– Хорошо. Потому что прямо сейчас я собираюсь сесть и оставить тебя в умелых руках Шарлотты. Ей всегда хотелось испытать власть, но не хватало уверенности. Я сказал ей, что она сможет поиграть с тобой. Попробовать кое-что. Ты должна подчиняться ей так, как подчиняешься мне. Я буду наблюдать.
С этими словами он сел в мягкое кресло в углу комнаты, которое обычно было завалено одеждой, но, как я заметила, сегодня было пусто.
Когда Шарлотта начала приближаться, я почувствовала прилив гнева и смущения.
Черт, с чем еще он задумал поиграть? Неужели она думает, что я ей подчинюсь? И с каких это пор ей захотелось испытать власть над кем-то? Оказалось, что я знала Шарлотту не так хорошо, как думала.
Она немного нагнулась, чтобы поймать мой взгляд.
– Сегодня вечером ты будешь трахать мою ногу, Софи.
Мысленно я закатила глаза. Черта с два – Шарлотта также знала обо мне меньше, чем думала. В моем голосе прозвучала издевка:
– Ты в этом уверена? Мило. Ошибаешься, но так мило.
Многие подчиняющиеся женщины проявляют непослушание и дерзость иначе – им нравится выходить за рамки, чтобы потом их поставили на место, наказали и заставили подчиниться. Поймите меня правильно, мне, как и любой другой, не нравится покоряться тому, кто сильнее меня, но, если я могу заставить себя подчиниться, я подчиняюсь. Есть принципы, от которых я готова отступить и нехотя подчиниться. Но обычно мое подчинение связано с желанием доставить удовольствие тому, с кем я играю. Я вовсе не соплячка.
Но, даже глядя на Шарлотту в великолепном корсете, который так подчеркивал линии ее тела, я почувствовала, как что-то щелкнуло в моей голове. Я вообще-то очень упряма. Сейчас же все было по-другому, сильнее обычного. Я была непреклонна. Я не собиралась ей покориться только потому, что так сказал Томас.
Значит ли это, что я плохой игрок? Непокорный? Возможно. Но если говорить честно, то я никогда не разыгрывала роль покорной степфордской жены, внезапно нарушившей правила. По моему мнению, подчинение – это тот подарок, который нужно заслужить. И если я с легкостью уступила Томасу, то мысль о том, что я должна уступить Шарлотте только потому, что он так приказал, заставила меня остановиться.
Я пристально смотрела на нее, не то чтобы свирепо, но без тени покорности. Брось я такой взгляд на Томаса, мне бы это с рук не сошло, но, если честно, мне было пополам.
Мы обе молчали. Краем глаза я видела, как Томас слегка улыбается. Я боялась, что он вмешается. Я была не уверена в том, как отреагирую, если Томас начнет разыгрывать сценарий «подчинившись мне – подчинись и ей». Но казалось, происходящее очень его забавляло, и больше всего ему хотелось посмотреть, чем все закончится.
Шарлотта медленно – намеренно – придвинулась. А потом дала мне пощечину. Сильную пощечину. Я почувствовала жгучую боль и поняла, что краснею – покраснело не только место удара, но все лицо и шея – от ярости и смущения, от такого пренебрежения. В голове пронеслось: «Не дать ли сдачи?..» – но прежде чем я смогла решить, Шарлотта схватила меня за волосы и резким движением подтянула к себе, чтобы поцеловать.
Я часто думала, каким будет поцелуй Шарлотты, но не ожидала, что он будет таким. Она пахла мятой и цветами, ее губы были так мягки, как я представляла в своих фантазиях, но то, как она держала меня за волосы и как поцеловала, обретая контроль надо мной, заставило меня вскрикнуть. Она просунула язык мне в рот, при этом покусывая мои губы и наклоняя за волосы, пока я не оказалась полностью под ней.
Она откинулась, и чары рассеялись. Я знала, что смотрю на нее с недоумением. Мой рот распух от ее поцелуев и зубов. Когда она поднесла руку к моему лицу, мне понадобилось все мое самообладание, чтобы не вздрогнуть и не отклониться, выдав тем самым свое нервное состояние. Но мне нечего было бояться. Вместо того чтобы ударить меня по щеке, она нежно ее погладила.
– Посмотрим, да?
Скажу честно, я не могу вспомнить, о чем она говорила. Это не был голос человека, привыкшего повелевать – в строгом смысле этого слова, – не такой, как у Томаса. Но говорила она уверенно и решительно. Она не сомневалась в том, что заставит меня подчиниться всему, что бы она ни сделала, и это заставляло меня нервничать. Черт, что же они обсуждали?
– Мы говорили о тебе, Софи. О том, какой упрямой ты можешь быть. Какой непослушной.
Я так и знала.
– Софи, даже не пытайся ослушаться меня. Мне кажется, глубоко внутри ты готова подчиниться. И я хочу в этом убедиться.
Я закрыла глаза на несколько секунд, чтобы она не увидела, как я их закатываю.
– Мы говорили о том, что делать, если ты не будешь послушной.
Я открыла глаза, стараясь смотреть вперед, пытаясь хоть чуть-чуть отвлечься.
Я не ожидала, что ей удастся так легко задеть мои эмоции, и не собиралась сдаваться.
– Ну, расскажи мне, что делает Томас, когда ты не слушаешься?
Вопреки моим стараниям, я начала краснеть. Я знала, какого ответа она ждет, и немного боялась ее ослушаться. Но мне претила мысль признаться в этом. Просто взять и сказать? Двойное подчинение – не только ей, но и той части меня, которая хотела этого, нуждалась в этом, испытывала возбуждение от унижения; слова застряли в моем горле.
Когда я попыталась собраться с мыслями, она еще раз ударила меня по щеке. Боковым зрением я заметила, что Томас наклонился вперед, чтобы лучше видеть мою реакцию.
– Отвечай, что происходит?
Я откашлялась, думая о том, почему это было так унизительно, и попыталась смягчить свой тон, чтобы не выдать эмоции:
– Он наказывает меня.
Ее рука, предупреждая, скрутила мои волосы.
– Не слышу.
Черт, Томас рассказал ей все свои лучшие приемы.
Эта женщина была опасна. Часть меня ненавидела ее – другая с каждой минутой все больше возбуждалась.
Я сказала громче:
– Он наказывает меня.
– Уже лучше. Как он это делает?
Мое раздражение нарастало: она знала, как он наказывает меня, потому что он ей это рассказал. Без сомнения, он торжествовал, рассказывая, что заставлял меня делать, что мог со мной сделать сам. Она знала, знал он, знала я, и все же она вынуждала меня сказать это во всеуслышание, так, чтобы смутить меня. Я была зла, возбуждена и, чувствуя, что становлюсь еще мокрее, стоя на коленях перед ними, злилась еще больше.
Эта женщина была опасна. Часть меня ненавидела ее – другая с каждой минутой все больше возбуждалась.
Я пыталась скрыть свое негодование, но слышала резкие тона в своем голосе:
– По-разному. Плеткой. Ремнем. Тростью. Кнутом. Рукой. Чем ему вздумается.
Когда она отодвинулась от меня, связь, установившаяся между нами, на секунду разорвалась. Я выдохнула, осознав, что не дышала. На секунду я ощутила облегчение – пока она не вернулась, держа в руке то, от чего у меня перехватило дыхание.
Когда она нежно дотронулась до моего плеча тростью, я задрожала. Не может быть, чтобы он позволил ей…
– Мне всегда было интересно, что испытываешь, избивая кого-нибудь тростью.
Черт.
После первых шести ударов Томас сжалился надо мной, подошел ближе и начал ее учить.
В другой раз я была бы ему благодарна, но сейчас я уже рыдала и, честно говоря, не думала, что он мог мне чем-то помочь. В голове у меня шумело от боли, которая усиливались с каждым ее ударом, и я пыталась понять: или ее никогда не били тростью, или же она возненавидела это так, что пыталась выместить на мне свое унижение.
Удары сыпались, а Том поучал: как лучше их наносить, когда лучше бить от запястья, а когда – всей рукой. Под каким углом. Как чередовать удары так, чтобы сравнить реакцию на боль от ранее нанесенного удара с болью, которую ощущаешь при каждом новом ударе. Когда сдержаться. Когда ударить сильнее.
Из-за пауз с болью было справиться трудно, поскольку удары были неритмичными и я не могла приспособиться к всплескам боли. Вместо этого я попыталась собраться с силами и почти не воспринимала, как они обсуждали раны на моих ягодицах и через какое время они сойдут. Я напряженно прислушивалась к тому, как трость со свистом рассекала воздух, пытаясь подготовиться к следующей волне боли.
Не знаю, как долго это продолжалось, но наконец наступила передышка. Теперь четыре руки исследовали отметины. Ее ногти скользили по линии еще горячих шрамов, его пальцы грубо сжимали самые больные места, пока я не взвыла. Затем почти незаметно и так нежно, что мне показалось, что все это я придумала, палец скользнул по моей вагине. Я застонала от неудовлетворения, когда она убрала руку.
Ее голос был полон тихого любопытства:
– Это возбуждает ее.
Находясь сзади, она сладко вздохнула, а Томас усмехнулся:
– Это и тебя возбуждает.
Его голос выражал удовольствие. Она рассмеялась, а я почувствовала укол ревности.
Томас подошел ко мне, резко провел пальцем между краем моей верхней губы и носом, а затем отвернулся. Через секунду мое разочарование от этого самого короткого прикосновения переросло в ярость, когда я почувствовала, как ее запах наполнил мои ноздри. Слышать звуки их поцелуев, прикосновений и даже совокупления в сантиметрах от меня, знать, что влага, высыхавшая на моем лице, была ее смазкой, – все это было эротической пыткой. Но я не осмелилась даже украдкой посмотреть в их сторону. Я покорно ждала, когда они опять обратят внимание на меня.
Точно не знаю, когда изменилось мое настроение. Внезапно. Сначала я злилась, испытывала смущение и немного нервничала из-за того, что подчинилась Шарлотте. А в следующий миг я была поглощена происходившим, и ничто иное не имело значения.
После того как она закончила упражняться с тростью, а Томас с ней – по крайней мере на тот момент, – она вернулась в поле моего зрения и взяла ненавистную мне шлепалку. Пока я в тысячный раз задавалась вопросом, какого черта я решила ее купить, она изучала надпись и улыбалась.
– Так это та самая шлепалка для шлюхи.
Я взглянула вверх, чтобы ответить, но ответил Томас. Мое молчание было для меня нетипичным.
– Ну да. Софи ее любит. Всегда боится, что я поставлю ей отметину и она опозорится в спортзале.
Шарлотта улыбнулась, а я почувствовала спазм в желудке. Замечала ли я раньше этот садистский изгиб ее губ? Или причиной была я? При этой мысли я стала мокрой и ощутила страх. Я все еще стояла на коленях, кверху задом, ожидая, что будет дальше.
– То есть это работает? Ты можешь поставить на ней это клеймо?
Томас засмеялся:
– Ага. Почти что. Нужно бить сильно и хорошо размахиваться. Во многом она работает точнее, чем трость. Но следует попасть в нужное место. И ударить очень, очень сильно.
Когда она встала сзади, на долю секунды я возненавидела его. Затем все мысли, кроме одной – выдержать испытание, – вылетели из головы.
Ее удары были действительно сильными и наносились много раз. Не могу сказать сколько, так как сосредоточилась на том, чтобы их выдержать, постараться не рыдать и не дергаться, что было несказанно тяжело, так как удары не переставали сыпаться на мои горящие от боли ягодицы. Если честно, я не знаю, насколько мне это удалось.
В ее движениях не было ритма. Когда она расценивала свой удар как достаточно сильный, чтобы оставить заметный след, она останавливалась и проверяла результат своих усилий. Я стояла на коленях, надеясь на то, что она действительно сможет поставить отметину и наконец остановится. Но она продолжала, и боль начиналась снова. Вдруг все мои сомнения по поводу того, должна ли я, могу ли я, буду ли я подчиняться Шарлотте, превратились в чистую теорию. Каким-то образом, пройдя через наказание в этой комнате, я стала принадлежать ей. Мне и в голову не приходило ослушаться. Правда, мне хотелось, чтобы она оставила на моих ягодицах ту отметину и перестала избивать меня.
Через какое-то время – довольно длительное – мне показалось, что это занятие начало ей надоедать. Она бросила шлепалку на кровать и, не обращая на меня внимания, сказала Томасу, что вернется через минуту.
Пока ее не было в комнате, он подошел и нагнулся к моему лицу. Когда он вытирал мне слезы, его голос звучал успокаивающе:
– Как ты? Все в порядке? Тебе нравится?
Я кивнула головой, сжав губы, чтобы они не дрожали. Я не могла сказать и слова, но знала, что позже, вероятно, смогу это сделать. Но не сейчас. Это было выше моих сил.
Он улыбнулся мне.
– Хорошо. Я чертовски завожусь, когда вижу, как ты подчиняешься ей. Мне нравится, что ты готова на все потому, что так сказал я.
Внутри у меня прозвучал знакомый «голос за кадром», протестующий против «готова на все», но его быстро заглушили ощущения, которые я переживала: мириады приливов боли, сменяющихся ощущением тепла и удовольствия, возникавшего между ног. Когда дверь открылась снова, он нагнулся вперед и поцеловал меня быстро и грубо, а затем отошел в сторону.
В тот момент поцелуй напомнил мне о его доминировании, и это воодушевило меня. Успокоило.
Его действия меня удивили, как и нежность его губ. В тот момент поцелуй напомнил мне о его доминировании, и это воодушевило меня. Успокоило. И это было хорошо, поскольку неожиданно он и Шарлотта оказались сзади, и она сказала:
– Я не думала, что так выйдет, но мне надоело ее бить… Вообще-то нет – просто рука устала.
Томас рассмеялся явному недовольству, прозвучавшему в ее голосе. Я оценила юмор, но не улыбнулась, так как хотела знать, что будет дальше.
– У меня есть другая идея.
Черт. Вероятно, это и будет продолжением.
Теперь я ощутила, как что-то щекотало мои ягодицы. После того наказания, которое я выдержала этим вечером, это должно было быть приятной переменой. Но в действительности это просто причиняло боль иного рода. Ноги у меня дрожали, когда проводили по линиям, оставленным тростью и шлепалкой. Нажимы не были сильными, но они повторяли рисунок отметин на моем теле, словно Шарлотта водила по ним пальцем.
Но вскоре я поняла, что это был не палец.
Первым это выдал Томас, когда что-то проворчал в знак одобрения.
– Мне это нравится. Дай я попробую.
Теперь нажим усилился, на этот раз на другой ягодице. Шарлотта хихикнула. Я попробовала слегка повернуть голову, чтобы краем глаза попытаться увидеть, чем они занимались. Но это заметил Томас, который ущипнул мой сосок, давая понять, что этот номер у меня не пройдет.
Он недовольно цыкнул, а потом сказал:
– Кажется, Софи хочет посмотреть, чем мы занимаемся. Покажем?
Шарлотта опять захихикала.
– Думаю, нам нужно ее перевернуть, и тогда она сможет все увидеть.
Вместе им удалось перевернуть меня на спину. Шарлотта издала звук сочувствия, когда мои ягодицы коснулись кровати и я тяжело вздохнула от боли. Она наклонилась, чтобы убрать волосы с моих глаз, и на секунду напомнила мне ту улыбающуюся девушку, с которой мы пили вино и которая убрала прядь волос с моего лица, когда мы сидели во дворике паба.
– Я решила, что не буду перетруждать свою руку, а просто что-нибудь на тебе напишу. Эффект такой же, но это гораздо проще, да?
В эту минуту девушка из дворика исчезла.
Когда они закончили, мое тело было расписано ярко-красной помадой всевозможными ругательствами. На заднице, очевидно, было написано «шлюха», а на других местах – «проститутка», «сука», «рабыня». Как только они закончили писать, они начали лапать меня, развлекаясь и стараясь размазать губную помаду: «У всех настоящих шлюх губная помада размазана!» – я извивалась от их прикосновений, испытывая наслаждение вопреки своей воле.
Поиграв немного, Шарлотта устала и заставила меня придвинуться вперед, чтобы накрасить мне губы липкой помадой. Томас был рядом с ней, и я испытала внезапную резкую боль от того, какой красивой парой они были – они были одеты (по крайней мере, она до сих пор не сняла корсет), чисты, сексуальны. По сравнению со мной – растрепанной, голой, покрытой губной помадой, бранными словами и следами от наказания. Толстый слой красной помады на моем лице завершал зрелище.
Когда они начали целоваться передо мной, Шарлотта заставила меня подвинуться вперед, указывая жестами на Томаса.
– На колени. Я хочу, чтобы ты продемонстрировала, насколько глубоко ты можешь всосать его член. Я измерю его член по той отметке, которую оставят твои накрашенные губы, и, если ты всосешь неглубоко, я найду силы продолжить наказание.
В обычной ситуации мой внутренний голос уже кричал бы, но сейчас мне было все равно. Я с готовностью встала с кровати, забыв, как болят ягодицы, спеша упасть на колени перед ними. Я расстегнула его брюки, вынула его член и вложила в рот, наслаждаясь вкусом, чувствуя, как член растет. Я так повернула голову, чтобы можно было глубже его всосать. Я почувствовала, что Шарлотта наклонилась надо мной, и услышала звуки их поцелуев. Рука Шарлотты соскользнула мне на голову и стала гладить мои волосы. Это возбуждало меня как ничто другое. По крайней мере, до того как они начали трахаться, а я вползла между ними, чтобы присосаться к клитору Шарлотты.
К тому времени как Томас кончил, а Шарлотта кончила дважды, я изгибалась от страстного желания оргазма. Мы трое лежали в постели, Шарлотта нежно поглаживала мою руку, когда я оставила поцелуй на ее животе.
– Ты хочешь кончить, Софи?
Я с подозрением открыла глаза. Я знала, к чему это ведет, но, что было еще хуже, к этому моменту я не испытывала никаких угрызенй совести. Я знала, что буду совокупляться с ее ногой, если это нужно.
– Да, пожалуйста.
Ее улыбка была прекрасна, и губы изогнулись, когда она нагнулась, чтобы нежно меня поцеловать.
– Не притворяйся, Софи. Я знаю, что ты умеешь хорошо просить. Не забывай, я слышала, как ты это делала раньше. Я знаю, как хорошо у тебя это получается.
Я покраснела, когда Томас и Шарлотта повернулись, чтобы посмотреть на меня. Глядя куда-то вдаль, мне удалось запинаясь попросить их двоих – именно в этот момент я не рисковала нарушить правила игры – разрешить мне кончить.
Шарлотта выразила досаду:
– Ты умоляешь?
Я вздохнула.
– Да, Шарлотта. Я умоляю тебя. Пожалуйста, разреши мне кончить.
Шарлотта рассмеялась:
– Я позволю тебе кончить, если поцелуешь мой зад.
Я уверена, что в этот момент мои глаза широко раскрылись, как в комедии.
– Что?
– Поцелуй мой зад. А потом мне бы хотелось почувствовать, как твой язык бегает между моими ягодицами. Сделаешь – дам кончить.
Я была в нетерпении. Это было что-то новенькое, и Томас к этому не имел отношения. Я никогда не задумывалась над этим, поскольку сама мысль не приходила мне в голову.
Вдруг голос Томаса громко прозвучал над моим ухом:
– Я же говорил, не будет она этого делать. Пусть просто оттрахает твою ногу.
Я почувствовала приступ злости. Они говорили обо мне как о куске мяса, свежесть которого подлежала обсуждению. Потом Шарлотта нежно поцеловала меня в губы и пристально посмотрела в глаза.
– Софи, я бы могла заставить тебя оттрахать мою ногу. Ты же знаешь, если б я дала тебе пощечину или опять взялась за трость, ты бы стала рыдать и просить и была бы готова выполнить все, что я хочу. Между нами, Томас и я могли бы зажать тебя, я бы могла сесть задом на твое лицо, я бы могла заставить тебя. Но я не хочу принуждать. Я хочу, чтобы ты подчинилась. Я хочу, чтобы ты подползла ко мне и исполнила обряд поклонения моей заднице. Сделала то, чего никогда не делала раньше. То, что никто мне не делал раньше. А пока ты будешь делать это, Том доведет тебя до оргазма. Я не хочу тебя наказывать, я хочу твоего послушания. Да, ты была покорной, потому что Томас отдал тебя в мое распоряжение (не уверена, что это было именно так, но я не хотела прерывать ее), но я хочу, чтобы ты подчинилась мне. Только мне. Сейчас!
В комнате воцарилась тишина. Я не шевелилась. Но я точно знала, что я сделаю дальше. Я подчинюсь ей.
Я осторожно сползла вниз по ее телу и начала целовать ее красивые гладкие ягодицы. А затем, когда Томас всунул свой палец глубоко внутрь меня, я начала лизать и целовать ее самым интимным образом. Я никогда не думала, что способна на такое унижение, но в этой комнате в этот момент она убедила меня. Я подчинилась ей, а не Томасу, доставляла ей удовольствие, и делала это охотно. Она стонала, наклонялась назад, чтобы погладить мои волосы. А потом я кончила, задохнувшись и застонав прямо на ее ягодицах, от облегчения, которое волной пробежало по моему телу.
Когда эмоции, пережитые при оргазме, немного утихли, улыбающаяся Шарлотта объяснила мне смысл пари, которое они заключили с Томасом. Том был уверен, что ей не удастся уговорить меня заняться анальным сексом. И что, если это получится, то она отлупит меня своим новым ремешком. Если ей это не удастся, тогда она будет жестоко наказана и больше не будет доминировать надо мной. Наша игра затянулась за полночь, с разными комбинациями и переплетением рук и ног. Это был самый потрясающий сексуальный опыт, который я когда-либо переживала. И я испытывала большую благодарность за то, что меня вдохновили на подчинение.
Это был самый потрясающий сексуальный опыт, который я когда-либо переживала.
Хотя я все еще не отомстила Шарлотте за тот трюк с ногой. С другой стороны, она и Томас вместе помогали мне переехать на новую квартиру в следующие выходные, за что ей можно сказать спасибо.
Глава 10
Интервью
Переезд прошел очень быстро. Я работала в газете уже почти три года. В местных изданиях зарплаты начинающих невысоки, и вряд ли можно рассчитывать на большее, пока не получишь повышение. Довольно просто пройти путь от стажера до старшего репортера, но следующий шаг, если ты хочешь остаться в той же компании, – специализация или руководящие должности, первая из которых – редактор новостей.
Я люблю городок, в котором живу, свою газету и отдел новостей. Мои коллеги по большей части интересные и благожелательные люди, а круг событий, которые мы освещаем, довольно широк, так что всегда происходит что-то достойное внимания. Но мне не очень нравились перспективы. О специализации речи не шло, а редактор новостей, замредактора и редактор работали в газете в общей сложности уже лет 40 и не собирались никуда уходить.
С повышением не вытанцовывалось, и, хотя уходить было грустно, пришлось принять это решение по двум причинам: во-первых, моей зарплаты, даже зарплаты старшего репортера, едва хватало на скромную жизнь, а во-вторых, я все больше скучала по своей семье.
Навещая меня, родители забивали холодильник продуктами, водили ужинать и покупали одежду, и мне хотелось обнять их еще крепче, я чувствовала себя еще более одинокой, когда они уезжали. Каждые пару месяцев я ездила домой на выходные, но внезапно поняла, что этого мало. Каждый раз я замечала, что родители немного постарели: в волосах появлялось все больше седины, и каждый раз я слышала рассказы о том, как одному из них пришлось отправиться к доктору. Я хотела быть ближе, видеть их чаще, хотя не собиралась перебираться в родительское гнездо, будучи уверена, что в таком случае радость от моего переезда быстро поблекнет.
Поскольку вакансий здесь не ожидалось, я решила переехать в более крупный город, поближе к родителям, и нашла работу в газете, где платили побольше. Конечно же, к тому времени, как я нашла квартиру, моя прибавка к зарплате быстро испарилась, а мама навещала меня пару раз в неделю, наполняя холодильник едой или привозя пирог (который помог мне обзавестись друзьями в редакции новостей), что позволяло растягивать деньги.
Кроме возвращения в мою жизнь грандиозных пирогов и воскресного жаркого, основной переменой было количество времени, которое я проводила с Томасом. Оказалось, что дорога к нему занимает несколько часов, а мои смены, стоимость бензина и его отношения с Шарлоттой означали, что мы не можем проводить вместе столько времени, как раньше. К изменениям пришлось приспосабливаться. Мне нравилось бывать с ним и то, чем мы занимались, было для меня немаловажно. Но я знала, что мне нужен приличный – или неприличный – человек, с которым бы я могла жить, ездить в отпуск, за которого могла бы выйти замуж и которому могла родить детей, с кем я могла бы радоваться мелочам жизни. Но пока я виделась с Томасом через выходные, занимаясь жестокими сексуальными играми без ограничений, я не была готова к тому, чтобы завести новые отношения. – Все это казалось суетой сует, не в последнюю очередь из-за того, что голова у меня забита всяким мусором, когда речь идет о правилах ухаживания.
С этим надо было завязывать. Не с нашей дружбой – речь не о том, поскольку у нас было слишком много общего, мы многим делились, и он был и остается одним из самых добрых людей, которых я знаю. Я имела ввиду сексуальную сторону наших отношений. В этом был смысл. Я переезжала, его связь с Шарлоттой становилась все серьезнее, и без особых хлопот и заморочек, что было для нас столь характерно, мы решили остаться просто друзьями.
Для меня это был своевременный шаг. К сексу втроем я всегда относилась с некоторой долей настороженности, так как, если честно, секс в известной степени подразумевает участие двух игроков, и в этом смысле при групповом сексе кто-то может чувствовать себя обделенным или ощущать недостаток внимания. Риск, по крайней мере в моем представлении, был не столь велик, так как я не испытывала сексуальной ревности, которую могла бы испытывать к своему бойфренду, совокупляющемуся с другой женщиной на моих глазах. Но мысль о сексе втроем меня все же смущала, и, несмотря на удовольствие, которое я получала, каким-то образом я поняла, что готова отказаться от грубых наслаждений с тем, кому доверяю, ради серьезных отношений. И хотя я совершенно не чувствовала себя обделенной, при всей своей рассеянности я не могла не заметить, как сильна была связь между Томасом и Шарлоттой – так что, несомненно, момент для отступления был подходящий.
Конечно, это не значит, что мне не было больно только потому, что решение было осознанным. Переезд – это великолепно, но с годами ты забываешь, что кто-то когда-то переехал. Какое значение имеет новая квартира и новая работа по сравнению с тем, что ты намеренно отказываешься от общения, центром которого был Том. Если честно, мне понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя.
…Смешно вспоминать, но в момент знакомства Джеймс абсолютно мне не понравился, хотя, по правде говоря, в то время мне никто не нравился. Я вроде переехала, но была в замешательстве оттого, как сильно я скучала по Томасу, и хандрила. Мы по-прежнему много общались, и он оставался другом. Он был разговорчив и открыто говорил о своей личной жизни – несомненно, он был счастлив с Шарлоттой, которая начала проводить с ним выходные так же, как и я прежде. Но это ранило. Я злилась на него, не зная, стоит ли на него злиться, злилась из-за этого на себя и постоянно прокручивала в памяти моменты нашего прошлого, что одновременное возбуждало и приводило в ярость. Мой мозг постоянно работал, пытаясь это осмыслить. Я была на пределе.
В основном я жила отшельником. Мне было неинтересно видеться с людьми, выходить или заводить разговоры о том, что не касалось моих страданий. Увы, если ты журналист, тебя порой выталкивают из офиса, и приходится этим заниматься, хочешь ты того или нет… Впервые работа стала мне безразлична, отчего, конечно же, я чувствовала себя еще хуже. Однако редактор отдела новостей не могла позволить мне киснуть так долго. Напомнив несколько раз об интервью, она в конце концов всучила мне в руки пальто, сумку, зонт и подтолкнула к двери. Я была слишком погружена в себя, чтобы возражать.
Человек, у которого я должна была взять интервью, опоздал. Я просидела более получаса, закипая, в приемной роскошного офисного здания. Повсюду были хром, стекло и декор из цветов в минималистском стиле, который напоминал связки веток, собранных у обочины, хотя, несомненно, стоил больше моей недельной зарплаты. К тому времени, когда он соизволил явиться, мои глаза уже сверкали от злости. Хотя и не в его сторону. Он послал кого-то вниз разыскать и привести меня в офис. Допустим, в этом не было ничего необычного, но в тот момент это стало еще одной причиной, по которой без видимых усилий он вывел меня из себя. Судя по извиняющимся взглядам его опрятного помощника, случай не был редким.
Джеймс был (и является) биржевым брокером, и, если поразмыслить, меня отправили взять у него интервью для газетной статьи, чтобы рассказать о новом типе пушистых нравственных финансистов, явно превалирующих в мире после обвала кредитно-финансовой системы. Я ожидала увидеть хиппи, в сандалиях и жующего побеги люцерны, в костюме, сшитом из конопли или чего-то вроде того. Но он относился совсем к другому типу людей, более того, когда я отважилась бросить быстрый взгляд на его грудь, я могла биться об заклад, что под костюмом скрывается идеальный торс.
Он крепко пожал мою руку, извиняясь за то, что заставил ждать, причем его тон извинений не предполагал. Если честно, к концу встречи я думала о том, что было бы лучше остаться в приемной. Было ясно, что, если речь шла о яркой статье с бесспорным материалом, никто не удосужился его об этом предупредить. Получить от него прямой ответ на какой-либо вопрос было сложно: он разъяснял свою точку зрения, потом делал это вновь до тех пор, пока не исчезала всякая полемика и даже интерес, и чем больше я изменяла тактику опроса, чтобы заставить его раскрыться, тем больше он замыкался в себе. Это чертовски меня расстраивало.
Я покраснела и испытала приступ ярости: на него – за грубость и на себя – за глупость.
Где-то через час я сдалась. У меня было достаточно материала, но я понимала, что у меня нет сенсационного высказывания, чего-то такого, что необходимо для успеха статьи. Это рассердило меня еще больше, и я захлопнула свой ноут и закинула его в сумку движением более резким, чем требовалось. Именно тогда он пригласил меня поужинать.
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 34 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |