|
Читайте также: |
E4xd5 Nc6-e7
Лара не находила себе места. Она несколько раз спускалась вниз, посмотреть не вернулся ли отец, но его все еще не было. Он уже пару часов назад уехал улаживать какие-то дела. У нее страшно болела голова. И эта боль неуклонно опускалась вниз. Она как будто распространялась по всему ее телу, занимая все больше и больше пространства. Она уже перетекла в сосуды. Ларе казалось, что еще чуть-чуть, и боль полностью вытеснит из ее вен и капилляров всю кровь. Что будет потом, думать не хотелось… После того, как за Каем закрылась дверь, в Ларе словно выключили свет. За те дни, которые прошли со смерти Майи, она прожила несколько десятков лет, успев состариться, одряхлеть и заболеть. Столько страданий она не испытывала никогда в жизни, будто кто-то злой и беспощадный жестоко мстил ей за довольно беззаботное детство. И не у кого было искать спасения.
Мама отвернулась от нее. До ее сердца Лара никогда не могла достучаться, а сейчас она просто не замечала дочь. В редчайшие часы, когда Реджина появлялась дома, она запиралась у себя в комнате или, чаще, в ванной. Ни одного единственного раза она не спросила у Лары, как та себя чувствует, как переживает гибель подруги? Ничего. Ни одного вопроса…
Отец… Милый, добрый отец. Ларе казалось, что в последний раз она видела его улыбающимся в тот несчастный день ее несостоявшейся свадьбы. Теперь он стал очень отчужденным, запустил дом, не следил больше за садом. Чаще всего его можно было видеть внизу, в гостиной, с бокалом коньяка в руке. Он сидел за столиком, на котором стояла шахматная доска, и бессмысленно переставлял на ней фигуры. То ли разыгрывал какую-то, ему одному понятную, партию. То ли ему просто так легче думалось о чем-то…
А Лара… Лара впервые в полной мере познала, что такое отчаяние. Она падала в глубокую пропасть. И единственное, чего ей сейчас хотелось больше всего на свете, это чтобы этот полет завершился как можно скорее. Кай ушел… Он бросил ее одну. Он отказался от ребенка. И отказался от Лары. Она посвятила все свое естество безмерной любви к Каю, даже когда еще его не знала. Она всегда любила его, и, встретив, ни секунды не сомневалась, что именно он займет место рядом с нею… То, что он так легко отверг все то, о чем она мечтала, о чем они мечтали вместе, не поразило Лару. Не удивило, нет! Это просто в одночасье сравняло с землей все, что она построила у себя в голове. Все рухнуло. Разбилось на осколки. И Лара прошла по этим осколкам босыми ногами, потому что в ее теле рос маленький человечек, мама которого обречена теперь на горе и одиночество… Лара не могла плакать. Темнота охватила ее. Лабиринты, лабиринты, и выхода нет. И папы так долго нет… Когда же он вернется?..
Лара садилась и вставала. Снова садилась на кровать, но тремя секундами позже переходила комнату по диагонали и садилась в кресло. И снова что-то толкало ее встать и искать нового места. Чуть подольше она задерживалась только у картины Серджио. И, глядя на невыразимо красивый мост, один из самых прекрасных мостов в мире, Лару начинали душить рыдания. Она становилась на колени и смотрела так на картину, снизу вверх, как верующие в церкви смотрят на иконы. Потом поднималась, и начиналось все с начала. Один угол комнаты, другой, кровать, кресло, лестница вниз…
В одно из таких бессмысленных кружений по дому она наткнулась на телефон. Сняла трубку и, почти не осознавая, что делает, набрала первый номер, какой пришел ей в голову. Номер Флавио.
Когда в трубке раздался его знакомый, почти родной голос, у Лары сжалось сердце. Вот кто может сейчас помочь ей. Человек, который всегда был рядом в трудные моменты, как и отец. Он не оставит ее…
«Лара! Лара! Я тебя не слышу!» - несся искаженный телефонными проводами голос Флавио.
«Кай бросил меня», - проговорила она. – «Я не могу больше так жить. Я не знаю, что делать…»
Сильно заломило висок, как будто из телефонной трубки стреляли миниатюрные молнии. Одна из молний попала в цель, и Лара выронила трубку из рук. Он приедет, застучало в ее мозгу. Он – ее друг, и он обязательно приедет. И тогда надо рассказать ему обо всем. О ребенке, об их разговоре с Каем, о том, как она выбросила свадебное платье, о том, как боится балкона, и даже балконной двери. О том, как сильно болит голова. И как давно она уже не спала, несмотря на то, что кроме этой горькой микстуры уже несколько дней ничего не ест и не пьет…
Лара села в гостиной на нижнюю ступеньку лестницы и уставилась на большие часы, висевшие на стене напротив. Она решила сидеть тут и, не отрываясь, смотреть на циферблат, потому что недавно заметила странную вещь – с тех пор, как эта острая боль поселилась у нее в голове, время как будто сошло с ума. Она уже больше не могла сказать, прошел час или день? Оно то растягивалось, то сжималось, но главное, оно жило по своим законам и по своей логике. Лара этих законов не понимала. И страдала еще больше…
Где же он? Тянулись минуты за минутой, прошло уже больше часа, а Флавио все не появлялся. Что же он так долго? От его дома до набережной Альтовити не более получаса езды. Что могло его задержать? Лара знала, что не ошиблась. На сей раз хитрое время не смогло ее обмануть. За полтора часа она ни разу не отвела взгляда от стрелок часов. Флавио не было… Лара не могла даже представить себе, чтобы он просто не отозвался на ее просьбу, просто не поехал к ней. И сердце кольнуло…
Она взяла с вешалки длинное папино пальто и впервые после долгого заточения в спальне вышла на улицу.
У Лары сразу же закружилась голова. От шума, от ветра, от машин и людей. Перед ней вырос мост святого Ангела, брат-близнец моста с ее такой любимой, и такой ненавистной картины. Но на картине он стоял на месте, а в реальности он почему-то плыл и качался из стороны в сторону, как плывут и качаются веревочные мостики через обрывы и ущелья.
- Надо… надо быть эквилибристом, чтобы перейти эту реку! – сказала вслух Лара.
- Простите, что вы сказали? – приостановилась рядом какая-то женщина. У нее в руках была худенькая, дрожащая всем тельцем, рыжая собачка.
- Ничего, - сказала Лара.
Она, словно пьяная, повернула налево, прошла несколько метров и вдруг остановилась. Из миллиардов шумов, оглушающих ее справа и слева, четко и ясно выделялись сирены полиции и машин Красного Креста. Как она могла сразу не обратить на них внимания? Она пошла чуть быстрее, и на маленькой площади прямо у начала моста Витторио Эммануэле увидела сгрудившуюся над чем-то толпу народа. Они стояли плотным кругом, с интересом наблюдая, как небольшой экскаватор с желтым ковшом вытягивал из Тибра покореженную машину. Сигналили автомобили, вся дорога была усыпана осколками стекла. Отовсюду раздавались различные замечания и комментарии.
Лара протиснулась вперед сквозь толпу зевак, к машине скорой помощи. Там, на носилках, покрытый белой тканью, лежал человек. Двери машины еще не были закрыты. И, хотя сирена выла на всю улицу, и бешено вертелась синяя лампочка на крыше, никто никуда не спешил. Врачи стояли рядом с какими-то бумагами в руках и, куря сигареты, разговаривали с полицейскими.
Лара почувствовала, что боль подбирается все ближе и ближе к сердцу, к самой его середине. Она выглянула из-за полуоткрытой двери больничной машины и взглянула на носилки… Одного взгляда было достаточно. Она знала это лицо почти с самого детства. Сейчас уже невозможно было сказать, сколько лет…
Лицо Флавио было чистым и белым. Только по лбу растеклось большое пятно крови, словно на нем была надета нелепая и ненужная ему совсем красная шапочка… Лара хотела закричать. Она открыла рот, но из ее горла не вырвалось не единого звука. Сердце пронзила острая резкая боль. И она побежала куда-то вниз, по невероятно длинной каменной лестнице, спускающейся прямо к реке, по щербатым ступенькам, расталкивая людей и уже не видя перед собой дороги.
Флавио – Майа – Флавио – Кай… Все мелькало перед глазами. Ларе казалось, что весь мир оглох от ее отчаянного крика, но ей было все равно. Она видела перед собой только темную медленную воду Тибра и два параллельных друг другу, величественных, божественной красоты моста. Вот они, вот кто виновники всех ее несчастий! Мост погубил Майю, мост погубил Флавио, мосты отобрали у нее все, что было ей дорого. Это – чудовища. Так пусть они заберут и ее жалкую жизнь!
Лара разбежалась настолько сильно, насколько позволяли ее онемевшие от холода ноги, и бросилась грудью на ненавистный мост Витторио Эммануэле. По реке плыла темно-коричневая рабочая лодка, у подножия моста старый араб в несвежем тюрбане торговал дешевыми открытками с видами города. И так высокопарно и так равнодушно возвышались над всей этой суетой четыре высокие фигуры с крыльями, вечно несущие куда-то в небо лавровые венки.
Она уже больше ничего не понимала и ничего не замечала вокруг. Она не видела толпы испугавшихся людей, полиции и врачей, которые, не сразу сообразив, что происходит, вдруг тоже задвигались: кто-то побежал за ней вниз по лестнице, кто-то начал поспешно закрывать дверцы машины скорой помощи, кто вытаскивал вторые носилки…
Она не видела, как от дома, расталкивая людей, бежит к реке ее отец. В руке – несколько газет, которые он купил по дороге. Ветер выхватывал из них по листочку, и они вырывались из его пальцев и отлетали в разные стороны, как наконец-то вырвавшиеся на свободу сказочные птицы…
Лара ударилась всем телом в опоры моста. Она обезумела настолько, что не почувствовала даже малейшей боли, хотя из царапин на руках и лбу уже начала сочиться горячая кровь. Она разбежалась снова и снова со всей силы ударилась о каменные стены. Она и сама не знала, чего хотела – разрушить это творение рук человеческих или разбиться самой. Она выкрикивала самые ужасные ругательства, которые только знала. Последнее, что с пугающей ясностью пронеслось в измученном мозгу Лары, было горькое сознание того, что время все же перехитрило ее. Напрасно она сидела и смотрела на стрелки циферблата. Время посмеялось над ней. Жестоко посмеялось…
А на набережной все разрасталась толпа любопытных. Обомлевшие люди, не веря своим глазам, с интересом наблюдали, как незнакомая девушка, неизвестно откуда появившаяся, вдруг начала неистово кидаться на камни. Она махала руками и все билась и билась, как сошедшая с ума чайка. Так продолжалось несколько секунд. Потом, видимо, теряя сознание, она обессилено рухнула в тинистую, пахнущую городом, воду…
И тут подбежали сразу несколько полицейских и врачей. Подняв фонтан брызг, они забежали по колено в воду и уцепились за длинное пальто Лары. Потом все вместе они подхватили девушку, как легкое перышко, и вытянули обратно на берег. Она молчала. И была спокойна. Только глаза были широко открыты, но взгляд их был направлен не на людей, только что спасших ее от гибели, а куда-то вверх. На ясно очерченную в небе фигурку Архангела Михаила, на самой вершине крепости Адриана, выше первого яруса, выше второго, с резными зубчиками, на самом верху. Лара смотрела на него, а каменная статуя ангела, вкладывающего меч в ножны, опустив голову, смотрела на Лару.
Тишина… Только римское небо и Архангел Михаил - отныне для Лары в этом прекрасном, полном чудес, мире, больше никого не существовало…
Михаил подоспел к тому моменту, когда Лару уже вытащили из реки и положили на носилки. Запыхавшись от бега, он кинулся к лежавшей под больничными одеялами девушке.
- Лара, доченька моя! – лепетал бедный Михаил. – Что тут произошло?
Он обернулся к стоявшим рядом ошарашенным врачам.
- Синьор, это ваша дочь? – спросил Михаила один из них.
- Да, да, - закивал он и начал, как во сне, говорить, не обращаясь ни к кому конкретному. – Ее зовут Лара, мы живем тут неподалеку. Что случилось? Она должна была ждать меня дома. Я… У меня были дела в городе… Я вернулся, увидел полицейские сирены у моста и пошел посмотреть… А тут она… Бежит… Мое пальто. Я узнал мое пальто…
Врачи с сочувствием смотрели на пожилого господина. Его руки тряслись, седые волосы растрепались. Кто-то принес и дал ему маленький стаканчик с прозрачной жидкостью.
- Вот, выпейте, синьор. Это успокоит Вас немного.
Михаил опрокинул в себя горькую жидкость, поморщился. И снова обвел всех растерянным взглядом.
- Почему? Почему она бросилась в реку?
- Вот этого-то мы и не знаем, - ответил все тот же врач. – Около часа назад тут, на мосту, произошел несчастный случай. Какой-то молодой человек не справился с управлением автомобилем, и произошла авария. Эта девушка, ваша дочь, синьор, выскочила как фурия, из-за нашей машины и побежала в сторону реки…
- Несчастный случай? – переспросил медленно Михаил. В его душу закралось что-то… Подозрение? Он не мог объяснить. Только спросил:
– Можно мне взглянуть на… пострадавшего?
И, не дожидаясь ответа, он пошел к машине. Кто-то открыл ему дверцу, и Михаил заглянул внутрь…
- Вы знаете этого человека, синьор? – раздался рядом голос подошедшего полицейского.
Крутилась и печально выла сирена, бросая ярко-синий пульсирующий свет на все, что попадалось ей на пути. Синий - черный, синий - черный…
- Да, - тихо ответил Михаил. – Я знаю его…
Высокие полукруглые своды больницы Санта Марии Милосердной расписаны полустертыми фресками. Картины и разные сценки из Библии. Явления святых, чудесные исцеления, плачущие мученики припадают к ногам распятого Христа… В коридорах темно и тихо. На маленьком столике дежурной медсестры горит настольная лампа, освещая лишь потрепанный журнал, поверх которого лежит толстая книга в блестящем новом переплете.
Медсестра – пожилая уже женщина, иностранка, у нее усталые глаза. Она ловит взгляд Михаила:
- Любовный роман, синьор. Это помогает мне не уснуть случайно. Ночные дежурства – тяжелая работа, хотя многие не понимают этого. Говорят, нет ничего проще, чем просто сидеть всю ночь и ничего не делать…
Михаил слушает. От лампы на столе образовался небольшой столб из света. В нем поднимаются вверх мельчайшие пылинки. Голос сестры звучит гулко в длинном коридоре:
- Самые тяжелые осложнения случаются именно ночью, знаете, синьор. Больные часто видят плохие сны. Они пугаются… И тогда мне приходится идти к ним и сидеть у постели почти до самого утра. Иначе им снова не уснуть…
Михаил кивает. Конечно, плохие сны… Он знает, что это такое. Сестра, ободренная его вниманием, откладывает книгу в сторону и продолжает:
- Здесь есть разные больные, синьор. Не все из них буйные, нет, не подумайте, синьор, совсем не все. Многие такие тихие, все больше молчат…
Женщина с жалостью смотрит на пожилого человека. Он, сгорбившись, сидит у стены.
- Ведь не все, кто молчат, – сумасшедшие, синьор, правда?
Она пытается его подбодрить.
- Просто им не хочется больше разговаривать с нами, вот и все… И ваша девочка не сумасшедшая, синьор…
Михаил медленно поднимает голову. Он смотрит на медсестру усталыми, красными от бессонницы, глазами. В них – только глубокая печаль.
- Я слышала, как доктор говорил с нашим директором, синьор. Она поправится. Просто нужно время…
- Время, - эхом повторяет за ней Михаил и снова кивает.
- Она у Вас такая красивая девочка, - сестра вздыхает. Она видела многих пациентов за время своей долгой службы в больнице. Она знает, о чем говорит.
- Ей будут давать лекарства. Вы с доктором не спорьте, синьор. Он очень умный, хороший человек… Простите, что я так много болтаю. Мне ведь ночами и словечком перемолвиться не с кем. Нечасто встретишь такого приятного собеседника, как Вы…
- Да-да, - бормочет Михаил. – Спасибо…
Сестра разглаживает на коленях форменное платье. На него поверх надет тщательно накрахмаленный белый фартук, и это делает женщину похожей на престарелую гувернантку из Средневековья. Ей недостает только кружевной наколки в волосах.
- Вы будете навещать ее, синьор. И скоро она снова заговорит. Обязательно! Это просто шок, она чего-то сильно испугалась, бедная девочка… Но она выздоровеет. И все будет хорошо. И у нее, и у ее ребеночка…
Михаил вскидывает голову и непонимающе смотрит на разговорчивую сестру:
- Что? Что Вы сказали?
- Ой, - испуганно закрывает рукой рот женщина. – Я думала, вы знаете, синьор… Простите меня! Ну почему я такая болтушка?..
- Повторите, - перебивает ее Михаил. – Что Вы сказали?
- Я стала такой болтушкой, синьор, видимо, это возраст…
- Да не это, - досадливо морщась, перебивает ее Михаил. – Что Вы сказали о ребенке?
Женщина мнется. Она не знает, стоит ли говорить дальше с этим грустным синьором. Может быть, ее уволят с работы, если она и дальше станет выбалтывать посетителям то, что слышит от врачей? Глупая старуха! Не умеет держать язык за зубами! Где в наше время еще найдешь такое хорошее место ночной сестры?..
- Говорите же, - устало просит Михаил.
И сестра решается. Ей симпатичен этот господин. И он так давно уже тут сидит, не уходит…
- Доктор хотел побеседовать завтра с Вами, синьор. Я слышала, он обсуждал что-то с нашим директором… Я многого не поняла, только то, что временная потеря речи может случиться из-за какого-нибудь шока. Или травмы… Он сказал, что люди часто годами не говорят, а потом все возвращается и становится, как было… И еще он сказал, что Ваша девочка беременна, синьор… Мне очень жаль, что Вы не знали… Я же не могла подумать…
Михаил больше не слушает ее. Он закрывает глаза.
Со стены на него смотрит Святая Дева Мария. Она держит на коленях маленького младенца…
Дата добавления: 2015-12-07; просмотров: 88 | Нарушение авторских прав