— Это не в моей натуре, сэр, — ответил Мэтью. Он не сомневался, что такое отношение Вудворда к "почему" связано с его прошлой жизнью в Лондоне.
— Ты молод, я стар. Вот в этом и вся разница. — Он испустил долгий и болезненный вздох. — Ладно, расскажи мне, что ты думаешь.
— Сегодня ночью, — тихо сказал Мэтью, — нас мог навестить испанский шпион. — Вудворд не отвечал, расчесывая комариный укус на щеке. — Эта монета может быть свидетельством испанского присутствия возле индейской деревни, где бы она ни находилась, — продолжал Мэтью, все так же понизив голос. — Шпион мог действовать из необходимости убрать ее из виду.
— Но все уже произошло. Бидвелл уже знал о монете. Да все здешнее население знало.
— Да, сэр, но — как мог бы сказал Бидвелл — дыру в днище корабля надо заделать, сколько бы воды уже ни набралось. Вор не ожидал помехи. Он мог надеяться, что я сочту, будто сам куда-то задевал монету. Но убрать ее из виду — значило также отвлечь от нее внимание Бидвелла.
— И, конечно, — добавил Вудворд, — шпион не знал твоих подозрений.
— Именно так.
— Что же ты предполагаешь делать?
— Я предполагаю... отсиживать свой срок и записывать показания свидетелей. После этого я предполагаю выдержать плети, насколько мне удастся, и надеюсь, что не буду рыдать прилюдно и не обмочу штаны. Я предполагаю, что вам следует посетить доктора Шилдса и попросить у него лекарство.
— Мэтью, я тебе уже сказал, что я...
— Вы больны, сэр, — твердо сказал Мэтью. — И без медицинской помощи вам может стать хуже. Я не уступлю в этом вопросе.
Вудворд раздраженно фыркнул. Он знал, что этот юноша умеет быть упорен, как портовая дворняга, разгрызающая крабий панцирь.
— Ладно, — сдался он. — Я пойду к доктору.
— Завтра.
— Да, да, завтра.
— Ваш визит послужит двум целям, — сказал Мэтью. — Первая — поправить ваше здоровье. Вторая — кое-что выяснить — очень осторожно, конечно, — насчет мистера Пейна, мистера Уинстона и учителя Джонстона.
— Учителя? Это не может быть он, Мэтью. У него изувечено колено!
— Мне хотелось бы знать, осматривал ли его когда-нибудь доктор Шилдс.
— Ты обвиняешь моего собрата по Оксфорду, — предупредил Вудворд, поднимая голову. — Я считаю это оскорбительным!
— Я никого не обвиняю, сэр. Но мне хотелось бы знать историю учителя, точно так же, как историю мистера Уинстона и мистера Пейна.
— А историю самого доктора Шилдса?
— И ее тоже. Но я думаю, что доктор будет намного менее искренен относительно своей собственной жизни, так что здесь придется черпать из других источников.
— Ладно, все это хорошо, — сказал Вудворд, поднимаясь на ноги. — Тем не менее мы не должны забывать о нашей главной цели. Прежде всего нас интересует не шпион, а ведьма.
— Женщина, обвиненная в ведьмовстве, — поправил Мэтью. Чуть слишком твердо это прозвучало, и он счел нужным скорректировать собственный тон. — Сэр.
— Конечно. — Магистрат кивнул, веки у него слипались. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, сэр. — Он уже был почти у двери, когда Мэтью под влиянием импульса решился сказать те слова, что слетели с его губ: — Магистрат! Кто страдает от боли, когда вы призываете Энн?
Вудворд остановился, будто налетел на стену. И застыл.
— Я совершенно случайно услышал. Но это было то, чего я никогда не слышал раньше, сэр. — Ответа не было. — Простите мою назойливость. Я должен был спросить.
— Нет, — сдавленно ответил Вудворд. — Нет, ты не должен был спрашивать. — Он не изменил позы, так и остался стоять спиной к юноше. — Это "почему" тебе следует оставить в покое, Мэтью. Запомни мои слова. Оставь его в покое.
Мэтью больше ничего не сказал. Он только проводил взглядом выходящего из гостиной магистрата — тот шел, будто аршин проглотил.
Вот так и кончилась эта ночь, принеся с собой новые вопросы — и ни одного ответа.
Глава 11
Небольшое, но очень важное чудо приветствовало Мэтью утром, когда он проснулся от настойчивого стука в дверь кулака Бидвелла: появилось солнце.
Да, не очень сильное и рискующее немедленно снова быть скрытым облаками ревнивого неба — но все равно солнце. Утренний свет, туманный золотистый блеск подвигнул всех петухов Фаунт-Рояла зазвучать триумфальными фанфарами. Бреясь и одеваясь, Мэтью слушал, как петушиный оркестр состязается за первенство. Взгляд его скользнул на комод, туда, где лежала раньше испанская монета, и невольно пришла мысль, чьи это сапоги прошли по полу, чтобы ее украсть. Но сегодня главным было другое. И надо отвлечься от темы монеты и шпиона и полностью сосредоточиться на своей задаче — которая, в конце концов, и есть смысл его жизни.
Завтрак, состоящий из яиц, жареной картошки и кукурузного хлеба, наполнил живот Мэтью, и все это он запил чашкой крепкого чая. Вудворд вышел к столу поздно, глаза у него опухли, дышал он тяжело. Похоже было, что он либо совсем не спал остаток ночи, либо страдал снами, не давшими ему отдохнуть. Мэтью не успел заговорить, как Вудворд поднял руку и сказал надтреснутым голосом:
— Я обещал пойти сегодня к доктору Шилдсу и пойду. Как только мы допросим мистера Бакнера.
— Но вы же не одного свидетеля сегодня допросите? Завтра ведь воскресенье, я хочу сказать.
Бидвелл сидел во главе стола, и тарелка с его завтраком была уже пустая. Хотя Бидвелл немало устал после ночных событий, он был уже чисто выбрит, умыт и одет в коричневый костюм. Колечки роскошного парика спадали по плечам каскадом.
— Сегодня утром я буду допрашивать мистера Бакнера. — Вудворд уселся на скамью через стол от Мэтью. — Потом я пойду к доктору Шилдсу. Потом, если буду в должном виде для этой работы, после обеда я буду допрашивать мистера Гаррика.
— Хорошо, хорошо. Поскольку есть какой-то прогресс, я уже удовлетворен.
— Я тоже должен быть удовлетворен прогрессом, — сказал Вудворд. — Моему организму не справиться с этими сельскими трапезами. — Он отодвинул тарелку, нагруженную едой, которую приготовила служанка к его прибытию, и, потянувшись к зеленому глиняному чайнику, налил себе чашку, которую осушил несколькими шумными глотками.
— Вам скоро станет лучше, — заверил его Бидвелл. — Солнце лечит все хворобы.
— Спасибо, сэр, но банальности мне неинтересны. Когда мы приедем в тюрьму, мы найдем там все, что нужно?
— Я велел, чтобы мистер Уинстон и мистер Грин приготовили все, что может вам понадобиться. И, должен сказать, нет никаких причин быть резким. Сегодня великий день в истории Фаунт-Рояла, сэр.
— Не бывает великим день, связанный с убийством. Вудворд налил себе вторую чашку и эту тоже осушил в несколько глотков.
Настало время ехать. Бидвелл объявил, что Гуд уже ждет перед домом с каретой, и пожелал им обоим, как он это сформулировал, "доброй охоты". Вудворд определенно чувствовал себя больным, покидая дом: кости горели, кожа стала холодной и липкой, горло вымостили изнутри пылающими булыжниками Ада. Он только и мог болезненно засасывать воздух, потому что ноздри заложило полностью. Но он должен делать свое дело и надеяться, что сегодня доктор Шилдс поможет облегчить этот дискомфорт.
Надвинулись облака, скрывая благословенное солнце, когда Гуд дернул вожжи и колеса кареты повернулись вперед. Но когда экипаж проезжал мимо источника, где две женщины уже набирали воду, лучи солнца выскользнули из плена и осветили поверхность. Вдруг на глазах у Мэтью источник засиял золотым восхитительным светом. Вершины дубов вокруг озерца осветила та же золотая иллюминация, и на миг Мэтью понял ту власть, которую имел Фаунт-Роял над своими жителями: место, отвоеванное у дикой природы, огороженное и укрощенное, политое потом и слезами, обращенное к пользе чистой волей и мышцами человека. Это была мечта и проклятие — желание покорить дикую природу, придать ей форму топором и заступом. Многие погибли, возводя город, многие еще умрут, пока он станет большим портом. Но кто может устоять перед соблазном и вызовом этой земли?
В одной древней латинской книге по философии, вспомнил Мэтью, автор все размышления, мир и благочестие относил к Богу, к Дьяволу же были отнесены потребность человека идти вперед и покорять, разламывать и переделывать, вопрошать и тянуться к недостижимому.
Согласно этой философии, в Фаунт-Рояле воистину действовал Дьявол. И в Мэтью тоже, несомненно, действовал Дьявол, ибо вопрос "почему" вырастал из корня древа запретного плода. Но чем бы была эта земля — и этот мир — без такого вопроса? Где была бы она без всех этих инстинктов и потребностей — кто-нибудь мог бы их назвать семенами Дьявола, — которые побуждают человека желать большего, чем дал ему Бог?
Набежали облака, солнце вновь скрылось. Мэтью поднял глаза и увидел лоскутки голубизны на сером фоне, но они утончались, уменьшались. Через секунду облака восстановили на небе свое господство.
— Вот тебе и целебные свойства солнца, — сказал Вудворд. От обугленных развалин вчерашней фермы еще шел дым.
Вдоль улицы Истины сильно тянуло гарью. Вскоре Гуд натянул вожжи и остановил карету перед тюрьмой. Там ждал рыжебородый, рыжеволосый, гигантский мистер Грин, а с ним — мистер Уинстон.
— Ваши желания исполнены, — сказал Уинстон, стремясь быть приятным. — Я даже ради этого дела дал мой собственный стол и мою Библию.
Грин провел всех внутрь. Мэтью с облегчением обнаружил, что Ноулза уже отпустили и он покинул эту тюрьму. Люк в крыше был открыт и пропускал внутрь сероватый свет, к тому же Грин зажег несколько фонарей и повесил их на крюках. В самой последней камере все так же скорчилась на соломе женщина, обернув себя мешковиной.
— Вот здесь вы будете, — прогудел Грин, открывая камеру напротив той, где сидел Ноулз. В ней была настелена свежая солома. В углу стояли два ведра, одно пустое, другое до краев налитое чистой водой. В центре камеры расположился стол, кресло и Библия в кожаном переплете (чтобы на ней клялись говорить правду) и еще — кресло с удобной синей подушкой. Перед столом находился табурет для свидетеля. Справа от места магистрата находился второй набор из стола и стула, поменьше, — взятый, как предположил Мэтью, из школы, а поверх него — книга для записей и прямоугольная деревянная шкатулка. Сразу же открыв ее, Мэтью нашел внутри толстую пачку пожелтелой бумаги, чернильницу с черными чернилами, три пера, небольшую щеточку и квадратный лоскут плотной материи для вытирания чернильных сгустков с письменных принадлежностей.
— Вас это удовлетворяет? — спросил Уинстон, ожидавший на пороге камеры, пока Мэтью осматривал письменные приборы, а магистрат исследовал твердость подушки ладонью.
— Я думаю, что да, — решил Вудворд. — Одна только просьба: я бы хотел чайник с чаем.
— Да, сэр, я распоряжусь.
— Большой чайник, если можно. На три чашки.
— Разумеется. Мистер Пейн пошел привести Джеремию Бакнера, он вскоре вернется.
— Очень хорошо.
Вудворд пока еще не хотел садиться, и обстановка ему не нравилась. За всю свою карьеру ему никогда не приходилось работать в подобных условиях.
Послышался шелест соломы, и они с Мэтью увидели, что Рэйчел Ховарт прервала свой отдых. Она встала посреди камеры, закрыв голову и лицо капюшоном.
— Вам не о чем тревожиться, мадам, — сказал Вудворд. — Ваш судебный процесс скоро начнется.
Она промолчала, но Мэтью ощутил, что она вполне осознает все приготовления.
— Чтобы не мешать, слышите? — предупредил Грин. — Мистер Бидвелл разрешил мне, если надо будет, вас связать и рот заткнуть!
Она издала звук, который можно было принять за желчный смех.
— А ты меня не боишься? Я тебя могу превратить в лягушку и ногой наступить!
— Слыхали? — Грин посмотрел расширенными глазами на Вудворда, на Уинстона, опять на Вудворда. — Она мне угрожает!
— Спокойнее, — сказал Вудворд. — Пока что она просто разговаривает. — Он возвысил голос, обращаясь к женщине. — Мадам, я бы сказал, что заявления о таких возможностях не облегчают вашего положения.
— Моего положения? Какое уж тут положение! — Она подняла руки, сдвинула капюшон, и свирепая красота ее лица предстала миру. Черные волосы грязны и перепутаны, желтые глаза горят пламенем. — Оно уже безнадежно! Куда уж дальше?
— Придержи язык! — заорал Грин, но Мэтью показалось, что громкостью он хочет возместить недостаток чего-то другого.
— Ничего, все в порядке. — Магистрат подошел к решетке и всмотрелся в лицо женщины. — В моем суде вы имеете право высказать свое мнение. В пределах разумного, конечно.
— Здесь ничего нет разумного, сплошное безумие! И здесь не суд!
— Здесь суд, потому что таково мое распоряжение. Что же касается безумия, то я здесь, чтобы положить ему конец. Я буду допрашивать свидетелей, обладающих некоторым знанием о ваших действиях, и в ваших же интересах не пытаться превращать этот процесс в клоунаду.
— В клоунаду, — повторила она и снова засмеялась. Но огонь в ее глазах несколько утих от рассудительного тона магистрата. — Почему сразу не приступить к делу и не объявить меня виновной? Повесить, или сжечь, или что там еще. Справедливого суда мне в этом городе не видать.
— Напротив. Я клялся перед законом добиться именно справедливого суда. Мы проводим процесс здесь, поскольку мой клерк был приговорен к трем суткам...
— Вот как? — Ее взгляд остановился на Мэтью. — Вас объявили колдуном?
— Трем суткам тюрьмы, — повторил Вудворд, вставая между клерком и женщиной, — за преступление, которое вас не касается. Если бы я не был заинтересован в справедливом суде над вами, я бы велел запереть вас где-нибудь в другом месте. Но я желаю, чтобы вы присутствовали и слышали обвинения, как повелевает Английский Закон. Это, однако, не значит, — Вудворд поднял палец, подчеркивая важность своих слов, — что вам будет дозволено говорить в процессе допроса. — Ему пришлось остановиться и прочистить воспаленное горло от ощущения ровного и густого потока слизи. Не обойтись без терпкости чая, если он хочет доработать этот день до конца. — Ваше время говорить придет позже, и вам будут предоставлены все необходимые возможности, чтобы опровергать, объяснять или защищать себя иными способами. Если же вы решите пойти по пути нарушения порядка, вы будете связаны и приведены к молчанию кляпом. Если, когда настанет ваше время говорить, вы решите выбрать основой своей защиты молчание, это ваше право. Итак: мы пришли к пониманию?
Она смотрела на него и молчала. Потом последовал вопрос:
— Вы в самом деле магистрат?
— Да, я магистрат.
— Откуда?
— Из Чарльз-Тауна. Но раньше я много лет служил судьей в Лондоне.
— У вас есть опыт процессов над ведьмами?
— Нет, такого опыта у меня нет. Но у меня большой опыт судов по делам об убийстве. — Он едва заметно улыбнулся. — Все известные мне юристы, у которых есть опыт процессов над ведьмами, сейчас либо пишут книги, либо выступают с лекциями.
— Это то, чего вы надеетесь достичь?
— Мадам, я надеюсь найти истину, — ответил Вудворд. — Это моя единственная выгода.
— А где же тогда Бидвелл? Он не присутствует?
— Нет. Я дал ему инструкции не приближаться.
Она склонила голову набок. Глаза ее были все так же прищурены, но Вудворд видел, что эти сведения притушили ее угли.
— Позволите? — Уинстон попытался обратить на себя внимание магистрата. — Я пойду принесу ваш чай. Как я уже сказал, Николас вскоре вернется с мистером Бакнером. Три чашки, вы говорили?
— Три. Для меня, моего клерка и свидетеля... погодите! Пусть будет четыре — еще чашка для мадам Ховарт.
— Тут тюрьма, а не светский раут! — возмутился Грин.
— Сегодня здесь суд, — ответил ему Вудворд. — Мой суд, и я буду его вести так, как сочту нужным. К концу дня он снова станет тюрьмой. Четыре чашки, мистер Уинстон.
Уинстон вышел, не говоря больше ни слова, но Грин продолжал покачивать рыжей гривой и неодобрительно бормотать. Магистрат, более не обращая на него внимания, сел за свой стол. Точно так же Мэтью занял позицию клерка. Он вытащил из ящичка лист бумаги, положил перед собой, встряхнул чернильницу, взбалтывая чернила, и открыл ее. Выбрав перо, он обмакнул кончик и начертил несколько кружков, чтобы почувствовать инструмент. Он по опыту знал, что перья хоть и выглядят одинаково, среди них есть более подходящие для письма и менее подходящие. Это, как он тут же обнаружил, оказалось негодным. Слишком широкий кончик, и расщеплено неровно — чернила сходили с него кляксами и каплями, но не ровным течением. Мэтью сломал его пополам и бросил на пол, потом выбрал другое перо. Это было получше: кончик обточен аккуратнее, чернила текли достаточно хорошо, но оно само было настолько кривое, что руку сведет еще на первом часу работы.
— Ужасно, — сказал Мэтью, но решил не ломать второе перо, не испытав третьего. Его привычные перья — те, что лежали в кожаном футляре, пропавшем в таверне Шоукомба, — были точнейшими приборами, требовавшими для работы лишь легчайшего касания. Он затосковал по ним, когда проверил третье и нашел, что это худшее во всем наборе — с трещиной посередине, от которой чернила заливали верх пера. Его Мэтью сразу сломал и, таким образом, связал свою судьбу с тем, что обещало судороги в руке.
— Инструменты не подходят? — спросил Вудворд, пока Мэтью для пробы писал несколько строк по-латыни, по-французски и по-английски на грубой шероховатой бумаге.
— Придется мириться с тем, что есть. — На бумаге остались несколько чернильных клякс, и Мэтью ослабил нажим. — Это подойдет, когда я к нему приноровлюсь.
Через несколько минут в тюрьму вошел Николас Пейн с первым свидетелем. Джеремия Бакнер шагал медленно и неуверенно, даже с помощью трости. Борода его, скорее совершенно белая, чем седая, свисала на грудь, а то, что осталось от снежных волос, болталось вокруг высохших плеч. Он был одет в слишком свободные коричневые бриджи и линялую рубаху в красную клетку. И Вудворд, и Мэтью встали, выражая уважение к возрасту, пока Пейн помогал старику перебраться через порог. Слезящиеся карие глаза Бакнера отметили присутствие Рэйчел Ховарт, и он слегка отпрянул, но позволил Пейну усадить себя на табурет.
— Все в порядке, — сказал он, даже скорее выдохнул сквозь зубы.
— Да, сэр, — ответил ему Пейн. — Магистрат Вудворд не позволит причинить вам вред. Я подожду на улице, чтобы отвести вас домой, когда вы здесь закончите.
— Все в порядке.
Старик кивнул, но глаза его постоянно обращались на ту, что была в соседней камере.
— Где мне прикажете быть, магистрат? — спросил Грин с довольно заметной язвительностью.
— Вы тоже можете подождать снаружи. Я попрошу вас вернуться, если в том будет необходимость.
Пейн и Грин вышли, и Бакнер поставил трость так, чтобы на нее опереться. Он нервно сглатывал слюну, потирая пальцы. Лицо у него было изможденное, испещренное пигментными пятнами старости.
— Мы готовы начать? — спросил Вудворд у Мэтью, и клерк, окунув перо в чернила, кивнул.
Первым делом Вудворд встал и поднес Бакнеру Библию, велев положить на нее правую руку и поклясться перед Богом, что будет говорить правду. Бакнер поклялся, и Вудворд отложил священную книгу в сторону и сел в кресло.
— Пожалуйста, ваше полное имя и возраст — для протокола.
— Джеремия Бакнер. В августе мне будет шестьдесят восемь лет.
— Благодарю вас. Мистер Бакнер, сколько времени вы являетесь жителем Фаунт-Рояла?
— С тех пор, как его стали строить. Пять лет, мне помнится.
— Вы фермер, я не ошибаюсь?
— Я был фермером. Мой сын привез сюда меня и Пэшиенс, чтобы мы с ними жили. Он тут фермерством занимался. Только ничего хорошего не вышло. Они с Лизабет два года назад уехали и мальчиков забрали. Приедут и заберут нас, как только устроятся.
— Благодарю вас, сэр, — сказал Вудворд. — Итак, вы с вашей женой занимаете ферму? На какой улице?
— Трудолюбия.
— И какой у вас источник дохода? Бакнер облизнул губы.
— Мы с Пэшиенс живем добротой наших сограждан, сэр. Наша ферма ничего не стоит. Крыша над головой, вот и все. Но когда Эзра за нами приедет, мы все выплатим. В этом я тоже клянусь на Господней Книге. Он мне письмо прислал, почтальон привез из Чарльз-Тауна. Говорит, что ищет хорошую землю где-нибудь в Виргинии.
— Понимаю. Теперь, я полагаю, вы хотите сделать обвинение относительно мадам Ховарт?
— Ну... — Бакнер бросил быстрый взгляд за прутья следующей камеры.
— Сэр? — сурово обратился к нему Вудворд. — Будьте добры смотреть на меня и ни на кого больше. Если вы хотите высказать обвинение, то сейчас самое время.
Мэтью ждал в наступившем молчании, занеся перо. На бумаге было уже записано все, произнесенное к данному моменту, начерчено кодами сокращенных слов, аббревиатур и алфавитных мнемоник собственного изобретения Мэтью.
Бидвелл уставился на пол. На виске забилась голубая жилка. С явным усилием он открыл рот и заговорил:
— Она... ведьма... она приходила ко мне. Ночью. Она пришла... голая она была. И у нее была... змея была вокруг шеи. Черная змея, а глаза желтые. Как у нее. Она подошла ко мне, стала точно в ногах кровати, а Пэшиенс спала рядом.
— Вы говорите о Рэйчел Ховарт?
— Это она и была.
— У тебя записано? — спросил Вудворд у своего клерка, хотя это был лишний вопрос — он знал умение Мэтью. Мэтью только угрюмо кивнул и снова обмакнул перо.
— Мне можно сказать? — резко спросила Рэйчел.
— Нет, нельзя! — Ответ прозвучал еще резче. — Я вам говорил, что не потерплю нарушений порядка в моем суде!
— Я только хотела бы сказать, что я...
— Мадам!! — Вудворд крикнул, и горло тотчас же уплатило за это свою цену. — Еще одно слово — и я прикажу принести кляп!
Все это Мэтью тоже записал. Сейчас он посмотрел на нее, перо застыло у конца буквы, и он тихо сказал:
— Было бы разумно сейчас ничего больше не говорить. Поверьте мне.
Она было уже раскрыла рот, чтобы проверить волю магистрата, но отказалась от своего намерения. Вудворд ждал, стиснув кулаки у бедер, сжав зубы. Рэйчел Ховарт медленно закрыла рот и села на скамью.
Вудворд снова обратил все свое внимание на Бакнера.
— Когда произошло это событие? Было оно до или после убийства Дэниела Ховарта?
— После. Дэниела тогда уже неделю как похоронили или две, потому что, помнится, было это в начале февраля.
— Хорошо. Тогда расскажите мне, так ясно, как помните, что именно произошло.
— Да, сэр. — Бакнер секунду помолчал, восстанавливая все в уме, склонив голову. — Ну... я уже не так хорошо помню, как бывало когда-то, но это такая вещь, что не забудешь. Мы с Пэшиенс пошли спать как обычно. Она потушила лампу. Потом... не знаю, сколько времени прошло, я услышал, меня зовут по имени. Я тогда открыл глаза. Было темно и тихо. Я ждал, слушал. Тихо-тихо, будто во всем мире никаких звуков, кроме моего дыхания. А потом... меня снова позвали по имени, и я посмотрел туда, в изножие кровати, и там ее увидел.
— При каком свете, если света не было? — спросил Вудворд.
— Ну, я сам ломал голову, но ответить не могу. Окна были заставлены, потому что здорово холодно было на улице, так что это не был свет луны. Но она там стояла, это точно. Я ее видел, вот как вас сейчас.
— Вы уверены, что это была Рэйчел Ховарт?
— Уверен.
Вудворд кивнул, глядя на собственные руки, лежащие на столе.
— Что же происходило дальше?
— Я напугался чуть не до потери сознания, — сказал Бакнер. — Любой бы испугался. Я стал было будить Пэшиенс, но тут эта женщина — та ведьма — сказала, что не надо. Сказала, что если я разбужу Пэшиенс, то очень пожалею.
— Но ваша жена не проснулась от голоса мадам Ховарт?
— Нет, сэр. Я тут сам голову ломал, но ума не приложу, как это вышло. Пэшиенс спала, как обычно. Единственное, что я могу придумать, — это что ведьма ее заколдовала.
Мэтью услышал, как женщина возмущенно фыркнула. Его подмывало поднять голову и поглядеть на нее, но перо требовало полной сосредоточенности.
— Хорошо. Что было потом?
— Ведьма... она сказала, чтобы я никому не говорил. Сказала, что если я проболтаюсь кому, то того убьет на месте. И еще сказала, что я через две ночи должен встретиться с ней в саду за моим домом, сказала, чтобы я там был от полуночи до двух, и она меня найдет.
— Вы сказали, что мадам Ховарт была голой?
— Да, сэр, без единой нитки.
— Но у нее змея была вокруг шеи?
— Да, сэр. Черная такая, а глаза желтые.
— Вы заперли двери и окна перед тем, как лечь спать? Бакнер кивнул.
— Заперли. Привычки такой не было, но... когда тут Дэниела Ховарта убили и преподобного Гроува... Пэшиенс спокойнее было, когда после заката двери и окна запирались.
— Таким образом, по вашей оценке, не существовало земного способа для Рэйчел Ховарт проникнуть в ваш дом?
— Я, сэр... в общем, когда она ушла, я зажег фонарь и осмотрел все щеколды. Все были заперты. Пэшиенс проснулась и спросила, что это я делаю. Мне пришлось соврать, сказать, что проснулся от лая какой-то собаки. Она снова заснула, а я уже глаз не сомкнул.
— Понимаю вас, — сказал Вудворд. — Тогда скажите мне вот что: как именно мадам Ховарт покинула ваш дом?
— Не знаю, сэр.
— Вот как? Вы не видели ее ухода?
— Как только она мне сказала, чтобы я приходил на встречу с ней... так ее и не стало. Не то чтобы в воздухе растаяла, как вроде бы призраку положено. А просто вот она была — и вот ее нету.
— И вы немедленно зажгли фонарь?
— Думаю, что да. Может быть, минута прошла или две. Я как-то не очень хорошо помню, что я делал, когда она ушла. Наверное, я еще был тогда заколдован.
— Гм... магистрат?
От этого голоса Мэтью вздрогнул, и перо соскочило на две строчки ниже. Пришлось его возвращать на место.
— Да! — сердито бросил Вудворд в сторону входной двери. — В чем дело?
— Я принес ваш чай, сэр.
Уинстон держал плетеную корзинку с крышкой. Он вошел в камеру, поставил корзинку на стол магистрата и открыл. Там были белый глиняный чайник и четыре чашки, три из той же белой глины, но четвертая — красновато-коричневая.
— С наилучшими пожеланиями от миссис Лукреции Воган, — сказал Уинстон. — Пирожки, кексы и чай она продает в собственном доме, который неподалеку на улице Гармонии, но сейчас она любезно согласилась заварить этот чайник бесплатно. Я, однако, счел своим долгом известить ее, что ведьма тоже будет пить чай, в силу чего миссис Воган просила мадам Ховарт воспользоваться темной чашкой, чтобы потом ее можно было разбить.
— Да, конечно. Спасибо.
— Могу я быть еще чем-нибудь вам полезен? Мистер Бидвелл предоставил меня в ваше полное распоряжение.
— Нет, ничего не нужно. Вы можете идти, и спасибо за помощь.
— Да, сэр. Гм... еще одно: миссис Воган просила бы, чтобы мадам Ховарт сама разбила чашку, и она просит вас собрать осколки и вернуть ей.
Вудворд нахмурился:
— Могу я спросить зачем?
— Я не знаю, сэр, просто она так просила.
— Что ж, хорошо.
Вудворд подождал, пока Уинстон вышел, потом взял чайник из корзины и налил себе чашку. Почти всю ее он выпил сразу, чтобы успокоить горло.
— Чаю? — предложил он Бакнеру, но фермер отказался. Мэтью взял чашку аккуратно, чтобы не пролить на бумаги.
— Мадам Ховарт? — окликнул женщину Вудворд. — Я бы счел себя невоспитанным, если бы не предложил вам чашку чаю.
— Его Лукреция Воган заваривала? — мрачно спросила она. — Интересно, не отравлен ли он.
— Мне случалось пить такой, о котором я мог бы поклясться, что он нечист, но этот вполне хорош. Я бы позволил себе предположить, что вы давно уже чаю не пробовали. — Он налил в темную чашку и протянул ее Мэтью. — Передай это через решетку, пожалуйста.
Мэтью встал, и женщина поднялась со скамьи и подошла. Тут же Мэтью оказался с нею лицом к лицу, и неотразимые янтарные глаза глянули на него в упор. Густые черные кудри падали на лоб, и Мэтью заметил крошечные капли испарины, блестящие на верхней губе из-за влажной жары в тюрьме. Он увидел пульс, бьющийся в ложбинке ее горла.
Он протолкнул чашку — она едва пролезла, но все же кое-как оказалась с той стороны решетки. Женщина протянула руку, и на миг их пальцы соприкоснулись. Ощущение жара от ее тела как степной пожар ударило по коже Мэтью, вспыхнуло вдоль нервов руки. Он выпустил чашку и отдернул руку. Сам он не знал, что выражало в этот миг его лицо, но женщина глядела на него с любопытством и интересом. Он резко повернулся к ней спиной и сел на место.
— Продолжим, — предложил Вудворд. — Мэтью, прочти мне последний вопрос и ответ, будь добр.
— Вопрос был такой: "И вы немедленно зажгли фонарь?" Мистер Бакнер ответил: "Думаю, что да. Может быть, минута прошла или две. Я как-то не очень хорошо помню, что я делал, когда она ушла. Наверное, я еще был тогда заколдован".
— Хорошо. Мистер Бакнер, вы в тот день известили свою жену о том, что произошло?
— Нет, сэр, не известил. Я боялся, что, если я скажу, проклятие ведьмы убьет ее на месте. И никому не сказал.
— Через две ночи вышли ли вы в сад в предписанное время?
— Да, сэр. Между полуночью и двумя, как велела ведьма. Я вылез из кровати медленно и тихо, как только мог. Не хотел, чтобы Пэшиенс услышала и проснулась.
— А когда вы вышли в сад, что произошло после этого? Вудворд отпил из вновь наполненной чашки чаю и ждал ответа.
Вопрос явно взволновал Джеремию Бакнера, поскольку фермер неловко заерзал на табурете и закусил губу.
— Сэр? — наконец сказал он. — Я... я бы покорнейше просил... об этом не говорить...
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 38 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |