Эдуард задумчиво смотрел на Раббана. Его советники вопросительно поглядывали друг на друга. Тишину нарушали лишь шаги слуг, появившихся с подносами холодного мяса, сыров и теплого хлеба.
— Отнесите еду в мои покои, — сказал Эдуард и повернулся к Раббану: — Все примут трапезу здесь, а мы с вами побеседуем приватно. Вы согласны?
— Конечно, ваше величество.
Советники Эдуарда и Раббана выглядели оскорбленными, что их не пригласили на такой важный разговор, но король и посол в сторону советников даже не взглянули. Следом за ними направились толмач и слуги с подносами.
Гарин с облегчением вернулся к себе в покои, оставив советников возмущенно обсуждать случившееся. Он вошел, задернул шторы и сел. Ему было хорошо известно, что в Эдуарде не угасло желание возглавить Крестовый поход с целью вернуть Заморские земли. Но пока у него и дома дел было в избытке.
Двенадцать лет назад Эдуард объявил о своем решении пойти на Уэльс. После шести лет кровопролитных войн сопротивление князя Ллевелина Гвинеда было наконец сломлено, и Уэльс присоединился к Англии. Для всеобщего устрашения у лондонского Тауэра долго красовалась отрубленная голова Ллевелина, вставленная в железную оправу и насажанная на шест.
Эдуард повелел построить в Уэльсе несколько мощных замков для охраны завоеванной территории и отправился в Гасконию, наводить порядок там. Но Гарин знал, что король продолжает думать о Крестовом походе. Однако оставались еще непокоренные Ирландия и Шотландия, а после смерти короля Кипра Гуго четыре года назад договор о размещении там войска потерял силу.
Когда пришла весть о кончине короля Гуго, Гарин почувствовал, будто с его плеч сняли ношу. Эдуард ничего не знал о плане похищения Черного камня. По пути из Акры Гарин на корабле отыграл часть денег, затем во французском порту продал свой меч. Представ перед взбешенным Эдуардом, он объяснил, что его ограбили разбойники, отобрали все деньги, какие удалось добыть у «Анима Темпли». Он надеялся, что эта ложь помешает Эдуарду отправить его обратно на Святую землю, дабы шантажировать братство и вымогать у них золото. О том, что станет, если король узнает правду, лучше было не думать. Но все равно жестоких унизительных побоев избежать не удалось.
Гарин приложился к найденному под кроватью початому кувшину с вином. Удовольствие длилось недолго, вино закончилось, но кое-какую работу сделало. На душе полегчало. Он сбросил грязные сапоги, лег на спину на узкую койку и уставился в потолок, пытаясь угадать, как король ответит на смелое предложение монголов.
Ждать ответа пришлось не долго.
Он продремал два часа и, проснувшись с противным вкусом во рту и зверским голодом в бурчащем желудке, отправился на кухню. По пути Гарина догнал слуга и сказал, что король призывает его в свои покои.
Эдуард сидел за столом с задумчивым видом. Перед ним лежало письмо.
— Захлопни дверь. — Он посмотрел на Гарина. — У меня к тебе поручение. Немедленно отправляйся в Рим и передай это письмо папе.
— Могу я спросить, милорд, что в этом письме? — спросил Гарин ровным голосом. Он знал: при короле нельзя проявлять никаких эмоций, поскольку Эдуард их непременно использует.
— Можешь, — ответил король после короткого молчания. — Я прошу папу начать переговоры с правителями стран Запада о поддержке Крестового похода и прошу его также послать в эти страны легатов убеждать народ вступать в войско для новой войны за Иерусалим и Святую землю. За место рождения Христа.
Гарин слышал такие речи и прежде. До сих пор они речами и оставались. Высокая риторика, произносимая с глубокой серьезностью и горячим энтузиазмом. Но потом все в конце концов забывалось до следующего раза. Правители Запада все погрязли в собственных распрях и никаких призывов к войне не слушали. И вообще, идея Крестовых походов устарела. Даже если сейчас Эдуард настроен серьезно, Гарин не мог представить, кто еще откликнется на его призыв.
— Вы намерены возглавить Крестовый поход, милорд?
— Да, когда придет пора. А пока мне просто интересен союз с монголами. Их предложение мне весьма по нраву, хотя и не ко времени. Так что я решил оказать им поддержку вот таким способом. Король Филипп, видимо, тоже послал похожее письмо папе Николаю. — Губы Эдуарда чуть скривились. — Я слышал, папа мечтает о Крестовом походе и, думаю, прислушается к нашим предложениям. А я вернусь в Англию, как намеревался. Здесь уже все закончено.
Гарин понимал, что дело не только в письме.
— Могу я спросить, милорд, почему вы не пошлете королевского гонца? Ведь в письме не содержится никаких секретов.
— Я хочу, чтобы ты сделал для меня еще кое-что.
Гарин молчал.
— Из Рима ты оправишься в Заморские земли. В Акру, к Уильяму Кемпбеллу.
Гарин побледнел. На этот раз скрыть эмоции не удалось.
Эдуард сделал вид, что ничего не заметил.
— Ты знаешь мои планы. Знаешь, что меня удерживает от Крестового похода. — Он скатал письмо в свиток, взял со стола красную свечу, слабо мерцающую в залитых солнцем покоях. Накапал на место соединения воск и вдавил туда свой перстень с печаткой. — Для похода на Шотландию мне потребуются огромные деньги.
Принимая свиток у короля, Гарин едва стоял на ногах. Кружилась голова. Благотворное действие вина закончилось. Мир снова превратился в серую бесплодную пустыню. Покидая Святую землю одиннадцать лет назад, он поклялся больше никогда туда не возвращаться.
— «Анима Темпли» и прежде неохотно давали деньги, — тихо проговорил Гарин. — В последний раз мне пришлось очень долго уговаривать их расстаться со своим золотом.
— И ты его очень быстро потерял, — повысил голос Эдуард. — Не знаю, как ты их уговаривал и чем угрожал, но тогда у тебя получилось. Значит, получится и теперь. Возвратишься с деньгами, и, наверное, я сумею простить твою нерадивость.
Гарин молчал. Мысль о встрече с Уиллом была невыносимой.
Цитадель, Каир 31 августа 1288 года от Р.Х.
Назойливые голоса вокруг усиливали тупую боль во лбу. Липкими от пота пальцами Калавун массировал лоб медленными кругами. Закатное солнце сделало небо золотисто-малиновым, но жара не спадала.
— Мой повелитель. — Молодому атабеку пришлось повторить эти слова несколько раз, прежде чем Калавун устало отозвался:
— Да, эмир Давуд, говори.
— Пришло время действовать. Ильхан уговаривает правителей Запада начать Крестовый поход. Послал туда посольство. Мы не должны позволить им объединиться. Вместе франки и монголы могут нас одолеть.
— Сегодня был тяжелый день, — пробормотал Калавун после молчания. — Давай обсудим это завтра, когда нас всех освежит сон. И надеюсь, достигнем решения.
— Ты говорил это на прошлом совете, — проворчал другой эмир. — Но до сей поры ничего не решено.
— Отчего ты так непочтителен с нашим султаном, эмир Ахмад?
Принц аль-Ашраф Халил поднялся на ноги и пристально посмотрел на эмира.
Ахмад глянул на Калавуна и склонил голову.
— Прости мою дерзость, повелитель султан. И ты, мой принц. — Он поклонился Халилу.
Калавун махнул рукой:
— Садись, сын мой. Эмир прав, и я понимаю его заботу. — Калавун тяжело поднялся с трона и сошел с помоста к эмирам, сидящим на ковре вокруг низких столов, уставленных едой и напитками. Он был, как и прежде, могуч, разве что немного ссутулен. Ему было шестьдесят пять, о чем свидетельствовали седина и морщины на смуглом лице. — Мы обсуждаем это давно. Дольше, чем многие из вас могут представить. И каждый раз одно и то же. Приходит весть, что монголы и франки намерены объединить силы и вторгнуться на наши земли. Это вызывает тревогу. — Калавун начал ходить, сжимая кулаки. — Одни призывают к действиям, другие, их всегда меньше, советуют повременить. — Он замолк. Молодые эмиры с интересом ждали продолжения. — Но вести всегда приходят, будоражат людей, а потом забываются. Для Крестового похода у франков на Западе нет ни возможностей, ни желания. Так было, и так будет.
— А если они объединятся с монголами, мой повелитель? — спросил один эмир. — Что тогда?
— Мы узнаем об этом заранее и будем действовать по обстановке, — ответил Калавун. — Подумай, сколько времени займет у франков собрать войско. И сколько войска у нас. Так что нам ничто не угрожает.
— А нападение рыцарей ордена Святого Иоанна, мой повелитель? — возразил Давуд.
— Госпитальеры за это заплатили, — подал голос пожилой эмир с лицом, испещренным шрамами. — Они лишились своих последних удаленных от моря крспостей.
Давуд подался вперед.
— Мы взяли их крепости, но не лишили жизни. Позволили уйти и злобно затаиться в Акре.
— Эмир Давуд, разве ты забыл, что у нас с франками подписан мир? — терпеливо спросил эмир со шрамами. — И до сей поры никаких раздоров не было. Монголы тоже не так опасны. Почему, ты думаешь, они ищут союза с франками? Потому что слабы. Мы раз за разом отбрасывали их за Евфрат, и с каждой проигранной битвой монголы теряли силу.
Калавун кивнул:
— Сейчас наше положение прочное, как никогда.
— Да, я согласен, — расстроенно проговорил Давуд, — монголов лучше сейчас не трогать. Но мы можем покончить с франками. Навсегда изгнать из Палестины!
— Ты не слушаешь меня, эмир, — произнес Калавун напряженным голосом. — Если мы возьмемся за франков, правила игры изменятся. Монголы воспользуются моментом и нападут с тыла. Взять Акру нелегко. Осада будет долгой, мы потеряем много воинов. И самое главное, ты ручаешься, что мы ее возьмем? — Он пристально посмотрел на Давуда. — Ты молодой и не ведаешь, сколько раз пытался взять Акру великий султан Бейбарс. Пять! Пять раз он осаждал этот город. И что?
— Ничего, — пробормотал Давуд.
Калавун приложил ладонь к уху:
— Говори громче, я тебя не расслышал.
— Султан Бейбарс так и не взял Акру, мой повелитель, — неохотно ответил Давуд.
— А ты думаешь, если я нарушу мирный договор, который сам подписал с Темплом, купцами и знатью Акры, который ни разу не был нарушен за последние десять лет, они будут сидеть и ждать своей смерти? Нет. Вот тогда франки решат объединиться с монголами. А ты сам сказал — вместе они смогут нас одолеть. Зачем же без особой нужды бросать их друг другу в объятия? — Калавун замолк и сердито посмотрел на собравшихся. — Совет закончен. Я дозволяю вам удалиться.
Появились слуги, чтобы убрать со столов, а он поднялся на помост и, морщась, сел на трон. Посмотрел на сына:
— Ты со мной не согласен?
— Нет, отец, — почтительно отозвался Халил.
— Даже после того, что я сказал?
— Я не согласен, так как знаю, что победить франков можно. У нас довольно воинов и осадных машин. Я изучил план города. Там есть слабые места. И франки сейчас совсем не те, что во времена, когда их осаждал султан Бейбарс. Между ними разброд.
— Но городские стены и ныне крепки, — спокойно возразил Калавун. — Это не изменилось.
— Отец, почему ты принимаешь отношения с франками так близко к сердцу? — спросил Халил, удивив Калавуна напряженностью тона. — И всегда их защищаешь! — Принц спустился с помоста и направился к окну. Порыв ветра взъерошил его волосы.
Калавун смотрел на сына. Халил не переставал его удивлять. Аллах наградил мальчика мудростью. Из него вышел бы хороший мулла, но он стал воином и в свои двадцать четыре года не уступал в военной стратегии самому Бейбарсу.
Бейбарс.
В последнее время Калавун часто обращался мыслями к старому товарищу. Наверное, потому, что теперь хорошо осознавал его трудности, что касалось франков. Все было одно и то же, если не считать, что Бейбарс не имел желания дружить с ними. Он просто считал монголов худшим злом.
А с Халилом получилось странно. Калавун тщетно пытался воспитать Бараку-хана в духе терпимости, стремлении к миру и упустил собственного сына. И главное, Халил вовсе не испытывал к франкам безумной фанатичной ненависти. Он просто изучил факты и пришел к убеждению: они не имеют права здесь находиться и должны быть изгнаны. Но Калавун твердо верил в свою правоту. Он сотрудничал с франками ради блага народа. И трон этот занял тоже поэтому.
Барака-хан так и не успел стать полноправным правителем Египта. Калавун, поддерживаемый эмирами и войском, мягко его низложил и объявил султаном себя. Позволил Бараке бежать вместе с матерью. Так же он поступил и с его малолетним братом Саламишем. Калавун мог заставить Бараку признаться в отравлениях, бросить его в тюрьму, казнить, но он дал ему уйти. Потому что нашел в себе силы покарать Бараку. Да и что толку. Все равно Бейбарса и Айшу не воскресить. Потом одна за другой последовали смерти двоих близких. Старшего сына Али, крепкого и очень способного, за две недели съела лихорадка. А Ишандьяра зарубили в переулке Каира вскоре после возвращения войска из Дамаска. Убийц поймали и казнили, но рана в душе Калавуна до сих пор не заросла. Он укрепил свой трон и обеспечил мирную жизнь народа. Разве этого мало?
Мусульмане и христиане смотрели друг на друга косо, как и прежде, но годы правления Калавуна были спокойными, торговля и ремесла процветали. Монголы тоже вели себя тихо, нападать не смели. Калавун подписал с франками новый мирный договор. Очень постарался Кемпбелл, убедивший великого магистра в его необходимости, а тот, в свою очередь, убедил в этом власти Акры.
Но этот мир был хрупкий. Даже сейчас, когда султаном стал он, а «Анима Темпли» возглавил Уильям Кемпбелл и они продолжали поддерживать тайную связь, не допустить войны было очень сложно. Многих эмиров это не устраивало. И прежде всего его сына.
В дверь постучали. Вошел Назир со свитком в руке, обменялся веселым приветствием с Халилом. В последние несколько лет Назир и Халил очень сблизились, и Калавун был этому рад.
После смерти Бейбарса сирийский атабек ожесточился и замкнулся в себе. Калавун относил это на счет страданий, перенесенных в плену у ассасинов. Но шло время, а Назир по-прежнему оставался черств и замкнут, и опечаленному Калавуну пришлось отослать его в гарнизон на сирийской границе в надежде, что пребывание вдали от суеты двора пойдет ему на пользу. Так и случилось. Прошло шесть лет, и Назир вернулся, став тише и спокойнее. Затем прошло еще время, и дружба восстановилась. Назир снова стал ближайшим доверенным султана. Калавун даже дал его имя своему новорожденному сыну.
— Прибыли ежемесячные донесения из Дамаска и Алеппо, мой повелитель, — сказал Назир, протягивая свиток. — Твои советники их уже внимательно прочли. Там есть кое-что, о чем надо поговорить.
— Поговорим, — пробормотал Калавун, взяв свиток.
— Как прошел совет?
— Думаю, мне все же удалось убедить некоторых эмиров в своей правоте.
Халил у окна преувеличенно громко вздохнул.
— Ты хочешь что-то сказать, Халил? — спросил Калавун. — Говори. Я всегда рад тебя выслушать.
— Ты рискуешь, отец, продолжая не замечать, сколько эмиров желают ухода франков. Я опасаюсь за твою жизнь, — добавил он тихо.
— Ничего со мной не будет, — ответил Калавун. — К тому же меня надежно охраняют. — Он подошел к сыну, положил руку на плечо. — Пошли поужинаем вместе, поговорим. — Затем повернулся к Назиру: — У тебя все?
— Да, мой повелитель.
Калавун кивнул и направился с сыном к дверям.
Назир вернулся в свои покои разобраться в бумагах, касавшихся покупки новой партии невольников, большей частью монголов, для полка Мансурийя, теперь ставшего гвардией султана.
Через некоторое время явился слуга со свитком:
— Для вас, почтенный атабек.
— Кто прислал?
— Не могу знать, почтенный атабек. Свиток передали стражи, что стоят у ворот.
Нахмурившись, Назир подошел к окну и развернул свиток. Чтение было недолгим. В конце он свирепо смял пергамент и отбросил в сторону, упер ладони в подоконник, опустил голову. Назиру показалось, что к нему явился призрак. В определенном смысле так оно и было.
Его жизнь круто изменилась тридцать лет назад после падения Багдада под натиском монголов. Потом началась неволя, его разлучили с братом Кайсаном, старшим на четыре года, единственным близким человеком. Девятнадцатилетнего Назира продали в войско мамлюков. Весь первый год он думал о побеге, но так и не решился. Да и бежать было некуда. И Назир посвятил всего себя воинской подготовке, понимая, что чем выше он поднимется, тем больше будет свободы. Ему повезло попасть под начало Калавуна, и довольно скоро он сам стал покупать невольников и готовить их для войска. Его очень удивляло, как быстро мальчики привыкали к жизни среди мамлюков, как легко воспринимали то, что им внушали, как легко забывали свое прошлое и веру. Достаточно было нескольких месяцев. Вот что значит юный возраст. Поскольку сам Назир ничего не забыл. Ни кем был, ни во что верил.
А родился он в северной Сирии в семье шиитов-исмаилитов. Когда ему исполнилось десять лет, на их деревню напал отряд озверевших суннитов, пожелавших расправиться с шиитами, объявленными еретиками. Спастись удалось лишь Назиру и Кайсану. Они провели ночь в горах и, вернувшись наутро в деревню, нашли там пепелище. Повсюду на пропитанной кровью земле были разбросаны порубленные тела жителей. Почти месяц мальчики скитались по горам, пока их не подобрал караванщик, сириец-христианин, и пристроил ухаживать за верблюдами. Назиру такая жизнь нравилась, но Кайсан был угрюм и дерзок, пока купец не сунул ему в руку меч и не сделал стражником. Восемь лет они провели с караванами, путешествуя между Алеппо, Багдадом и Дамаском, и были довольны жизнью, но трагедия их деревни из памяти не стерлась. А затем произошло нашествие монголов на Багдад и рабство.
Прошли годы, и Назир примирился с жизнью под началом мамлюков-суннитов. Он чувствовал себя тигром, у которого вырвали клыки и притупили когти. Сердце продолжало бунтовать, но бросаться на прутья клетки не стоило.
Назир медленно наклонился, поднял с пола смятый свиток и развернул. Скользнул глазами в самый низ, где стояла подпись, сделанная красными чернилами неаккуратным почерком:
Анджело Виттури.
Песчаный берег, Акра 20 октября 1288 года от Р.Х.
Море сегодня было слегка неспокойно. На берег одна за другой накатывались волны, увенчанные белыми барашками. Небо оставалось по-прежнему голубым, но на юге начали собираться аспидно-серые облака, постепенно обволакивающие сутулую гору Кармель. Уилл перевернулся на горячем песке, нежном и тонком, как сахар, и оперся на локоть. Он смотрел против солнца и потому видел лишь их очертания. Они шли по кромке воды, увертываясь от волн. Ветер доносил смех. На душе было так радостно и покойно, что его стало клонить в сон.
Он закрыл глаза, а открыл слишком поздно, когда смех зазвучал совсем рядом. Вдруг его окатили водой. Уилл вскочил, притворно нахмурясь.
— Ну погоди!
Девочка победно вскрикнула и, подобрав юбки, понеслась прочь, разбрасывая по сторонам бриллиантовые брызги.
Уилл ее догнал и, забросив вопящую на плечо, вошел в пенящуюся воду.
— Нет. Не надо!
— Ты что-то сказала? Тут такой шум, я не слышу. — Вода поднялась выше колен. Вокруг угрожающе шипели зеленые волны.
— Не надо! — крикнула она снова, продолжая смеяться.
— Говори громче, тебя не слышно.
— Отец!
Уилл усмехнулся и повернул к берегу, где спустил дочку в мелкую воду. Она подняла на него улыбающееся лицо, и они пошли к берегу, взявшись за руки.
— Когда ты придешь в следующий раз, отец?
Уилл посмотрел на дочку и улыбнулся:
— Скоро.
Она крепче сжала его руку и резко остановилась.
— Я хочу, чтобы ты приходил к нам чаще.
Уилл удивлялся. Казалось, совсем недавно, чтобы поговорить, надо было брать ее на руки или наклоняться. А теперь она уже была ростом ему по грудь. Он нежно приподнял пальцем подбородок дочери и заглянул в глаза. Сапфировые, цвета бурного весеннего моря.
— Роуз, я хотел бы видеться с тобой каждый день. Но не могу, и ты знаешь почему.
— Да, знаю, — произнесла она тихо и отвернулась. — Из-за Темпла.
Он положил руки ей на плечи.
— Но я обещаю приходить, как только представится случай. И мы будем весело проводить время.
— Ты обещаешь или клянешься? — спросила Роуз, прищурившись.
Уиллу все-таки пришлось нагнуться. Он опустился на одно колено и приложил руку к сердцу.
— Клянусь.
Уголки ее рта дрогнули.
— Я принимаю твою клятву.
— Уилл.
Они обернулись. Сидевшая неподалеку на песке, рядом с их одеждой и корзинкой с едой, Элвин, прикрываясь ладонью от солнца, показывала в сторону кипарисов. Уилл увидел приближающегося всадника в белой мантии и махнул ей:
— Все в порядке. Это Робер.
Элвин кивнула и встала.
Намокшие снизу юбки облепили ее лодыжки. Уилл залюбовался дивной грацией жены. Она была по-прежнему красива, но теперь, в сорок один год, иначе, чем в молодости. В ней чувствовалась сила. Лицо стало чуть полнее, черты резче, волосы темнее и богаче золотом.
— Посмотрите на себя. Вы мокрые насквозь.
— Уже уходишь? — спросила Роуз.
— Наверное, да, — ответил Уилл.
Робер слез с седла.
— Добрый день. — Он поклонился Элвин и вспыхнул улыбкой для Роуз.
Девочка покраснела и принялась внимательно изучать что-то на песке у ее ног.
— Что? — спросил Уилл, направляясь к нему.
— Тебя спрашивал великий магистр. Я решил предупредить на случай, если он пошлет кого-нибудь искать.
— Спасибо, — кивнул Уилл.
— Спасибо Саймону. Это он сказал, где ты. — Робер оглядел берег. — Красиво. Не знаю, почему я не прихожу сюда гулять. — Он оглянулся на Уилла. — Наверное, потому, что ты загрузил меня сверх всякой меры.
— Я сейчас. — Уилл направился к Элвин, которая уговаривала Роуз надеть чепец.
Она подняла глаза:
— Что-то случилось?
— Нет. Просто мне нужно идти. Извини.
Элвин улыбнулась.
— Мы чудесно провели день. — Она кивнула в сторону туч. — К тому же все равно собирается гроза. Роуз, пожалуйста!
Девочка увернулась.
— Не хочу.
— Ладно, — вздохнула Элвин. — Иди пока без чепца, до городских ворот.
Роуз радостно запрыгала, ее длинные золотистые волосы рассыпались по плечам. Элвин собрала вещи. Уилл стряхнул песок с туники и надел мантию. Они направились к Роберу.
— Когда мы увидим тебя снова? — спросила она.
— Скоро.
Элвин помолчала, затем улыбнулась.
— Вчера приходила Катарина со своим новым младенцем. Роуз его нянчила. — Она рассмеялась. — Ты бы ее видел, какая она была серьезная!
Уиллу показалось, что он расслышал в ее смехе грустные нотки.
— Может, нам завести еще ребенка?
— Нет. — Элвин погладила его щеку. — Больше не надо. Мне хватает тебя и Роуз.
Они двинулись вдоль пыльной дороги, обсаженной кипарисами. Робер вел под уздцы коня, рядом шли Уилл, Роуз и Элвин. За Воротами патриарха Уилл поцеловал жену и дочь. Они направились в Венецианский квартал, а рыцари свернули к Темплу.
— Ты не знаешь, зачем я понадобился де Боже? — спросил Уилл.
— Не знаю. Но утром прицепторий посетил консул Венеции.
— Великий магистр беседовал с ним один?
— Я слышал, что, когда прибыл консул, в его покоях находился сенешаль. Но де Боже его отпустил. Сенешаль был этим очень раздосадован.
— Не сомневаюсь.
Уилл усмехнулся. Хотя нрав сенешаля с возрастом не стал мягче, но он был вынужден признать, что этот несгибаемый человек оказал ему неоценимую помощь, особенно в первые годы руководства «Анима Темпли».
Со временем даже сенешаль согласился с доводами Эврара, почему он выбрал Уилла своим преемником. Конечно, большую роль играли личные отношения Кемпбела с Калавуном — особую важность это приобрело теперь, когда тот стал султаном, — и близость к Гийому де Боже, который ему доверял и прислушивался к советам. К тому же членам братства нравился спокойный и одновременно твердый стиль руководства Уилла. После смерти двух престарелых рыцарей он привлек в «Анима Темпли» своих друзей детства, достойнейших людей. Сначала Робера де Пари, а пять лет назад Гуго де Пейро, инспектора ордена, который провел год на Святой земле и теперь возвратился в Париж.
За десятилетие, прошедшее после смерти Эврара, множество мелких проблем на Заморских землях могли вырасти в очень крупные, если бы не братство, всеми силами стремившееся поддерживать хрупкий мир. Сейчас в столице крестоносцев было относительно спокойно. Карл Анжуйский так и не занял свой трон в Акре. Шесть лет назад на Сицилии поднялось против него мощное восстание, и он призвал к себе графа Роже. Кровавая бойня длилась полгода, после чего Карл был изгнан и спустя три года умер в своих владениях в южной Италии. Верховный суд Акры попросил занять пустующий трон четырнадцатилетнего Генриха II, короля Кипра, сына Гуго. Два года назад мальчик прибыл в Акру, где его приняли с почестями и великой радостью, которая возросла еще сильнее после его коронации и отбытия обратно на Кипр. Вместо себя король оставил разумного бейлифа, предоставившего правителям Акры свободу делать все, что душе угодно.
— Как быстро растет Роуз, даже не верится, — заметил Робер.
— Очень уж быстро, — отозвался Уилл.
— Это в каком смысле? — Робер рассмеялся.
— Ты знаешь в каком.
Впереди из боковой улицы появилась небольшая группа. Слуги сопровождали богатого купца в дорогом, расшитом золотом черном плаще. Купец шествовал навстречу рыцарям, надвинув на голову капюшон. Когда они поравнялись, Уилл увидел на его лице металлическую маску со щелями для глаз и рта.
Робер пожал плечами:
— Я знаю, что нравлюсь твоей дочке. Но что тут поделаешь.
— Думаю, ничего, — ответил Уилл. — Она выбрала самого лучшего из всех.
Он не отрывал взгляда от человека в черном. Маски в Акре не были чем-то необычным. Их часто носили, дабы скрыть обезображенность лица после ранения или болезни, например, проказы, но обычно они изготавливались из материи или кожи. Эта была сделана из серебра. Красивая, если бы изображенное на ней лицо не казалось столь пугающе зловещим.
— Мне сказать сенешалю, что тебя призвал великий магистр?
Проводив взглядом человека в маске и его слуг, Уилл посмотрел на Робера:
— Нет, я это сделаю сам. К тому же нужно обсудить с ним несколько вопросов.
— Сенешаль тебя уважает.
— Наверное. — Уилл улыбнулся. — Но хорошо это скрывает.
В прицептории он сразу направился во дворец великого магистра. Там ему сказали, что магистр в саду, пошел проверить урожай. Уилл нашел Гийома в тени, среди деревьев. Рядом сержанты укладывали в плетеные корзины персики. Над фруктами лениво гудели крупные черные пчелы.
Время Гийома пощадило. Он, как и прежде, выглядел крепким и бодрым, хотя и поседел.
Увидев Уилла, великий магистр коротко кивнул и бросил ему персик:
— Лови, коммандор. Правда лучше, чем в прошлом году?
Уилл попробовал теплый золотистый плод.
— Да, нынешний год был удачный.
Гийом вышел из тени, волоча по траве мантию. Они пошли рядом.
— Что тебе известно о делах в Триполи?
Уилл задумался, не понимая, куда клонит великий магистр. Триполи, расположенный в ста милях к северу от Акры, был вторым по величине городом, который еще удерживали франки.
— Я знаю, что в прошлом году, после смерти графа Боэмунда, там был разлад. Его сестра, Люсия, наследница, прибыла из Апулии несколько месяцев назад, но занять трон ей не позволили. Знать и купцы Триполи решили, что граф им больше не нужен и они будут избирать бейлифа.
Гийом кивнул:
— А на случай, если Люсия станет воевать за свои права, они предприняли весьма мудрый шаг. Обратились за защитой к дожу Генуи. Дож немедленно отправил им в помощь своего посланника с пятью военными галерами, но вскоре эти умники обнаружили, что у Генуи на их город большие планы. Посланник потребовал передать во владение генуэзцам чуть ли не весь город.
Уилл это знал, но слушал великого магистра внимательно.
— Я вместе с великими магистрами госпитальеров и Тевтонского ордена попытался уговорить общину Триполи признать правительницей Люсию. Тамошние венецианцы, особенно задетые требованиями Генуи, лично просили поддержки, но община отказалась последовать нашему совету. — Гийом посмотрел на Уилла. — Положение серьезное. Мы хорошо знаем, какова цена распрей между общинами. — Он помолчал. — Сегодня меня посетил консул Венеции. Поведал о предложениях венецианской общины, здешней и Триполи, и пригласил на собрание, которое собирают на следующей неделе, чтобы наметить план действий. — Гийом остановился у куста кориандра, сорвал пару сухих ароматных листьев, растер пальцами и понюхал. — Ты пойдешь со мной на этот сход, коммандор.
Венецианский квартал, Акра 25 октября 1288 года от Р.Х.
Зал совета общины в Гранд Палаццо постепенно заполняли люди в роскошных одеждах. Садились на лавки, поставленные перед помостом. Эти венецианские купцы имели на Заморских землях большую силу. Они торговали золотом, серебром, лесом, шерстью, пряностями и невольниками.
Уилл вошел за великим магистром в зал с высоким сводчатым потолком и мозаичным полом. На помосте стояло семь кресел. Гийом стал подниматься по ступенькам, и Уилл осознал, что они направляются к ним. Он сел рядом с великим магистром, чувствуя себя выставленным напоказ. В зал вошли несколько опоздавших. Затем соседние кресла заняли консул Венеции и четыре его советника, и двери с шумом захлопнули. Консул то и дело сморкался в квадратный шелковый платок и вообще выглядел нездоровым.
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 32 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |