Глава 2. Королевский спорт.

ВНИМАНИЮ ВСЕХ, ЗАПУТАВШИХСЯ ВО ВРЕМЕННЫХ РАМКАХ!!!
Сумасшедший автор, движимый желанием помочь разобраться, сделал нечто вроде шпаргалки - с указанием дат в двух вариантах:
а) по главам
б) по хронологии

Шпаргалка действительно помогает и проясняет, а живет здесь: http://martinirose2011.diary.ru/p166929309.htm?from=0

Спасибо, милые читатели, что несмотря на извращенный полет фантазии автора остаетесь с ним:*))))

___________________

Знаешь – мы никогда не забудем
Игры, в которые играют люди.
Нас с тобой наконец настигли
Люди, которые играют в игры.

Гости Из Будущего "Игры"

Он и представить не мог, что будет так тосковать по Британии – с ее двумястами дождливыми днями в году. Мягкий солнечный климат Жюрансона его раздражал. Впрочем, его раздражало практически все во Франции, начиная с собственной жены и заканчивая виноградом. Мерлин всемогущий!.. Виноград заполнил его дни и – частично – ночи: первые месяцы виноградники снились Малфою – бесконечные ряды кудрявых лоз под палящим солнцем. Солнце, море и виноград. Грейнджер бы здесь понравилось. Он не знал, почему так решил, но Гермиону – с ее золотистой кожей, теплыми карими глазами и с ее темпераментом – так и хотелось поместить в вечное лето.
"Золотистая кожа... карие глаза... – Малфой поморщился собственным мыслям. – Скажи лучше – шоколадные. И ореховые кудри!" – он передернулся и фыркнул. Понесло. Драко никогда особенно не любил карамельных эпитетов – и комплиментов подобных Гермионе не делал, тяготея к четким определениям и предпочитая называть вещи своими именами. При этом подмена понятий, которую он продолжал шлифовать в софистских внутренних монологах, его абсолютно не смущала.
Однако сегодня притворяться наедине с собой ему не хотелось. Какого бы цвета ни были глаза Грейнджер – шоколада, чая, кофе или виски – он по ним скучал. Отчаянно и безысходно, находя некоторое утешение в проклятых виноградниках. С утра и до вечера, почти с первых дней жизни в шато, он прилежно постигал науку виноградарства под чутким руководством новоиспеченного тестя.

Первые дни... Драко хорошо запомнил день приезда во Францию. У парижского терминала его встречали: Нарцисса в новой гламурно-голубой мантии под цвет глаз и худенькая девушка с короткой стрижкой – светлые волосы открывали тонкую шею. Это моментально вызвало у Малфоя приступ раздражения. Вращаясь в кругу ведьм и магов, по преимуществу чистокровных, он привык к длинным волосам: ведь общеизвестно, что отрезать их – значит добровольно лишать себя части силы. Даже модница Паркинсон к пятому курсу распрощалась с любимым каре и отпустила волосы. Надо сказать, ей очень шло, и Драко любил пропускать между пальцами лаково-черные гладкие пряди – Пэнси носила волосы распущенными. А эта вот – на тебе: какие-то рваные клочки, точно у болонки. Хотя если подумать – на что сквибу длинные волосы? О какой силе речь? Мерлин с ней, пусть стрижется, как хочет. Фыркнув под нос, Малфой кивнул в ответ приветственно машущей Нарциссе и двинулся прочь от терминала, не оборачиваясь и гоня от себя мысли о буйной гриве Грейнджер. Он все еще чувствовал тепло ее рук на своей шее и запах ее духов.
– Как ты, дорогой? – Нарцисса обняла его и, расцеловав в обе щеки, мягко развернула к своей спутнице, безмолвно застывшей в паре шагов. Знакомые глаза жадным взглядом ощупывали его лицо – захотелось провести по нему ладонью, будто стряхивая назойливую мошку.
– Доминик, – вежливо выдавил Драко, призвав на помощь все самообладание, и заставил себя чуть растянуть губы в псевдоприветливой улыбке.
– Драко... – выдохнула Доминик, не в силах оторвать от него глаз и неудержимо заливаясь краской. Малфой вздохнул про себя, но внешне остался безупречен – это оказалось несложно. Пространство международной каминной сети оказало на него странное действие, притупило чувства, оставив не смертельные: раздражение, усталость... облегчение. Странное облегчение – от того, что сегодня уже ничего не придется решать. Не придется мягко, но настойчиво отрывать от себя руки – беспомощно цепляющиеся в глупой, отчаянной надежде удержать – отрывать с кровью, оставляя в них кусок собственной души. Нет, сегодня он просто позволит отвести себя в тихое красивое место, где его так ждали, и постарается уснуть, сославшись на усталость и расшатанные нервы. И возможно, ему это даже удастся – пока действует странная анестезия. О том, что придется решать завтра, Драко думать не хотел.

– Cheriè! Где ты, милый?

Проклятье. Ей принадлежали почти все его ночи, утра и дни – хотя бы вечера он хотел для себя. Впрочем, здесь все хотели чего-то, что не могли получить. Доминик страстно желала, чтобы ей принадлежали не только его тело и фамилия, но душа и помыслы. Нарцисса мечтала о появлении новенького Малфоя. Филибер рассчитывал, что будет кому оставить фамильный бизнес. Бланш... Вот теща, пожалуй, оставалась в глазах Драко темной лошадкой. Фальшивую сердечность зятя по отношению к дочери она видела насквозь, однако – ни словом, ни делом своего знания не обнаруживала. Малфой ощущал невнятное, но настойчивое беспокойство: словно за ним пристально наблюдают – собственно, так и было. Он гадал: каким же образом покойный Люциус договорился с де Шанталями об этой абсурдной свадьбе, какие слова и аргументы подобрал его искушенный в переговорах отец? Конечно, определенная выгода стороне невесты лежала на виду: де Шантали получали для обожаемой дочери любимую долгожданную и прежде недосягаемую игрушку. Не внакладе оставался и Малфой – обретая близкое родство с одним из самых почитаемых в Европе старинных семейств; к тому же не замаравших себя участием в войне. А чего хотелось самому Драко, о чем просило сердце... так сердца в сделках не участвуют, соглашений не заключают, на годы вперед ходы не просчитывают. Их удел – бережно хранить осколки разбитого прошлого, ранящие острыми краями; лелеять несбывшиеся мечты и – надеяться, вопреки всем и всему, несмотря ни на что. Надеяться глупо и беспричинно, отдавая себе в том полный отчет. И Драко – в темной глубине души, надежно скрытой от бесцеремонных посторонних глаз, – надеялся.

– Я здесь, дорогая, – он вложил в голос требуемую порцию тепла и старательно нацепил на лицо улыбку примерного мужа. "Дорогая" – словно они женаты лет двадцать. Драко передернул плечами и подобрался: шаги слышались уже совсем близко.

Свадьбу устроили спустя месяц после прибытия Драко во Францию. Конечно, учитывая статус семьи, вековые традиции и обычаи, времени для должной подготовки было мало: притом что предложение Доминик он сделал через неделю после приезда. С другой стороны – договоренности между Люциусом и де Шанталями было много месяцев... да и пышных торжеств с сотнями гостей никто не планировал. К удивлению Малфоя, Доминик не была дурочкой, и хотя он не знал, в каком виде было преподнесено ей решение о свадьбе, она не питала иллюзий о его чувствах – и это упрощало жизнь. Ее неудавшаяся попытка покончить с собой и нынешнее спокойное здравомыслие не очень вязались друг с другом, но Драко решил не утруждать себя размышлениями об этом. Его не слишком пылкое предложение Доминик приняла с милой покорностью: как добрую, но давно предвиденную весть, задержавшуюся в пути. Де Шантали и Малфои отпраздновали событие впятером – за тихим семейным ужином при свечах, а потом Доминик увлекла Драко прогуляться: по тем самым дорожкам, где они бродили детьми. Они гуляли там всю минувшую неделю – болтая ни о чем, точнее, разговаривала Доминик, Малфой отделывался односложными ответами и междометиями. Его будущую жену такое положение дел, казалось, ничуть не напрягало, сам же он чувствовал себя... странно. Хвала Мерлину – пока его поселили в отдельной комнате, и ему не нужно было делить постель ни с кем, кроме своих призраков.
Анестезирующий эффект международного перемещения прекратил действие наутро: Малфой вновь ощутил свое сердце, хотя предпочел бы забыть о нем. Три года. Чужая страна. Чужая женщина – виновная лишь в своей чистой крови и чистой любви. Руки внезапно задрожали – Драко сжал их в кулаки и закрыл глаза, глубоким дыханием успокаивая зачастившее сердце и стараясь не думать, как встречает это утро Грейнджер... как смешно она морщит нос, когда солнечный луч щекочет ей лицо и как доверчиво распахиваются глаза...
Деликатный стук в дверь едва не заставил Малфоя выскочить из собственной шкуры. Он сглотнул, успокаивая прыгнувшее к горлу сердце, и выговорил:

– Да?

Дверь бесшумно приоткрылась, впуская Нарциссу: волосы собраны в изысканно небрежный узел, легкое голубое платье оттеняет глаза.

– Как ты, малыш? – она феей скользнула к Драко, легко коснулась губами щеки, обдав летучим ароматом сирени, взъерошила ему волосы на затылке и присела на пуфик у кровати, изящно скрестив ноги.

– Я нормально, а ты?.. – вырвалось у Драко: лихорадочный блеск в глазах матери сказал ему больше, чем весь ее цветущий вид.

– Все хорошо, все хорошо, – рассеянно пропела Нарцисса, блуждая взглядом по комнате. – Как тебе здешний климат? Тепло, солнце... прелесть, правда?

Будто в Британии круглый год зима... Малфой продолжал вглядываться в лицо матери, и его собственное становилось все более озабоченным.

– О, Драко, – Нарцисса устало провела руками по лицу и будто стерла грим: оно сразу постарело, блеск в глазах угас. – Не обращай внимания. Это все Забвенное зелье Бланш... знаешь – успокоиться, отвлечься... забыться.

– Забвенное зелье?..

Нарцисса безучастно кивнула, повертела кольцо на пальце и внезапно оживилась:

– Милый, а что ты скажешь о Доминик? Девочка по-прежнему очаровательна, не правда ли?

Малфоя неожиданно озарило: мать же ничего не знает о его встрече с Люциусом, а стало быть и появление Доминик на терминале, и этот ранний визит Нарциссы – этапы кампании по подготовке его, Драко, к принятию верного решения... да только оно было им принято еще в Британии. Теперь он подозревал, что и тогда, за завтраком после встречи с отцом, Нарцисса неслучайно так ударилась в воспоминания о де Шанталях. Мерлин... интриги, тайные планы – на один неприятный миг он ощутил себя увязшей в паутине бабочкой... а скорее, мухой: какая, к драклам, из него бабочка, в самом деле. Малфой прикрыл глаза и тихо вздохнул.

– О да, мама, Доминик прелестна, – он еще раз вздохнул и подошел к окну: из его – пока еще отдельной – спальни открывался вид на широкую лужайку. – Я подумываю сделать ей предложение, что скажешь?

Обескураженный вид матери доставил Малфою пусть небольшое и сомнительное, но – удовольствие...

Портрет профессора Снейпа Драко решился распаковать лишь после свадьбы. Зельевар продолжал молчать – так же упорно, как в мэноре со дня смерти Люциуса – к облегчению Малфоя. Декан не делал бесполезных вещей, махать кулаками после драки не вошло в его привычки и после смерти. Доминик взирала на портрет с благоговением: помимо того, что Северус Снейп сыграл неоднозначную роль в ее собственной жизни, он семь лет был неотъемлемой частью жизни Драко – а это, вкупе с героическим вкладом в Победу, делало профессора небожителем в глазах Доминик. А между свадьбой и портретом случилась первая брачная ночь... ее Малфой, конечно, тоже отчетливо помнил – хотя предпочел бы забыть. Доминик, разумеется, имела полное право раз уж не на его душу, то хотя бы на тело, а он способен был думать лишь о вспышке – проклятой вспышке колдокамеры ушлого журналюги, пробравшегося-таки через зачарованные кусты, несмотря на все предосторожности. Впрочем, интуиция шепнула Малфою, что, наверное, кто-то не слишком усердствовал с защитными чарами и, возможно, даже хотел, чтобы весть о его свадьбе долетела до Британии... Однако он сознательно отмахнулся от этой мысли, ибо шила в мешке все равно не утаишь – вылезет рано или поздно, а подозревая всех и каждого вокруг, недолго дойти и до психушки. Проверять, что здесь у них вместо Мунго, Малфою не хотелось: вполне хватало собственного ада, который он давно носил внутри.
Когда Доминик вышла из ванной – сменив роскошный в своей элегантной простоте свадебный наряд на целомудренный длинный пеньюар – и бесшумно, нерешительно приблизилась к необъятной кровати с балдахином, Драко отвернулся наконец от окна и замер, встретившись глазами со своей новоиспеченной женой. Нет, дураком он себя не чувствовал – только мерзавцем. Два маленьких зеленых солнца светили с ее лица, в этих глазах – доверчивых и опасливых, как у той оленихи на уилтширском лугу – была вся Доминик: ее отчаянная надежда, страх, мольба... и любовь. Малфой ощутил ее, как ожог: эта маленькая дрожащая девочка в шикарном белье его любила. Безоговорочно, отбросив прошлое, настоящее и даже будущее – если бы ей грозила неминуемая смерть за ночь с ним, Доминик де Шанталь, не задумываясь ни на секунду, счастливо выбрала бы ее. Нет... Доминик Малфой. Доминик и Драко, Драко и Доминик – как в детстве. Он – в ловушке, только с сегодняшнего дня жаловаться некому и не на кого: он сделал выбор, и эти отчаянные глаза станут его персональной вечной карой, когда он будет гореть в аду – за двойное предательство. Тех – обеих, – которые любили его, и своей собственной любви – единственного, что оставалось стоящего в его никчемной жизни.
Той ночью – первой в роли мужа – Драко так и не уснул. Держа в осторожных объятиях хрупкое незнакомое тело, он вспоминал давний разговор с отцом. Тогда как раз Драко осаждала Селестина Уэйн, и он, будучи дома на рождественских каникулах, получил от нее до безобразия слащавую, безвкусную открытку, из которой к тому же – едва он ее открыл – посыпались на колени почему-то ядовито-розовые снежинки. Хвала Мерлину – рядом не оказалось матери, а вот отец внимательно наблюдал, как Драко, ругаясь вполголоса, избавлялся от паскудных снежинок. Покончив с открыткой, он неохотно рассказал отцу о настырной рэйвенкловке – ничего другого ему не оставалось, – и Люциус, выслушав, задумчиво произнес:

– Любовь, Драко, – любая любовь – есть дар. Прошеный или непрошеный, но в любом случае – не стоит отбрасывать его, не подумав. Никогда не знаешь, где и как тебе пригодится тот или иной человек... а жечь мосты, Драко, занятие неумное и весьма опрометчивое, да, – вымолвив эту небольшую, но вескую тираду, Люциус умолк, переведя взгляд на огонь, минуту спустя в гостиную впорхнула Нарцисса, и Малфои приступили к рождественскому завтраку. А тот разговор вспомнился отчего-то лишь сейчас.
В ту – первую – ночь Малфой так и не сделал Доминик своей, как, впрочем, и во вторую и третью. Странно, но это, похоже, стало причиной поистине безграничного доверия его новоиспеченной жены. Страх исчезал из ее глаз, уступая место желанию.

– Вот где ты прячешься, отшельник! – Доминик подбежала к нему со спины, обвила руками шею и потерлась щекой о волосы. Драко терпеть не мог, когда чужие руки касались его волос: единственная, чьи прикосновения только что не заставляли его по-кошачьи урчать, находилась по другую сторону Ла-Манша. И нет – Малфой не был отшельником.

По завершении винодельческого сезона – после праздника Божоле в третий четверг ноября, когда бесчисленное количество бутылок молодого вина было разослано во все уголки Европы, и немало выпито – в Эглантье традиционно открылся сезон охоты. Филибер де Шанталь скромно именовал ее спортом королей, и Драко пришлось научиться всем охотничьим премудростям. Верховой езде он был обучен с малолетства, так что особых трудностей не возникало, кроме одной: он наотрез отказывался убивать загнанного оленя, хотя нередко одним из первых оказывался рядом с затравленным животным в окружении беснующейся своры. Будучи довольно терпеливым и покладистым все время, что жил в шато, здесь Драко оказался непреклонен – и плевать хотел на то, что подумают о нем тесть и все его претенциозные гости, половина из которых откровенно завидовала малфоевскому успеху. Его упрямство неожиданно нашло горячую поддержку у жены: Доминик убежденно считала охоту убийством, поэтому лишь радовалась отказу Драко в нем участвовать. Малфой ее не разубеждал: какая разница, в конце концов, почему...
И на посиделках после охоты он неизменно присутствовал: вежливо улыбался, участвовал в светской трепотне, готовый поддержать практически любой разговор на любую тему. Красивый, изысканно холодный – невзирая на безупречную любезность, легко и органично – на сторонний взгляд – вписавшийся в новую среду, британский зять де Шанталей быстро стал весьма популярен в светской тусовке. Именно так: не муж Доминик – зять де Шанталей... и лишь с точки зрения лингвистики это было одно и то же. На этих вечеринках разливали не молодое вино свежего урожая, но хорошо выдержанное Жюрансон: богатое, яркое, бархатистое, с привкусом корицы и гвоздики – вино, которого нигде больше не найти, потому что только урожай виноградников у реки По – Гро Мансан, Пти Мансан, Курбю – дарил ему неповторимый вкус и незабываемый аромат. Янтарный хмель кружил голову, вызывая в душах шальные порывы, заставляя чувствовать себя юными и сумасбродными, нести глупости и искренне над ними хохотать. Когда веселье становилось разнузданным, Драко незаметно исчезал из дома, провожаемый грустным взглядом Доминик: по молчаливому уговору пара вечеров и ночей в неделю безраздельно принадлежали Малфою. В остальное время он прилежно исполнял обязанности примерного мужа...

Этот укромный уголок Драко обнаружил спустя месяц после приезда, бродя по поместью в компании собственных мыслей: очень удобный прямой аппарационный канал в Париж. Малфой и не подозревал, насколько привык к городу за год без магии. Париж показался ему более шумным и грязным, чем Лондон, слегка сумасшедшим, но он был городом и там была жизнь. В первую свою вылазку Драко бесцельно бродил по центру: выход из канала оказался в непосредственной близости от Лувра*. Обилие маглов его не особенно раздражало, а сам он не сильно выделялся из толпы: джинсы, майка, неизменный черный пиджак, собранные в хвост светлые волосы, чехол на поясе – под Маскирующими чарами. Малфой ловил на себе заинтересованные взгляды девиц, но причины тому были далеки от магии. Забредя в сад Тюильри, Драко понял, что заблудился, и похвалил себя за предусмотрительность: аппарировав на рю де Лоншам, он навесил на выступающий из стены камень Навигационные чары, которые и вывели его обратно, стоило шепнуть: «Делигаре реверти**». Малфой настолько хорошо помнил, какова жизнь без магии, что работа даже с несложными заклинаниями до сих пор доставляла ему удовольствие, а уж с изысканными, вроде этого, тем более.

– Ну, так ты идешь ужинать? – Доминик почувствовала напряжение мужа и отстранилась, закусив губу. Драко, не подозревая об этом, повторил ее движение, подавил вздох и поднялся с кресла.

– Конечно, дорогая, идем... – он приобнял ее за талию, пропуская вперед, и Доминик поразилась: каким холодным может быть такое, казалось бы, интимное прикосновение. Однако в следующий момент она лучезарно улыбнулась Драко, и они покинули тонущую в сумерках веранду.

Открыв потаенный проход в саду, Малфой ловил каждую возможность улизнуть в Париж: туда, где он чувствовал себя почти прежним... чувствовал себя живым. Он кормил голубей, ел жареные каштаны, пил кофе в крошечных кафе под нарядными навесами – плохая копия блэковского кофе, но по-своему неплохой. В один из вечеров Драко нашел улицу Фарфелу*** – или она нашла его, так или иначе, Париж открылся ему с новой – темной, криминальной – стороны, парадоксальным образом тронув сердце: напоминанием о Лютном переулке. Теперь почти все свои свободные вечера он проводил здесь – в кабачке «Дохлая устрица» (довольно грязном и шумном заведении, полном сомнительной разношерстной публики, однако славящемся отличным качеством подаваемого вина), став завсегдатаем: ему по-особенному улыбались официантки; жулик бармен наливал чуть-чуть больше, чем раньше; у Малфоя появился любимый столик, который он предпочитал прочим – когда не оставался у стойки.
В один из таких вечеров он приметил через столик одинокую фигуру наедине с бутылкой "Эльфийского Полночного" – вина покрепче игристого, которым он угощал в мэноре Гермиону столетие назад, в прошлой жизни. На столике стояло еще небольшое расписное блюдо с нарезанным персиком, но очевидно – лишь для приличия: девушку интересовало только вино. Драко с любопытством вгляделся в лицо, полускрытое длинными волосами, и от неожиданности поперхнулся огневиски: оно недаром показалось ему знакомым – еще бы! Но что она делает здесь одна, и что думает об этом Блейз?..

* Первый округ, или Лувр (Ie arrondissement, Arrondissement du Louvre) – географический и исторический центр Парижа, его сердце и настоящая туристическая Мекка
** Заклинание есть чистой воды вымысел автора: от лат. deligare – привязать и reverti – вернуться
*** farfelu (фр. разг.) – странный, экстравагантный, причудливый, необычный; забавный, потешный; удивительный, нелепый. Улица – вымысел автора – парижский «аналог» лондонского Лютного переулка

Дата добавления: 2015-12-07