- Ай! - вздрогнувший от неожиданности, Билл шарахнулся в мою сторону.
- Не бойтесь, это сова. Мы просто её спугнули, - я поспешил успокоить, прижавшегося ко мне в страхе парня.
Задрав голову, он смотрел в озаренное почти полной луной небо, а я, словно заколдованный, не мог оторваться от полоски белоснежной кожи с соблазнительными вкраплениями родинок и приоткрывшихся в удивлении губ. Будто подтолкнутый невидимой силой, я обнял его за плечи и встал ровно напротив. В ту же секунду, Билл опустил голову и столкнув нас нос к носу, рвано выдохнул.
Я напал на его губы, успев перехватить этот теплый выдох и не дать им сомкнуться. Заполонивший грудь жар, резко ухнул в голову, когда я осознал, что стиснутый мною парень совсем не двигается. Под моими ладонями были жесткие, напряженные плечи, а прижатая ко мне грудь едва вздымалась. Резко распахнув веки, я столкнулся с оторопелым, немигающим взором и тут же отпрянул.
- Простите меня, Билл..., - я задыхался и дрожащей рукой прикрывал посмевшие его коснуться губы.
Он молчал и по прежнему не двигался, лишь растерянно блуждая по мне каким-то остекленевшим взглядом.
- Извините меня..., - я отступал назад и молил Небеса сжалиться и разверзнуть под моими ногами, и без того нетвердую почву.
9.
Я ушел. Постыдно сбежал, так и оставив стоять оторопевшего Билла у калитки. Заполонивший мою голову туман был непроглядным и я какое-то время находился в полнейшей прострации, не позволявшей мне сконцентрироваться на случившемся.
Я вернулся в «Два барсука» и, словно запрограммированный механизм, на автомате заканчивал свою работу. На таком же автопилоте со всеми прощался и помогал Марте закрывать ресторан. Пожалуй единственное, что отличало меня в эти часы от напичканной шестеренками жестянки, это трепыхавшийся в груди и норовящий оборваться мне под ноги орган.
Лишь глубокой ночью, оставшись наедине с собой в припаркованном у дома автомобиле, я в полную силу ощутил наваливающуюся на мои плечи реальность. Уронив гудящую голову на руль, я закрыл глаза и отдался в тиски, сковавшему меня липкому мандражу. Боязнь того, что я изломал нечто хрупкое и жизненно для меня важное, была главенствующей и не давала нормально вдохнуть. Будто преодолевший стометровку на пределе своих возможностей, я боролся с давящей на грудь тяжестью и задыхался. Я чувствовал себя несмышленым ребенком, которому дали подержать в ладошках маленькую пташку, а он заигрался и невзначай её придушил. И теперь, это внутренний «убийца» во мне был напуган и растерян, искренне не понимая, как такое могло приключиться?
Прокрутив в памяти момент своего помутнения рассудком с сотню раз, я по-прежнему горел желанием провалиться сквозь землю и на все лады крыл себя матом. Ведь он не подал мне ни малейшего повода... Не выказав ни жестом, ни взглядом, ни тем более словом, что я могу позволить себе подобную роскошь. Так какого же, спрашивал я себя, чёрта?! Ответ никак не находился, сколько бы я ни требовал самоотчёта и не взывал к своей заблудшей совести.
Мне хотелось себе аплодировать, потому как еще с утра, я и подумать не мог, что вот так вот запросто, смогу превзойти себя в собственной же глупости. Признав полное, одержанное мною фиаско, я откинулся на сидении и зашелся тихим, припадочным смехом.
- Идиот... Боже, почему я такой идиот? - впиваясь пальцами в гудящие виски, я жаждал знать, почему Создатель подсунул мне брак и обделил мою черепную коробку нормальными мозгами.
Сомнений не было – своей несдержанностью, я искалечил то, что вряд ли подлежало восстановлению. Украв этот поцелуй, я поверг парня в шок и наверняка обидел или даже оскорбил. Других вариантов, у меня, к сожалению, не было. Я попросил его меня простить и готов был извиняться бесконечно, но стыд, был ни единственным, сгрызаемым меня сейчас чувством.
Неожиданно поддавшись нахлынувшему на меня наваждению, я словно расставил точки, над подвешенном в воздухе «i». И они оказались вовсе не теми, о которых я тайком, даже от самого себя грезил. Моя, так громогласно вопившая изначально, интуиция в какой-то момент притихла, совершенно опрометчиво оставив меня один на один со влекущей в свою пучину пропастью. И я шагнул в неё. Забыв о губительной высоте и дарованном нам при появлении на этот свет чувстве самосохранения. Я поддался этому коварному искушению, забыв и том, как больно бывает падать.
И сейчас, сидя в кромешной темноте, я рукоплескал своей глупости и умолял замолчать скребущееся в груди сердце. Оно жестоко обманулось и не снискав взаимности, теперь болезненно ныло. Мне казалось, что кто-то правящий нами наверху, злорадствующе потешался и вновь пытался преподать мне так и не выученный когда-то урок. И даже сосны, клонящие свои стволы от вдруг налетевшего порывистого ветра, казались неодобрительными и махались в мою сторону колючими ветками.
Жалеть о чём-то и припоминать себе о звонящей когда-то в колокола осторожности, было слишком поздно. Обладатель глаз цвета крепкого кофе, уже занял в моём сердце своё царственное место и свергнуть его с этого пьедестала мне было теперь не под силу.
Спать я ложился совершенно измотанным и разбитым. Перевернувшись с боку на бок больше десятка раз, я закрывал глаза в надежде на встречу с проглотившей бы меня темнотой, но вместо своей спасительницы, продолжал видеть одно и то же. Стоящий передо мной как наяву, этот образ сбивал едва-едва успокоившееся дыхание и манил меня всё дальше от обещающего забвение сна. Я не смел его прогнать, раз за разом переживая этот шквал немыслимой силы эмоций, который подталкивал меня вновь и вновь оказываться на освещенной ночным светилом дороге.
Проваливаясь в тяжелый сон, я неожиданно осознал, что абсолютно не поддаюсь жизненной дрессуре и, вероятно, от природы являюсь мазохистом. Во мне сиреной выло понимание того, что доведись случиться чуду в виде дарованной мне возможности заново пережить этот вечер, я принял бы предложение и прожил его без каких-либо изменений.
Воскресенье для меня началось уже после полудня. Вместе с довольно мучительным пробуждением, ко мне настойчиво возвращались будоражащие и без того воспаленное сознание мысли и я сам для себя сказался больным. Словно вторя моему поганому самочувствию, природа за окном тоже буйствовала, штурмуя моё жилище ураганной силы ветром и хлеща по крыше и стеклам проливным дождем. Не удосужившись подняться с постели, я смотрел на лижущие окно косые струи и думал о том, что с моим диагнозом, любой, даже самый квалифицированный врач абсолютно бесполезен.
Погрязший в собственных переживаниях, я ловил себя на мысли, что отдал бы всё у меня имеющееся, лишь бы узнать, о чём сейчас думает Билл. И как бы мне ни хотелось ясности, я был рад имеющемуся у нас запасу времени, в течение которого можно было остыть и поразмыслить. В данный же момент, мне не хватало трезвости ума и здравости мысли и я совершенно не представлял, как мне себя с ним вести, случись прямо сейчас увидеться. Я изо всех сил старался отвлечься, но сам того не желая, весь остаток дня писал в голове сценарии к нашей будущей встрече. Прикидывал, что и как ему скажу, перебирал в памяти его жесты и взгляды, ища в них помощи и, быть может, подсказку.
Утро понедельника встретило меня хоть и поутихшей, но все той же промозглостью. Разящий с ног, вчерашний ливень, сменился на затяжной, монотонно шипящий в лужах небесный поток. Сопровождавшая меня фоном, эта мелодия переплеталась со звуками работающих дворников и, вопреки расхожему мнению, не успокаивала, а только нагнетала. Сжимая влажными пальцами рулевое колесо, я направлялся в «Два барсука», где по моим ощущениям, меня ждала не обыденная рутина, а как минимум гильотина или палач.
Но, ни моим опасениям, ни питающим меня надеждам, в этот день сбыться уготовано не было. Писатель в «Двух барсуках» не появился, ловко возмутив во мне противоречащие друг другу чувства. Проведя весть день как на иголках, к вечеру, я негодовал и злился, одновременно с этим испытывая невероятное облегчение. Моя «казнь» не состоялась и я всё еще мог надеяться на милость того, кто мог бы уже сегодня рубить с моего плеча. Немного успокоившись, я списал отсутствие парня на моросящий добрую половину дня дождь, хотя отлично помнил, что зонтом и сапогами молодой человек пользоваться умел.
Следующим утром была не моя смена, но ища с ним встречи, я проявлял завидное упорство и на рабочем месте появился в урочное для Билла время. Тем более, что небеса над нами сжалились и очень кстати угомонились, прекратив посылать на наши головы свои заунывные рыдания. Привыкшая к моему не совсем адекватному в последнее время поведению, зевающая Ева совсем не удивилась моему появлению и не сказав и слова, продолжила расставлять салфетницы на столы.
Билл не пришел, ни в обычные для него девять, ни в десять, ни в одиннадцать часов... Теперь мне было совершенно очевидным, что виною всему был не бесчинствующий несколько часов к ряду дождь, а я, который выставил себя последним на этой земле идиотом. Молодой человек совершенно справедливо меня избегал, не желая больше иметь дела с кидающимся на него невпопад придурком. К такому повороту событий, я был не то чтобы не готов, просто до последнего надеялся на иной, мало-мальски благополучный для меня исход.
Словно застигнутый этим откровением врасплох, я предпочитал прикидываться тенью и пребывал в сковавшей меня по рукам и ногам растерянности. Во мне свербила ярая потребность с ним поговорить, пусть бы этот разговор состоял сплошь из моих извинений. Меня ломало и было некомфортно физически. Как лишенный дозы зависимый, я был готов довольствоваться тем самым малым, какое хотя бы частично, могло облегчить мою ничтожную участь.
Заметив к полудню моё не совсем здоровое состояние, Ева гнала меня домой, обвиняя в носительстве болезнетворных вирусов и почти преступном желании всех здесь заразить. Игнорируя возмущенное бормотание сестры, я решил, что терять мне особо нечего и добровольно отправился на растерзание.
- Ева, ты Билла давно видела?
- Вчера, - не задумываясь ответила она и на всякий случай отодвинулась от меня подальше.
- Где?
- На почте, а потом в лавке у Фишера, - не понимая сути моих вопросов, сестра смотрела со все возрастающим подозрением. - А что?
- Он второй день не приходит завтракать.
- Ты чего, соскучился что ли? - просияв и растеряв всякую мнительность, девушка ринулась обратно, а я приготовился к тому, что сейчас из меня вытрясут душу.
- Просто заметил.
- Заметил? Волнуешься? Да?
Я не отвечал на её заискивания, но Еву это ни чуть не смущало. Метнув в меня уничижительный взгляд, она переменилась в лице и продолжила уже с укором:
- Мог бы взять и навестить его, вместо того, чтобы здесь без дела болтаться.
- А что с ним? - стараясь не выдать накалившегося во мне напряжения, я почти перестал дышать.
- Ничего особенного, - хмыкнула кузина, - говорит, что ему пишется теперь исключительно по ночам и он совсем как...
- Сова? - выпалил я.
- Ага. Точно.
С трудом протолкнув вставший попрек горла сухой ком, я заблудился в охватившем меня изумлении и не знал, радоваться мне или продолжать огорчаться.
- Ну? Тебе адрес подсказать или сам догадаешься?
- Меня никто туда не приглашал.
- Мне забить ему каминную трубу? - вытаращив на меня глазищи, Ева выглядела опасно серьезной.
- Не надо.
- Тогда бери кофе, пирог и можешь проваливать! - сопроводив указания соответствующим жестом, сестра дала понять, что наш разговор на этом закончен.
Довольная собственной находчивостью, она напевая упорхнула к желающему оплатить счет посетителю, оставив меня один на один со своей очередной, сумасбродной идеей. Хотя, если бы я взялся препарировать и сравнивать степени нашего с сестрой безрассудства, то вышло бы, что среди последних, моё с легкостью вырывалось в победители.
Абсолютно не представляя, чем это всё могло закончиться, я петлял среди погружающихся в вечерние сумерки деревьев и не верил в реальность происходящего. Всё ещё раздираемый на клочки многочисленными сомнениями, я притормозил у корявой сосны и прошел пешком, оставшиеся мне двести метров до «Хижины». В окнах второго этажа горел свет, знаменующий о том, что мой непрошеный визит вполне мог оказаться ненапрасным. Подходя к калитке, я невольно поднял взгляд к раскидистым ветвям, будто хотел проверить - не дежурит ли здесь и сегодня, та же коварная птица.
Бесшумно сдвинув затвор, я ступил на дорожку и на подкашивающихся от дикого волнения ногах, приближался к двери. Достигнув своей цели, я прислонился лбом к прохладному массиву и слушая долбящееся в висках и груди сердце, тщетно пытался привести себя в чувства. Меня лихорадило мелкой дрожью и я никак не мог собрать воедино, скачущие от одного к другому мысли. Нужные при данных обстоятельствах, слова находиться не торопились, а мастером удачливого экспромта, я, как выяснилось, не являлся. Я был от него в нескольких метрах и безумно боялся. Но, не заслуженной пощечины, потока гневливых слов или искаженной надменной издевкой ухмылки, а безразличия, которое я мог сейчас увидеть, в некогда улыбавшихся мне глазах. Я пробовал поставить себя на его место, но быть объективным у меня тоже не получалось. Я не знал, что должен сказать парню, которого нечаянно поцеловал и в которого, по всей видимости, безответно влюбился.
Отлепившись от двери, я опустил на пол, судорожно сжимаемый моими пальцами пакет и принял самое, на мой взгляд, удачное за последние недели решение.
Уходя прочь, я ненавидел себя за слабость и пускался плыть по течению, преодолеть силу сопротивления которого, мне однажды уже не посчастливилось. Мною был совершен необдуманный и рисковый ход, предполагавший ответ, пусть и введенного в замешательство оппонента. Затянувшийся, он лишал меня рассудка и покоя, но снова лезть на рожон, мне теперь претило.
Моё ожидание окончилось в среду. По робко брошенному в мою сторону от самой двери взгляду и целенаправленной, но какой-то несмелой поступи, я догадался, что все мои варианты развития событий больше не имеют права на жизнь. Я всё понял и даже успел удивиться собственной сообразительности.
- Здравствуйте, - парень попытался улыбнуться как обычно, но у него это не вышло.
- Привет, - прощебетала опередившая меня Ева, давая доли секунды на то, чтобы взять себя в начавшие трястись руки.
- Здравствуйте, Билл.
- Я..., - он запнулся и опустил взгляд, выбив из моих легких последнюю порцию воздуха. - Я зашел поблагодарить за кофе и попрощаться.
Звук упавшей из неловких рук сестры и разбившейся вдребезги чашки, привлек к себе всеобщее внимание и резко оборвал, ещё до этого оглушивший меня звон.
- Извините, - первой очнулась Ева и собрав крупные осколки в ладонь, поспешила ретироваться.
Я не мог отвести от него немигающего взгляда и завидовал отжившей свой век чашке.
- Вы дописали свою книгу? - на пределе слышимости произнес я, не узнав при этом собственного голоса.
- Да.
Схлестнув свой осторожный взгляд с моим, он уничтожил призрачный силуэт, ещё трепыхавшейся во мне агонией надежды.
- Надеюсь, её ждет ошеломительный успех, - я тоже пытался улыбаться и делать заинтересованный лишь его творчеством вид.
- Спасибо, - Билл благодарно кивнул и протянул мне ладонь. - Я очень рад нашему знакомству.
- Взаимно.
Сжав узкую кисть ледяными пальцами, я суетливо шарил глазами по исказившемуся в чуть виноватой улыбке лицу, совершенно наплевав на то, что затягиваю это формальное рукопожатие.
- До свидания, Томас, - произнес писатель и я вынужденно освободил его руку.
- Всего доброго, Билл.
Сделав два неторопливых шага назад, он махнул на прощание и потупив взгляд, развернулся к выходу. Оставшиеся ему несколько шагов до двери, были быстрыми и мне показалось, что ещё мгновение и он сорвется на бег.
Заполнивший гнетущую тишину, звук умолкающего дверного колокольчика смешался с гулом заведенного за окнами мотора и хрустом, вылетевшей из под колес щебенки.
- Том, ты что-нибудь понимаешь? - стоящая позади меня, Ева выглядела крайне озадаченной.
- Я пройдусь, ладно?
10.
Хруст снега и ломающихся под подошвами моих ботинок веток, казался здесь единственным слышимым звуком и в тишине морозного воздуха звучал громогласно. К нему примешивалось лишь мое глубокое и частое дыхание, которое я давно бросил контролировать и рискуя заболеть, осуществлял через рот. Каждый шаг теперь давался вдвое труднее, потому как, мои ноги то поскальзываясь, разъезжались, то проваливались под скрытый за обманчивой корочкой, всё еще рыхлый снег. До того, как тропе стать совсем непроходимой, оставалось всего пара недель и я в очередной раз опасался оставить здесь выплюнутыми свои легкие и обещал себе, что этот раз точно последний.
Таскаясь на утёс каждые выходные, я толком не знал, какую конечную цель преследую. Почти смертельно уставая от тяжелейшего подъема, я подолгу стоял на продуваемом ледяными ветрами обрыве и просто смотрел вниз. Казалось, царящим здесь завихрениям, были подвластны не только легко сдуваемые с камня снега, но и мысли, которых я здесь благодатно лишался.
Синеющая вдали, гладь пока не тронутого льдом озера теперь приобрела еще более глубокие оттенки и не отпускала от себя, завороженно всматривающихся в этот ультрамарин глаз. Скрываясь здесь от всего насущного, я ощущал покой и не дичился, вдруг заполнявшей меня до краев пустоты. Это была моя аномальная зона, где я запросто терялся и желал, чтобы меня как можно дольше не нашли. Лишь здесь наверху, было способно выполняться так требуемое мне условие – безграничная тишина снаружи и полный штиль внутри.
Я вполне мог всё это сам для себя выдумать, безропотно следуя за потерявшемся в лабиринте фантазий разумом. И называть мои душевные трансформации тоже можно было по-разному, но факт оставался для меня фактом. Давно не верящий в сказки и россказни, я простодушно поверил тому, кто однажды сказал мне, что это место вполне может вылечить.
Стоя у падающего вниз обрыва, я будто превращался в чистый лист, готовый к принятию любой истории, какую бы ни взялась писать моя судьба. Я жадно вдыхал пьянящий голову воздух и словно делал глоток, неведомой и недоступной мне обычно свободы. От бесконечных раздумий и преследующих по пятам сомнений, являющихся бессмысленными по своей сути, но не желающими меня покидать.
Хотя, я привык... Смирился с тем, что однажды исчезнув, он никуда не делся и просто продолжал быть. Словно застрявший в исковерканной плоти острый осколок, парень с кофейного цвета глазами накрепко засел в моих мыслях. Не было ещё такого дня, чтобы мне удалось забыться и ни разу о нём не подумать. Сделать спокойный вдох и лишенный только лишь мне известного умысла выдох.
Вернувшая прежний уклад, моя жизнь не изменила присущего ей размеренного ритма. Всё оставалось на своих местах и было таким же, каким и всегда. До него. Те же, давно знакомые мне люди, не приносящие сюрпризов события и рутинные, порой набивающие оскомину своей обыденностью дела.
Мятеж был во мне. Билл что-то сломал, неожиданно появившись, а потом также исчезнув из моей жизни. Я бестолково метался, барахтаясь в водовороте тянущих меня по разным берегам чувств и никак не мог с собой договориться. Наверное, помимо самого меня, одному Богу было известно, как яростно я хотел его забыть! Выдрать из себя с мясом, упрямо преследующий во сне и наяву образ, не выпускающий из пут памяти своей необыкновенностью и какой-то необъяснимой притягательностью. Во всём, чем мне довелось за это время насладиться. Руководствуясь здравым смыслом и пытаясь спастись, я гнал от себя любые, связанные с ним мысли и ими же упивался, дивясь тому, как тщательно храню и в себе же их консервирую. Противоречащие друг другу, эти чувства замыкались в цикл и с головой топили меня в своем нещадном омуте.
А здесь, замерев на уходящей из под ног земле, я будто делал глоток свежего, кристально чистого воздуха и со всем примирялся. Я брал тайм аут для своей израненной души и мне на какое-то время становилось равнозначным – всплывать к поверхности или идти ко дну.
С наступлением зимы и обычных в нашей местности холодов уже в самом её начале, посетителей в «Дух барсуках» закономерно прибавлялось. Лишенный излюбленной возни в своих садах, люд стремился туда, где можно было согреться, скоротать ничем не занятое время за разговорами и перекусить. Жители нашей деревеньки любили не только вкусно и плотно поесть, но и посудачить, передавая из уст в уста последние новости, если таковые имелись. О покинувшем нас и многим здесь полюбившемся, известном писателе тоже по-началу говорили, но вскоре забыли, найдя для пересудов более насущные темы.
Даже Ева, которая долго сокрушалась по его отъезду и отказывалась верить в естественность этого события, теперь, казалось, не помнила его и в помине. Поэтому, когда сегодня утром, она плюхнулась на стоящий перед барной стойкой стул и деловито выложила на столешницу сложенный вдвое лист, я не почуял никакого подвоха. Развернув бумагу и пробежав глазами по имеющейся на ней единственной, состоящей из букв и символов строчке, я в изумлении уставился на сестру:
- Что это?
- Электронный адрес. Напиши ему.
Опешив, я смотрел на заставшую меня врасплох кузину и понимал, что зная её всю свою жизнь, я явно что-то упустил и теперь недооценивал.
- Ева, он вернулся в свою жизнь, понимаешь? - напомнил я, когда моя речь соизволила вернуться. - О чём я могу ему написать?
- О чём угодно. Например о том, как сильно ты похудел и оброс.
Ухмыльнувшись, я неосознанно коснулся пальцами стремительно распространявшейся по моему лицу растительности и отвернулся к призывно пищащему и требующему внимания кофейному аппарату.
- На тебя смотреть страшно, - не сдавалась сестра, продолжая говорить мне в спину, - выглядишь, как смертельно больной. Ты ел сегодня?
- Нет ещё.
Чувствуя всё возрастающее во мне напряжение, я продолжал возиться с машиной, хотя она того уже не требовала. Сейчас мне стали понятны эти странные и пристальные взгляды, которыми меня то и дело одаривали мои женщины. В последнее время, они частенько замолкали, когда я неожиданно входил в занятое ими помещение и принимались, вот прямо как и я, за несуществующие дела. Тетушка зачастила с семейными обедами и ужинами, грозясь до конца своих дней на меня обидеться, если я проигнорирую приглашение и не соизволю прийти. По сему получалось, что старательно мною изображаемое спокойствие таковым не выглядело и актер из меня выходил никудышный.
- Если ты не напишешь, я сделаю это сама. Не могу смотреть, как ты мучаешься!
Зло зыркнув на поставившую мне глупейший ультиматум девушку, я скомкал лист с адресом и зашвырнул его в мусорную корзину.
- Не смей, Ева.
Недовольно фыркнув дрогнувшими в гневе ноздрями, сестра залилась краской и была теперь похожа на вспыхнувший от малейшей искры факел.
- А ты просил его остаться? - повысив голос, выпалила она.
Посмотрев на неё с опаской, я потупил взгляд, вдруг осознав, что не имею никаких сил для продолжения этой бестолковой тяжбы.
- Если, это так можно назвать, - усмехнувшись, я устало опустился на стул и уткнулся лбом в сложенные перед собой руки.
- Том, я чего-то не знаю? - искренне удивившись, Ева сменила гнев на милость и погладила меня по ссутулившейся спине.
Я кивал, не сумев поднять словно налитой свинцом головы и пытался предположить, что последует за намеревавшимся сорваться с моих уст признанием.
- У вас... Что-то было?
Не ожидав такого стремительного вывода, я замешкался с ответом и, вместо запутавшихся в моих мыслях «Да» и «Нет», просто пожал плечами.
- Чёрт тебя дери, Том! Говори уже! - снова вспылив, сестра с силой пихнула меня в плечо, заставив подняться и встретиться со сгораемым от любопытства взглядом.
- Я его поцеловал.
- Ну? И?
- Ничего, - мои плечи вновь поползли вверх, а губы непроизвольно скривились, совершив безуспешную попытку растянуться в улыбке.
- Что, ничего? Ничего не сказал? - округлив глаза и вскочив на ноги, взбудораженная Ева не смогла усидеть на месте.
- Он не ответил.
- Как? Как это?
- Так, - мне оставалось развести руками и озадачившись её непонятливостью, попытаться пояснить: - Представь, что тебя целует человек, который тебе... Не до такой степени приятен.
Количество случаев, которые вот так же могли лишить Еву дара речи, на моей памяти было ничтожно малым. Наблюдая сходство сестры с выброшенной на берег рыбой, я праздновал торжество снизошедшей до меня справедливости и был готов биться об заклад, что за этой, ласкающей мой слух немотой, обязательно будет следовать буря.
- Неприятен? Пусть он это собакам своим расскажет! - в подтверждение моим мыслям, кипящую в сестре ярость было уже не остановить. - Приехали! Ходил тут, улыбался, стрелял глазками, а теперь неприятен?
- Ева, я прошу тебя... Никто в меня не стрелял, - не сумев удержаться, я рассмеялся в голос, всерьез опасаясь присоединиться к её истерике.
- Пусть только попробует сюда вернуться! Все нарощенные лохмы повырываю! Тоже мне, фифа! Принц голубых кровей!
- Прекрати, пожалуйста? - просил я, чуя, что сестру опасно заносит.
- А губы ты его видел? Ах, да, ты видел! - продолжала она, игнорируя мой решительный протест. - Он же явно что-то с ними сделал!
- Хватит! - рявкнул я, а когда она вздрогнув, наконец замолчала, уже мягче добавил: - Перестань, я прошу тебя. Он не виноват в том, что я увидел то, чего нет на самом деле.
Упав на стул и сникнув, Ева стыдливо спряталась за огненного цвета кудрями и тихонько пробормотала:
- Это я виновата.
- Дуреха, - улыбнулся я и поднял разрумянившееся личико за подбородок. - Ну, в чём ты можешь быть виноватой?
- Если бы я не капала тебе на мозги этим Каулицем, то ты бы в него не влюбился.
- Думаешь, у меня был шанс?
Вскинув на меня ошарашенный взгляд, Ева не дала мне ответа, но жаждала знать мой, видимо, каким-то образом выносящий ей вердикт. Вместо слов, я мотал головой, прекрасно понимая, что этим жестом вовсе не иду на поводу у всерьез расстроившейся младшей сестры, а принимаю, не сумевшую меня миновать участь.
- Всё равно, я дура.
- Конечно, - решил «подбодрить» я, заправляя за её уши пружинистые кудряшки, - у нас это семейное.
Рассмеявшись сквозь проступившие на глазах слезы, Ева перегнулась через стойку и крепко обняла меня за шею.
- Прости меня? Он и правда хороший и очень красивый. И что же теперь делать?
- Как-нибудь переживем, - вздохнул я и неосознанно скосил взгляд туда, где ещё несколько недель назад, мог воочию видеть Билла.
- Ты самый лучший и я очень тебя люблю!
- Я тоже тебя люблю, малыш, - прошептал я, обнимая сестру в ответ и зарываясь носом в пушистые волосы.
Не смотря на неоднородность состоявшегося между нами разговора, я был рад тому, что обо всём рассказал Еве и чувствовал пусть и небольшое, но всё таки облегчение. Как бы я ни хорохорился, но поддержка близких мне всегда была невероятно важна и дороже неё, у меня вряд ли что-то имелось.
- Я слышала... «Хижина» в прошлую субботу ушла с молотка, - осторожно выпутавшись из моих объятий, сестра вновь обрела озабоченность во взгляде и не могла скрыть сквозившего в нём сожаления.
- Да, я знаю. Мне пришло уведомление.
- Мне очень жаль, Том.
- Ничего, переживем и это, - широко улыбнувшись, я протянул руки и взялся поправлять сбившийся в сторону накладной воротничок на её форменном платье.
Брякнувший над дверью колокольчик, вынудил меня выглянуть из-за сестры и утолить, уже ставшее напоминать паранойю, любопытство о личности вошедшего.
- Кто там? - оказавшаяся во власти моих заботливых рук, Ева попыталась обернуться.
- Фрау Салонен.
- О! Что-то она зачастила, тебе не кажется? - погладив, уложенный мною воротничок, Ева махнула расположившейся за столиком девушке и вернулась ко мне. - Готова поспорить, она снова закажет рыбный пирог.
В заискрившихся, отлично мне знакомым блеском глазах, уже заводили свой дружный хоровод чёртики, а за невинной девичьей улыбкой, теперь скрывался таинственный заговор.
- Значит, она его любит, - безэмоционально поведя плечами, я изображал безразличие и делал вид, что не ведусь на её игру.
- Любит? Ха! - хлопнув ладошкой по столешнице, сестра покосилась на дожидающуюся её посетительницу и сквозь зубы пробормотала: - Просто, мама ей как-то сказала, что рыбный пирог твой любимый.
- Думаешь, мы созданы друг для друга? - едва не загоготав в голос, я крадучись взглянул на совершенно мне не интересную молодую женщину.
- Ну, она ничего. Симпатичная, - игриво дернув бровями, Ева выпрямилась, засобиравшись вернуться к своим обязанностям.
- Да, симпатичная, - кивнул я и протянул сестре меню. - Но, у неё есть один, существенный недостаток.
- Она не Билл, - констатировав за меня, Ева сочувственно вздохнула и взяла папку. - C'est la vie.
Оставшись за стойкой один, я продолжал улыбаться и пытался представить, как бы я жил, если бы у меня в родственниках вдруг не оказалось этой рыжей затейницы. Но, моим фантазиям было не суждено очень уж развиться, так как дверь снова хлопнула, впуская в теплое помещение очередного и на этот раз, пришедшего явно по делу посетителя. Стряхивая снег с капюшона и припорошенной ярко-желтой сумки, ко мне приближалась наш почтальон.
- Привет, Томас!
- Привет, Анна. Как там? Заметает?
- Еще пара дней и нас завалит по самые крыши! - опустив свою ношу на табурет, женщина сняла перчатки и потерев озябшие ладони друг о друга, откинула клапан.
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 42 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |