Я поехала в Тамбов не потому, что стояла осень. Не потому, что мне было грустно или нечего надеть. Не потому, что подруга рассказала мне о поездке с Сержем в провинцию. Серж мне никогда не нравился,

Сара Белински

ПОЕЗДКА ИЗ МОСКВЫ

(Волчонок)

Я поехала в Тамбов не потому, что стояла осень. Не потому, что мне было грустно или нечего надеть. Не потому, что подруга рассказала мне о поездке с Сержем в провинцию. Серж мне никогда не нравился, а нравился Андрей из новых, и если бы он меньше читал всяких глупостей, то мог бы оценить мое к нему отношение. Андрей чудесно пострижен. Мне кажется, в него влюблена не только я, но и все новые. Нет, я поехала в Тамбов по делу.

Мой начальник очень хорошо выглядит. Он из тех, кто сам не умеет погладить себе рубашку, но умеет попросить, чтобы погладили другие. Особенно женщины. Хорошо, что он курит лайтс. Я купила себе ту же марку, разумеется. Андрея никто не видел с сигаретой, и я теперь оставляю свои лайтс на работе. В Тамбов я поехала решать юридические дела.

Учиться на юридическом легче, чем быть мужчиной. Они приезжают на экзамены такие усталые, что говорить с ними о любви совершенно невозможно. Мы обсуждаем тогда кодекс. Мало у кого есть практика, поэтому я поехала в Тамбов с радостью.

Моя подруга любит мерседес. Она затемнила в нем стекла, и я говорю ей: «Тебе нужно в нем поставить спортивный руль». Она спрашивает: «Зачем?» Я отвечаю: «К твоей груди должен прикасаться только Серж». Она так смеялась, я боялась, мы вылетим на встречную.

На Садовом была пробка, и я чуть не опоздала на вокзал. Тамбовский поезд не похож на европейские поезда, потому что ты входишь в спальный вагон в Москве, ложишься на полку под одеяло и засыпаешь, а выходишь утром за семьсот километров в Тамбове.

На перроне я была самая ненакрашенная женщина в мире. Хорошо, что я успела надеть бюстгальтер, и ремень моей дорожной сумки щадил тело. Листья шелестели под ногами. Пахло шоколадом.

Я попросила таксиста отвезти меня в суд. Он попросил меня назвать адрес.

- Почему вы улыбаетесь? – сказала я, перелистывая исковые документы.

- Потому что вы – мой первый клиент.

- Удивительно. Поедемте-ка на площадь Ленина.

С этим жизнерадостным мужчиной ехать было спокойнее, чем с моей подругой. Он рассказывал анекдоты, совершенно не отрываясь от дороги, обсаженной красными до неприличия кленами.

Я подумала, что Андрей гораздо искреннее. Таксист разошелся не на шутку и, подкатив к старинному зданию суда, побежал открывать багажник. Я дала ему деньги и пожала руку.

У секретаря были задумчивые глаза.

- Судья непременно примет вас в десять часов.

Я взглянула на часы: у меня оставалось достаточно времени, чтобы позавтракать.

Спускаясь с сумкой на плече по роскошным ступеням, я вспомнила свою подругу. Она говорила, что Серж, как истинный приверженец французской демократии, бросался в бой с русскими чиновниками по любому поводу. Потом он купил в антикварном магазине перламутровый аккордеон и разучил коммунистический гимн. Когда он возвращаясь доставал инструмент из футляра, подруга срочно оставляла свои дела и лезла к нему целоваться. Иногда хватало нескольких тактов, но как-то раз я встретила подругу в нотном магазине и поняла, что она и Серж созданы друг для друга.

«Ресторан», было написано над входом в массивный особняк.

«Там два трактира есть: один

«Московский», а другой – «Берлин»,

вспомнила я лермонтовскую казначейшу. Я была встречена любезно и пила чай с молоком, листая местную газету с описанием серьёзных неулыбчивых политиков. За окном шумели машины, автобусы и троллейбусы.

«Ходит ли здесь трамвай?», думала я по пути к судье. Судья, средних лет дама с тонкими чертами лица, выслушала моё дело и, позвав секретаря, надиктовала мероприятия для успешного его решения. Я направилась в гостиницу: сумка оттягивала моё плечо, ремень врезался в тело, туфли почему-то жали. Изредка порывы ветра касались лип и клёнов, приспускали их яркую лисью листву, обнажали их гибкие спины.

Окно моей скромной комнаты выходило на местную речку под названием Цна, засыпанную багровыми листьями, пьяную, сонную. Я скинула туфли, закрыла дверь на огромный железный ключ, упала на купеческую кровать, стянула колготки к коленям, помастурбировала с закрытыми глазами и заснула. Разбудил меня дождь, он бил по жестяному подоконнику, хлестал в окно, заливал весь вид. Форточку я так и не закрыла, и зря: осенние холода давали о себе знать. Я зябко потянулась и обнаружила себя лежащей совершенным калачиком с руками в промежности, запутавшимися в колготках. Я издала клич полуденных индейцев, скатилась с кровати и сделала пару скачков по совершенно целомудренной крашенной комнате, - меня даже смех разобрал.

Стоя в горячем душе, я вспомнила про своего мужчину. Увы, не о стриженном Андрее размышляла я, но о клиенте автомобильного салона, взявшего напрокат «Тойоту» и не вернувшего ни машину, ни деньги, ни своего доброго имени. Я пригорюнилась, мочалка скользнула по моему бедру и упала. Захотелось выкурить лайтс. Я потопала мокрыми пятками по бежевому ковру, достала сигарету и закурила её, сев на подоконник, капая на него мыльным дождём. Ну кто я такая? Студенточка с маленькими сиськами и упругой попкой. Как начальник мог поручить мне поиски и взыскание денег с этого авантюриста, сбежавшего в Тамбов, нагло взявшего в честном провинциальном банке кредит и наконец посаженного в камеру предварительного заключения за несостоятельность! Я заплакала. Директор автомобильного салона – это и есть Андрей.

Дождь перестал, небо прояснилось, часы показывали три пополудни. Я встряхнулась, соскочила с подоконника и побежала в ванную домываться. В четыре часа мне определили беседу с человеком, обманувшим возвышенного Андрея с его кристальным и добрым взором.

Человек был небрит, худощав и смугл. Видимо, вот в этой белой офисной рубашке его и взяли, воротник которой он держал застёгнутым, несмотря на отсутствие галстука. Сказать, что он был москвичом, - не скажешь, не было в нём барства моего начальника, к примеру. Но и робостью перехожих калик он отмечен не был. Он производил впечатление человека, не ожидавшего, что за свои деяния ему будет уготовано общение с таким субъектом правовой системы, как я. Я оглядела себя: блузка выглажена, юбка в меру скромна, бархатный жакет «с пылью», манжеты кружевные, какие я люблю, такие же кружева под юбкой, но авантюристу этого знать не полагается.

«Станете ли Вы выделять кредит в отдельное делопроизводство, или предъявите иск по всей моей деятельности?», говорил он выразительным, хотя и негромким голосом. Я опять подумала про Андрея и разозлилась. Читала ему нотации полчаса без перерыва.

А он улыбался одними глазами, пряча прищур в тень. Я разозлилась не на шутку. Хлопнула ладонью по столу, стала его пугать статьями. Странно, в его взгляде отразился не страх. А интерес. Я дошла до белого каления, используя опыт всех моих однокурсников, наставления начальника, советы Андрея. Он же продолжал спокойно слушать меня, как будто его живо интересовала моя речь. Он впитывал всё, что бы я ни произносила. Я специально проверила на нём несколько отвлечённых тем – о сербских героях, о местной гостинице, о страусах и перелётных птицах.

Вошёл охранник и увёл этого моего нового знакомца. Оказавшегося крепко сбитым молодым ещё человеком, ростом выше среднего. Его скованные поверх ягодиц руки были изящны. Я оправила юбку и направилась в «Ресторан». К чёрту всю эту юриспруденцию! Я начинала ощущать растущее желание. Я знала, что вскоре этот жар станет невыносим, я привыкла всё время думать об Андрее, и смиренно соглашалась всего лишь видеть его, слышать, обонять, тогда как всё моё нутро жарко раскрывалось изнутри наружу, требуя от меня схватить его и впихнуть в себя. «Виски, пожалуйста, есть у вас?», спросила я бармена, ненавидя вериги своих трусов. Тот налил. Я выпила. Огонь терзал мою бритую кису. Лучше дать ему ходу! Я выпила ещё. Соски под блузкой набухли и затвердели. Мне хотелось. Музыка отставала от столичной на пару месяцев, я словно вернулась в прошлое, когда мои чувства к Андрею были так новы и нежны. Меня терзала эта музыка. Я мучилась, я почти ёрзала на кожаном сиденье. Да наплевать, пусть хоть кто-нибудь, но испачкает мою высокую любовь, я не в состоянии её нести по жизни чисто и непорочно. Андрей дурак. Дурачок, милый дурачок, стриженая макушка, поцелуй тебе в неё, и ещё один, и ещё. Я закрыла глаза. Открыла – какой-то мудак уже был рядом, положил руку мне на бедро. Я кивнула ему, и мы вышли под удивительное и прохладное небо южнее Москвы на сколько-то там параллелей… Он мялся, господи, какой же ты мудак, да ведь я же пьяна, бери меня, что ты пялишься! Я стала звереть, но внешне оставалась приличной кошкой. Я задрала хвост и повлекла моего кота в гостиницу.

Зайдя в дверь, я опустилась на ковёр и раздвинула ноги. Смотрела на него снизу, как он дрожащими руками запирал дверь, как украдкой проверял свежесть своего дыхания. Потом он встал на колени рядом со мной, последний романтик. Я протянула руки к его талии и вытащила из его брюк ремень. Он протянул свои руки за ним. Я отрицательно и пьяно качнула головой, и вдруг оплела его запястья его же собственным ремнём и стянула, и сделала несколько витков, и пропустила конец между его ладоней. Он был ошеломлён, не знал теперь вообще, что ему делать. А делать теперь ничего тебе и не придётся, дорогой мой похотливый провинциал. Я, качаясь, встала и потянула моего гостя к кровати. Он был более трезв, но – я заметила – подражая мне, изображал собой опьянение. Ну и прекрасно. Я уложила его на лопатки, села на него верхом и длинным ещё непросохшим полотенцем привязала его руки к спинке кровати. Он покраснел. Честное слово! Он покраснел от стыда. Пришлось его целовать, моего невинного развратника. Ягодицами я ощутила его фаллос. Не оборачиваясь, я расстегнула ему брюки, попутно измерив своей рукой его длину.

Хорош брючный материал! Всего два узла – а попробуй отвяжи теперь ноги от прикроватной спинки! Я подошла к окну, полюбовалась ласковой сырой ночью между фонарей. Потянулась; сняла с себя жакет, блузку. Затем юбку и трусы. К своему герою я вернулась, будучи облачённой в бюстгальтер и чулки. Иногда я стесняюсь своих миниатюрных сисек.

Я перевернула гостя животом вниз, спустила вниз его трусы, потом отсоединила на моей дорожной сумке карабины и взяла в свои руки ремень. Мне казалось, что моя злость фонтанирует и стекает по этому ремню, сложенному вдвое, свистнувшему и опустившемуся на девственные ягодицы любителя ночных приключений.

«Убивают!», крикнул он вдруг совершенно трезво, - «извращенцы, полиция!»

«Ах ты…ах ты…», я даже не нашлась что сказать, так как он посмел вмешиваться в мой сценарий. «Ах, полиция – извращенцы?», наконец выпалила я, стремглав отыскала в своей сумке теннисный мяч (подарок Андрея), запихнула этот мяч в рот паникёру и завязала своими колготками. Мычал он не так музыкально.

Я стояла рядом с кроватью и смотрела на героя-любовника. Мне хотелось поскорее избавиться от фонтанировавшей из меня ненависти. Какие вы все сволочи, скоты. Гады, лжёте, постоянно лжёте. Так будь теперь правдив, мычи от хорошей порки, искренне высказывай мне свои ощущения. Что он мычит? Я нагнулась над ним, проверила, не утонул ли он в подушке. У него были испуганные глаза. Он боялся. А когда приставал в «Ресторане», не боялся. Потому что был уверен, что делает обычное дело. А теперь с ним, видите ли, делают необычное дело.

Напрасно я рассматривала его карие глаза! Мне стало его, как всегда, как всех мужчин, жаль. Захотелось успокоить его, утешить, приласкать. Я просунула руку ему в пах и нащупала, как ни странно, довольно стойкий элемент.

- На бок поворачивайся, - скомандовала я.

Он развернулся в мою сторону, насколько позволяли его узы. Я вздохнула, взяла его за талию, а хуй – в рот. Вначале я действовала нежно, чтобы он угомонился, а затем, когда в его глазах стал появляться интерес, я сделала ему пару-тройку сильных отсосов. Всё это время я не отрываясь смотрела ему в глаза, чтобы не дать ему уйти. Когда же он засобирался, я отпустила его и выпрямилась. Тут-то он замычал как следует.

- Хочешь, небось, окончания, мой герой?

Он мыкнул.

- Нам кончить – дело плёвое, но что ты мне дашь за это?

Он застонал.

- Правильно, ничего ты мне не дашь, потому что у тебя, в некотором роде, руки заняты. Зато я тебе могу дать. К примеру, пятьдесят. Пятьдесят ремней. Что скажешь?

Кажется, герой мой расклеился. Он стал извиваться, гундосить и брызгать слюной, если так можно выразиться, - на мою подушку, между прочим.

- Не хочешь? Ну тогда я тебе дам шестьдесят.

Кажется, он повторял то и дело какое-то двусложное слово, но с русским произношением у него были явные проблемы.

- Опять мало? Ну, не знаю. Может, семьдесят? Считаю своим долгом предупредить, что начиная с восьмидесяти четырёх тебе придётся недельку-другую обедать стоя, а спать ничком.

Наконец он замолчал. Я пихнула его ногой в исходное положение, потом раскрутила в воздухе ремень и начала его любить. Вся ненависть улетучилась. Мне хотелось только его любовно воспитать, наставить, что ли. Я просто чувствую, как им доставить наслаждение от порки. Больно, конечно, но ты же мужчина, - терпи, скоро получишь обещанный кайф.

Он только пыхтел, двигал бровями, потом стал сжимать ягодицы перед очередным ударом.

- Да расслабься ты, так лучше будет.

Я проверила его пах. Он стоял! Я довершила наказание и приняла в свой рот то, что положено. Совсем немного работы, и он кончил с оттяжкой. Я предусмотрительно развернула его дуло в его собственное лицо, но он достиг лишь до собственной груди. Недолёт. Поёрзал немного и закрыл глаза. Ещё не хватало, чтобы он тут у меня уснул! Отправляйся к своей мамочке, маменькин сынок! Я тебе объяснила, что к чему, дальше соображай сам. Кляп был мною торжественно снят. Или не торжественно.

Я развязала брюки и натянула их на моего ученика. Ботинки всё это время так и оставались у него на ногах. Затем набросила себе на плечи халат, открыла настежь дверь и позвала горничную. Пока та приближалась, я быстро развязала высохшее полотенце и повязала на свою голову, а на связанные руки героя набросила свой шарф. Затем я приняла на себя страдальческий вид.

- Добрый вечер, милочка. Мой брат был у меня в гостях, ему теперь пора ехать в… м-м… Воронеж. Вы не проводили бы его к выходу: у вас такие запутанные коридоры! У меня просто мигрень от этой гостиницы. – Я просунула в её кармашек определённое количество рублей.

- Не беспокойтесь, сударыня. – Вряд ли она поверила в наше братство-сестринство, но зато и БДСМ не заподозрила.

- До свиданья, милый брат! – я обняла его на глазах горничной. – Передавай горячий привет тёте Моте.

Брат гордой походкой на прямых ногах двинулся по коридору. Я закрыла дверь и легла спать.

Прекрасная пора начавшихся серебреных утренников внесла в моё существование ясность, столь любимую мною. Я никому не принадлежала, лежала в своей постели и медленно наслаждалась временем, расстилавшимся по берегам Цны. Птицы галдели в высоких ветвях, прозрачная милость господствовала над окнами. Я откинула одеяло и посмотрела на свою грудь.

- Доброе утро, милые мои сиськи. Хватит вам сидеть в темноте, посмотрите-ка лучше на свет божий. И ты, смуглый животик, подставляй пупок с колечком под лучи Авроры. А вы, бёдра, поднимайтесь кверху, округляйте колени, сближайтесь и роднитесь с икрами. Что же вы, губки, не хотите улыбки? Вот я вас! Неженки и лентяйки, о, лентяйки. О, дорогой мой младший братик, и ты проснулся! Ах, как я тебя сейчас, ах ты, хулиган, ах! О-о, снова я к вам, сиськи-сиськи-сиськи. О, и опять губки, вот вам, вот. Ах! Безобразник, хулиган, мальчишка! О, сорванец, о! О-о-о, у-у-ух, о-а-о. О-а-о, о-о-о! Теперь внутрь, внутрь, о, и обратно. И вновь. О-о-о…

Медленно вращаясь, вернулся серебреный утренник, встало на место окно, вчерашний день передал свою речь сегодняшнему. По крайней мере, сегодня месячных не было. Я скатилась с кровати, полежала мгновение на ковре, потом поползла в ванную, задрав кверху свой загорелый зад. Only you… Мяу! Only мяу… Почему у женщин нет хвоста? Замурлыкав, я залезла в ванну и включила горячую воду.

Моя подруга умеет нырять. Зажмуривается, зажимает нос пальцами, глубоко вдыхает, надувая щёки, и опускается под воду, чтобы вынырнуть на другом краю бассейна. В это время Серж тоже бросается вниз, но под водой находить друг друга им удаётся хуже, чем на Новом Арбате. Отфыркиваясь, как моржи, они пялятся друг на друга, разделённые мной, и вновь ныряют. Один раз Серж таким образом случайно задел своей рукой моё колено. Лучше бы это был Андрей.

Я зажала нос пальцами и скользнула на неглубокое дно ванны. Развернуться тут не было никакой возможности; разве что я превратилась бы в Алису из Чудесной страны. Интересно, на сколько времени хватит кислорода в моих щеках? Раз, два, три, начала я считать. Семь, восемь. Я открыла глаза. Тридцать семь… Внезапно откуда-то сверху появилась рука, окунулась в мою воду и, схватив меня за волосы, вытащила на поверхность купеческой обстановки. Psycho прямо какое-то… Тамбовский волк-убийца. Я приготовилась дорого продать свою жизнь. Как он забрался в мой номер?

Я рассматривала его брюки и туфли, потому что он развернул меня головой вниз, перегнув через край ванны. С моих локонов и сисек текли тёплые ручьи прямо на ноги маньяка. Я начинала замерзать. Наконец я решилась действовать, вскричала и ударила насильника кулаком по пенису. Он коротко застонал, но мне пришлось пожалеть о своей атаке, потому что в следующую секунду моё тело взметнулось попой вверх, удерживаемое захватом мощных рук. Я заболтала мокрыми ногами в воздухе, брызгая на нежные обои с бежевыми настурциями. Мир перевернулся. Меня несли к кровати.

Ещё пара мгновений – и я начала понимать, что испытывал вчерашний кот на моём строгом ложе. Меня бросили навзничь, заломив руки за спину. Похоже, он воспользовался вчерашним полотенцем, и со вчерашними целями, так как кисти мои теперь были прочно связаны. Рыбак рыбака видит издалека.

Я заметалась, но незнакомец просто сел на меня сверху. Я пыталась разглядеть его лицо, при этом кричала (в основном в подушку) и молотила пятками воздух, не доставая до его тела. Он в это время, подтянув мою дорожную сумку поближе, внимательно изучал её содержимое. Наконец на свет был извлечён БДСМ-пакет. Я похолодела, потом меня бросило в жар; вся вода на мне высохла, а вот промежность стала, напротив, намокать. Он аккуратно выложил на тумбочку мои плети и стеки, затем верёвки, ошейники и наручники.

- Так я и знал, - произнёс визитёр. И вместо вчерашнего мазохиста я узнала в нём вчерашнего рецидивиста.

Я обрадовалась, насколько может радоваться голая девушка со связанными руками, на которой сверху изящными ягодицами сидит мужчина. Но я была рада, что мстить мне собираются совсем по другому поводу.

- Твоя песенка спета, - заявила я глухим голосом из подушки. – На твоём месте я бы стала на колени лицом в угол, расставив пошире ноги, и ждала полицейскую группу захвата.

Он оторвался от рассматривания плёток. Осторожно взял меня за волосы и приподнял мою голову из подушки.

- Извините, Вы, кажется, что-то мне сообщили, но эта ужасно неудобная подушка превратила всю Вашу гостеприимную речь в неловкое, м-м, мычание. Могу ли я просить Вас повторить Ваше изъяснение дружеских чувств?

Я опизденела. Так чувствительно меня ещё никто не оскорблял. Я и сама не совсем из разночинцев, но этот тип из тюряги напомнил мне аристократов салона m-me Cherer, читанных в отрочестве. Чему-нибудь и как-нибудь, знаете ли…

- Тебе пиздец, - заорала я в ярости, - быстро становись, блядь, на колени в угол, и молись, чтобы наши тебя не замочили при захвате.

Он молчал. На мой громкий голос никто не приходил, дореволюционное здание гостиницы прекрасно сохраняло акустику.

- Ёбаный козёл, - вспомнила я студенческое выражение.

- Со своей стороны хотел бы поинтересоваться, удобно ли Вам сейчас разговаривать со мной, - спросил тип, удерживая меня за мою причёску.

Я извернулась в его руках, и плюнула ему в лицо. Ха, так я и попала со связанными руками ничком! Плевок угодил точно на кончик моей любимой плётки.

- Знаете что, Мария, у меня к Вам предложение. Я собираюсь освободить Вас от этой несносной подушки, да и за волосы мне Вас держать не хотелось бы. Поэтому я сейчас придам Вашему телу более удобную для нашего взаимного общения позу.

Он выбрал на столике ошейник и застегнул его на моей шее. Потом надел мне на щиколотки кожаные ремни с кольцами. Через кольца пропустил верёвки. Затем опустил мои ноги вниз, продолжая галантно восседать на мне сверху. Спустя минуту я почувствовала, как мои ноги разъезжаются в стороны: это он привязал верёвки к ножкам кровати. Теперь мои ножки не дрыгались, а стояли по струнке, подобно прикроватным ножкам. Зад мой задрался кверху совершенно неприлично, но согнуть колени мне не давала кроватная рама, я вынуждена была стоять раком, чтобы удерживать какое-никакое равновесие. Наконец я ощутила ещё одну верёвку на своих запястьях. Ночник со стены был убран, а к освободившемуся кронштейну мерзкий тип присоединил другой конец верёвки и стал его осторожно затягивать. При этом он слез с моей спины, и я смогла чуть выпрямиться. Мои руки поднимались всё выше, колени начали дрожать. Тогда омерзительный тип ослабил верёвку и закрепил её на стенном кронштейне. Я оказалась в таком смешном положении, что должна была сама себя удерживать в позе раком, так как в противном случае мне пришлось бы повиснуть на верёвке, что было небезболезненно. Мерзейший тип стоял сбоку и учтиво молчал, пока я, как проститутка, пробовала перед ним разные позы, чтобы, если уж не освободиться, то хотя бы найти наименее болезненную. Красота неописуемая. Он нахмурил брови, следя за моим переминанием с ноги на ногу. И сказал:

- Мария, Вы позволите мне последний штрих? Обещаю Вам, сразу же после этого начнём беседу.

Его взгляд был направлен на мои грудки, отчего я смутилась, так как их размер был совершенно невыигрышным.

Он взял ещё одну верёвку и начал оборачивать её вокруг моих локтей, стягивая их друг к другу. Наконец они соприкоснулись, мерзавец связал их и отошёл к шкафу. Вернулся он с моими туфлями, каковые и надел галантно на мои ноги. Мой рост изменился, мне пришлось прогнуться в талии, я опустила глаза вниз и ахнула: благодаря стянутым локтям, благодаря развороту грудной клетки, благодаря поднявшемуся кверху заду мои сиськи явно увеличились и прилично свисали к кровати. Соски встали. Первый раз в жизни мне было не стыдно моих грудей. У меня нормальные сиськи, с гордостью подумала я. Возможно, он не такой уж и мерзавец…

- Мария, прежде всего позвольте мне выразить Вам сочувствие в Вашем нынешнем положении.

- Ёбаный козёл, - без прежнего энтузиазма отозвалась я. Локоны свисали по бокам моего лица, нерасчёсанные.

- Не могу не высказать Вам комплимент: Вы прекрасно сложены, у Вас прекрасная фигура и чувственная грудь.

- Пошёл ты на хуй.

- Ваша попа очень грациозна, а лицо одухотворено.

Я фыркнула, разметав волосы:

- Припизднутый.

Он взял мою расчёску и начал меня причёсывать. Очень нежно, нежнее, чем я сама. Я, как могла, сопротивлялась, но вскоре была в полном (почти) порядке. Он перевязал мои локоны лентой, и я наконец могла без помех рассматривать его мерзкие выходки. Он подтащил кресло к окну, развернул его к кровати, и сел, задумчиво подложив руку под подбородок. Он тоже рассматривал меня.

Пауза затянулась. Мне становилось неловко от моих раздвинутых ног и того, что находилось между ними. Ой как находилось! Совершенно открыто находилось. Раньше так с другими делала я. Мне не приходило в голову, что я могу встретить, так сказать, коллегу по увлечению, которому будет интересно делать со мной то, что я вытворяла с его незадачливыми предшественниками. Удивительно, но мой гость, заговорив, начал именно эту тему.

- Видите ли, Мария, я живу в городе, который по сравнению с Москвой можно назвать маленьким.

Странно, я поймала себя на мысли, что пытаюсь представить, каких размеров у него пенис.

- Здесь быстро узнают о последних событиях, поэтому Ваша вчерашняя сессия…

Что за сессия, я вздрогнула. Начальник строго предупредил меня, что никто не должен знать, что я всего лишь студентка. С крупненькими влажными сиськами.

- … практическая сессия БДСМ привлекла моё внимание…

А, это, я перевела дух, он не догадывается, что перед ним студентка. Перед ним, да, во всей красе. Мой источник начал томно источать.

- … Вашим стилем. Подробности, которые я узнал, повлияли на моё желание познакомиться с Вами поближе.

Коррумпированные горничные, прошмондовки. Как ему удалось сбежать из тюрьмы? Почему он не залёг на дно, а рискует подобным образом? Я молчала, упрямо рассматривая свой лобок. Мысль о том, что он будет меня хлестать, приводила меня в негодование. Я собралась закусить губы и умереть под пытками, не издав ни стона. Как партизаны. Как запорожские казаки. Как Жанна д’Арк, как Томмазо Кампанелла, как сам Иисус… я пыталась вспомнить исторические примеры, но вспоминались лишь мои собственные мазохисты, которые стонали, как миленькие. Им нравились мои порки. А иначе зачем пороть? Когда же я начала практиковать доминацию? И почему?

Визитёр вновь подхватил ту тему, над которой я размышляла.

- Уверен, Вы не всегда держали в руках хлыст.

Мне становилось не по себе, отчего сладко заныло между внешних, а затем и внутренних губ. То, что я была голая, да ещё и беззащитная, согнутая раком перед мерзким типом, не так волновало меня, как моё, если можно так выразиться, внутреннее оголение. Он раздевал меня изнутри, и смотрел на мой внутренний стриптиз, на те прелести, которые я и сама-то никогда не видела. Было ли в его действиях насилие, как я сейчас пытаюсь вспомнить.

Он был вежлив и не позволял себе ничего более того, что позволяла себе я. Но в его присутствии мне именно и хотелось раздеваться, я чувствовала растущее желание лечь под его кнут, то желание, которое я ранее безошибочно угадывала в других и выполняла его. Теперь он угадывал мои желания. И мне не хотелось признать, что именно этого мне и хотелось всё время, чтобы меня наконец-то кто-нибудь понял так, как я понимаю всех этих бедолаг. Я вспомнила отца, его подарки на мои дни рождения, его ласковые славные глаза; потом через пару лет – кухонные скандалы на кухне, когда было страшно от маминого рта, из которого вылетал крик. Потом папа уехал, и мама стала очень строгой, она воспитала меня, как солдата, чтобы я добивалась в жизни всего, чего хочу, побеждая этих слабовольных мужиков, типа твоего папашки. Я и добивалась, только мне их всё равно было жаль, даже когда один из них впервые попросил меня, ну, ты знаешь, возьми, что ли, ремень, ну, игра есть такая, попробуй меня ремнём, ну, ты же не маленькая. Ха, не маленькая, мне было шестнадцать, ему – тридцать два. Какие у него были глаза! Чем сильнее я его порола, тем счастливее он становился. После него они полезли на меня, как мухи на мёд. И я исправно трудилась.

- Вас когда-нибудь наказывал Ваш отец? – спросил мой собеседник.

Я молчала, прерывисто дыша. Я скинула с себя все ругательства, сбросила цинизм, сняла резкость. Внезапно исчез всякий стыд. Я начинала элементарно доверять этому человеку, как же его имя-то? А, да, Евгений…

- Никогда, - ответила я. Из глаз потекли слёзы, но не ко рту, как в обычном положении, а по лбу, и оттуда они стали капать на простыню.

- А Ваша мать?

Слёзы мгновенно высохли. После порок мама обычно смеялась над моими слезами, чтобы я закалялась и никогда не показывала своих слёз врагам. Со временем у нас с ней установились цинично-ироничные отношения, и я, натягивая брючки после очередной лупцовки, развязно смеясь благодарила маму. Я не выдержала и застонала, повиснув руками на верёвке. Сразу же взяла себя в руки, закусила губы и встала в прежнюю позицию ровно. Ноги и поясница затекли и тупо побаливали, отчего внизу живота стало сладко. Мои новые груди меня здорово возбуждали, я смотрела на соски и глубоко дышала.

- Вы очень красивая девушка, Мария.

- Наслышана. Меня все любят.

- А кого любите Вы?

Я опять не удержалась и всхлипнула. Лучше бы он хлестал меня плёткой, а не своими вопросами. Я вновь напряглась, хотя терпеть его в расслабленном состоянии было легче. Долго терпеть было невозможно. Я подумала про своего начальника, потом про Андрея. Но я ведь стояла голая, кого я люблю, будучи голой? Невыносимо было иметь право думать самостоятельно, мне хотелось, чтобы меня начали властно пороть, и чужая боль взяла меня в плен, и все мысли исчезли бы, кроме одной: «как же больно и сладко, ёб твою мать».

- Я люблю того, кто меня порет, - в отчаянии выкрикнула я первое, что пришло в голову.

- Вы не думали, что Вас могут выпороть совсем не так, как Ваша мать?

- Как же?

- Так, как это делаете Вы.

Он узнал мою тайну. Мне страстно захотелось, чтобы он сделал это со мной немедленно, как он хочет, со всей властью. Я застонала и непроизвольно качнулась вперёд, будто от уже полученного по заднице удара. Давай же!

- Вы хотите, чтобы Вас выпороли?

В отрочестве меня не спрашивали, просто пороли. Теперь же мне хотелось, и меня об этом спрашивали.

- Да, - прошептала я и покраснела, как рак.

- Мария, Вы не могли бы выразиться более определённо и громко о Ваших желаниях?

- Да, - заорала я севшим голосом, - я хочу, чтобы ты меня выпорол, как стерву, изо всех сил.

- Думаете ли Вы, что заслужили подобное наказание?

- Да, я сука, последняя блядь, я выёбывалась на тебя, меня надо за это отхуячить по полной, чтобы моя жопа стала малиновой, отхлестать меня по пизде и сиськам. Чтобы я стала шёлковой.

- Не могли бы Вы попросить меня об этом?

Я пылала, была готова на всё, чтобы унизиться, поэтому собрала все силы, напрягла ягодицы (прошла тягучая волна) и тихо попросила:

- Евгений, будьте так добры, устройте мне, пожалуйста, порку, которую я несомненно заслужила.

Он встал. Насколько я была возбуждена, настолько он был спокоен.

Он обошёл моё безобразие и, я видела с другого бока, взял плеть, которую я имела наглость оплевать в его присутствии. То, что он заставил меня разговаривать вежливо, как будто открыло некий кран, и его неизвестное (возможно, забытое?) фонтанирование увлекало меня. Какая-то эротика была в его светскости, причём он принимал меня, как равную, в этот мир. Я чувствовала себя, как змея, сбрасывающая кожу. А по моей коже уже была таинственно проведена плеть. Мокрые концы остудили мою разгорячённую киску; я непроизвольно вздрогнула. Потом я, видимо вспомнив детство, постаралась принять устойчивое положение и приготовилась к ударам. Евгений зашёл мне за спину, и я стала видеть только его безупречно отглаженные брюки и белые манжеты на руках. «Как ему удаётся быть таким ухоженным в тюрьме?.. И как он вообще смог совершить оттуда побег?.. Наверное, он – местный мафиози.» Он молчал. Даже не было слышно его дыхания, тогда как я начинала постанывать от неизвестности. От стонов я непроизвольно расслабила колени, но тут же испугалась, что пропущу наказание, и вновь встала прямо. Но порка всё не начиналась. Я рассматривала брюки Евгения и гадала, каковы признаки начала. Потом я заметила, что у него стоит. Как это было красиво! Может быть, всё выглядит красивым кверху ногами? Я оглядела комнату. Действительно, несколько необычно, как будто я была домашним животным, любимой кошкой хозяина. Жаль, что на кошку не надевают ошейника. А на меня вот он надел. Хотя я ещё и не вполне приручена: как волка ни корми, он всё в лес смотрит.

- Теперь терпи, волчонок, - промолвил Евгений и вытянул меня плетью врассыпную по ягодицам.

Я выдохнула и закрыла глаза, чтобы успокоиться: я вдруг почувствовала к нему такую любовь, какую никогда ни к кому не испытывала. Я не знала, что это, и как это будет дальше, и что будет со мной. Я не знала, что мне делать. Как вообще ведут себя влюблённые? Я почувствовала в моём сердце какое-то движение, какое-то неизвестное чувство. Желание ответить. А, кажется, это называется благодарность, подумала я и тоже промолвила:

- Благодарю Вас, Евгений, за Вашу заботу.

Он стегнул меня второй раз. В промежности у меня начиналась влага. Я чувствовала, что не в силах держать в себе нежность, и чуть не пропела от счастья:

- Спасибо.

Так я благодарила его за каждый удар, когда он разогревал меня. Затем он сделал паузу и начал меня пороть по-настоящему. В его ударах была власть и любовь. Я стонала, подаваясь вперёд после удара, а затем сразу же назад, под неизбежную плеть. Как мне этого не хватало в жизни! Как это было полезно и восхитительно.

Евгений сделал ещё одну паузу и поменял плеть. Удары стали гораздо болезненнее, я не знала, готова ли я к такой боли. Мне пришлось вскрикивать, я начала увиливать от наказания, и мысли о пощаде, о милости посетили меня. Я вздрогнула: никогда я не просила никого о пощаде; это меня просили, и я снисходительно решала, прекращать ли экзекуцию. Решившись доверить свою попку Евгению, я полагала, что моё стоическое геройство завоюет его уважение ко мне. Теперь же мне предлагалось пройти на один шаг дальше геройства, довериться ещё больше.

Кровать тряслась, я билась коленями о раму, водя ягодицами влево-вправо, пытаясь уклониться от обжигающих мучительных ударов. Да, мама так меня не наказывала. Я кричала, но не хотела просить Евгения. Нет. Ни за что. Пусть он запорет меня до смерти. Нет. Ну разве что я крикну ему, что… а-а!.. Что мне больно!

- Больно тебе, Маша? – спросил Евгений, опустив плеть и наклонившись к моему лицу.

- Очень больно; наверное, так же больно я сделала Вам давеча в тюрьме.

- Ничего.

- Нет, простите меня, пожалуйста. Я совсем не умею себя вести.

- А, ты об этом… Да никто не знает, поверь! Когда приходит любовь, никто не готов к её приходу, поэтому каждый делает во что горазд. Я тебя ещё немного постегаю этой плетью, ты потерпишь?

Я всхлипнула и сквозь слёзы прошептала «да».

Вновь пришлось кричать, но я была теперь более уверенна. После разговора с Евгением я доверяла ему, и страх исчез. Я просто подчинялась его карающей руке и кричала что было сил. Какие здесь толстые стены!

Наконец наказание кончилось. Мои руки повисли на верёвке, мои ноги дрожали, мои ягодицы горели. Евгений вновь подошёл ко мне сбоку и погладил меня по голове. К моему горлу подступили рыдания. Я хотела сделать для него подвиг, выполнить его приказ. Но он молчал. Мой взгляд поднялся к его выпирающему из брюк пенису. Я застонала. Наши глаза встретились. Продолжая пристально смотреть, он расстегнул ширинку и достал из белых трусов необыкновенной красоты фаллос.

- Позвольте, только позвольте мне взять Ваш фаллос в рот! – не соображая, что говорю, промолвила я.

Он приблизился, встал коленом на постель. Ах, мои красивые губы вокруг его красивого стебля! Он удерживал меня за мой ошейник и вставлял мне в рот свой тугой конец. Потом вынул, упруго стукнул меня по щеке и зашёл мне за спину.

Одним махом он нанизал меня, подхватив меня за бёдра своими руками. Я ахнула. Редко ли оказывались пенисы в моей вульве! Редко ли они входили и выходили из меня! Но до этого я всегда сама решала, кого к себе пустить. Владельцы всех этих пенисов были приручены мной, воспитаны, выпороты как следует, что привносило в наш секс дисциплину, и мой контроль не кончался. Теперь этот вот Евгений, этот уважаемый Евгений, о как он может, так вот, этот удивительный мужчина ебёт меня по своей воле, а не по моей. Я и не знаю, чего ожидать от него. Ох, как это нарастает. Чудесный Евгений, не могли бы Вы обнять мои груди, мне это о-очень важно, поверьте. Такое ощущение, будто я вновь нырнула под воду, только теперь я плыла в волшебном потоке несказанного удовольствия. Евгений, о, мужчина моей мечты по имени Евгений прижался ко мне, продолжая внутреннее движение, а ладони его поймали два моих плода и испытали их на зрелость и сладость. Это было как в саду, мне казалось, что сейчас запоют колибри, когда обе моих завязи он пропустил между пальцев. И тёр их, как опытный торговец пряностями, сгибал, как уверенный садовник, вдавливал, как бесшабашный кондитер. Мне почудился запах ванили, и я кончила, как никогда в жизни.

Евгений вышел из меня, обошёл и сел на кровать передо мной, обняв меня за щёки и целуя в губы. Я покорно поддавалась его языку и была счастлива от связи, бывшей между нами, оттого, что была им связана, оттого, что была полностью в его руках. Он вошёл в меня своим пенисом, своим языком, своей любовью. Он вошёл в мою жизнь.

Дата добавления: 2015-08-28