"Я утверждаю, что это" (т. е. оценка равным трудом) "является основой выравнивания и взвешивания стоимостей; но на практике, в приложениях ее, имеется - должен сознаться - много запутанного и сложного". Следовательно, Петти вполне сознает значение своего открытия, а также и трудность применения его в конкретных случаях. Поэтому для некоторых частных случаев он выбирает иной путь. А именно: он утверждает, что должно существовать некоторое естественное равенство (a natural par) между землей и трудом, так что можно выражать стоимость безразлично "в каждом из обоих, а еще лучше - в обоих". Даже ошибка его запечатлена гениальностью.
К теории стоимости Петти господин Дюринг делает следующее глубоко продуманное замечание: "Если бы он глубже продумал это, то в других местах не могли бы встречаться следы противоположного воззрения, о которых упоминалось уже раньше",-вернее, о чем "раньше" совершенно не упоминалось, кроме слов о том, что "следы" "незначительны". Для господина Дюринга весьма характерна эта манера "раньше" намекнуть на что-нибудь в ничего не значащей фразе, чтобы "позже" заставить думать читателя, будто ему уже "раньше" сообщали суть дела, мимо которой наш автор прошмыгивает в действительности и раньше и позже.
Но вот у Адама Cмита мы встречаем не только "следы" "противоположных воззрений", а два или даже три, а еще точнее даже четыре диаметрально противоположных понимания стоимости, весьма мирно уживающихся друг с другом. Однако то, что представляется
236 АНТИ-ДЮРИНГ.-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
естественным у основоположника политической экономии, который по необходимости нащупывает, экспериментирует, борется с только формирующимся идейным хаосом, то не может не казаться странным у автора, подводящего итоги более чем полуторастолетней работы, результаты которой перестали быть достоянием книжной мудрости и отчасти вошли в общий оборот мысли. А переходя от большого к малому, как мы видели, сам господин Дюринг тоже дает на выбор целых пять различных видов стоимости, а значит, и столько же противоположных воззрений. Конечно, "если бы он глубже продумал это", то он не потратил бы столько усилий, чтобы преподнести своим читателям, вместо прозрачно-ясной концепции Петти, весь хаос и путаницу своих взглядов.
Совершенно законченной, как бы вылитой из одного куска, работой Петти является его "Quantulumcunque concerning Money", вышедшее в 1682 году, десять лет после его "Anatomy of Ireland" (эта последняя появилась "впервые" в 1672 г., а не в 1691 г., как уверяет господин Дюринг, списывающий это из "наиболее ходких компилятивных руководств"). Здесь совершенно исчезли последние следы меркантилистских воззрений, встречающиеся в других его сочинениях. Это-по содержанию и форме-настоящий шедевр, и поэтому, конечно, даже и название его не упоминается у господина Дюринга. Разумеется, вполне в порядке вещей то, что у такой посредственности, как господин Дюринг, с его надутым чванством школьного учителя, может вызывать лишь недовольное ворчание и брюзжание этот гениальнейший и оригинальнейший экономист, у которого его теоретические проблески мысли не маршируют в шеренге, в виде готовых "аксиом", а как бы вырываются поодиночке из углубленного изучения "сырого" практического материала, например налоговых вопросов.
Не лучше собственно экономических работ Петти господин Дюринг третирует его обоснование "политической арифметики", т. е. попросту статистики. Господин Дюринг презрительно пожимает плечами по поводу странностей примененных Петти методов. Если вспомнить причудливые методы, которыми пользовался в этой области еще Лавуазье сто лет спустя, если принять во внимание, как далека еще современная статистика от поставленной ей Петти в крупных чертах цели, то такое самодовольное щеголянье своим всезнайством двести лет post festum предстанет во всей своей неприкрашенной глупости.
Самые значительные идеи Петти, которых и следа нет в "предприятии" господина Дюринга, представляют, по его утверждению,
ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ" 237
только отрывочные замечания, случайные мысли и высказывания;
только в наше время, вырвав из связи отдельные цитаты, можно будто бы приписать этим замечаниям не принадлежащее им самим по себе значение; они, следовательно, не играют никакой роли в действительной истории политической экономии, а только в современных книгах, находящихся ниже уровня "основательной" критики и "изложения истории в высоком стиле" господина Дюринга. Повидимому, затевая свое "предприятие", он имел в виду каких-то до наивности доверчивых читателей, которым в голову не придет проверить его утверждения. Мы к этому вернемся еще вскоре (когда пойдет речь о Локке и Норзе), а пока мы взглянем мимоходом на Буагильбера и Лоу.
Что касается первого, то мы здесь укажем на eдинственную принадлежащую господину Дюрингу находку. Он открыл незамеченную раньше связь между Буагильбером и Лоу. Именно Буагильбер утверждает, что благородные металлы могут быть заменены кредитными деньгами (un morceau de papier) в нормальных денежных функциях, исполняемых ими в товарном производстве. Лоу же воображает, будто произвольное "увеличение числа" этих "кусочков бумаги" увеличивает народное богатство. Отсюда господин Дюринг умозаключает, что "ход мысли" Буагильбера "заключал в себе уже новую фазу меркантилизма", иными словами, заключал в себе уже взгляды Лоу. Это доказывается следующим образом: "Оставалось только приписать "простым кусочкам бумаги" ту самую роль, которую должны были играть благородные металлы, и таким путем тотчас же совершалось превращение меркантилизма". Таким путем можно тотчас же совершить превращение дяди в тетку. Правда, господин Дюринг смягчает свое утверждение: "Разумеется, Буагильбер не имел этого намерения". Но, чорт побери, как он мог иметь намерение заменить свое рационалистическое понимание денежной роли благородных металлов меркантилистским суеверием на том основании, что, согласно ему, благородные металлы заменимы в этой роли бумажными деньгами? "Но,- продолжает господин Дюринг в том же тоне серьезного комизма,-надо согласиться, что у нашего автора попадаются местами действительно удачные замечания" (стр. 83).
Относительно Лоу у господина Дюринга попадается только одно "действительно удачное замечание": "И Лоу, разумеется, не мог никогда окончательно истребить последнюю основу" (именно "базис благородных металлов"), "но он продолжал без конца выпускать ассигнации, пока система не лопнула" (стр. 94). В действительности целью выпуска бумажных приманок, простых денежных знаков,
238 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
было не "истребление" базиса благородных металлов, а извлечение его из карманов публики в пустые кассы государства.
Но вернемся к Петти и к той ничтожной роли, которую приписывает ему господин Дюринг в истории политической экономии. Послушаем сперва, что он рассказывает о ближайших преемниках Петти, Локке и Норзе. В одном и том же 1691 году появились "Considerations on Lowering of Interest and Raising of Money" Локка и "Discourse upon Trade" Норза.
"Рассуждения (Локка) о проценте и монете не выходят из рамок размышлений, обычных в эпоху меркантилизма и считавшихся с фактами государственной жизни". Читателю этого "сообщения" должно теперь быть совершенно понятно, почему "Lowering of Interest" Локка оказало во второй половине XVIII века такое огромное, и притом разностороннее, влияние на политическую экономию во Франции и Италии.
"О свободе размера процентной ставки не один купец думал таким же образом" (как Локк) "и в ходе событий привыкли считать недействительными ограничения процента. В такое время, когда Дедли Нррз мог свободно писать свой "Discourse upon Trade" в духе свободы торговли, в воздухе уже как бы должно было носиться многое такое, благодаря чему теоретическая оппозиция против ограничений процента не казалась чем-то неслыханным" (стр. 64).
Итак, Локку оставалось только подумать над мыслями того или иного современного ему "купца" или же подхватить многое, "как бы уже носившееся в воздухе" в его время, чтобы начать теоретизировать о свободе процента н не сказать ничего "неслыханного". Но, в действительности, еще Петти в 1662 году в своем "Treatise on Taxes and Contributions" противопоставлял процент, как денежную ренту, называемую нами ростовщичеством (rent of money which we call usury), земельной ренте и ренте с домов (rent of land and houses), а помещиков, требовавших законодательных мер для понижения не земельной, а денежной ренты, убеждал в тщетности и бесполезности составления положительных гражданских законов, противоречащих закону природы (the vanity and fruitlessness of making civil positive law against the law of nature). Поэтому в своем "Quantu-lumcunque"(1682r.) он называет государственное регулирование процента столь же нелепой затеей, как и регулирование вывоза благородных металлов или вексельного курса. В том же сочинении он излагает незыблемые соображения о raising of money (например, попытку назвать 1/2 шиллинга 1 шиллингом, начеканив из унции серебра двойное количество шиллингов).
ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ" 239
В последнем пункте Локк и Норз ограничиваются почти копированием его. Что же касается вопроса о проценте, то Локк присоединяется к рассуждениям Петти о параллели между процентом с капитала и земельной рентой, а Норз, идя дальше, противопоставляет процент, как ренту на капитал (rent of stock), земельной ренте (rent af land) и капиталистов (стоклордов) противопоставляет крупным землевладельцам (лэндлордам). Но зато Локк принимает требуемую Петти свободу процента с ограничениями, Норз же - целиком.
Господин Дюринг превосходит самого себя, когда сам он, закоснелый меркантилист в "более субтильном" смысле, отделывается от "Discourses upon Trade" Дедли Норза замечанием, что они написаны "в духе теории свободы торговли". Это все равно, что сказать о Гарвее, что он писал "в духе" теории кровообращения. Сочинение Норза-не говоря о его прочих достоинствах-представляет собою классическое, строго последовательное изложение учения о свободе торговли как внешней, так и внутренней, и в 1691 г. оно, разумеется,. было "чем-то неслыханным"!
Кроме того, господин Дюринг сообщает, что Норз был "торговцем", к тому же скверным человеком, и что его сочинение "не встретило никакого одобрения". Удивительное ли дело, что в момент окончательной победы в Англии системы таможенного протекционизма подобное сочинение не встретило "одобрения" у задававшей тогда тон сволочи! Но это нисколько не помешало тому, что оно сейчас же начало оказывать теоретическое влияние, которое можно отметить в целом ряде появившихся непосредственно после него в Англии, отчасти еще в XVII веке, экономических сочинений.
Локк и Норз показывают нам, как за первыми смелыми выступлениями Петти почти во всех областях политической экономии последовали дальнейшие шаги - в отдельных направлениях - его английских преемников. Даже самый поверхностный наблюдатель не может не заметить следов этого процесса за период 1691-1752 гг., ибо все более значительные экономические работы этой эпохи примыкают - положительным или отрицательным образом - к Петти. Поэтому период этот, давший массу оригинальных голов, является самым важным для изучения постепенного зарождения политической экономии. "Изложение истории в высоком стиле", вменяющее Марксу в непростительную вину то, что он в "Капитале" придает такое значение Петти и писателям того периода, попросту вычеркивает их из летописи истории. От Локка, Норза, Буагильбера и Лоу оно перескакивает прямо к физиократам, и затем у входа в действительный храм политической экономии появляется Давид Юм.
240 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
С позволения господина Дюринга, мы восстановим хронологический порядок, поместив Юма перед физиократами.
Экономические "Опыты" Юма появились в 1752 г. В связанных между собой опытах: "Of Money", "Of the Balance of Trade", "Of Commerce" Юм следует по пятам - часто также в чудачествах - за сочинением Якова Вандерлинта: "Money answers all things", Лондон 1734 г. С сочинениями этого Вандерлинта, оставшимися совершенно неизвестными господину Дюрингу, считались еще в английской экономической литературе конца XVIII века, т. е. в после-смитовскую эпоху.
Подобно Вандерлинту, Юм рассматривает деньги как простой знак стоимости; он переписывает почти дословно из Вандерлинта (и это важно, так как теорию знаков стоимости он мог заимствовать из многих других сочинений), почему торговый баланс не может быть постоянно в пользу или против одной какой-либо страны; он учит, подобно Вандерлинту, о равновесии балансов, устанавливающемся естественным путем, сообразно различной экономической ситуации отдельных стран; он проповедует, подобно Вандерлинту, только менее смело и последовательно, свободу торговли; он указывает вместе с Вандерлинтом, но только более поверхностно, на потребности, как на стимулы производства; он следует за Вандерлинтом, когда ошибочно приписывает банковским деньгам и всем официальным ценным бумагам влияние на товарные цены; он вместе с Вандерлинтом отвергает кредитные деньги; подобно Вандердинту, он ставит в зависимость цены товаров от цены труда, т. е. от заработной платы; он списывает у него даже нелепое утверждение, будто накопление сокровищ понижает товарные цены и т. д. и т. д.
Господин Дюринг уже давно бормотал на оракульский манер
о непонимании другими юмовской теории денег и, в частности, угрожающе кивал в сторону Маркса, который к тому же указал в "Капитале", с нарушением полицейских правил, на тайную связь Юма с Вандерлинтом и с Дж. Масси, о котором речь ниже.
Что касается этого непонимания, то дело в следующем. О подлинной теории денег Юма, согласно которой деньги - это просто знак стоимости и, значит, товарные цены, при прочих равных усло-
виях, падают по мере увеличения обращающейся денежной массы и повышаются пропорционально уменьшению ее,- об этой теории господин Дюринг, при всех своих лучших намерениях, способен только - правда, на свой собственный, ясный как день, манер - повторять лишь ошибочные утверждения своих предшественников. Юм же, выставив эту теорию, возражает сам себе (и это сделал
ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ" 241
уже, исходя из тех же самых предпосылок, Монтескье), что ведь "известно", что со времени открытия американских рудников "промышленность выросла у всех европейских народов, за исключением владельцев этих рудников", и что, "помимо других причин, виной этого - увеличение количества золота и серебра". Он объясняет это явление тем, что "хотя высокая цена товаров есть необходимое следствие увеличения количества золота и серебра, но она вытекает не непосредственно из этого увеличения, а некоторое время спустя, пока деньги не войдут во всеобщее употребление и не окажут своего действия во всех слоях народа". В этот промежуточный период они оказывают благодетельное влияние на промышленность и торговлю. В конце этого рассуждения Юм объясняет нам,-хотя значительно одностороннее, чем многие его предшественники и современники, - также причину этого: "Легко проследить за движением денег через все общество, и тогда мы найдем, что они должны подстегнуть прилежание всякого, прежде чем они поднимут цену труда".
Иными словами: Юм описывает здесь действие революции в стоимости благородных металлов, именно обесценения их, или, что сводится к тому же самому, действие революции, происшедшей с мерилом стоимости благородных металлов. Он правильно указывает, что это обесценение, при происходящем постепенно выравнивании товарных цен, лишь в последнем счете "поднимает цену труда", т. е. попросту заработную плату,-что, следовательно, оно увеличивает прибыль купцов и промышленников - и, таким образом, "подстегивает прилежание" их за счет рабочих (что он находит, однако, совершенно в порядке вещей). Но настоящего научного вопроса, влияет ли и как влияет усиленный приток благородных металлов, при неизменной стоимости их, на товарные цены, - этого вопроса он себе не ставит и смешивает всякое "увеличение количества благородных металлов" с их обесценением. Словом, Юм поступает точно так, как это ему приписывает Маркс ("Zur Kritik", стр. 141). Мы еще вернемся вкратце к этому пункту, а раньше обратимся к "Опыту" Юма об "Interest".
Замечание Юма, направленное прямо против Локка, о том, что процент регулируется не массой наличных денег, а нормой прибыли, и все прочие его рассуждения о причинах, вызывающих тот или иной уровень процента, - все это, выраженное гораздо более точно, но менее остроумно, находится в сочинении, появившемся в 1750 г., за два года до "Опыта" Юма: "Опыт об определяющих причинах естественной высоты процента, где рассматриваются взгляды сэра В. Петти и м-ра Локка по этому предмету" ("An Essay on the
242 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
Governing Causes of the Natural Rate of Interest, wherein the sentiments of Sir W. Petty and Mr. Locke, on that head, are considered"). Автором его является Дж. Maccи, разносторонний писатель, которого, как видно из современной английской литературы, много читали. Объяснение Адамом Смитом высоты процента ближе к Масси, чем к Юму. Оба - Maccи и Юм - ничего не знают и не говорят о природе "прибыли", которая играет у обоих одну и ту же роль.
"Вообще,- разглагольствует господин Дюринг,- к оценке Юма подходили с предвзятым мнением, приписывая ему идеи, которых он вовсе не имел". Господин Дюринг сам дает нам не один яркий пример подобного "подхода".
Так, например, "Опыт" Юма о проценте начинается следующими словами: "Ничто не считают более верным признаком цветущего состояния какого-нибудь народа, чем низкий уровень процентной ставки; и это вполне правильно, хотя в объяснении причины этого я расхожусь с обычным мнением". Итак, уже в первой фразе своего "Опыта" Юм указывает, что взгляд на низкий уровень процента, как на самый верный признак цветущего состояния народа, был уже в его время ставшей общим местом банальностью. И, действительно, со времени Чайльда эта "идея" имела целых сто лет для своего популяризирования. У господина Дюринга же мы читаем: "Из взглядов Юма на высоту процента надо, главным образом, выделить идею, что она истинный барометр состояния (какого?) и что низкий уровень его является почти безошибочным признаком процветания какого-нибудь народа" (стр. 130). Чьими же устами говорит "предвзятость"? Устами самого господина Дюринга.
Между прочим, наш критический историограф выражает наивное удивление по поводу того, что Юм, высказав удачную идею, "даже не указывает на себя, как на автора ее". С господином Дюрингом такого казуса не случилось бы.
Мы видели, что Юм смешивает всякое увеличение количества благородных металлов с тем увеличением их, которое сопровождается обесценением, революцией в их собственной стоимости, т. е. в мериле стоимости товаров. Это смешение было у Юма неизбежно, так как он не имел ни малейшего представления о функции благородных металлов, как мерила стоимости. Он не мог иметь его, так как он не знал ровно ничего о самой стоимости. Само это слово встречается, кажется, только один раз в его статьях, именно там, где он якобы исправляет, а на самом деле еще ухудшает ошибку Локка, что благородные металлы имеют "только воображаемую стоимость", утверждением, что они имеют "главным образом фиктивную стоимость".
ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ" 243
Он стоит в этом вопросе значительно ниже не только Петти, но и некоторых своих английских современников. Он обнаруживает ту же "отсталость", когда старомодным образом все еще прославляет "купца" как главную пружину производства, от чего уж задолго до него отказался Петти. Что касается уверения Дюринга, будто Юм в своих очерках касается "главнейших экономических проблем", то достаточно сравнить их хотя бы с цитируемым Адамом Смитом сочинением Кантильона (вышло, как и "Опыт" Юма, в 1752 г., но много лет спустя после смерти автора), чтоб увидеть, как узок кругозор политико-экономических работ Юма. Юм, несмотря на выданный ему господином Дюрингом патент, остается и в области политической экономии почтенной величиной, но он здесь совершенно не оригинальный исследователь, и тем менее создающий эпоху мыслитель. Влияние его экономических работ на образованные круги его времени объясняется не только прекрасной формой изложения, но гораздо больше тем, что они являлись прогрессивно-оптимистическим дифирамбом расцветавшим тогда промышленности и торговле, иными словами, были прославлением быстро поднимавшегося тогда в Англии вверх капиталистического общества, у которого они поэтому должны были встретить "одобрение". Здесь будет достаточно краткого указания. Всякий знает, какая ожесточенная борьба велась как раз во времена Юма английскими народными массами против системы косвенных налогов, планомерно проводившейся тогда пресловутым Робертом Уольполем для снятия налогового бремени с плеч помещиков и вообще богатых классов. В "Опыте о налогах" (Essay on Taxes)" где Юм, не называя его, полемизирует против своего никогда не забываемого им авторитета, Вандерлинта, ожесточеннейшего противника косвенных налогов и решительнейшего сторонника обложения земли, мы читаем следующее: "Действительно, они (налоги на предметы потребления) должны быть очень высоки и очень неразумно установлены, чтобы рабочий не мог - не повышая цены своего труда - выплатить их, усилив свое прилежание и бережливость". Кажется, что слышишь Роберта Уольполя, особенно если к этому присовокупить то место в "Опыте о государственном кредите", где, в связи с вопросом о трудности обложения государственных кредиторов, говорится: "уменьшение их дохода не может быть замаскировано тем, что это простая статья акциза или пошлины".
Восхищение Юма буржуазной деятельностью не было платоническим, как это и можно ожидать со стороны шотландца. Пустившись в жизнь голым, как сокол, он дошел до приличного ежегодного дохода не в одну тысячу фунтов стерлингов, что господин Дюринг (дело
244 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
ведь идет здесь не о Петти) излагает со свойственным ему остроумием: "Благодаря разумной частной экономии он, при весьма скромных средствах, добился того, что мог писать, не думая угодить никому". По поводу же дальнейшего замечания господина Дюринга: "Он никогда не сделал ни малейшей уступки влиянию партий, государей или университетов", надо указать следующее: хотя неизвестно, чтобы Юм вел литературные компанейские дела с каким-нибудь "Вагенером", но известно, что он был рьяным сторонником олигархии вигов, которая высоко ставила "церковь и государство", в награду за что он получил сперва место секретаря посольства в Париже, а затем несравненно более важное и доходное место помощника государственного секретаря. "В политическом отношении Юм был и оставался всегда консервативным человеком, строго монархического образа мыслей. Поэтому сторонники господствующей церкви не относились к нему с таким озлоблением, как к Гиббону", говорит старый Шлоссер. "Этот эгоист Юм, этот фальсификатор истории", говорит "грубо" плебейский Коббет - этот Юм называет английских монахов жирными, не имеющими ни жены, ни детей и живущими нищенством бездельниками, "а сам он никогда не имел ни семьи, ни жены, был огромным толстяком, откармливающимся на общественные деньги, которых он не заслужил каким-нибудь действительно общеполезным делом". Юм, говорит господин Дюринг, "в практическом устройстве жизни имеет в существенных чертах большое преимущество перед Кантом".
Но почему Юму отведено такое исключительное место в "Критической истории"? Просто потому, что этот "серьезный и тонкий мыслитель" имеет честь быть Дюрингом XVIII века. Как Юм служит доказательством тому, что "создание целой отрасли науки (политической экономии) было делом более просвещенной философии", гак и его деятельность как предтечи является лучшей гарантией того, что вся эта отрасль науки найдет свое ближайшее завершение в том феноменальном муже, который превратит просто "более кгросвещенную" философию в абсолютно светозарную философию действительности и у которого, - точно так же, как у Юма, "что иа германской почве является совершенно беспримерным до сих пор...-занятия философией в узком смысле слова соединены с научными работами в области народного хозяйства". В соответствии с этим мы находим, что господин Дюринг раздувает значение почтенного Юма как экономиста и превращает его в звезду первой величины, значение которой не признавалось благодаря той же зависти, которая так упорно замалчивает до сих пор и "основополож-иые для эпохи" деяния господина Дюринга.
ИЗ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ" 245
* * *
Как известно, школа физиократов оставила нам в "Экономической таблице" Кенэ загадку, о которую обломали себе зубы все принимавшиеся за нее критики и историки политической экономии. Эта таблица, которая должна была наглядно иллюстрировать идеи физиократов о производстве и обращении совокупного богатства какой-нибудь страны, осталась в достаточной мере темной для экономистов, живших после Кенэ. Господин Дюринг и здесь берется дать нам окончательное решение. Что "должно обозначать" это экономическое отображение отношений производства и обращения у самого Кенэ, говорит он, можно понять только, если "предварительно точно исследовать свойственные ему руководящие идеи". Это тем более необходимо, что до сих пор их изображали с какой-то "расплывчатой неопределенностью", и даже у Адама Смита "нельзя узнать их существенных черт". С этим традиционным "легковесным изложением" господин Дюринг берется покончить раз навсегда. И вот он начинает водить за нос своего читателя на протяжении целых пяти страниц, пяти страниц, полных напыщенных оборотов речи, бесконечных повторений и рассчитанного беспорядка, которые должны прикрыть тот роковой факт, что господин Дюринг не может рассказать о "руководящих идеях" Кенэ больше, чем можно найти в "популярнейших компилятивных руководствах", от которых он так неутомимо предостерегает читателя. "Одной из сомнительнейших сторон" этого введения является то, что уже здесь господин Дюринг мимоходом касается таблицы, известной пока только по названию, а затем растекается мыслью во всякого рода "размышлениях", как, например, о "различии между затратами и результатом". Если это различие "и не встречается в готовом виде в идеях Кенэ", то зато господин Дюринг дает нам ослепительный образчик его, когда он добирается от растянутых "затрат" своего введения до своего изумительно краткого "результата", да заключения о самой таблице. Приведем же все, буквально все, что он считает необходимым сказать о таблице Кенэ.
В "затратах" господин Дюринг говорит: "Ему (Кенэ) казалось самоочевидным, что доход (господин Дюринг перед этим говорит о чистом продукте) должно рассматривать и трактовать как денежную стоимость... он тотчас же связал свои размышления (!) с денежными стоимостями, которые он предполагает как результат про-. дажи всех сельскохозяйственных продуктов при переходе их из первых рук. Таким образом (!) он оперирует в столбцах своей таблицы с несколькими миллиардами" (т. е. денежными стоимостями). Мы, значит, трижды узнаем, что Кенэ оперирует в таблице "денежными
246 АНТИ-ДЮРИНГ. - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
стоимостями" "сельскохозяйственных продуктов", включая сюда стоимость "чистого продукта" или "чистого дохода". Мы читаем далее: "Если бы Кенэ вступил на путь подлинного естественного анализа и перестал считаться не только с благородными металлами и количеством денег, но и с денежными стоимостями... Но он оперирует все время суммами стоимостей и представлял себе (!) заранее чистый продукт как некоторую денежную стоимость". Таким образом, в четвертый и в пятый раз,-в таблице существуют только денежные стоимости.
"Он (Кенэ) получил его (чистый продукт), вычтя затраты и думая (!) главным образом (не традиционное, но зато тем более легковесное изложение) о той стоимости, которая в качестве ренты, доставалась земельному собственнику". Мы все еще не сдвинулись с места; но вот теперь дело пойдет на лад: "С другой стороны однако-же (это "однакоже"-настоящий перл!) чистый продукт входит как естественный предмет в обращение и становится, таким образом, элементом, который служит для поддержания класса, называемого бесплодным. Здесь можно тотчас же (!) заметить путаницу, получающуюся оттого, что в одном случае денежная стоимость, а в другом сами вещи определяют логическое развитие взглядов". Пови-димому, вообще всякое товарное обращение страдает той "путаницей", что товары входят в него одновременно и как "естественный предмет" и как "денежная стоимость". Но мы все еще вертимся вокруг да около "денежных стоимостей", ибо "Кенэ хочет избежать двойной оценки народно-хозяйственного дохода".
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |