить?

Нас контролировали. Это было неприятно. Успокоил себя тем, что вот сейчас заберу инструмент и свалю, не вмешиваясь в чужую жизнь. Но Анатолий всё не уходил. Возникшая после бесцеремонного выпада пауза затянулась.

– Сам-то играешь? – нарушил я гнетущую тишину.

На «ты» мы не переходили, но дискомфорта обращения не было. Так все трудяги друг друга чувствуют. Не отстраняясь. Но ничего уничижительного в том для собеседника нет. Ежели же, конечно, он не с высшим образованием.

– Играл, – как-то обречённо сказал Анатолий.

И вдруг я осознал, что он как можно дальше отодвигает от себя момент возврата в пределы квартиры. Ведь он никому там не нужен. На меня навалилось сочувствие к этому глубоко одинокому человеку. Но лезть в душу без приглашения не хотелось. Я и не лез, просто давал понять, что его кто-то слышит.

– А любишь что, какую музыку? – обычный вопрос при поиске точек соприкосновения.

– Машины, – он оживился.

– «Машины времени»? – не понял я.

– Нет, простые машины. Которые ездиют.

Ну, брат, извини, – говорить нам больше не о чем.

– Знаешь что, Анатолий, вот тебе полтинник сверху, неси гитару, да я побежал.

Нехотя, он скрылся за дверью. От предвкушения скорой встречи вспотели ладони. Уже через минуту я расстегивал знакомый чехол и прикасался к натянутым струнам. И откуда-то:

– Как долго я тебя искала!..

– И суток не прошло.

– Как долго я тебя искала!..

Эпилог

Вытащил, осмотрел целостность корпуса, вернул в чехол.

– Ну, бывай, Анатолий.

Пожав его крепкую руку, я покинул подъезд.

Был ли я счастлив? Пожалуй.

P.S. А в отношении к людям у меня всё осталось по-прежнему. Вот только… доехала ли та девушка?

автор – Сама Жизнь

переложение на русский текст –

Филин (19 сентября 2009 г.)

Дата добавления: 2015-08-28