– А теперь бегите! – крикнул Нико. – К Драконьим вратам! – повторил он.
Матушка и я сорвались с места. Наши цепи звенели, будто целая лавка железного металлолома. Но я не успела добежать даже до помоста, внезапно меня страшно рванули за лодыжку, и я упала носом вниз, растянувшись во весь рост.
– А ты останешься здесь, – приказал Дракан, наступив мне на спину, меж тем как я лежала тяжело дыша, ожидая, когда же мир вокруг меня перестанет кружиться. – Посмотрим тогда, как далеко надумала бежать твоя мамаша. Или, быть может, это твой знатный друг надумал сыграть роль героя и попытаться освободить тебя? А ну, Нико? Поиграем?
Он обнажил меч. В его стойке ощущалось превосходство, и непринужденность, и легкость в обращении с оружием. А я вспомнила одну из картин в жизни Нико. Тот день, когда он четырнадцатилетним отроком швырнул свой меч в канал, после чего был избит отцом. Лежит ли тот меч по-прежнему в зеленой от водорослей воде и ржавеет или кто-то выудил его оттуда?
Нико, во всяком случае, с тех пор к нему не прикасался, несмотря на все отцовские побои. Но все же теперь он, слегка помешкав, выхватил меч, который одолжил вместе с мундиром стража.
– Отпусти ее! – приказал он Дракану. – Пусть уходит!
– Ты ведь можешь прийти и забрать ее, – ухмыльнулся Дракан и взмахнул сверкающим клинком, описав молниеносную, свистящую дугу.
Нико сделал три быстрых шага вверх на помост, но не обычных шага, а низких и стремительных, все время выставляя вперед правую ногу. Видно было, что когда-то он учился фехтовать. Однако же Дракан встретил первый выпад его меча и парировал его с такой силой, что меч почти выпал из рук Нико.
– Попытайся снова! – презрительно предложил Дракан, чья нога по-прежнему упиралась мне в спину. – Этот выпад следует сделать гораздо лучше!
Я повернула голову и покосилась на Нико. Бледный и с виду робкий, он все-таки сохранял спокойствие. А потом ничего другого, кроме их ног, я уже разглядеть не могла, так как Нико, прыгнув вперед, вновь напал на Дракана. Клинки резко и певуче скрестились, и на этот раз Дракану пришлось передвинуть обе ноги. Но вот меч выпал из руки Нико, и он остался безоружным.
– Жаль, малыш Нико! – произнес Дракан, занося свой меч для последнего удара.
Я вцепилась в его ногу, чтобы он споткнулся, но вовсе не это заставило его пронзительно взвыть и схватиться за икру. Мне показалось, что скорее всего его ужалил какой-то невидимый гигантский шершень.
Нико же быстро и ловко снова подхватил свой меч, метнул его, словно молот, нанеся Дракану в голову удар плоской стороной клинка. Дракан упал навзничь, да так и остался лежать совсем беззвучно.
– Что там случилось? – спросил ошеломленный Нико. – Ты укусила его?
– Не-а, – ответила я. – Я даже об этом и не думала.
И тут я вдруг увидела Розу, вынырнувшую из своего укрытия под помостом.
– Я ведь говорила, что ношу с собой нож, – пояснила она.
И верно, в правой руке она сжимала маленький заржавелый ножик, лезвие которого окрасилось Дракановой кровью.
– Кто ты? – спросил Нико, глядя на нее, словно на волшебное существо из подземного мира – тролля, или эльфа, или кого-нибудь в этом роде.
– Это моя подруга Роза, – гордо ответила я. И мы помчались к Драконьим вратам.
Это, пожалуй, последнее, что я помню отчетливо и ясно. Я знаю: я бежала, я шла и карабкалась… Я знаю: меня подняли над воротами и перенесли на Драконий двор, вместе с Мистером Маунусом, Предводителем и тремя его дружинниками мы прошли мимо драконов… Но даже их я не помню. Мы перелезли через какие-то мокрые развалины, где вода из Древнего источника просачивалась сквозь трещину вниз к драконам. Со стены мы перебрались на плоскую крышу бани. И покуда Предводитель дружинников поджигал фитиль, мы спрыгнули в сад замка, оказавшись за северным флигелем.
Никто и не пытался остановить нас. Почти вся толпа метнулась в противоположную сторону – через Каретный проулок либо Княжеский двор к вратам небольшой крепости, стремясь уйти как можно дальше от Арсенала. А те немногие, что не убежали, верно, не решились следовать за нами мимо драконов. Терять им было куда больше нашего.
Но, даже минуй они драконов, дальше бы они все равно не пошли, так как тот порох, что Предводитель дружинников тайком вынес из Арсенала, использовали, чтобы пробить ход через обломки стены у Древнего источника. Я помню, как вода, сверкая, вдруг заструилась сквозь стену, подобно тому как это бывает, когда вытаскивают пробку из бутылки.
А потом вспоминается смутный отрезок времени, когда, сдается, меня долго куда-то несли, во всяком случае несли какую-то часть пути. Друг Предводителя, гарнизонный повар, заранее приготовил веревочную лестницу, чтобы мы смогли перебраться через стену возле Западной башни и покинуть крепость.
Нико говорит, что Предводитель дружинников умудрился подняться по колыхавшейся веревочной лестнице со мной на плечах, «словно с мешком картофеля» – так любезно назвал это Нико.
А еще я вспоминаю глаза моей матери, глаза, которым невозможно сказать «нет!»
– Очнись, Дина! Я хорошо знаю: тебе худо. Но теперь ты должна идти сама. Нам никогда не пройти по улицам, если тебя придется нести! Ты слышишь? Теперь идем! Вставай! Поднимайся! Ставь левую ногу, правую… Иди же!
Я пошла. А что еще оставалось делать? Наискосок через Дунарк, вниз к Грязному городу, где Роза знала какую-то дыру в стене и дорожку – «устричную тропу», которой жители Грязного города пользовались, когда хотели спуститься вниз с утеса, чтобы насобирать устриц внизу, на песчаных отмелях.
Нико пробормотал, что, дескать, эту тропу используют для другого рода контрабанды, нежели устриц, но все-таки был рад, что «устричная тропа» существует.
Я почувствовала себя куда лучше, когда мы оказались внизу, на песке; мы стояли, вдыхая запах соленой воды, слыша крики чаек, круживших над нашими головами. Нас было десять человек… Двое стражей, которым осмелился довериться Предводитель дружинников, гарнизонный повар, сам Предводитель, Вдова, Мистер Маунус, Нико, моя мама, Роза и я.
– Что будем делать? – спросила матушка, рассматривая свои руки, чтобы не беспокоить остальных своим взглядом.
– Спрячемся в камышах у реки. А когда настанет вечер, придет паром.
– А на паромщика можно положиться?
– Это мой зять, – коротко ответил повар.
– Далеко ли нам еще идти?
– Еще немного, – сказал повар. – Не больше часа.
И мы прошли еще немного!
Я думаю, что у всех остальных глаза были начеку, а ушки на макушке. Нас несколько раз предупреждали, что надо залечь на землю. И вот мы лежали в мокром черном иле, глядя на желто-зеленые стебли камыша до тех пор, пока нам не давали знать, что мы можем снова подниматься. Вообще-то, было почти прекрасно лежать вот так, – во всяком случае, куда лучше, чем идти. Мне только ужасно хотелось пить. Я бы напилась темной морской воды, смешанной с пресной из канала, если б матушка не остановила меня, сказав, что рано или поздно от этого можно заболеть.
– Как ты? – спросила Роза. Между бровей у нее прорезалась озабоченная морщинка.
– Хорошо! – соврала я.
А что мне было еще сказать? Сейчас никто ничего не мог поделать. Матушка присматривала за мной, но даже она не предложила отдохнуть. Это было бы попросту опасно.
Наконец-то мы достигли убежища, о котором шла речь. Заросли камыша здесь поднялись высокие и густые; то был сплошной лес, куда мы могли сползтись со всех сторон. Предводитель дружинников применил свой меч – он срезал немного камыша – и сделал нечто вроде камышового коврика, на котором можно было сидеть и лежать. Камыш чуточку кололся, но все же был не такой мокрый, как тина. Меня непрерывно трясло от холода, хотя послеполуденное солнце по-прежнему сияло на горизонте, излучая тепло, а мелкие черные мушки жужжали и кусались.
– Ну ладно! – сказала мама. – Позволь мне взглянуть на твою руку!
Охотнее всего я бы лежала и лежала, не шевеля укушенной рукой, держа ее в покое, какой только возможен. Ведь она все время болела. Но когда матушка разговаривала в таком тоне, я хорошо знала, что осмотра не избежать. Она осторожно стянула с меня через голову полосатую вязаную кофту Розы, но рана снова кровоточила, и рукав крепко-накрепко приклеился запекшейся кровью. Я стискивала зубы изо всех сил, пока не заболел подбородок, однако слезы все равно лились, пока матушка не сняла рукав с хворой руки. С повязкой было еще хуже, она сбилась, превратившись в лепешку. А когда матушка в конце концов добралась до раны, я уже почти ничего не видела из-за слез.
Матушка долго, не произнося ни слова, смотрела на треугольную рану. Теперь она покрылась красными полосками, а края двух углов воспалились и пожелтели.
– Нельзя ли где-нибудь раздобыть чистой воды? – спросила она.
– Не раньше, чем придет паром, – ответил Предводитель дружинников. – Речная вода наверняка не чиста, а мы не смеем рисковать и разжигать костер, чтобы вскипятить ее.
Матушка ничего больше не спросила. Разорвав нижнюю юбку на полосы, она наложила на руку новую, хоть и не совсем чистую повязку. Вязаная кофта тоже не сияла чистотой, да и, по правде говоря, была просто отвратительна, но ничего другого, чтобы переодеться, у меня не было, и я мерзла, как собачонка.
– Я-то думал, что рана уже затянулась, – смущенно произнес Нико.
– Так оно и было, – сварливо пробормотала я, – пока все подряд не принялись трясти меня за руку.
– Поспи, если сможешь, – сказала мама, держа мою руку в своей.
Точь-в-точь как в те времена, когда мне было семь лет, и я тяжело хворала коклюшем. Но я все же заснула.
Когда я проснулась, вечерняя звезда стояла прямо над камышами, а небо стало с виду мягким, словно бархат, и темно-голубым. Матушки рядом больше не было, однако по одну сторону от меня сидела Роза, а по другую Нико.
– Паром пришел? – спросила я.
– Нет, но им показалось, что он на подходе, – ответил Нико.
Роза сидела повесив голову, будто задремав. Некоторое время было тихо. Я покосилась на Нико, глядевшего на вечернюю звезду с таким видом, словно он надеялся: она что-то расскажет ему.
– Нико?
– Мм?
– Там… на Арсенальном дворе, когда ты ударил мечом Дракана…
– Да, – сухо прервал он меня. – Я вовсе не забыл об этом.
– Ты ударил его плашмя.
– Да!
– А мог бы лезвием. Мог бы убить его! Он не произнес ни слова.
– Нико… после всего, что он натворил… Почему ты не сделал то же самое? Почему не отнял у него жизнь?
С глубоким вздохом он быстро глянул в мою сторону.
– Этого я не знаю, – пробормотал он. – Я просто не смог.
Мы молча сидели, глядя вдвоем на вечернюю звезду. Моя рука дико болела, но после сна я чувствовала себя чуточку бодрее, и у меня меньше кружилась голова.
Но вот зашелестели стебли камыша, и Вдова вместе с моей матерью вынырнули из зарослей.
– Паром здесь, – сообщила Вдова. – Мы сейчас же тронемся в путь.
Нико помог мне встать. Я по-прежнему едва держалась на ногах и поэтому не сразу обратила внимание, что Роза все еще сидит на месте.
– Пошли! – позвала ее я. Она покачала головой:
– Нет! Лучше нам попрощаться сразу.
– О чем ты? Куда же ты собираешься идти?
– Домой.
– Домой?
– В Грязный город! К моей матери!
Я заметила, что во всяком случае Ауна она не упомянула.
– Тогда ты просто сдурела, – сердито сказала я. – Ты что, думаешь, будто можешь вернуться обратно, словно ничего не произошло? Ведь ты воткнула нож в ногу Дракана, Роза! – Она посмотрела на меня блестящими от слез глазами. Но она не плакала, не хотела плакать.
– А ты как думаешь, куда мне еще податься? Голос ее был тверд и враждебен, но я знала, что в душе она чувствовала вовсе иное.
– Само собой, вместе с нами. Правда, матушка? Она кивнула:
– Роза, добро пожаловать к нам! Мы пошлем весточку твоей маме, чтоб она знала, куда ты подевалась. Но Дина права! В Дунарк тебе возвращаться нельзя.
Уголок рта Розы дрогнул…
– Вы так думаете?
– Ну да!
– Но…
– Но что?
Не вставая, она энергичными движениями рвала на мелкие кусочки стебель камыша.
– Ведь только то, что я… что я не знаю… что я не ведаю… – Она запнулась, а потом продолжила свою речь в том же воинственном тоне, с которым я уже была так хорошо знакома: – Легко тебе быть такой храброй! У тебя есть твоя мама, и твоя семья, и Нико, и… а у меня никого нет. Да и… я никогда нигде, кроме Дунарка, не бывала.
– У тебя ведь есть я. – Я слегка обиделась.
– И я, – присоединился ко мне Нико. – На самом деле я твой должник. Возможно, ты об этом забыла, но я-то не забыл.
Роза по-прежнему терзала камыш на все более мелкие и мелкие кусочки. Мне хотелось схватить эти ощипывающие и рвущие стебелек руки и заставить их прекратить свое занятие, но я не посмела… В какие-то минуты с Розой надо было соблюдать осторожность. Сильная, она была в то же время уязвимой. Можно было пожалеть Розу. Но она бы этого не дозволила.
Наконец руки ее успокоились, и последние остатки камыша отлетели в ил.
– Посмотри на меня.
Это прозвучало так тихо и так неожиданно, что поначалу я подумала, будто ослышалась.
– Что ты сказала? Роза встала.
– Посмотри на меня! – чуть громче повторила она. – Посмотри, чтоб я знала, на что решаюсь.
Порой в глубине души возникает такое, что не выразишь словами. Нечто в этом роде я как раз и испытала в тот миг. Я не произнесла ни слова. Я лишь посмотрела прямо в глаза своей подруге, мне хотелось, чтоб она поняла: я знаю, она сильная, храбрая и мужественная девочка.
Домой…
Хорошо бы закончить мой рассказ здесь – среди зарослей камыша, где мы были все вместе: Роза, и я, и Нико, и матушка, и вечерняя звезда. Только в жизни так не бывает. В жизни история всегда продолжается. И поэтому я вынуждена рассказать также, что случилось потом…
Почти две недели занял у нас путь домой, в Березки. Будь у нас крепкие, отдохнувшие лошади, дорога заняла бы меньше чем полдня, но у нас крепких отдохнувших лошадей не было, не было даже и крепких отдохнувших ног. У меня началась гнойная лихорадка и я вообще не в силах была держаться на ногах.
Зять повара доставил нас в маленькое селение, всего из четырех домов, прямо посреди болота – Пуховой Топи, к западу от Дунарка, в противоположной стороне от Березок. Там мы укрылись, выжидая, покуда я наберусь сил. И наше возвращение домой было не быстрой скачкой верхом по проселочной дороге, а попросту медленным шатанием по тропам и выгонам, по скрытным тайным следам, что трудно было разглядеть.
Однако же долго ли, коротко ли, но мы увидели наконец пригорок, поросший светлыми березками, давшими имя селению. И – ох! Как я мечтала улечься в мою собственную постель в Доме под Липами, и проснуться вместе с Давином, Мелли, и встать с кровати, и выйти в кухню к завтраку – к овсяной каше и к материнскому чаю, настоянному на черной смородине.
Но это не состоялось. Потому что Дома под Липами больше не существовало. Когда мы миновали последний поворот дороги, то увидели, что никакого побеленного известью дома, что гостеприимно встретил бы нас, нет. Была лишь развалина, черные закопченные стропила и балки ощетинились, вздымаясь навстречу небу, словно колючки испуганного ежа. Все было разорено. Они попытались сжечь даже деревья во фруктовом саду. Крышка колодца была разбита, а внизу плавали вздувшиеся останки пятнистых козлят. Пройдут годы, прежде чем кто-нибудь сможет испить воды из этого колодца, – они забили всех животных, которых им удалось поймать. Повсюду валялись дохлые куры и кролики.
Одна-единственная оставшаяся в живых курица бродила, кудахтая, в развалинах и, завидев нас, в испуге удрала.
Поначалу мы все просто окаменели. Потом матушка, издав странный хриплый вскрик, бросилась бежать с пригорка вниз, в селение. Я хорошо знаю, о чем она подумала. Никто из нас не сомневался: то была месть Дракана. И матушку охватил ужас, что месть эта настигла также Давина и Мелли.
– Жаль, что я не убил его тогда! – решительно и твердо сказал Нико. – Тогда бы этого не случилось.
– Откуда нам знать… – сказала я, думая о другом. – Ведь есть еще Несущая Смерть, его мать.
Но сама я пламенно желала, чтобы Нико нанес удар по-настоящему.
Если только с Давином и Мелли что-то случилось…
Но с ними ничего не случилось. Когда явились разорители – дружинники Дракана, они успели спрятаться у Рикерта Кузнеца и Эллин на сеновале, прежде чем драконарии добрались до селения.
Дракан всячески соблазнял жителей Березок льстивыми речами, суля им большие деньги, но когда дошло до дела, те все же встали на сторону детей Пробуждающей Совесть и оберегали их. Даже Страшила был цел и невредим, хотя Давину пришлось удерживать пса, чтобы помешать псу облаять Дракана.
В тот вечер мы сидели в поварне у Эллин и Рикерта Кузнеца, пытаясь свыкнуться с мыслью о том, что такого понятия, как «домой, в Дом под Липами», больше не существовало. В это просто не верилось!
Удивительно было и то, что жители селения, как бы проходя мимо, являлись один за другим, принося нам дары, снедь, да и вещи, которые им «все одно не нужны».
Они вели себя почти так, будто это они виновны в том, что Дом под Липами превратился ныне в черную, обуглившуюся развалину. А ведь это было вовсе не так.
Наоборот, они, что самое важное, помогали спасти его. Я, по правде говоря, никогда в жизни не испытывала таких теплых чувств к Мельникову семейству, как в нынешний вечер. Но все это ничуть не влияло на то обстоятельство, что нам оставаться в Березках было невозможно.
Ныне все мы оказались бездомными: Вдове нельзя было вернуться в свой дом за церковью Святой Аделы, а Розе – к ее матери в то маленькое жилище над вратами в Грязном городе. Мистеру Маунусу, пожалуй, больше всего недоставало его мастерской с порошками, жидкостями и колбами. Что до Нико… да, Нико в некотором роде потерял целый город!
– Можно, конечно, податься в горы к бабушке, – осторожно и как бы испытующе предложила Вдова. – В Высокогорье!
– Пожалуй, можно, – ответил Мистер Маунус. Однако же вид у него был вовсе не такой, будто подобная возможность пришлась ему по нраву. – Но если бы у меня было желание посвятить свою жизнь тому, чтобы пасти овец да пить ячменное пиво, то я, наверное, вообще никогда не отправился бы в Дунарк!
– Бабушка, верно, радушно примет нас! И даже Дракан не посмеет враждовать с кланом горцев. Мы будем там в безопасности.
– В безопасности, – вздохнула матушка. – Как раз теперь это звучит прекрасно!
Мистер Маунус рассказывает, что на Высокогорье овец куда больше, чем людей. Может, это и так, но, несмотря ни на что, люди здесь все же есть. Они говорят чуточку иначе, чем народ на равнине в Низовье, однако не настолько, чтоб их нельзя было понять.
Нам удалось уже поставить стропила нашего нового дома и уложить вверху, на крыше, дерн, как принято это здесь. И все члены клана Кенси помогали нам. А потом был праздник, и мы с Розой выучились плясать «медведь да лосось» – это шуточный, чудной, дикий и быстрый танец жителей Скайского Высокогорья. Парни вертят девушек и перебрасывают их из рук в руки друг другу. Это было весело, но потом у меня ужасающе разболелась укушенная драконом рука. Она все еще по-настоящему не заживала, и мне, как обычно, приходили на ум недобрые мысли о мельниковой Силле.
Нынче вечером мы впервые будем ночевать в нашем новом доме. Здесь чудесно пахнет свежим деревом. Но мне по-прежнему не хватает Дома под Липами в Низовье. Этому, как видно, конца не будет. Однако, по-видимому, мне придется по душе жить здесь. Ведь во всяком случае у меня есть матушка, Давин и Мелли. Матушка, Давин, Мелли – и Роза.
Примечания
Слона «Скаммсрсм» – датского слова, производного от «зкатте» «усовестить», «устыдить», – в датском языке не существует. Его придумала Лине Кобсрбёль, наделившая матушку Дины и саму девочку уникальным даром. Можно употребить также придуманным русские варианты этого слова – «Совестлица», «Устыда» или «Устыдиица». – Здесь и далее примечания переводчика.
Дракон (лат.)
Скамья в форме сундука, сиденье которой может служить его крышкой, а внутри стелется постель.
Низменные пространства с наносной почвой, отличающиеся большим плодородием (нем.).
Госпожа, замужняя женщина (шв.).
Самый короткий день в году, когда солнце стоит ниже всего в полдень. Обычно – 22 декабря. В древности на Севере – день жертвоприношений.
Это – старинный дом, получивший в Европе название «фахверк» (нем.), характерный для Германии и некоторых областей Скандинавии, напр. для провинции Сконе в Швеции.
Ленга – ряд зданий под общей крышей, также распространенный и Скандинавии и, в частности, в Дании.
Воин в Древней Скандинавии, впадающий в бешенство, в ярость, дабы одержать победу.
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 35 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |