Мы учились вместе с пятого класса и дружили до самого одиннадцатого. Впрочем, общаемся и сейчас. Мы, бывало, ссорились, спорили и даже дрались, но, в конце концов, всегда мирились и снова выдумывали

Мы учились вместе с пятого класса и дружили до самого одиннадцатого. Впрочем, общаемся и сейчас. Мы, бывало, ссорились, спорили и даже дрались, но, в конце концов, всегда мирились и снова выдумывали всякие приключения на свои головы. А приключения мы любили.

Помню, сколько было визга, когда мы притащили учительнице гадюку во время похода с классом, поймав ее перед этим голыми руками и посадив в банку. Как мы встретили на улице американца и, подумав, что он, непременно, какой-нибудь шпион, пустились вести за ним слежку, из-за чего он пожаловался полицейскому на нарушение его личного пространства. Нам тогда нехило влетело от родителей за переполох с иностранцем, но мы все равно были счастливы тому, что день прошел весело, а главное – мы провели его вместе.

Мы постоянно болтали на уроках, а учительница то и дело прикрикивала: «Калугин, Быков, отставить болтовню!», а потом без конца пересаживала нас, но мы все равно, лишь подождав, когда ее гнев уляжется, снова оказывались рядом и неизменно шептались или писали друг другу на отрывке бумажки. Окружающие смеялись над нами: я был маленького роста, смуглый, темноволосый, шустрый и постоянно улыбающийся, с тонкими чертами лица и жутко охочий до девчонок; Данил же был выше меня, со светлой кожей и белокурыми волосами, аристократичного вида, вечно немного хмурый и буквально источавший интеллигентность. Я его постоянно этим подкалывал.

Детьми мы были ровно до девятого класса. А потом все вытянулись, возмужали. Я вдруг стал расти и в одно лето обогнал Данила, став на полголовы выше его. До того времени мы постоянно ругались с девчонками, обзывали их дурами и предпочитали компьютерные игры общению с ними. А потом ненароком стали оглядываться на них, взрослеющих и превращающихся в девушек. Некоторые даже стали встречаться. Вот и я принял предложение своей одноклассницы Машки, давно влюбленной в меня. Стал с ней гулять, подарки дарить, внимания побольше уделять, до дома провожать – в общем, все, как и полагается в этом нежном возрасте. А Данил как-то заскучал, ведь ему до девчонок дела не было – ему все в игры играть. И толком общались мы только на баскетболе, где проводили довольно много времени, играя в одной команде.

А в один день я его просто не узнал: он влетел в класс ошарашенным, с большими глазами и бледным лицом, а потом подошел ко мне и шепнул: «Сём, поговорить надо». Решили после школы и поговорить по-людски, а то перемены короткие. Так вышло, что после уроков мы пошли ко мне диски забрать, а дома была только мама, которую в принципе не интересовали наши детские дела. Зашли в комнату, как обычно, и едва я закрыл дверь, как он сразу же стал тараторить, что жутко влюбился в одну старшеклассницу, весь в пылу и страсти, и что она вроде даже готова ему ответить, но есть одна загвоздка. Я тогда смотрел на него, удивленно приподняв брови, и ничего не мог понять: мой друг, обычно спокойный и вальяжный, краснел, синел, зеленел через каждое мгновение и никак не мог выдавить из себя то, что, видимо, хотел мне сказать.

- Сёма, я… - Данил набрал побольше воздуха. - … я не умею целоваться! – вот так и выпалил.

Я сначала изумленно посмотрел на него, но потом вспомнил, что пока я с Машкой перебрасывался игривыми взглядами, Данил сидел за партой, уткнувшись в учебник. Понятное дело, его долгое детство дало о себе знать.

- Ну, слушай… - и я начал объяснять, как говорится, «что крутить и куда нажимать». Однако ему, так хорошо понимающему все предметы и учившемуся на «отлично», это было не под силу: он только напряженно хмурился и без конца потирал руки, которые аж вспотели от волнения.

Конечно, меня могло бы удивить то, что он пришел именно ко мне. Но, видимо, пока я медленно забывал о друге, он упорно обо мне помнил. Мне стало стыдно за то, что я отдалился, и так хотелось помочь ему, что я просто-напросто произнес:

- Стой смирно, - и, притянув за рубашку, поцеловал. Он вздрогнул и широко распахнул глаза, уперся руками мне в плечи и хотел было оттолкнуть, но я удержал на мгновение, а потом отстранился.

- Запомнил?

- Это…я…Сёма, ты… - его возмущению не было предела. Он открывал и закрывал рот, не в силах что-либо сказать, и явно хотел меня обматерить, ведь свой первый поцелуй он наверняка представлял именно с любимой девушкой.

- Молчи, лесник, - твердо сказал я, отчего он сразу приткнулся. – Повторяй то же самое прямо сейчас. Я теперь твой Учитель, и я тебя зашибу, если узнаю, что ты опозорился… - я, должно быть, глупым был, раз думал, что Данил мягкотел и мужская сторона у него развита маловато. Укус за живое его сильно задел, так что он, не мешкая, потянулся ко мне и поцеловал. Он был неумел и боязлив, но чувство собственного достоинства тащило его вперед. Надо сказать, этот поцелуй вышел умопомрачительным.

И я на него ответил.

Целовались мы минуты три беспрерывно. Мои руки по привычке легли ему на талию, а его - блуждали по моей спине, а потом, дрожа от волнения, прошлись по груди и обвились вокруг шеи. Кто-то из нас, даже не помню, кто, издал тихий стон. Время пролетело как-то быстро, будто бы одним щелчком. А потом кто-то позвонил, и я ответил на звонок, слыша тяжелое дыхание друга. Говорил по телефону, голова кружилась, и слегка дрожали колени.

А после этого не было ничего: ни стыда от содеянного, ни каких-то недоговорок. Абсолютно ничего. Все было, как раньше, как будто бы этот страстный поцелуй, явно выходящий за рамки обучающей программы, просто выпал из нашей памяти.

Так это и забылось.

Мы окончили школу, разъехались. И нам с Данилом тоже пришлось расстаться: я уезжал в один город, он – в другой. Я поступил в авиационный, а он – на лингвиста. Я женился на Машке, и у нас появился ребенок. У него вроде тоже кто-то есть. Мы общались, и сейчас общаемся. Но у меня теперь все совсем по-другому.

Я устало вздохнул и посмотрел на часы: скоро объявят посадку. Сейчас мне двадцать семь лет, и все эти воспоминания кажутся какими-то нереальными. Хотя, казалось бы, совсем недавно они были еще живыми.

Спустя десять лет после окончания школы мы решили встретиться. Мы – это наш класс. Встреча одноклассников – мероприятие важное, да и желанное, в общем-то, поэтому я буквально бросил все дела и поехал в родной город, чтобы снова вспомнить юношеские годы и повидаться с родителями. Вообще, я чувствовал что-то странное. Как будто бы меня буквально тащит туда, где прошло лучшее время моей жизни. Я атеист, поэтому во всяческие знаки судьбы и божьи предзнаменования не верю, но это чувство было таким настойчивым, что противиться ему у меня просто не хватало сил. А теперь, когда я сидел в аэропорту, внутри меня назревало какое-то предвкушение, словно перед чем-то долгожданным. Впрочем, полагаю, я просто рад тому, что вырвался из своей серой клетки, ранее именовавшейся домом.

Объявили посадку. Я, взвалив свою единственную сумку на плечо, пошел через весь зал ожидания на контроль, где и сдал эту самую сумку, оставив лишь небольшую барсетку с самым необходимым. Накопитель, автобус, посадочная полоса. Самолет.

Наконец, я плюхнулся на свое место и стал ждать, пока все рассядутся. Устал. Снова мысли роятся, как пчелы в улье.

Десять лет прошло. Я женился на Машке и уже успел развестись. Ребенок с ней, плачу алименты. Работаю на авиазаводе отладчиком, на каждый день – расписание, свободное время если и есть, то уходит на пустой просмотр телевизора или Интернет. Жизнь, что кипела во мне в юности, исчезла. Все стало каким-то серым и обыденным. Боль, оставшаяся после развода, как будто бы притупилась, осела куда-то на дно, но не давала забыть себя, цепляясь за каждую мелочь. Теплая, счастливая жизнь ушла вместе с женой, а яркая, насыщенная приключениями – вместе со школой, где у меня был по-настоящему надежный друг.

Интересно, какой он сейчас? Я, конечно, видел фотографии, переписывался с ним, но понять, изменился ли он, так и не смог. Мне не хватает его. Именно той поддержки, того участия, с каким он всегда смотрел на меня. После него не было уже таких друзей. Да кого там, их даже и друзьями не назовешь – так, приятели. А он был другом.

Надеюсь, он тоже приедет на встречу. А пока нужно пристегнуться и приготовиться ко взлету.

***

В аэропорту я оказался поздно ночью, еще более уставший и раздраженный детскими криками, которые почти не прекращались эти несколько часов полета. Получив свой багаж в виде одной сумки, я направился к выходу, где сразу же подцепил такси и назвал адрес родителей.

Доехав до отчего дома и расплатившись, я широким шагом направился к подъезду, а потом поднялся на второй этаж. Дверь уже была открыта, и мать, от радости даже всплакнув, кинулась меня обнимать, а отец тепло пожал руку. В доме ничего не изменилось, и каждая мелочь хранила воспоминания детства и юношества.

И моя комната не изменилась: все те же плакаты, та же кровать, тот же стол, куда мы с Данилом приклеили пару наклеек со спортсменами, тот же баскетбольный мяч, что мне подарили на День Рождения… Я улыбнулся. Столько тепла ворвалось в душу, столько воспоминаний… А вот здесь, около этой кровати, я и поцеловал Данила.

Память невольно зацепилась за это. Тогда я был не искушен, тогда это не казалось чем-то неправильным. И сейчас, прокручивая это воспоминание, я все больше думаю, что могло бы быть, если бы не позвонил телефон. Ведь, как бы я сейчас ни ругал себя, тогда мне было приятно.

- Семён, пойдем кушать! – крикнула мама с кухни.

А впрочем, это в прошлом, и Данил сам про это уже забыл. А меня ждут родители с вкусным ужином и мягкая постель.

***

На следующий день я с утра лазил по городу, помогая родителям закупить нужные продукты и перенести их в машину. Собственно, права у меня есть, и теперь я был за рулем по отцовской доверенности. Оформил новую sim-карту, переписал номера тех ребят, которые остались здесь, и узнал точные время и место проведения встречи. Сегодня в 18:00, ресторан «Вивальди».

Всего в классе нас было двадцать, и сейчас, вместе со мной, в городе тринадцать. Чувствую, будет, о чем вспомнить. Только я так и не узнал, приехал ли Данил.

Но время уже подходит к пяти, поэтому я поспешно собираюсь, не забыв надеть деловой костюм и галстук, который очень не люблю. Росту во мне набиралось около метра девяносто, телосложение спортивное, подтянутое, поэтому этот костюм неплохо на мне сидел. Надо, наверное, почаще его надевать. Может, и личная жизнь направится.

Машину, хоть мне и предлагали, брать не стал, так как точно знал, что буду пить. Да и не собирался я рано домой возвращаться: ресторан работает до утра, если не круглосуточно, а праздновать нам есть что. И, главное, есть с кем. Да и на что, так как деньги я припас заранее, как и все мои одноклассники.

Прибыл к месту я на автобусе, пройдя метров сто вглубь квартала пешком. Самые лучшие рестораны – те, которые стоят вдали от главных улиц, без кричащих вывесок и реклам. «Вивальди» вообще отличался от других ресторанов, и, если здесь все по-старому, то ребята выбрали наилучшее место.

Встретила меня Катя – невысокая стройная теперь уже женщина, в свободном серебристом платье и легком пальто, что защищало от ветра. Но для меня-то она навсегда останется Катькой Колесняк, даже если она уже вышла замуж и сменила фамилию.

- Сёмка! – она тепло обняла меня, потрепала за щеки. – А ты чего ж один? А Машка где?

- Не знаю, - я нервно дернул плечом. – Мы развелись.

- Ой… и как же так? Любили ведь друг друга!

- Мало, видно, любили, - коротко ответил я, а потом улыбнулся. – А ты-то как?

- Да… - она махнула рукой. – Потом расскажу. Пойдем, я покажу, где наши, - она схватила меня за руку в той, еще детской манере, и потащила в здание ресторана. Тут все же ничего не изменилось.

Невысокий потолок, с которого свисали узорчатые люстры, источающие теплый свет; золотистого цвета стены, с картинами, светильниками, кое-где даже с цветами; барная стойка со степенного вида барменом, изящные официантки, одетые в какой-то старинной манере, вежливые и расторопные; небольшая сцена, где играют переливистую музыку несколько музыкантов; небольшие темные резные столики с такими же резными стульями, а вдоль двух противоположных друг другу стен – длинные столы для больших компаний. Один из таких столов и занял наш класс.

Мы подошли к группе молодых людей, и в них я постепенно начал узнавать своих одноклассников: Сергей, ничуть не изменившийся, разве что подросший; Сашка – взрослая, высокая, но с той же мужиковатостью; Настя, превратившаяся из гадкого утенка в прекрасного лебедя; Витька – с теми же глубокими карими глазами и неизменной задумчивостью в них; Алсу – вся в веснушках, румяная и жизнерадостная;

- Калугин!

- Сёмка!

Все кинулись меня обнимать, спрашивать про житье-бытье, и все, как один, спрашивали про Машку. Эта рана уже обросла коркой, но все же неприятно скребло где-то в душе из-за всего случившегося. Но я не успел толком разобраться в ощущениях и успокоить себя, так как ребята показали куда-то в сторону.

- А это кто?

- Не знаю…

- Да вы что? Это ж Данька Быков! – воскликнул Серега и стал махать Данилу, призывая его к нам. – Данька, иди сюда!

Он, до того осматривающий зал, увидел нас и решительным шагом направился в нашу сторону. Сердце забилось быстрее, и я был просто счастлив, что снова его вижу. Он, хоть и повзрослел, своему не изменил: та же вальяжность, интеллигентность в каждом движении, тот же деловой костюм, подчеркивающий стройную фигуру, которая уже успела привлечь море женских взглядов.

- Привет, - он добродушно улыбнулся всем нам, и девчонки по обычаю полезли обниматься. А я как-то стоял в стороне, дожидаясь, пока весь этот официоз закончится, и я, наконец, смогу с ним нормально поговорить.

Катька, запричитав, что должна стоять на входе и ждать остальных, побежала на улицу, а мы пока рассаживались и говорили друг с другом, улыбаясь и обмениваясь новостями.

- Привет, - на этот раз он сказал это только мне и протянул руку, я пожал ее. – А где?..

- Нету, - отрезал я, мысленно взвыв. – Развелись. Все, не вспоминай.

- Хорошо-хорошо, - он даже немного растерялся, но потом снова взял себя в руки. – А ты чего ж такой спокойный? Где тот Сёмка, которого я знаю?

- В школе остался, - я усмехнулся, за что получил подзатыльник. – Ай.

- Ничего не знаю. Зови Сёмку Калугина. Быстро, не то она умрет, - и взял какую-то салфетку, растягивая ее до того состояния, что она вот-вот порвется. Я сначала прыснул, а потом и вовсе расхохотался.

- И все же ты тот же, - сказал я, и он, улыбнувшись, кивнул.

Вскоре пришла Катька с остальными ребятами, и после очередной церемонии встречи, мы все же расселись по местам. Принесли меню, и все стали думать, что заказать. А потом решили скинуться и заказать стандартный стол-фуршет, какой здесь обычно накрывают для больших торжеств.

Смех, веселые истории, анекдоты, жизненные ситуации, постоянное «А помните?..» - все окрыляло, и груз, что был на мне все это время – развод с Машкой, работа, усталость, обыденность – все испарилось, и я, уже счастливый, прихлебывал вино из бокала и слушал, как Витька рассказывал про его приключения на рыбалке.

В ходе этого веселого пиршества я краем глаза заметил, что Данил, сидящий рядом со мной, на меня смотрит каким-то изучающим взглядом. Я повернулся и, не придавая значения такому вниманию, завел с ним легкомысленную беседу о баскетболе.

Прошло время, мы произносили тост за тостом и пили хорошо выдержанное красное вино, не глядя на время и от души наслаждаясь теми моментами, что проводим все вместе.

Скрипка, надрывно поющая какой-то романс, скользила смычком по душе, оживляя воспоминания. Катька, особо сентиментальная, уже тихонько лила слезы, слегка икая от выпитого, Витька снова впал в задумчивость, остальные завели какую-то беседу, иногда срываясь в спор. А я все болтал с Данилом, и, когда встречался с его внимательным взглядом, внутри как будто припечатывали раскаленным железом.

Я отвык от этого – от того, что так на меня смотрят. Внимательно, слушая каждое слово. Я все больше удивляюсь ему: прошло столько лет, а он все так же ценит дружбу, хоть мы и общались мало. Может, он ко всем такой, но мне хочется верить, что именно я заслуживаю такого внимания, хочется быть близким кому-то, нужным. Хоть даже как друг, без разницы. Несколько лет семейной жизни привили мне тягу к обществу, в какой-то мере даже к суете, и невыносимо было сидеть одному дома, зная, что окружающим людям нет особого дела до того, как я живу и что у меня на душе. А он интересуется работой, личной жизнью, здоровьем, настроением…

- Данил, - я будто очнулся ото сна. – Так ты о себе-то и не сказал ничего. Женился хоть?

- Нет, - он покачал головой, отводя глаза куда-то в сторону. – Не клеится как-то.

- А работа как?

- Работаю переводчиком в небольшой фирме, одно время преподавал английский в школе. Сейчас вот отпуск дали, а то бы и не приехал.

- А здоровье? Дань, ну чего я из тебя все вытаскивать должен? Я тебе вон на одном дыхании все выпалил, а ты что?

- А зачем тебе? – внезапно выдал он, и я только сейчас заметил тоску в его глазах. Синие, они показались мне бездонными, наполненными каким-то странным выражением одиночества и легкой толики обиды. Скрипка снова сделала рывок вверх, отдавшись ударом жгучей стали где-то в груди. Я потерял дар речи.

- Э… то есть… как это – зачем? – спросил я, но Данил внезапно встал и, сказав, что ему нехорошо, пошел к выходу. Я проводил его непонимающим взглядом, а потом оглянулся на своих одноклассников и понял, что навряд ли среди всех нас найдутся люди более трезвые, чем мы с Данькой. Стало как-то не по себе, и поэтому я тоже пошел к выходу. Мало ли, вдруг с ним что-нибудь серьезное.

На свежем ночном воздухе было прохладно. Даже холодно. На улице не было никого, и только отзвуки музыки доносились из ресторана, да звонкий смех кого-то из девушек. Данил стоял, облокотившись на ограждение, и курил.

- Ты куришь? – от моего вопроса он как-то вздрогнул, а потом пожал плечами. – А кто-то, кажется, говорил в детстве, что никогда курить не будет.

- Это было в детстве, - бросил он, выдохнув дым.

- А я до сих пор держу слово, - сказал я и встал неподалеку от него, он же резко выдохнул и закашлялся. – Вот, видишь. Бог все знает, все видит, - я с особым выражением показал пальцем вверх, делая значительное лицо.

- Опять богохульствуешь, - буркнул он и отвернулся, бросив сигарету в урну. А я и забыл, что он православный.

- Ничего подобного. Просто тебе, вроде как, не положено, раз ты верующий.

Я украдкой глянул на него и заметил, что он поморщился, глядя куда-то вдаль.

- Может, скажешь, что тебя беспокоит? – нарушил тишину я, и он покосился на меня, как на идиота. – И не смотри на меня так. Я же помочь хочу, сам знаешь. Того гляди, починим, - и весело подмигнул.

- Здесь тебе не гайку подкрутить, Сём. Здесь вообще ремонту не подлежит. Списать и отправить куда-нибудь на переплавку.

- Это не смертному судить, а мне, авиамеханику – когда в утиль, а когда в цех на доработку. Так что колись.

- Но я не самолет.

- Да ты задрал меня уже, - со смехом выговорил я и подошел к нему. – Партизан из Белоруссии.

- Нет, Сём, отвянь. Сказал же, все нормально…

Я вдыхаю полную грудь обжигающе холодного воздуха, и голова начинает немного кружиться. Алкоголь приятно греет где-то внутри, но, когда я касаюсь плеча друга, в груди горячеет еще сильнее.

- Расскажи, - утвердительно, скорее даже приказывая, чем прося. Он вздохнул и задумался примерно на минуту.

- Все равно я завтра вечером уже уезжаю, - пробормотал он и повернулся ко мне, глядя точно в глаза. – Исповедь послушать хочешь?

- Хочу, - кивнул я и оглянулся, проверяя, нет ли кого-нибудь, кто мог подслушать. – А что, это что-то очень секретное? За тобой кто-то охотится? Что ты успел натворить?

- Сёма, блин! – и он легко дал мне под дых, отчего я согнулся и беззвучно засмеялся. – Ты еще тупее становишься, когда выпьешь.

- А ты еще зануднее, - парировал я, но потом все-таки решил заткнуться и послушать друга, который вроде бы настроился на рассказ. – Все, я молчу. Рассказывай.

- Я не хочу, чтобы об этом кто-то знал. Тем более, я не хотел, чтобы знал ты, но…

- Чего еще за секреты? – пьяно воскликнул я, но потом мысли снова прояснились. – Прости, продолжай.

- Прощаю, продолжаю… черт подери… - он отвел взгляд и вздрогнул от порыва холодного ветра. – Помнишь, я тебе говорил про старшеклассницу в девятом классе?

- Помню. Так это с ней?..

- Да заткнись ты и дослушай. Тогда я еще… я еще сказал, что целоваться не умею.

- Помню, - я утвердительно кивнул, пытаясь поймать его взгляд, но он его старательно отводил. – Мы тогда еще целовались у меня в комнате.

Он слегка покраснел. Или у меня уже галлюцинации?

- С тех пор мы никогда не говорили об этом, все как-то забылось. Но знаешь, я до сих пор помню все в деталях. Как будто это было только вчера.

- И что? – к чему он клонит?

- А ты ведь знаешь, я верующий, и это грех большой – мужчине с мужчиной иметь связи. И мне до их пор плохо от этого…

- Тьфу ты, - я даже руками взмахнул. – Господи, подари этому олуху всепрощение, - я обратился к небу. – Все, можешь жить дальше. Все, даже этот твой Бог, забыли о твоем маленьком грешке.

- Он и не маленький вовсе, - Данил упрямо покачал головой, и я снова поймал его взгляд. Какой-то отчаянный.

- Есть еще жалобы? Выкладывай, я сегодня за священника, так что выслушаю твою эту исповедь.

- Ты идиот, Сёма, - выдохнул он. – У меня не клеятся отношения с женщинами, потому что из головы не выходит тот самый случай…

Я нахмурился. В голове начинает бить какой-то барабан, и перед глазами все немного плывет.

- … Все это время я мучился от этого греха и преумножал его, без конца вспоминая тот день…

- Я тоже вспоминал, - сказал я, и Данил судорожно вздохнул.

- Я… я люблю тебя, Сёма. С того самого дня. Я совершил грех, сказав тебе об этом и смутив тебя, но по-другому я просто не могу. Прости меня.

Вот так новость. С новым годом, новым счастьем, блин. Я смотрю на него, смиренно опустившего голову, и думаю, насколько глубоко может загнать себя человек в какие-то рамки, обкладывая себя грехами, правилами, этикетом и прочей сечью.

- Данил. Бог милосерден?

- Ну… да.

- Он ведь вроде как любит своих детей?

- Любит.

- Он хочет, чтобы они были счастливы, так? – он кивнул. – Тогда почему твое счастье вдруг оказывается грехом?

Он промолчал, глядя куда-то в сторону.

- Но ведь это ненормально... – только и смог сказать он, а я закатил глаза.

- По мне, так ненормально то, когда твоя жена изменяет тебе на вашей же кровати в вашем же доме. Ненормально то, что алкоголики плодят детей и не могут их нормально вырастить. В конце концов, ненормально то, что ты, добропорядочный человек, винишь себя во всех грехах, хотя ты всего лишь кого-то любишь. Любовь не грех, это добродетель. Это… как там? Не помню уже. Да и пофиг. Это ни в коем случае не грех, и не надо себя корить за чувства.

Разнесло меня, конечно, капитально. Он какое-то время смотрел мне в глаза, и в его глазах даже начала появляться надежда, но потом он снова опустил голову.

А я вспомнил Машку. Как было больно от измены, от того, что мой ребенок теперь воспитывается каким-то другим мужиком. Что я забыт и не нужен. Что теперь все, чем я дорожил, в прошлом.

Кроме Данила, который стоит передо мной и переминается с ноги на ногу.

- То есть ты хочешь сказать, - внезапно заговорил я. – Что любишь меня?

- Я так и сказал вообще-то.

- Не как друга?

- Не как друга.

- И ты знаешь, что нам придется скрывать эти отношения, врать, что мы просто друзья?

- Да, - выдохнул он. – Я на все готов, Сём. Ты просто… да тебе не понять, наверное.

- Пока не скажешь, не пойму, - заметил я, вслушиваясь в шум, исходящий от ресторана.

- Я был одинок даже до окончания школы. Я видел, что ты встречаешься с Машкой, знал, что ты ее любишь… прости, - он виновато посмотрел на меня, вспомнив, видимо наш развод, но я кивнул в знак того, чтобы он продолжил. – И поэтому я не мог признаться. А потом разъехались, я пытался завести девушку, но постоянно думал о тебе. Это… невыносимо. И я все готов стерпеть, лишь бы не чувствовать в груди этот чертов холод.

Речь вышла какой-то пафосной, но на самом деле он как будто бы сказал это за нас обоих. Нет, я, конечно, не был влюблен в него все это время, но чувствовал примерно то же самое.

- Не молчи, - он вывел меня из задумчивости, и я обнаружил, что все это время смотрел куда-то сквозь него.

- Просто я думаю, - в голове снова зашумело, поэтому я зажмурился и снова открыл глаза, увидев печально вздохнувшего друга.

- Хотя я вообще-то должен быть тебе благодарен за то, что ты не послал меня, а все спокойно выслушал… так что спасибо.

- Не за что. А как же Бог?

Он снова поморщился.

- Гореть мне в аду, что еще. Я уже и не надеюсь на прощение, раз даже в помыслах имел связь с мужчиной.

Как же бесит. Я всегда был бунтарем по натуре, в детстве всегда был шумным и нередко лез в драки. А Данил сам по себе был тихим, покладистым и даже каким-то кротким. Может, это родители со своей религией так на него подействовали или он сам из-за своего нрава туда подался – не знаю. Но человек, хозяин своей судьбы, не должен так себя вести. Не должен говорить так, оглядываться на что-то «высшее». Он должен сам творить и отвечать за свои поступки. В конце концов, он должен быть счастливым, нужным.

Быть нужным…

- Все равно, говоришь, в аду гореть? – заговорил я, и он кивнул, непонимающе глядя на меня. – А что же ждет безбожников? Тоже ад, я так полагаю? – он как-то неопределенно пожал плечами и уже хотел что-то сказать, как я подхватил его и закинул на плечо, слегка пошатнувшись.

- Сёмка! Отпусти! Ты что творишь, мать твою?! – он орал, дрыгая ногами и пытаясь вырваться, но я пригрозил, что не дай Бог, кто-нибудь услышит.

Я нес его вглубь квартала, в какой-то закоулок. Не знаю, зачем. Не знаю, почему. Просто внезапно стрельнуло в голову, и я просто подчинился порыву.

Я аккуратно спустил его на землю, и тут же на меня уставились два ярко-синих глаза, прожигая взглядом насквозь. Снова горячей сталью по груди.

- Тебе ведь можно довериться? – почти прошептал я, подойдя к нему настолько близко, что ощущал его дыхание. Он сглотнул.

- Да. Сём, что ты делаешь? – я обнял его, чувствую внутри жар от внезапной близости и прикусил кожу на шее. Слышно, как он сбивчиво дышит. – Ты не будешь жалеть?

- Знаешь, мне похрен, - ответил я и поцеловал его. Только не как тогда. Я ощущал безумие. То самое, когда не знаешь, зачем делаешь, но внезапно очень хочется это сделать. Мне хочется разрушить этот его мир глупых ограничений, хочется поддаться этому самому греху, хочется просто забыться и чувствовать страсть и тепло, хочется, наконец, забыть чертову Машку и все те годы, что я провел с ней. Хочется быть с тем, кому еще нужен.

Он вздрогнул, но через мгновение уже страстно отвечал мне, как будто в последний раз, ухватился за мои плечи и сжал их в ладонях почти до боли. Ощущение, как будто бы все, что было до этого поцелуя – все было иллюзией, и только вот сейчас – правда, реальность. Как будто тогда, в девятом классе, чертов телефонный звонок остановил реальность, где были только я и он, и включил бессмысленную ложь, в которой мы прожили последующие годы.

Как будто бы я всю жизнь мечтал о том, чтобы снова целовать его, прижимая к себе.

Он оторвался от меня, чтобы отдышаться, и не сводил с меня рассеянного взгляда. Он был румян от желания и выпитого алкоголя, и порыв холодного ветра заставил нас ближе прижаться друг к другу.

- Сём… я в гостинице остановился, не у родителей, - прошептал он, и я сразу понял намек, поэтому достал из кармана телефон и позвонил в такси, номер которого еще помнил. Через пять минут должна была подойти машина.

- Подожди, а как же они? – он кивнул в сторону ресторана, где еще сидели наши одноклассники. Я лишь махнул рукой.

- Им не до нас. Если что – позвонят, Катька мой номер знает.

Он снова прижался к моим губам, едва дав договорить, и меня обдало жаром. Давно не чувствовал такого сильного возбуждения, как сейчас.

Отзвук инфразвука откуда-то со стороны дороги заставил нас отшатнуться друг от друга и синхронно вытереть губы, пряча взгляд. Мы быстро сели в машину, и Данил назвал адрес гостиницы, а затем такси, не встречая преград на ночном шоссе, с большой скоростью понеслось вперед. Мы молчали. Я смотрел в окно на пролетающие мимо огни и не мог понять, зачем я это делаю. Я хотел этого, и внушительный бугор на брюках это подтвердит, но было ли это моим истинным желанием или сиюминутной прихотью, не знал. Я просто хотел забыться, лишь бы не вспоминать об измене и пустом доме.

Мы доехали, Данил расплатился раньше, чем я успел открыть рот, и вышел из машины, после чего, не оглядываясь на меня, пошел ко входу в гостиницу. Я поспешно последовал за ним.

Администратор, лестница, ключ, некстати застрявший в двери… едва я переступил порог номера и закрыл дверь, как меня снова сгребли в охапку. Разуваясь на ходу и стягивая друг с друга одежду, мы еле дошли до кровати. Он, лежащий подо мной, с разметавшимися по покрывалу светлыми волосами и бездонными, горящими возбуждением глазами…

Надо ли говорить, что я, потеряв голову, действительно забылся в сладких стонах, в нашем рваном дыхании и жарких, доводящих до исступления прикосновениях? Я был на грани, чувствуя его тело своим, слыша биение его сердца в такт моему. Зная, что делаю его счастливым в этот момент, даю то, чего он желал все эти годы.

Но я не могу много думать – волны удовольствия накрывают меня с головой, и мысли ярким костром сгорают, так и не успев толком обдуматься. Он чувствует то же самое.

Весь в поту, дрожа от приятной слабости, я ложусь рядом с ним. Долго мы еще не могли уснуть, наслаждаясь друг другом под покровом этой ночи.

Эта ночь была самым безумным из всех безумств, которые я когда-нибудь совершал…

***

Меня разбудила трель звонка, и я, морщась от ярких солнечных лучей, потянул руку под подушку, где лежал телефон. Данил повернулся ко мне спиной, что-то недовольно пробурчав, а я, не глядя на дисплей, взял трубку.

- Алло, - сонно выговорил я, чуть поерзав в кровати.

- Здравствуй, Сёма.

Я ослышался?

- Машка? – я чуть приподнялся, а потом прикрыл рот рукой, вспомнив, что Данил еще спит. – Ты откуда знаешь этот номер? – уже тише продолжил я.

- Катька дала.

Надо будет дать ей по лбу, этой Катьке.

- Что тебе нужно? – как можно более равнодушно спросил я, хотя в общем-то знал, что ей снова нужны деньги. Но спросить для приличия нужно.

- Сём, я… - в голосе слышится неуверенность. – Я хочу попросить у тебя прощения.

- Чего? – искренне не понял я. – Ты ничего там не хлебнула?

- Нет… прости меня, Сёма. Я была дурой, раз ушла от тебя. Прости…

- Простил давно уже. Я не злопамятный.

- Ты разрешишь мне вернуться к тебе? Паша по тебе скучает.

Внутри все ухнуло вниз. Сердце забилось быстрее.

Любил ли я ее? Любил. И сейчас, слыша эти слова, я невольно вспоминаю все то, что было между нами. Вспоминаю Пашку, своего единственного сына. Столько всего, произошедшего за эти девять лет совместной жизни…

- Сём?

Ее голос выводит меня из радостных мыслей и окунает в воспоминания об измене. О том, как я жил после этого. Черство, серо, не нужно. Вспоминал ее холодный голос, когда она обращалась ко мне, ее доводы в суде, когда мы делили Пашку…

- Семён, ты здесь?

- Да, - хрипло ответил я, и что-то коснулось моей руки – это Данил неловко повернулся, раскинувшись на кровати и что-то пробормотав во сне. Я смотрел на него несколько мгновений.

Если гореть в аду, то вместе – так я думал вчера. Любил ли я Данила? Не знаю. Но я доверял ему больше, чем кому-либо. Больше, чем Машке. Он сейчас был рядом, он сейчас был живым, реальным. Нужным. Он любил все это время, хотя я не представляю, как это вообще возможно. Он доверился мне, принял сам себя. Он – реальность. А она – просто голос в мобильнике. Пустая, уже потасканная после меня. Прибежавшая после того, как ее бросили.

Внутри закипела самая что ни на есть настоящая злость.

- Маш, - заговорил я. – Знаешь, где я сейчас?

- Дома, - неуверенно ответила она, а я лишь улыбнулся.

- Нет, я в гостинице. Лежу в постели. И знаешь, кто рядом со мной?

Слышу, как она нервно выдыхает. Злорадство наполняет меня изнутри.

- Рядом со мной шикарная блондинка с голубыми глазами, просто офигенно сексуальная. И самое главное – она меня любит. А ты нет.

- Я… Сём, я честно…

- Не надо пустых слов. Ты доказала мне свою любовь еще тогда, когда прыгала на своем любовнике в нашей постели. Прости, но я не хочу тебя знать. Если беспокоишься об алиментах – я буду их платить исправно. Но с тобой больше ничего общего иметь не желаю.

- Но…

- Пока-пока, - и я отключил телефон.

Выдохнул, откинул мобильник в сторону. Я это сделал. Черт, как же смешно все вышло. Я еще неделю назад думал втихую о том, что она все же вернется, и моя бессмысленная жизнь вновь скрасится семейными буднями. А оно вон как, получилось. Начинаю тихо истерично смеяться.

- Сёма? – Данил спросонья щурится, глядя на меня. – Что с тобой?

- Знаешь, Данил, - все так же посмеиваясь, сказал я. – Не знаю, хорошо ли, что человек – сам себе хозяин. Наверное, лучше было бы, если бы моей судьбой распоряжался Бог.

- Ты все-таки жалеешь? – с тенью укора произнес он и присел рядом со мной, дотрагиваясь кончиком пальца до щеки. – Я ведь предупреждал тебя.

- Я не о том… - я вспомнил, что бросил все, ведомый каким-то предчувствием, и отправился сюда. Я чувствовал, что обязательно должен приехать, как будто бы жизнь после этого изменится… и меня как будто громом поразило.

Признал ли я Бога, судьбу и предопределение? Нет, настолько кардинально свои воззрения я не поменял бы. Но сегодня жизнь действительно иная, чем вчера: сегодня я проснулся не один, на меня с теплом смотрят такие красивые пронзительно-синие глаза, и я все-таки действительно кому-то нужен. Именно ему – тому, кому доверяю с самого детства.

- Данил, - я нарушил тишину и внезапно обнял растерявшегося друга. – Я не верю, что есть какой-то Бог, который от нечего делать вьет людские судьбы. Но какая-то сила, соединяющая людей и меняющая их жизнь, все-таки есть.

- Может, любовь? – с улыбкой спросил Данил.

Я несколько секунд смотрел в его искрящиеся надеждой глаза и тоже улыбнулся.

- Может, любовь.

Дата добавления: 2015-08-27