Виктимность и ее выражение 5 страница

Криминогенность виктимности на уровне малых групп и сообществ

Рассматривая криминогенное значение виктимности на уровне малых социальных групп и сообществ, мы указывали, что она должна изучаться через исследование совокупности социально-психологических переменных (социальный опыт, нормы, установки, обычаи, традиции, верования, суеверия) и процессов, повышающих виктимность отдельных групп населения; делающих их более, чем других людей, подверженными риску стать жертвами преступления; обучающих и стигматизирующих определенные группы как субъектов, обладающих повышенной виктимностью в данной культуре и тем самым «притягивающих» преступность.

Тщательное исследование этого вопроса предполагает изучение уровня и последствий коллективной виктимизации в конкретных социально-экономических условиях, более четкую оценку уровня и структуры криминальных угроз, описания кооперативных взаимоотношений между коллективной (групповой) виктимизацией и преступностью.

При изучении криминогенности виктимности на уровне малых групп и сообществ особое внимание должно быть обращено на изучение специфических форм виктимизации, возникающих в результате воздействия на население злоупотреблений властью и организованной преступной деятельности.

Относительно влияния злоупотреблений властью напомним, что за последние несколько лет вооруженные конфликты виктимизировали огромное количество населения во всем мире. Религиозное и этническое насилие, похищения детей, этнические чистки, пытки, внесудебные расправы - вот далеко не полный перечень массовых злоупотреблений властью, осуществляемых на национальном уровне в разных странах.

Офис Генерального Комиссара ООН по беженцам свидетельствует, что в 1996 году на планете было не менее 13,2 миллиона беженцев, 3,4 миллиона лиц, возвратившихся в места прошлых боев, 4,6 миллиона перемещенных лиц, 4,8 миллиона жертв вооруженных конфликтов. Разразившиеся военные столкновения в Европе в конце 90-х годов, думается, добавили немало жертв в этот бесконечный мартиролог.

Использование детей-солдат (в возрасте 10 лет и меньше), торговля детьми и новые виды детского рабства, сексуальная эксплуатация, убийства и похищения беспризорников способствуют возрастанию уровня виктимности у данных категорий людей. По сведениям ЮНИСЕФ, за последние 10 лет около полутора миллиона детей было убито в вооруженных конфликтах и примерно 4 миллиона получили различные травмы. Как минимум 5 миллионов детей были увезены из их общин, от 100 до 200 миллионов детей используются при эксплуатации их труда и огромное, несчетное количество живет на улицах [466].

Криминогенность маргинальности не вызывает сомнения у современных исследователей данной проблемы. Вместе с тем именно маргиналы, попадая на излом социальной структуры, как правило, являются жертвами нерационального политического, экономического, социального, стратегического воздействия государства и его структур на население. Именно в маргинальной среде генерируются преступность и виктимность в ее наиболее грубых общеуголовных формах. Мигранты, «барачные» люди, «лимита», стройбатовцы, «химики», освобожденные «зэки», лица, занимающиеся ручным трудом, и др., словом, все те категории населения, которые в прошлом емко и точно назывались «лишние» люди, а ныне получили наукообразную стигму «маргиналы», и составляют толерантную к агрессии и криминалу социальную прослойку. Внутреннее разложение постсоветского общества, практическое отсутствие должной реакции государства и непосредственного социального окружения на факты жестокого отношения к человеку озлобляло будущих преступников, приучая их к мысли о вседозволенности и возможности применения любых средств для достижения поставленной цели.

Нет нужды говорить о повышенной виктимности указанных социальных групп, о существовании цикла «преступность-виктимность-преступность», прервать который в состоянии только мудрый законодатель. Американские криминологи, например, подсчитали, что государству гораздо выгоднее увеличить ассигнования на программы обучения подростков и организацию морального и материального стимулирования их труда, чем содержать впоследствии армию заключенных из числа социально-неудовлетворенной и виктимной молодежи [467].

Поэтому изменение отношения к проблемам виктимизации населения в общественном сознании, «девиктимизация» отдельных социальных групп позволит сделать гораздо больше для снижения криминогенности виктимности и связанных с нею иных форм отклоняющегося поведения.

Виктимность и преступление

Рассматривая проблему криминогенности виктимности на индивидуальном уровне, отметим, что, пожалуй, именно она получила свое наибольшее освещение в современной литературе [468]. Нет, пожалуй, ни одной современной работы, посвященной причинам и условиям конкретного преступления, в которой бы так или иначе не затрагивалось поведение жертвы и ее роль в криминализации. И это естественно.

Взаимодействие преступника и жертвы на материальном, энергетическом и информационном уровне является основой моделирования механизма преступного поведения. Изучение криминогенных характеристик виктимности, с одной стороны, открывает поле широкого применения концепций социальной интеракции при анализе причин и условий преступления, с другой - направлено на ограничение преступности в целом.

При этом анализ механизма преступного поведения, будучи сопряженным с анализом формирования виктимной активности жертвы, является наиболее продуктивным и перспективным направлением исследований криминогенности виктимности. Недаром в последних работах по криминологии подчеркивается значение рассмотрения характеристик жертвы и ее активности не в качестве элемента криминогенной ситуации, а в качестве самостоятельной составляющей самого механизма [469].

Криминогенность виктимного опыта в процессе социализации преступника, криминогенность взаимодействия преступника и жертвы в процессах формирования мотивов и планирования преступления, принятия и исполнения решения, анализ криминогенности виктимности, дифференцируемой по соответствующим типам и применительно к соответствующим формам и типам криминального поведения и типам лиц, совершающих преступление, - вот далеко не полный перечень проблем, подлежащих разрешению в данном направлении. Естественно, что связанность рамками и задачами указанной работы не позволяет нам широко и комплексно рассмотреть эту тему. Отметим лишь основные ее составляющие, которые, на наш взгляд, представляют перспективу дальнейших исследований.

Рассмотрим роль и значение виктимности в формировании последующей криминальной активности личности жертвы. Известно, что в среде маргинальных правонарушителей повышенная конфликтность, виктимизация друг друга в процессе общения имеет превалирующее значение. Исследователями отмечаются факты происхождения примерно половины лиц, причинивших тяжкие телесные повреждения, из специфических микросоциальных групп, в которых традиционными способами разрешения конфликтов являлись драки и оскорбления. Агрессивными конфликтами в микросреде былo обусловленo 85 % убийств и 86 % случаев нанесения тяжких телесных повреждений [470]. Нельзя не отметить, что указанный фактор может играть решающую роль в постепенном последующем ухудшении поведения личности, ее установок, ценностных ориентаций и общей направленности.

Социально-психологическая дезадаптация жертвы, спонтанность поведения, формирование установок на эмоциональное разрешение конфликтов, понижение мотивации, отчуждение, антиобщественный образ жизни, алкоголизация, понижение мотивации - вот далеко не полный перечень проблем, с которыми сталкивается жертва преступления и которые, при определенных обстоятельствах, могут вызвать криминальный взрыв.

Достаточно вспомнить показательную историю украинского серийного убийцы О., неоднократно бывшего жертвой насилия дома и в детдоме, чьи детские годы сопровождались холодным отношением, жестокостью со стороны окружающих и членов семьи. «Детдом дал мне большую закалку. Жизнь в нем не отличалась от тюрьмы или армии...», - говорил О., описывая историю своей жизни [471].

Повышение толерантности к агрессии, снижение уровня запретов применения силы, деперсонификация силы, колоссальное самоотчуждение: именно указанные черты во многом способствовали формированию портрета зверя-убийцы. Убийцы, для которого насилие превратилось в обычный инструмент достижения любой значимой цели.

По нашим данным, у лиц, совершивших агрессивные преступления, коэффициент корреляции между субъективно оцениваемой степенью значимости конфликта (в быту, на работе, при проведении досуга) для субъекта и агрессивного поведения равен + 0,77. Коэффициент корреляции между степенью распространенности агрессивных конфликтов в жизнедеятельности субъекта и последующим агрессивным антиобщественным поведением равен + 0,54.

При этом процесс отхода от норм и ценностей культуры общества в сторону негативно оцениваемых вариантов и правил поведения осуществляется как в результате деформации взаимоотношений индивида и общности (виктимизация - отчуждение - самоидентификация - агрессия), так и в форме внутреннего конфликта индивида с общностью (виктимизация - самоотчуждение - суицидальные тенденции, ретретизм).

Рассматривая проблему места и роли виктимной активности личности в механизме преступного поведения, следует отметить, что существуют по крайней мере два пути исследования указанной активности в генезисе преступления.

Один из них, когда, анализируя процесс формирования потребностей, интересов, возможностей, мотивов, целей правонарушающего поведения, процесс принятия и исполнения решения, мы рассматриваем роль и значение жертвы в механизме совершения преступления.

Не останавливаясь подробно на данном вопросе, нашедшем прекрасное освещение в литературе за последние 30 лет, отметим, что виктимная активность жертвы может выступать как катализатор привычного, длящегося, повторяющегося конфликта, выступавшего целью антиобщественного поведения преступника, однако результат, в силу скоротечности и импульсивности взаимодействия преступника и жертвы, значительно превзошел ожидания.

Виктимная активность может выступать также как средство нейтрализации конфликта, которое, в силу повышенных эмоциональных реакций правонарушителя, привело к аффектированному преступлению.

Виктимная активность может быть провоцирующей и, наконец, объективно преступной.

Анализируя влияние поведения потерпевшего на формирование криминогенной ситуации, Ежи Бафия выделял следующие возможные варианты взаимодействия: «...поведение жертвы воздействует на эмоциональные реакции преступника: состояние сильного душевного волнения при убийстве, вызывающее поведение при оскорблении или нарушении телесной неприкосновенности..., поведение жертвы сформировало мотив мести или иной вид отрицательного мотива, вытекающий из конфликта между людьми; мотив, в основе которого лежит своего рода сведение счетов, выступает во многих преступлениях...» [472].

В наших опросах агрессивных преступников 29 % правонарушителей оценивали предшествующее совершению тяжкого преступления поведение потерпевшего как прямо провоцирующее, 32 % - как обидное, унижающее, 18 % - как создающее нетерпимую обстановку в семье и в быту.

Практически более трех четвертей агрессивных преступников оценивали поведение потерпевшего как грубое и конфликтогенное, непосредственно провоцирующее их на совершение преступления. Подобный «перенос» вины с преступника на объект вполне закономерен.

Хотя в действительности изучение уголовных дел опрошенных свидетельствовало об ином: антиобщественное и прямо провоцирующее поведение потерпевших было выявлено лишь в 27 % от общего числа преступлений. В иных случаях виктимная активность потерпевших принимала более мягкие, сообразующиеся с требованиями культуры, формы [473].

Теоретически привлекательным представляется также моделирование генезиса преступления применительно к решению вопроса об интеракции преступник-жертва. Указанное взаимодействие подлежит анализу с точки зрения объекта конфликта (материальные, духовные статусные потребности и интересы), его предмета и содержания, характеристик допреступной активности субъектов [474], влияния типов и форм виктимной активности в процессе преступления на конфликт, лежащий в основе преступного поведения, наконец, - на сущность и содержание связей между преступником и жертвой (материальный, информационный, энергетический уровень).

Последнее направление представляет особый интерес для исследователя, поскольку, помимо анализа действий, служащих катализаторами преступной активности, включает в себя роль самостигматизации как актуальной или потенциальной жертвы (значение правил виктимных субкультур в формировании криминальности), а также механизмы энергетического взаимодействия между преступником и жертвой на психологическом и природном уровне. По поводу, например, последнего с определенной осторожностью можно сказать, что у страха жертвы есть свой «запах» (возможно, на ферментном уровне).

Известно, например, что собаки, как правило, нападают на людей, боящихся их. Боязнь жертвы преступником повышает его самооценку, подкрепляя готовность к совершению преступления.

Исследование энергетических составляющих конфликтов, проведенное Ф. Василюком, показало, что операции отнятия энергии, разрядки энергии, придания энергии, перевода и порождения энергии [475] между участниками социального взаимодействия (личность, малые группы, общество) имеют огромное значение для понимания сущности и содержания критических ситуаций, в которых оказываются люди. Однако виктимологическое исследование данных проблем пока, к сожалению, - дело будущего.

В плане углубленного анализа криминогенности виктимности на индивидуальном уровне особый интерес представляет анализ длительности, частоты и интенсивности виктимных реакций на формирование виктимных перцепций и стереотипов поведения у жертвы. В особенности это касается «рецидивных» жертв. По нашему мнению, виктимность выступает одним из элементов генеральной девиантной тенденции. Эта тенденция возникает в детстве и продолжается с годами, меняя свои формы выражения от импульсивных к рациональным реакциям. Исследования свидетельствуют, что жертвы преступлений обладают большим риском последующей виктимизации, чем иные субъекты.

Снижение конфликтоустойчивости, гипервиктимность, маргинальные тенденции, стресс от последствий первого преступления, стигматизация себя как виновной жертвы влияют на последующую виктимизацию.

Так, 50 % опрошенных жертв преступлений в Британском обзоре преступности были виктимизированы дважды, и в отношении них был совершен 81 % всех сообщенных преступлений; 5 % респондентов указали на 5 и более виктимизаций, охвативших 43 % всех сообщенных преступлений.

Места жительства, служившие объектами краж, в четыре раза более виктимны, чем места жительства, не служившие объектами краж. 39 % предпринимателей были виктимизированы хотя бы раз в течение года; 8 % производителей сообщили о 63 % преступлений против предпринимательской деятельности. По данным канадских исследований виктимизации, жертвы грабежей, нападений, сексуальных преступлений от 9 до 20 раз были более привлекательны для ревиктимизации этими типами преступлений в отличие от лиц, не становившихся жертвами преступлений, и жертв иных преступлений. В Нидерландах 43 % жертв насильственных преступлений были виктимизированы два раза и более в течение года, и эти жертвы сообщили о 77 % насильственных виктимизаций.

В США из владельцев магазинов, подвергшихся грабежам, 50 % были виктимизированы дважды и 33 % - три и более раз. В городах 1 % населения аккумулирует 26 % берглэри, совершившихся за 5 лет. Дела, в которых жертва была виктимизирована вторично тем же правонарушителем, типично включают в себя насилие в семье, насилие между соседями, родственниками и школьными приятелями. 90-95 % случаев семейного насилия в Великобритании были связаны с повторной виктимизацией; в 30 % из указанных случаев жертвы испытывали до 6 или более атак за 12-месячный период, предшествующий совершению преступления. В Канаде 20 % жертв семейного насилия сообщили о 2-5 инцидентах и 15 % - о 6 или более инцидентах, предшествовавших задержанию правонарушителя. В начальных школах 16 % учащихся сообщили, что избиваются еженедельно, и 16 % - ежедневно [476]. Сходные тенденции выявлены и в отечественной криминологии.

Эмоциональная и психическая депривация, неправильное воспитание, ошибки в школе, проблемы с занятостью отмечаются у большинства рецидивных жертв и, кстати, правонарушителей. К сожалению, преступность и виктимность являются зачастую двумя параллельно существующими формами жизненного опыта многих лиц. В противовес популярному мнению о дихотомии между преступниками и их жертвами в реальности между ними существует интеракция. Опыт каждодневного общения и смены ролей, ожесточение и снижение чувственности (эмоциональное отупение) [477] свойственны как криминальным, так и виктимным карьерам. Возможно, это связано как с характеристиками среды обитания правонарушителей, так и с единством процессов детерминации преступности и виктимности на уровне социального целого.

Изучение виктимных карьер позволяет предположить, что частота, интенсивность, продолжительность виктимизации, специализация, значимость виктимного поведения для личности являются основными индикаторами, повышающими риск вторичной виктимизации.

Анализ указанных факторов посредством монографического изучения карьер жертв преступлений, отработка количественных признаков вероятностного прогноза будущего виктимного поведения является перспективным направлением будущих исследований криминогенности виктимности [478].

Некоторые характеристики статистического распределения виктимности и ее видов будут рассмотрены нами ниже при анализе процессов и закономерностей существования и воспроизводства виктимизации в современном мире.

Дата добавления: 2015-08-28