Пора было уезжать. Захлопнуть за собой дверь. Сделать последний шаг. Я сидел, застыв за столом, и бессмысленно смотрел на кухню вокруг меня. Белые стены. Сделанные вручную сосновые шкафчики и столешницы. Многочисленные кухонные приборы. Белые тарелки Веджвуд, аккуратно составленные на простой, вращающейся полке. Семейные фотографии. Школьные записки и рисунки Адама, украшающие холодильник. Подивился, как много вещей скапливается в нашей жизни — идет непрерывный поиск вещей, чтобы заполнить пустоту, заполнить время. И все это совершается ради материального комфорта, хотя на самом дел маскирует ужасное осознание, что все проходит, что однажды тебя отправят в неизвестность только с тем, что на тебе надето. Вы сберегаете, пытаясь закрыть глаза на неизбежный уход, заставить себя поверить, что существует некое постоянство, крепость в том, что вы построили. Но хлопнет дверь. И вы все это оставите.
Я подошел к стене и снял фотографию Адама с Джошем на коленях. Я помнил, как делал этот снимок, как трудно было уговорить Адама подержать младенца. Когда я наконец посадил их так, как мне хотелось, Адам изобразил широкую зубастую улыбку, тогда как Джош завороженно и изумленно смотрел на своего старшего брата.
Мне всегда нравился этот снимок. И на мгновение я решил, что должен его взять. Но моя рука дрогнула. Я знал, что там, куда я направляюсь, нет места свидетельствам прошлого.
Я стоял у доски с фотографиями несколько ужасных минут. Зазвонил телефон. Я подпрыгнул и быстро приколол фото назад, на доску, прежде чем схватить трубку. Это был Билл.
— Мы собираемся ложиться спать, — сказал он, — поэтому я решил поинтересоваться, собираешься ли ты сегодня к нам.
— Уже еду.
— Можешь не торопиться. У тебя ведь есть ключи, верно?
— Есть.
— Заходи и чувствуй себя как дома. Я разбужу тебя в шесть тридцать, если это не дико рано.
— Нормально. Я хочу отправиться пораньше.
— Как прошло в Дарьене?
— Ну…
— Так плохо?
Я посмотрел на фотографию моих сыновей в последний раз:
— Да, так плохо.
Когда я через тридцать минут подъехал к дому Билла и Рут, они уже спали. Я выгрузил свои костюмы и развесил их в стенном шкафу в гостевой спальне. На прикроватном столике стояли бутылка ирландского виски и стакан. Рядом лежала записка: Надежное лекарство от бессонницы. Я лег между простынями, опрокинул стакан виски, налил еще. Наверняка Бет разрешит Адаму оставить велосипед, так ведь? Особенно если он начнет рыдать по этому поводу с утра пораньше. Но даже если она упрется, то ко вторнику наверняка передумает. Когда в доме зазвонит телефон и ей сообщат новости.
Еще изрядная порция виски наконец уложила меня в нокаут. Следующее, что я помню, — Билл трясет меня. Через жалюзи на окнах пробивался слабый свет. Во рту у меня как будто кошки спали.
— Вставай и расцветай, морячок, — сказал он.
— Встать-то я встану, но вот насчет расцветай… — буркнул я.
— Вполне закономерный эффект полбутылки виски.
Рут все еще спала, когда мы отправились с Биллом на пристань в его джипе «чероки».
— Жаль, что мне не удалось с ней попрощаться, — сказал я, зевая. — Поблагодари ее за все.
Билл как-то странно взглянул на меня:
— Ты сам сможешь сделать это во вторник вечером, разве не так?
Я позволил себя ляп в полусонном состоянии и теперь старался выкрутиться:
— Конечно, конечно. Я просто вам за все ужасно благодарен, ребята.
— Да пожалуйста. Но послушай… ты действительно готов пробыть один в море целых два дня? Не знаю, как сказать…
— Говори прямо.
— Ты нас беспокоишь.
— Я не собираюсь прыгнуть за борт от отчаяния, если ты это имеешь в виду.
— Да, я это имею в виду.
— Это не в моем стиле.
— Отлично.
— Не похоже, что убедил тебя.
— Мне вчера звонил Бенсон, начальник порта.
— Господи!
— Да, он действительно занудлив и надоедлив. Но он также сказал, что, когда ты вчера приезжал на яхту, ему показалось, что ты нервничаешь, дергаешься.
— Я нервничаю. Я дергаюсь. От меня жена уходит.
— Я ему так и объяснил. Знаешь, что он сказал? «Надеюсь, вы знаете, что делаете, давая ему яхту».
Я решил рискнуть и спросил:
— Ну, если и ты беспокоишься насчет меня…
— Нет, нет, нет.
— Ты уверен?
— Уверен, особенно сейчас, после того как мы поговорили. Только не вздумай на ней удрать.
— Как насчет исчезнуть за горизонтом?
— Так ты поэтому захватил все это оборудование для подводного плавания?
— Бенсон и в самом деле зануда и старый сплетник.
— Слушай, хочешь изображать лягушку в грязи около берега, я не имею ничего против. Но если ты рванешь на Барбуду позвони мне и скажи, где с тобой встретиться.
Мы оба рассмеялись. Опасность миновала.
В гавани Билл быстро и четко рассказал мне, как обращаться с ультрасовременным оборудованием «Голубой фишки». Научил пользоваться автопилотом, показал, как связываться с пограничниками по радио и как прокладывать курс с помощью головоломной системы глобального позиционирования. Затем он уселся на койку, в ящике под которой расположился Гари.
— Ты знаешь, что здесь внизу? — спросил он.
Я отрицательно покачал головой.
— Топливные баки. Если требуется долить горючее, ты поднимаешь матрас и находишь пару крышек. Свинчиваешь их и доливаешь.
— Понятно, — сказал я.
— Хочешь — покажу? — предложил он, указывая на матрас.
— Уверен, что справлюсь.
Вместо этого он показал мне, как надо поднимать и ставить паруса. Он научил меня поднимать сгштфайр (маленький штормовой парус на фок-мачте) в случае сильного ветра или угрозы шквала. Он объяснил мне все про дизельный двигатель и уверил, что, если я не зайду дальше, чем на двести миль от берега, топлива хватит, чтобы добраться домой.
— Но ты ведь не собираешься заходить так далеко, верно? — спросил он.
— Может быть, направлюсь к острову Блок.
— Если пойдешь туда, не покидай воды острова. Потому что дальше уже Атлантика. И там уже все намного сложнее, даже для таких, как ты, с опытом Майна.
— Не волнуйся. Атлантика не входит в мои планы хорошего времяпровождения.
Мы склонились над картами. Билл прочертил мне легкий дуть к острову Блок, указав на гавань в восточном его конце, где я могу пришвартоваться на ночь. Было уже восемь часов. Небо — сплошная глубокая лазурь. Дул легкий северо-западный ветерок. Идеальный день для морского путешествия на восток по Лонг-Айленд Саунд со скоростью в двадцать узлов.
— Ну, — сказал Билл, — мне пора. Тео ждет нас в школе к десяти.
— Как у него дела?
— Он лучше всех, — сказал Билл.
— Передавай ему привет.
— Когда во вторник пришвартуешься, позвони мне, я приеду и тебя заберу. И разумеется, если будут какие-либо проблемы, воспользуйся телефоном на яхте, чтобы позвонить мне на мобильный.
— Да не будет никаких проблем.
Я бросил ему ключи от моей машины на случай, если ему понадобится убрать «мазду» со своей подъездной дорожки. Мы пожали друг другу руки. Казалось, Биллу не хочется сходить на берег. Я догадывался, что он уже жалеет, что предложил мне воспользоваться его яхтой.
— Счастливого пути, — сказал он, спрыгивая на причал.
— Еще раз спасибо, приятель.
Я встал к штурвалу, повернул ключ в зажигании и прислушался к гулу проснувшегося двигателя. Билл отвязал «Голубую Фишку» от причала и бросил канат на палубу. Я сдвинул рычаг передач, поднял дроссель, повернул штурвал и начал медленно выводить яхту из гавани Нью-Кройдона. В последний раз кивнул Биллу. Он поднял руку в прощальном жесте.
Примерно полмили я шел на двигателе, пока не добрался до выхода из гавани. Затем я поднял грот и кливер и взял курс на восток вдоль мягко вздымающегося Лонг-Айленд Саунда.
Немного подправил паруса, чтобы поймать северо-западный ветер, и вскоре двигался уже на полной скорости, паруса наполнились свежим бризом и несли «Голубую фишку» вперед. Дул ветер в двадцать два узла — вряд ли он представлял опасность, но я все же тщательно поглядывал на пролив, чтобы убедиться, что способен справиться с этими средними волнами и белыми гребешками. Солнце уже грело вовсю, от форштевня яхты, несущейся по проливу, в стороны разлетались брызги.
Держа ровный киль, я мчался вдоль побережья Коннектикута, мимо Лонг-Нек Пойнта недалеко от Стамфорда и цепочки островов у Норуолка. Пока все шло хорошо.
Мне повезло, дул ровный ветер, и около часа я уже проходил мимо Нью-Хейвена. На ленч я выпил бутылку диетической кока-колы и заставил себя съесть кусок сыра, хотя аппетита у меня не было никакого. Поскольку по времени я прекрасно успевал, я вполне мог себе позволить пристать к берегу у Вайнъярд-Пойнта, чтобы морально отдохнуть от напряженного плавания. Но я боялся остановиться, боялся, что, если прерву свое продвижение к Нью-Лондону, могу потерять контроль над собой. Поэтому я продолжал идти вперед. И ни разу не оглянулся.
Где-то около Хэммонассет Пойнт мимо промчался сторожевой катер, стоящие на палубе дежурные офицеры приветственно махнули мне рукой. Я с удовольствием смотрел, как они удаляются. Возле Олд Тайм Шорз стало смеркаться. К тому времени как я бросил якорь в миле от общественного парка Харкнесс, день превратился в ночь.
Мое суденышко было единственным в пределах видимости, горизонте не было других яхт или катеров. Я не заметил низких костров в общественном парке. Слава богу, сейчас не лето, иначе этот район был бы битком набит отдыхающими, которые считают романтичным жарить сосиски на залитом лунным светом пляже. Слава богу, сегодня луны не было. Мне требовалась темнота.
Аккуратно сложив паруса, я спустился в каюту. Пришла пора начинать. Я чувствовал, как ухнул вниз желудок, но постарался взять себя в руки, сказав себе: делай все поэтапно.
Первое. Я натянул хирургические перчатки, затем полез в сумку, где лежала надувная лодка. Накачав ее воздухом на палубе с помощью ножного насоса, я привязал веревку к кольцу на носу и положил внутрь весла.
Второе. Я полностью разделся и надел на себя новый черный спортивный костюм и черные кроссовки. Затем положил бумажник Гари и ключи в задний карман и надежно застегнул его на молнию.
Третье. Я развернул Гари. С помощью больших ножниц я снял с него одежду и запихнул ее в черный пластиковый мешок. Он был все еще холодным на ощупь, кожа пепельного цвета. Прислонив верхнюю часть его туловища к левой койке, я одел его торс в рубашку и свитер, которые только что снял, и сунул ноги в мои брюки цвета хаки. Положил свой бумажник и ключи ему в карман и снова обернул его одеялом, оставив руки. Он выглядел так, будто мирно спал.
Четвертое. Я вытащил маленький ювелирный молоточек из сумки. Широко раздвинув губы Гари, я принялся уничтожать его зубы, причем трудился до тех пор, пока идентифицировать его по зубным картам стало почти невозможно. Работа была долгой и противной, заняв почти сорок пять минут.
Пятое. Я вытащил две канистры с топливом. Прикрепив шланг к одной из канистр, я засунул другой конец Гари в глотку и толкал до тех пор, пока он не уперся в его желудок (во всяком случае, я решил, что это его желудок). Я наклонил канистру услышал, как жидкость с бульканьем течет по шлангу. Я держал канистру вверх ногами минуты три, пока неожиданно топливо не начало вытекать изо рта Гари. Теперь он был подготовлен к кремации.
Шестое. Я взял вторую канистру и облил его голову, ноги и руки. Особенно усердно я смочил пальцы, чтобы быть уверенным, что все его отпечатки сгорят. Затем я облил стены и пол каюты оставшимся дизельным топливом и бросил обе канистры в пластиковый мешок для мусора.
Седьмое. Я приклеил клейкой лентой предварительно заполненные картонные трубки к правой и левой стенам каюты. Стараясь, чтобы руки не дрожали, я перевернул обе склянки и вставил их пробкой вперед в верхнюю часть трубки. Я только что соорудил взрывное устройство, известное под названием «сосковая бомба». Примерно через семь часов, если верить ребятам, написавшим «Кулинарную книгу анархиста», кислота съест пробку и попадет прямиком в легко воспламеняющуюся смесь химикатов. Результатом будет мощные взрывы с обеих сторон пропитанной дизельным топливом каюты, и пламя быстро охватит накормленного топливом Гари. Он сгорит дотла, узнать его будет невозможно.
Восьмое. С помощью имеющейся на яхте глобальной системы позиционирования я изобразил юго-западный курс при максимальной скорости на двигателе в семь морских миль в час. Яхта пойдет прямо через пролив на автопилоте, затем с приливом пройдет Рейс — узкий поток воды с сильными приливными течениями к югу от острова Фишера. Поскольку я изучил карты приливов, имевшиеся у Билла, я знал, что в следующие шесть часов прилив будет на моей стороне и добавит еще примерно четыре узла к скорости яхты, пронеся ее через Рейс. Миновав Рейс, яхта оставит Монтаук Пойнт по правому борту и остров Блок слева и рано или поздно войдет в Атлантику, этому времени, когда вступят в действие сосковые бомбы, яхта будет как минимум в тридцати милях от ближайшего берега, Это будет часа в три утра. Огонь будет бушевать. Гари будет сгорать. Канистра под кухонной плитой наконец взорвется. И поскольку это будет середина ночи, пройдет не меньше пяти часов, прежде чем судебные эксперты появятся на месте, чтобы осмотреть то, что останется от яхты. Пяти часов достаточно, чтобы скрыть избыточное количество дизельного топлива, которое потребовалось, чтобы уничтожить лодку и вместе с ней все улики. Короче говоря, все должно выглядеть как несчастный случай. Очень несчастный случай.
Девятое. Я сунул пластиковый мешок в сумку и поднялся на палубу. Положив мешок в надувную лодку, я спустил ее на воду, привязав к корме. Вернулся на палубу, поднял якорь, закрепил его на палубе. Затем завел двигатель, поставил передачу на «вперед» и, как только яхта начала двигаться, побежал на корму.
Но когда я попытался сесть в надувную лодку, я поскользнулся на мокрой резиновой корме и погрузился в ледяные воды пролива. Я держался за край лодки и хватал ртом воздух. «Голубая фишка» между тем набирала скорость. Я как сумасшедший поплыл к корме. Быстро развязал узел и свалился в пролив, глядя вслед уходящей яхте. Я ухватился за веревку, как будто то был спасательный плот, и притянул лодку к себе. Когда мне это удалось, я залез в нее. Да так неудачно, что едва ее не перевернул. Горстями я вычерпал из нее, сколько смог, воды, но не меньше фута еще плескалось под ногами. Дрожа от холода, я схватил весла и начал грести к берегу. За моей спиной «Голубая фишка» решительно направлялась в открытое море.
До пляжа я добирался полчаса. Все в сумке, включая фонарь, намокло. Дул ветер, мой спортивный костюм промок насквозь, мне было нечем осветить себе путь через парк. Я выпустил воздух из лодки, сложил ее и сунул в сумку. Затем пустился в путь, забросив тяжеленную сумку на правое плечо. Я нашел тропинку и придерживался ее, пока она не вывела меня на асфальтированную дорожку. Я шел по ней через абсолютно темный парк, причем с каждым шагом сумка весила все больше. В особняке Харкнесса света не было, зато дул ветер, от чего мне было еще холоднее. И я жутко нервничал. Что, если я не смогу отыскать машину до рассвета? Что, если в парке есть ночной патруль из местных полицейских? Что, если я оступлюсь и сломаю ногу?
Мне понадобилось двадцать минут, чтобы добраться до ворот парка. Высота их не превышала четыре фута. Перебросив через них сумку, я перелез сам. Еще полмили шагать. Я старался не идти по дороге, прятался под деревьями. Проехала машина. Я лег плашмя на землю, чтобы не попасть в свет фар. Поднявшись, я продолжил свою медленную прогулку. Когда я добрался до красного домика, я на мгновение замер: во всех окнах горел свет. Пригнувшись в стиле коммандос, я стремительно пробежал мимо входной двери и не останавливался, пока снова не очутился в темноте.
Последняя четверть мили была самой настоящей агонией, сумка превратилась в мертвый груз. Когда я подошел к воротам фермы, она упала мне на ноги. Я перебросил ее через ворота, перелез сам и направился к деревьям. Оказавшись в лесу, я постоянно наталкивался на ветки. Вытянул вперед свободную руку и так пробирался по темному лесу. Пошел немного быстрее, и внезапно моя рука наткнулась на что-то твердое и металлическое. Я разбросал листья и добрался до брезента Стянул его и полез в карман за ключами. Открыв багажник, я схватил чистую смену одежды и полотенце из походной сумки Гари, затем зашвырнул свою сумку внутрь машины. Открыл пассажирскую дверь, включил зажигание, поставил печку на максимум и снова вылез наружу. Когда внутри машины стало тепло, я разделся и вытерся полотенцем. Переодевшись в одежду Гари — джинсы, теплую рубашку, кожаную куртку, — я уселся в теперь уже теплую машину.
Я сидел там минут десять, замаскированный деревьями — печка в машине помогала мне ликвидировать угрозу гипотермии. От меня все еще воняло морем. Я попытался пальцами причесать волосы, но в результате стал похожим на скрывающегося, мокрого беженца. Если бы какой-нибудь коп заметил меня в таком виде на дороге, я бы наверняка возбудил в нем подозрение. Занервничав, я поставил рукоятку на задний ход. Но не успел я попятиться и на несколько футов, как затормозил и выскочил из машины. Я забыл промокшую одежду и брезент. Замечательно, нет ничего лучше, чем оставлять за собой привлекающие внимание улики. Я свернул все в тугой шар и положил рядом с сумкой в багажник. Не включая фар, я медленно проехал между деревьями и добрался до открытого поля. Быстро развернулся на 180 градусов, быстро открыл-закрыл ворота и выскочил на дорогу, теперь уже включив фары.
Мне теперь хотелось вдавить педаль газа в пол, добраться до основного шоссе и уехать на тысячу миль подальше от Коннектикута. В моей голове крутились несколько возможных вариантов, один хуже другого. Бомбы не взорвутся. «Голубая фишка» сойдет с курса и сядет на мель у берега. На яхту поднимутся пограничники. Я начну фигурировать в списке ФБР из десяти наиболее усиленно разыскиваемых преступников.
Проехав примерно пятьсот ярдов по шоссе, я заметил поляну, с которой открывался прекрасный вид на пролив. Я заглушил мотор, погасил фары и уставился на чернильного цвета воду, с облегчением обнаружив, что яхты нигде не видно. Она исчезла из поля зрения.
Стояла странная тишина. Темное беззвездное небо. Пустота под стать моей. Интересно, как объяснят мою гибель в море? Трагическая случайность? Показушное самоубийство? Вне всякого сомнения, полиция и пограничники будут допрашивать Бет, а также Рут и Билла, и еще Джека и Эстелл. Наверняка они все скажут одно и то же. Он не выглядел счастливым. Они будут чувствовать себя глубоко виноватыми. И испытывать страшный гнев. Адам? Я надеялся, что для него правду замаскируют. Скажут, что я уехал туда, откуда нет возврата. Его четырехлетний умишко не сможет понять окончательность этих новостей. Некоторое время он будет тосковать по мне. Однако со временем я наверняка стану смутным воспоминанием из раннего детства Фотографией на каминной доске, на которую он иногда будет вопросительно смотреть, а все остальное со временем забудется.
Забудь меня поскорее, Адам. И как можно меньше мучайся. Потому что я сам выбрал этот путь. У меня не было другого выбора. В панике я разглядел только одну возможность. Шанс, который мало кому из нас предоставляется. И мало кто за него хватается.
Я повернул ключ в зажигании. Включил фары. Уехал. И думал.
Меня зовут Гари Саммерс. Я фотограф.
Часть третья
Глава первая
Я ехал всю ночь. Я ехал весь день. Я старался не заснуть, принимая «декседрин» и покупая кофе на заправочных станциях. Я останавливался, только чтобы заправиться, сходить в туалет, схватить какой-нибудь бутерброд и избавиться от барахла, которое взял с яхты. Я разбросал эти улики по мусорным контейнерам в трех штатах. Когда у меня кончался бензин, я избегал маленьких заправок, предпочитая большие, где заправлялись грузовики, выстраивавшиеся в очередь. Я за все платил наличными. Я был в пути уже девятнадцать часов. Я включил радио в машине на полную громкость, чтобы не заснуть, и не обращал никакого внимания на пробегающие мимо пейзажи. Я сосредоточился на цифрах. Номера шоссе: от 95 к 78-му, затем к 76-му, потом 70-му. Я проехал мимо Нью-Йорка и Ньюарка, Гаррисберга и Питсбурга, Колумбуса, Индианаполиса и Сен-Луи. Я ни разу не превысил скорость. Я ни разу резко не менял ряд. Я никогда не приближался слишком близко к впереди идущей машине. Я не делал ничего, что могло бы привлечь ко мне внимание. Я только продолжал ехать на запад.
На окраине Канзас-Сити мозги окончательно отказали. В глазах троилось, меня прошибал холодный пот, подташнивало. Передозировка «декседрина», угроза комы. Мне срочно требовалась койка. Я пренебрег двумя маленькими семейными мотелями и поселился в большой, анонимной «дневной» гостинице. $49.95 за ночь. Я протянул пять десятидолларовых бумажек, зарегистрировался под именем мистера Г. Саммерса и назвал Нью-Кройдон в качестве моего домашнего адреса (еще слишком рано использовать адрес в Беркли, который я оставил на почте). Номер оказался довольно паршивым. Ковер прожжен сигаретами, на покрывале огромное пятно. Но мне было наплевать. Я задернул жалюзи. Повесил на двери табличку «Не беспокоить». Забрался под грубые, ледяные простыни. Выключил свет и отрубился.
В течение двенадцати часов я даже не шелохнулся. Электронные часы на прикроватном столике показывали 6.07 утра. На несколько спутанных минут мне показалось, что я дома, в своей собственной кровати, и я сразу же впал в панику: почему Джош не кричит? Затем реальность взяла свое. Доброе утро, ты мертв.
Я нащупал пульт дистанционного управления и нашел новости на Си-эн-эн. Отставка в Белом доме. Еще одна битва за бюджет на Капитолийском холме. Новые сражения в Боснии. Алжирская бомба обезврежена в Париже. Ничего о взрыве на маленькой прогулочной яхте недалеко от Монтаук Пойнт.
Я пощелкал пультом, нашел два канала финансовых новостей. Разумеется, они бы обязательно сообщили о гибели в море юриста с Уолл-стрит. Но ни в каких новостях не упоминалось о Бене Брэдфорде.
Я принял душ, но бриться не стал. Я пытался скрыть свои черты за щетиной. Надел темные очки и бейсболку. Сдал номер. По пути на парковку бросил мелочь в два автомата и получил экземпляр «Канзас-сити стар» и федеральное издание «Нью-Йорк таймс». Я тщательно просмотрел газеты, страницу за страницей. Не нашел даже пары строчек про «несчастный случай». Просмотрел еще раз, решив, что был недостаточно внимательным.
Выехал на шоссе 70, ведущее через штат Канзас. Держал радио постоянно на новостных станциях. Местность стала плоской. Поля пшеницы тянулись в бесконечность. Небо было пустым, безоблачным. Час шел за часом. Радио продолжало сообщать новости, но не касалось истории, которую я жаждал услышать. Канзас был бескрайним, дорога всасывала меня все больше в визуальную пустоту. Графство за графством оставались позади — Эллсуорт, Рассел, Эллис, Трего, Гоув. Этой горизонтальной бесконечности не было конца. Мир был плоским, и мне хотелось доехать до края и упасть. Потому что теперь меня разыскивает полиция.
Ночь. Граница штата Колорадо. И синие огни быстро догоняющей меня машины дорожной полиции. Мой пульс как взбесился. Я продолжал держать ногу на педали газа. Они нашли лодку. Целой и невредимой. С расчлененным телом Гари. И двумя дурацкими сосковыми бомбами. Они обыскали дом Гари, сообразили, что его машина исчезла, и отправили сообщение всем постам с распоряжением задержать «эм-джи» с коннектикутскими номерами. И теперь копы из Колорадо собираются меня задержать.
Завыли сирены. Я не сбросил скорость. Свет патруля заполнил мою машину через заднее стекло и ослепил меня. Я знал, как поступлю. Как только они приблизятся к моему бамперу, я резко сверну налево, пересеку разделительную полосу и столкнусь лоб в лоб с первым же грузовиком. Но когда патрульная машина была совсем близко, она резко свернула влево, обогнала меня и помчалась дальше со скоростью 90 миль в час, явно кого-то преследуя. Я не стал ждать, когда они кого-нибудь арестуют, свернул в сторону при первой же возможности и снял комнату в первом же попавшемся мотеле.
Я провел ночь, переключая каналы. Я жаждал услышать сообщение о своей смерти. Пытаясь успокоиться, я говорил себе, что, если бы они обнаружили яхту в свободном плавании с трупом на борту, сообщения об этом передавались бы по всем каналам. И все-таки я не мог спать, убежденный, что это дело времени: стук в дверь обязательно раздастся.
Я был на шоссе сразу после рассвета. К десяти часам я подъехал к окраине Денвера Остановился у «Макдоналдса» и купил «Рокки Маунтин ньюз» и «Нью-Йорк таймс». Ничего не нашел в местной денверской газете, ничего в первой секции «Таймс». Я перешел ко второй секции. Внизу четвертой полосы я увидел заголовок:
ПРОПАЛ ЮРИСТ. ВОЗМОЖНО, ПОГИБ ПОСЛЕ ВЗРЫВА НА ЯХТЕ
Есть опасения, что Бенджамин Брэдфорд, младший партнер юридической фирмы «Лоуренс, Камерон и Томас» на Уоллстрит, погиб после того, как яхта, которой он управлял, воспламенилась в семнадцати милях к востоку от Монтаук Пойнт.
Зарево было замечено на маяке Монтаук вскоре после половины третьего в ночь на понедельник. По словам смотрителя маяка, Лжеймса Эрвина, за пожаром последовал мощный взрыв. На место происшествия был немедленно отправлен катер береговой охраны, но плохая погода и темнота помешали спасательной операции.
«Из того, что мы увидели, можно сделать заключение, что огонь охватил каюту и всю яхту, которая быстро сгорела, — говорит представитель береговой охраны Лжеффри Харт. — Хотя нельзя ничего исключить на данном этапе, мы в настоящее время относимся к происшествию как к несчастному случаю».
Лодка — тридцатифутовая яхта под названием «Голубая фишка» — принадлежит биржевому брокеру с Уолл-стрит Уильяму Т. Хартли, другу мистера Брэдфорда.
«Я одолжил Бену лодку на несколько дней, — сказал вчера мистер Хартли. — Он был опытным моряком, яхта была оснащена всеми возможными приспособлениями для обеспечения безопасности, и он не курил. Возможно, пожар случился, когда он что-то готовил на газовой плите, но вместо того, чтобы покинуть яхту, он попытался потушить пожар».
Мистер Брэдфорд, житель Нью-Кройдона, женат, у него двое детей. Сегодня утром береговая охрана будет искать дополнительные следы аварии.
Я перечитал статью несколько раз. До меня не сразу все дошло. Мы в настоящее время относимся к происшествию как к несчастному случаю. Мозг работал на повышенных скоростях. После того как копы выяснят, что у меня не было врагов, желающих меня убить, что я не брал денег в долг у мафии и наверняка бы просто спрыгнул за борт, если бы хотел покончить жизнь самоубийством, им придется прийти к выводу, что моя смерть — результат неудачного стечения обстоятельств. Если, конечно, какой-нибудь подозрительный страховой работник не станет исследовать абсолютно все выловленные из моря останки крушения. И что он сможет найти? Возможно, какую-нибудь случайную часть тела Гари, но сорок восемь часов в соленой воде помешают детальному судебному расследованию. Возможно, избыток дизельного топлива? На допросе Билл признает, что хранил на борту четыре канистры, полных топлива. И расследование наверняка покажет, что, если огонь вспыхнул от плиты и распространился по каюте, я, вероятно, пытался его потушить, но он успел добраться до запасов горючего. Я попал в самый центр пламени и обуглился так, что узнать меня невозможно. Подкормленный огонь взорвал канистру с газом. Меня разорвало на части, превратило в конфетти. Конец истории.
У меня получится. Это сойдет мне с рук. И все же я не торжествовал. Я был оглушен.
Мое прошлое было уничтожено, оно умерло. Никаких обязанностей, никаких требований, никаких связей, никакой прошлой жизни. Как будто жизнь в вакууме. Вопрос: когда ты стираешь все с доски, что ты получаешь? Ответ: чистую доску. Другой ответ: свободу. Жизнь без обязательств, о какой ты всегда мечтал. Но когда наконец эта свобода — чистая доска — перед тобой, ты ничего не испытываешь, кроме страха. Потому что свобода — этот ее абсолютный вариант, лишенный всяких привязанностей, — напоминает погружение в пустоту, царство, где еще ничего нет.
Я не стал есть свой бигмак и жареную картошку. Вернулся в машину. Поехал. Направление: неизвестность.
Следующие несколько недель я только ехал. Я вписался в дорожную систему между штатами подобно Летучему голландцу. Из Денвера я по шоссе 25 двинулся в Нью-Мексико. У города Лас-Крусес я свернул на шоссе 10 и поехал на запад, затем по шоссе 8 добрался до Сан-Диего. Затем по 15-му до Вегаса и в Солт-Лейк-Сити. Через пустынные просторы Невады по шоссе 80.
Все цифры и цифры. Ты попадаешь на 5-е у Сакраменто, едешь по 84-му на восток от Портленда. По извилистой дороге от Огдена в Юте до шоссе 80 на востоке. Проезжаешь Небраску, затем по шоссе 29 до Фарго. Шоссе 94 приведет тебя в Северную Дакоту и далее в Миннеаполис Шоссе 35 направит тебя на юг к Де-Мойн, а затем снова на 80-е к Седар-Рапидс. Потом…
У меня уже выработалась определенная привычка. День на шоссе, ночь в мотеле. Везде только наличные. И никаких разговоров. Несколько фраз, которые постоянно повторялись. Полный бак… Молочный коктейль и чизбургер… Мне нужна комната на одну ночь. Я нигде не останавливался больше чем на одну ночь. Я никогда не ходил в бары, клубы, буфеты или другие места, где я мог ввязаться в пустую болтовню. Я никогда не забирался в центр города. Я всегда придерживался системы сообщения между штатами, потому что сторонился маленьких городков, где люди могут заинтересоваться проезжающим мимо незнакомцем.
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |