Н И Н А З А Р Е Ч Н А Я

ЕЛЕНА КУЗНЕЦОВА

КОГДА ВЗОЙДЕТ ЛУНА

Монологи напоследок в 3 сценах

Действие происходит во флигеле старинной усадьбы. 1 и 2 сцены могут быть использованы в качестве отдельных монопьес, тогда в 3 сцене нужда отпадает.

Действующие лица:

Нина Заречная

Борис Тригорин

Сцена 1

Н И Н А З А Р Е Ч Н А Я

На сцене коробки, чемоданы, связки книг, стол с остатками ужина, разбросаны бумаги, альбомы. В глубине - большой одежный шкаф, его дверь держится на большом гвозде. Обветшалый дом готовится к переменам. Что-то бормочет о погоде радио. Выходит женщина. Она немолода. Одета в темную юбку и старую застиранную кофту. Трудно сказать, сколько ей лет, но у нее седые волосы, медлительная походка и размеренные движения. Она несет шаль. По дороге поднимает какую-то бумажку. В чемодан на стуле укладывает шаль и смотрит на бумажку. Качает головой и кладет листок на стол.

Возьмите самое главное! (укоризненно) Вольно так говорить. У молодых главное - впереди! Туда можно и налегке: билет в зубы, и считай часовые пояса! А мне каково. (окидывает взглядом дом) Эту развалюху и то жалко. (достает из коробки бумаги, перебирает их). Сколько лет. Надо же, а я и не знала, что это сохранилось.

В руке ее маленький медальон, цепочка разорвана, коробочка раскрылась и в внутри чье-то лицо. Женщина протирает очки и всматривается в потемневшее изображение. Вспоминает, но ничего определенного на ум не приходит. Машинально кладет украшение в карман. Достает из коробки шкатулку, вытирает пыль. Щелкает пружинка.

Пыль веков. (достает бумагу) Водяные знаки. Когда-то я могла определить по ним, кто пишет: купец или мещанин. Бедные студенты писали на конторской бумаге, она всегда пахла мышами.

Я тебя поцелую не в лоб.

Ты будешь лететь,

Как апрель той весны -

Душной, желанной.

Она переворачивает бумагу, но там больше ничего не написано. Шевелит губами, снова подносит к глазам.

Как апрель той весны -

Душной, желанной.

Ох!

Тяжело опустилась на стул, судорожно достала из кармана медальон, раскрыла, смотрит на лицо. Из рукава кофты вынимает носовой платочек.

Костенька-Костенька. Зачем ты... Что же ты наделал? Зачем не удержал меня? Смешной, милый Костенька... В том, что ты написал не было любви, да и в жизни, пожалуй... " Люди, львы, орлы и куропатки... все жизни, свершив свой печальный круг, угасли..." Зачем ты дал мне играть в твоей пьесе? Мировая душа... Глупый-глупый... Щепетильный молодой человек. (Вытерла глаза платочком, провела рукой по седым волосам) Не в лоб надо было меня целовать...

Как нелепо распорядились мы своими жизнями... И знаешь, Костя, что обидно, я ведь даже не знала. Никто не сообщил. Ни Сорин, ни Маша. Почему ты это сделал? (вспоминает) Ирина Николаевна увезла Тригорина, и сюда больше они не возвращались. Дорн уверял, что видел Аркадину то ли в Ницце, то ли в Монпелье, но она была одна, без него... Неужели он смог бросить ее?.. (достает листочки, вытирает запотевшие очки)

Или они были вместе? Может, Маша что-то напутала? Хотя она всегда считала, что я виновата в смерти Кости. (решительно вставая) Пустое! (складывает листочки в шкатулку) Да и кому нужна была во Франции стареющая актриса. (жестко) Холеная, холодная и расчетливая Однако, деньги у нее были. Ирина Николаевна хозяйство вела толково (оглядывается) Не то, что мы все. На себя денег не жалела, только вот Костю держала в черном теле. Странно, сын... Единственный. (закрывает шкатулку, смахивает пыль с большого темного альбома фотографий)

А ведь он совсем не похож на мать. Кто же... кто... Ах, да, кажется, киевский мещанин, может, на отца... (перелистывает альбом) А отца нигде и нет. Почему-то ни одной карточки костиного отца? Или этот? (в ынимает картонку, читает на обороте надпись) Это Сорин. А Петр Николаевич был х орош в молодости... Отчего он не женился? (перелистывает несколько страниц) Деньги... Наверное, все дело в деньгах... Да и чего уж теперь... (в альбом вложена закладка, разворачивает ее, подносит к лицу, качает головой) Ваниль...

Не зря, не зря мне Маша не простила Костю. Она-то его понимала. И тебя я, наверное погубила, Маша... Не будь меня, он был бы твоим, а может, и нет... (отложила альбом, развернула листок)

Гулять в рассвет, наверное, приятно.

Гулять с тобой - приятнее вдвойне.

Куда отправимся теперь? А вероятно,

В лесок, подальше от всего.

(долго смеется, потом громко кричит) Что же ты не повел меня в лесок, Костя? Как же ты меня отпустил. Меня на привязи надо было держать! (презрительно) Я - чайка! Я - актриса! (затихает, иронично) Мировая душа... Богема... Господи! (плачет, всхлипывает, ходит по сцене и роется в разных коробках, наконец, достает из одной чучело чайки) Ах, ты бедная птица. Убил тебя Константин Гаврилович, просто так убил. Ты летала над озером, свободная была... Я - чайка! Да, я - чайка. (перебирает руками платок, рассматривает его) Машин... (вытирает слезы) Она любила гладью вышивать, когда у нас закончились шелковые нитки... Когда же это было? (гладит ладонью рисунок) Кажется, аккурат перед войной... Она ужасно огорчилась. (высморкалась, взяла альбом)

Она, однако странная была, Маша. В революцию их спалили казаки, только она и осталась. Потом мы долго голодали... война была, скольких поубивало... сгинуло... И неотступно, - страх, страх, страх... Сажали, забирали... А она только Костю вспоминала. Ни мужа, ни сына, ни родителей, только то чудное лето... (подходит к окну в глубине сцены) Тогда озеро было чистое. Рыбы много ловили, чайки летали (качает головой, гладит старое чучело) такие. Я - чайка... Где теперь...

(ядовито) Маша никого не вспоминала. А я? Сама-то часто о сыне думала? Маленьким умер, давно уж. (грозит кулаком) Пусть тебя черти там терзают, всю душу из меня вытравил, смеялся надо мной, бросил с ребенком. Писателишко поганенький. Кто теперь вспомнит, что был такой литератор Тригорин. (издевательски) Ах, Борис Алексеевич, вы прекрасный беллетрист.

(суетливо роется в шкатулке) Где же, где? Вот! Вот он! (рассматривает старый медальон, он совсем крошечный) Он швырнул его мне на прощание. Сейчас найду. (ищет книгу в коробке) Она! - "Дни и ночи". (сверяется с медальоном) Страница 121, строки 11 и 12. "Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее". И ведь взял, не побрезговал. А потом выбросил, как и этот мой подарок.

Была чайка и нет ее! (зло) Сюжет для небольшого рассказа. Нечего это хранить! (кидает медальон на пол, опускается на стул, долго смотрит в одну точку) Замолить бы грехи тяжкие, помянуть правых и виноватых... Нечем и не с кем. (крестится) Простите меня все, кто можете.

Замирает, потом, словно, что-то вспомнила, поднимается и начинает заглядывать в коробки.

Тут же видела... Только что. Вот здесь (открывает коробку) Нет... Что же это я... старая стала... (презрительно) Чайка! (разворачивает старую газету, внутри перевязанный ленточкой сверток, в нем тетрадь; довольная) Она! Это она. (открывает тетрадку, перелистывает)

Каждый прожитый миг

оставляет следы

на опушке моей головы.

И косые лучи глаз

злобливых людей

серебрят одинокий ручей.

Я хотела любить,

я мечтала отдать,

да забрать не нашлось никого.

Половина моя

вся осталась при мне,

но целей я не стала сама.

Для тебя я нашла

тайну искренних слов

и открыла планету тепла.

Но энергией той

и твоей немотой

я уже неутратно полна.

Не отдам ничего,

не приму никого,

и тебя мне не надо уже.

Взгляд не нужен мне твой,

дом не нужен мне свой,

я устала желать в ничего.

Жизнь моя в колесе

калачакры судьбы

завертелась, как белка, волчком...

Калачакра, калачакра... Что такое? Кажется, восточное... Наверное, какое-нибудь колесо времени. Что ей было до этой калачакры? Маша-Маша. Вертится и вертится! Колесу все равно. Это мы стареем, болеем, память теряем... (достает из коробки табакерку) Старая машина табакерка. Она с ней не расставалась. Просила в гроб положить. Но я рассудила, что это слишком.

Калачакра! Для хороших и для плохих все едино. Одни негодяи тягаются с другими такими же паршивцами, а миллионы кровью захлебываются. (резко) Порядок. Предпосылки. Трансформации. Новое мышление. Демократия. Гуманизм с его ценностями... (подносит табакерку к лицу, чихает) Истинно! Когда они все нахлебаются этого дерьма и начнут жить по-человечески?

(резко захлопывает чемодан) Все старо, как ложь. Просто переделывают мир. Снова переделывает мир. В который раз... Будущим пугают... Слава Богу, ничего не увижу, у меня нет никакого будущего. (открывает чемодан, кладет туда альбом с фотографиями, опять закрывает) Да и прошлого уже. (берет тетрадку, идет по сцене, натыкается на коробку, смотрит на стены) Корежили, ломали-ломали... Все сломали. А кто же строить будет?

Вот и аркадинский флигель снесут, и никто не вспомнит, что в этой усадьбе жил когда-то приживал Костя Треплев, сын киевского мещанина и провинциальной актрисы. Любил. Мечтал стать великим писателем. Чайку подстрелил... Всегда мы так строим: старые камни вынимаем и - на помойку; новое закладываем, учинив пепелище... А память?..

Когда последние старики помрут, так и память с ними... У нас научились использовать людей, как пакеты для майонеза: содержимое выдавить, а упаковку выбросить за ненадобностью... Их разрушили, и они разрушают. Все торопятся стрелять чаек! Я так долго живу, но только теперь постигаю смысл жизни. Вернее, начинаю постигать. Надо остановить это колесо зла. Фортуна должна иметь плюс. Иначе она останется без работы... (тихо и горько) Только это никому не нужно...

Нужно, нужно... Что же я хотела... Ох, годы-годы - канитель одна... (радостно) Вспомнила, - постельное белье, как же я...

Подходит к одежному шкафу, отгибает гвоздь. Из шкафа вываливается куча тряпья, видимо, в него долгие годы запихивали все ненужное, а чтобы закрыть дверь, забили гвоздем. Всплескивает руками.

Вот тебе и вспомнила. Разве здесь есть что-то путное. (запихивает все обратно) Постельное белье... (обреченно) Дадут мне в богадельне постельное белье. (достает медальон, открывает его) Костя-Костя. Кажется, я понимаю Машу. Для нее тогда остановилось время. Все уже случилось. Потом были долгие годы, страшные, тяжелые, опасные. Но в ее жизни уже ничего не происходило, она застыла, когда отгремел выстрел. Как она тогда сказала Тригорину: "Пришлите мне ваши книжки, непременно с автографом. Только не пишите "многоуважаемой" а просто так: "Марье, родства не помнящей, неизвестно для чего живущей на этом свете".

Родства не помнящая... И я такая же. И в моей жизни... Разве в моей жизни что-то происходило? То же, в общем-то, ничего. Я ведь никого так и не полюбила. И не то, чтобы не было хороших мужчин. Были. Да только очень уж они напоминали купцов или образованных мужиков из вагона третьего класса на Елец. Все бы им сразу, без особых церемоний, напрямки. Грубые. Откровенные...

Наше прошлое ужасно, только без него еще страшнее. А нынешние? Оторопь берет! Прямо крестовые походы новых миссионеров. Только супротив самих себя. (улыбается) Все непонятное для них - варварство.

Твоя "мировая душа", Костенька, и сегодня... Да нет, не новость. Если так и дальше пойдет, - красные глаза дьявола и запах серы - ближайшее будущее. Помоги, Господи, не дожить до него!

Крестится, потом перетаскивает коробку в глубину сцены, понимает бумаги с пола, складывает на столе, замечает чайник, наливает себе в чашку, пьет.

Холодный. Смешно. (иронично) Я - чайка! Жизнь кончена, надо уже собираться. А я места не нахожу от этой малости, - как отвековать остаток. (поставила чашку на стол, собрала посуду на поднос). Сколько себя помню, все решала, как мне делать жизнь? (улыбается) А может, надо было просто жить и не задумываться над каждым шагом? Жить, как дышать! Или уж все точно просчитывать заранее.

Все дело в выборе. Эх, ты, вековуха, увяла уже, а снова надо выбирать... Не все ли равно, где мышей топтать. (снимает чемодан со стула) Вот и все! Это все (обводит рукой дом) надо оставить. (горько) Хлам истории. (берет книгу) И это, (складывает платочек) и это (ставит табакерку)... (плачет), как там у тебя, Маша... (открывает тетрадь)

Зачем-то думать

Нам долго привелось.

Моих волос густую шевелюру

Гонял веселый бесшабашный ветер.

А ты прошел и не заметил.

И почему об этом вспоминать?

Мы думали о будущем суровом...

Не нужен ты мне был тогда, Костенька. Маша, вон, всю жизнь прожила с тобой в сердце. А я так и осталась без тебя. Молодая была, пылкая, недалекая. Чайка. Только ведь за это не убивают. А нас убили. (гладит чучело) В общем-то, не птицу ты тогда на озере.., так получилось, что это было будущее. (открывает чемодан, достает альбом, кладет его на стол)

Тебе нужен был какой-то символический поступок или это отчаяние... Но меня, вероятно, нельзя уже было остановить... Что это: звук, запах, блик? Но мы тянемся к запретному... Ведь я была девушка целомудренная и набожная... И любила тебя, Костя. Только страсть повела к другому. А театр - это так, мишура, игрушки запутавшихся людей. Отчего ты мне это не объяснил? Сам, наверняка, не понимал. У тебя-то была и любовь, и страсть, а еще трепетность и нежность. (раскачивается) Как же мне этого не доставало... Потом... Всю жизнь... Будущее подстрелили... (презрительно) Великая актриса Нина Заречная! Комедиантка!

В печали глаз моих

Ты растворяешься.

Спою тебе.

О чем? Да просто так.

Уже не хочется желать.

И разучилась я летать.

С тобой вдвоем мне не бывать.

Луны ослепшей не искать.

Твоя смешная мимикрия:

Бегущий взгляд усталых глаз.

Не выносили, не вносили,

Не охлаждали звезды нас.

Седою пеной не качало

В прибое утлые тела.

В моей любви твое начало

Я обнаружить не смогла.

Рифмую губы, руки, плечи.

Хочу с тобою я забыть

О том, что заняты мы вечно

Не теми, Господи, которых хочется любить.

Хочу тебя жалеть и мучать.

И, разрываясь пополам,

Надежду облекать в горючий

Дождь слез и радости обман.

Отдать все то, что я имею,

И не расчитывать ответ.

Я, впрочем, кажется, старею

И вру безбожно на весь свет.

В печали глаз моих

Ты растворяешься.

Пою себе.

О чем? Да просто так.

Просто так Маша писала тебе эти письма-стихи до конца дней своих. Аккуратно, мелкими буковками (перелистывает тетрадку), с ятями. Церемонные такие строчки, ровненькие... (плачет) Мы прожили с ней долго. А что оставалось? Одни в целом свете. Вместе не так страшно, знакомое лицо. Память. Горькая, но память. Своя. И с нами был только ты, Костя, во все эти годины. (открывает альбом, улыбается)

Ты был замечательно талантлив. Надо было только немного подождать, переболеть любовью, написать об этом. Только ты не захотел выздоравливать. Убил себя, не успев никем стать. А я так никем и не стала, хотя пережила тебя намного. К чему мне эти годы? (берет чучело) Такие же мертвые, с опилками внутри. Кажется, ты был прав, - ничто не стоит любви.

(откладывает альбом, обходит дом) Этим стенам недолго стоять. Придут сильные, молодые и сожгут все хламье с веселым треском. Выроют котлован поглубже и, чтобы окончательно стереть нас из памяти, зальют водой. Спустя годы в этом новом озере заведутся ленивые карпы, потом рядом построят усадьбу. И еще через триста лет талантливый мальчик Костя подстрелит тут белую чайку. Но девочка Нина... (всхлипнула) Нет, в этот раз девочка Нина станет прекрасной актрисой, а мальчик Костя напишет замечательные книги... Вот только Маши нет...

Губ моих ты целовать не стал.

Слез моих не видел, не пугался.

Поездом уехал и отстал.

И уже потом не возвращался.

Я переберу свою суму,

Где я прячу камни, деньги, письма.

И твои конверты отберу.

И опять начну их перелистывать.

Вспоминать, что было, что прошло.

Сердце рвать в тоске нечеловеческой.

Ты ушел давно. И тяжело

Без остатка вынуть эти встречи мне.

В этой новой истории Маша будет костиной мамой. И никаких Аркадиных, Тригориных, Дорнов! Озеро и живые чайки! Жизнь будет легкая и красивая. Я ничего не возьму с собой. Молодые, они, как всегда, правы, - в будущее, как и в прошлое надо уходить налегке.

Господи! Какая безбрежность! Разве нужен кто-то, когда рядом мерцание воды, таинственность темной ночи, подмостки старого театра и бесприютность луны!

Как-то после войны на Волге рыбаки взяли меня с собой на ночной лов. Мы плыли на остров. Лодка поскрипывала уключинами. Весла легко входили в воду. Мужчины молчали. Зачем было говорить, когда вокруг тишина и простор. Полное глухое одиночество.

Все одиноки.

Все до единого.

Одна луна.

Одно небо.

Одна река.

Один остров.

Одна тишина.

Одна жизнь.

Одна любовь.

Одна я.

Тогда я любила, или мне казалось, что люблю. Я воспринимала себя, как "мы". "Мы объединим эти одиночества", - так я думала тогда. - "Мы объединим их в одно бесконечное вселенское одиночество. Мы превратимся в единое целое. И тогда перестанут существовать луна, небо, земля, река, остров, тишина, я...

Будет безразмерное разбегающееся пространство. Одновременно вне времени и внутри него. Нет больше суеты, нет мелких постыдных желаний, пакостных поступков, нет обид! Мир - это я! Я - это мир! Нам не надо лукавить! Мы растворяемся друг в друге!.."

На обратной дороге, когда малиновая заря разогнала туман и разбудила крикливых чаек, рыбаки смачно ругались и согревались сивушным пойлом. Была ужасная несправедливость в том, как легко и походя они разрушили целую вселенную безмерного одиночества. А после глотка обжигающей смеси я не только согрелась, но и потеряла ощущение, что мир - это я. Не говоря уже о том, что я - это мир... (долго натужно кашляет, потом, вытирает слезы)

Так-так, где-то, однако, я это уже слышала. Где же я это слышала? (трет сосредоточенно лоб) Прощай, дом. Прощайте, старые добрые тени. (грустно) Я - не чайка. Я - не актриса. Извините, я сыграла не в своей пьесе.

(внезапно) Костя! (кричит) Ты застрелился тогда из-за меня! В тот стылый вечер ты убил себя из-за меня!

Опустилась на стул, плачет, потом долго успокаивается, вытирает слезы, поправляет волосы, тихо.

Если тебя это успокоит, - я тоже не жила. Убитые чайки не живут. Мы квиты. Я последняя, кто помнит эту историю. Спите все с миром. Простите меня. Я вас простила.

Собирает остатки бумаг в коробку, кладет туда альбом, тетрадку Маши, поднос с посудой, чучело чайки и относит все в глубину, смотрит на пол, подняла что-то.

Ох, совсем старая стала, чуть было не наступила. Прости меня, Матерь Божия, Святая страдалица Мария! (прижимает иконку к груди, крестится)

Хочу я пережить с тобой

И дождь, и ураган.

Прошли года, не стало голоса.

И мы закончили тот наш роман.

Была любовь, плыла заря,

Твои глаза сияли влажным блеском.

А я стояла у окна

И горевала, - что мы сделали.

И мы пошли в зарю, и в дождь,

Не замечая грязи и ненастья.

Мое закланье и твои желанья

Остались там под утро высыхать.

И солнца луч на все смотрел из поднебесья...

Низко кланяется на четыре стороны дому. Крестит его, себя и зрителей. Уходит.

Дата добавления: 2015-08-09