Читайте также:
|
Я вышиб мозг свой выстрелом в башку,
Чтоб мыслям о тебе настал пиздец
Ты на 3 года старше февраля. На день моложе апреля.
Зима продолжает кутать голову в шерстяное безлюдие ночи. Синей вьюги отметина лижет с горечью ноги и бьётся в дверь холодом безнадёжной прелюдии.
Зима распугала тараканов, и они влезли погреться к тебе в голову. Теперь ты с причудами и тараканами в голове, разукрашенными под гжель.
Быть в твоих мыслях стало лучше, чем быть в тебе.
Я бы тебя прямо сейчас придушил смертельной хваткой шекспировского мавра, при мысли, что настало время «после меня», и он тебе прошепчет: «Я счастлив с тобой»
Ведь ты была моим счастьем.
Моим счастьем и моей ошибкой длинною в февраль.
А зима развесила в воздухе снежинки, как носовые пла-точки. Глаза мёрзнут, хрусталики в хрустале.
Дыханье в дым. Слова в горле льдинками крошатся, сугробы белыми китами разлеглись вдоль дороги.
Убаюкать на январских руках сироту Старый новый год.
Жменька соли на скользкую дорогу
Вороний след на снегу лапкой Адидаса.
А может быть, я люблю зиму?
Или, когда-нибудь это начнётся.
Я не выпускал письмо… Настя ушла, ничего не объяснив.
Ушла с завышенной планкой человеческого эгоизма и бесчеловечного равнодушия.
Ушла, гордясь своим поступком, своим, решительно ничего не значащим, решительным действием.
Что её побудило, думаю, не знает даже она.
Меня всегда обезоруживали воплощённые решения, обоюдно непонятные: ни к кому они применялись, ни самой «примерочной» отступницей.
В этом и кроится женская глупость.
Или женское коварство. Или то и другое.
Гремучий коктейль безрассудной каверзы и скудоумного иезуитства.
Вот и путаюсь в мешанине между Дурой и Сволочью.
Из двух зол выбираю второе (первое не люблю, как борщ с супом) – здоровый сволочизм объясним, и даже где-то понятен. Наличествует, пусть и пошлая, но всё же логич-ность. А здравое построение, пусть и не совсем здравых идей, есть фундаментальная созидательность, чего лише-на глупость и противоречивость, сумбур и непоследова-тельность.
ИТОГ: лучше Сволочь!!!
Но самое кошмарное, что она в придачу ещё и Дура.
Как там у Шекспира: «О, женщины, имя вам – коварство!!!» – за 400 лет ничего не изменилось.
За 400 лет ничего, а вот через 9 месяцев, как бы во вре-менн у ю насмешку, но на деле к моему дню рождения,
она пришлёт письмо, в котором будет всего 3 слова.
Но каких!!!
Благочестивое трёхсловие в прокисшем молчании, приправленное сладким ядом.
ПРИЯТНОГО АППЕТИТА.
Мне тебя не доставало, а ты вернулась и достала меня.
…Чёрт, что ж так холодно…
- Ты, вне всякого сомнения, внес свою творческую нотку, - воскликнул Чёрный, дочитав «своё» письмо.
- Что?.. ааааа……
До-ре-ми --- специально для тебя внёс ещё три нотки.
- Что-то случилось? – Чёрный кивнул на письмо в моих руках. Я заморгал накатившиеся слёзы и протянул письмо
- Если меня не было в её жизни, может не было меня?
Если я не обнимал её, значит её и вовсе нет? – я сыпал рито-рическими вопросами пока Юра читал моё письмо.
Мы иногда собирались втроём: я, она и моя любовь к ней.
Я сочинял ей стихи, а она позволяла мне сочинять их для себя Я писал свои пепельные стишки с претензией на талантли-вость, а она имитировала восхищение, в порыве ссоры подво-дя правдивое ИТОГО…
Чёрный глазами был в письме – ушами в моём рассказе.
Её каменное сердце в гранитной оправе казалось непробиваемой, но когда наступали дни перемирия, несовершенство вызывало оживлённые экспрессии, сменяющиеся не менее бурным примирением.
Дата добавления: 2015-12-08; просмотров: 66 | Нарушение авторских прав