Михаил ефграфович салтыков-щедрин

Выдающийся сатирик Салтыков-Щедрин продолжил традиции Фонвизина и Гоголя. Его «злая» сатира, по его собственным словам, направлена на то, чтобы преодолевать «ненормальные условия», в которые поставлен современный человек. Произ­ведение Салтыкова воздействовало и на последующий ход русской литературы. Его влияние заметно, к примеру, в романах А.Белого («Петер­бург»), Е.Замятина («Мы»), произведениях А.Платонова.

В 1868 г. Салтыков был отстранен за свои демократические убежде­ния от государственной службы; он полностью отдается творчеству, активно сотрудничает в журнале Некрасова «Отечествен­ные записки», где в 1869 - 1870 гг. впервые публикуется «Историяодного города». Произведение было подготовлено всем предшествующим творче­ством Салтыкова (циклом очерков о «Глупове» и «глуповцах», «Помпаду­рами и помпадуршами», «Письмами о провинции»).

Салтыков в «Истории одного города» обращается к форме хроники. Он воссоздает историю города Глупова, начиная с 1731 г. по 1826 г. При этом писатель выдает себя только за издателя якобы обнаруженной им летописи, веденной в разное время четырьмя летописцами этого города. Мистификация (города Глупова на карте России не было; летопись - продукт фантазии автора) соответ­ствовала художественным и идейным стремлениям Салтыкова. Она позволяла обойти цензуру, заинтриговать читателя, вызвать его дове­рие и главное, - под видом критики прошлого создать сатиру на совре­менность. Глупов - город с фантастической (временами забавной) историей. Онвырос то ли на «горах», то ли на «болотине», граничит с Византией, претендует на славу Древнего Рима. Управляют им приводимые к влас­ти «высшим начальством» градоначальники - ограниченные, жестокие, порочные натуры. «Глуповцы», в свою очередь, начальстволюбивы, не­вежественны и покорны. В изображении Салтыкова даже эта примитивная, полная несураз­ностей история интересна. Она читается как «сказание» о каком-то ис­торическом казусе, причудливом, необыкновенном явлении. Но при вни­мательном чтении становится ясным, что с этой историей сочетаются размышления писателя над русской историей в целом, над взаимоот­ношениями власти и народа в ней.

Эта основная проблема поставлена и ее ре­шение намечено в самом начале произведения (глава «О корени проис­хождения глуповцев»). По мнению Салтыкова, «трагическая истина рус­ской жизни» заключается в том, что в ней одновременно действуют две «неразумные силы истории»: деспотическая власть и терпеливо выно­сящий свою судьбу темный народ. История Глупова началась с того, как его обыватели, уставшие от взаимных «надругательств и разорений», приглашают на правление бе­зымянного «князя». Последний «прибыл собственною персоною в Глу­пов и возопи: «Запорю!». Так было положено начало традиции в управ­лении этим городом. Градоначальники «секут обывателей^», при необхо­димости усмирения «палят из пушек» по ним. Угрозы, сечение, солдаты и т.п. - основные методы управления народом. Они, несмотря на возни­кающий иногда глуповский либерализм, развиваются и совершенству­ются. Не случайно в конце произведения возникает проект «идеально­го» города (своего рода острога), в котором, по замыслу Угрюм-Бурчеева, удается подавить всех, «упразднить естество», т.е. элементарные при­знаки свободной жизни.

Глуповцы представлены Салтыковым как пассивная, бессознатель­ная масса, которая приспосабливается, боится и уважает начальников, может быть столь же жестокой, как и они. Глуповцы иногда протестова­ли, но – «стоя на коленях». «Энергии действия они с большою находчи­востью» противопоставляли «энергию бездействия» (глава «Войны за про­свещение»). Лишь в самом конце произведения намечается просвет в темном сознании глуповцев. «Они взглянули друг на друга - и вдруг ус­тыдились. Они не понимали, что именно произошло вокруг них... Была ли у них история, были ли в этой истории моменты, когда они имели воз­можность проявить свою самостоятельность? - ничего они не понимали». Салтыков отрицал нередко звучавшие в критике обвинения в глум­лении над народом. С его точки зрения, необходимо «отличать народ исторический, то есть действующий на поприще истории, от народа, как воплотителя идеи демократизма». В его же произведении, утверждал писатель, речь идет о «народе историческом», пока еще покорном влас­ти и «ударам судьбы».

Салтыков создал историческое по форме, но обращенное в первую очередь к современности произведение. «Историческая форма расска­за, - говорил он в одном из своих писем, - была для меня удобна потому, что позволяла мне свободнее обращаться к известным явлениям жизни». «История одного города» была задумана Салтыковым как двуплановое, «аллегорическое» произведение. С одной стороны, в нем речь идет о конкретном (хотя и придуманном самим писателем) городе, с его ска­зочной, «колоритной» историей. С другой - герои Глупова и все, что слу­чилось с этим городом, часто напоминают читателям страницы подлин­ной истории страны. Так, список последовательно находившихся у вла­сти в Глупове градоначальников включает 22 имени. В России с момен­та введения титула «царя» (1547 г.) и до времени выхода в свет «Исто­рии одного города» сменилось тоже 22 правителя. Было время в исто­рии Глупова, когда «бразды правления» находились в руках сменявших друг друга шести градоначальниц. Подобное наблюдалось и в истории России после смерти Петра I, когда определенное время высшая власть принадлежала преимущественно женщинам. Салтыков приводит ана­логии между «образцовым городом» Угрюм-Бурчеева и военными посе­лениями Аракчеева, между грубыми, но «эффективными» методами уп­равления в Глупове и палочной дисциплиной, которую насаждал в Рос­сии Николай I. Многочисленны и другие параллели, аналогии и намеки. Они позволяют Салтыкову сказать, что жизнь Глупова -это общий для государства, сохраняющий и в современности свою силу «порядок вещей».

«История одного города» - сатира. В соответствии со спецификой сатиры Салтыков, изображая существующие в реальной жизни обще­ственные и человеческие пороки, сильно их преувеличивает, доводит до карикатуры, чтобы зло надсмеяться над ними. Одним из ярких примеров сатирического мастерства Салтыкова яв­ляется образ градоначальника Угрюм-Бурчеева. В нем писатель вопло­тил типичную для деспотического государства черту - стремление уни­фицировать людей, общественную жизнь, превратить человека в рядо­вой винтик системы. Но, попав под увеличительное стекло писателя, она доводится до логического конца и демонстрирует свою абсурдность. Вот какими представляются Угрюм-Бурчееву будущий (построенный на месте разрушенного Глупова) «образцовый» город и жизнь в нем: «По­средине - площадь, от которой радиусами разбегаются во все стороны улицы, или, как он мысленно называл их, роты. По мере удаления от центра, роты пересекаются бульварами, которые в двух местах опоя­сывают город и в то же время представляют защиту от внешних врагов. Затем форштадт, земляной вал - и темная занавесь, то есть конец све­ту. Ни реки, ни ручья, ни оврага, ни пригорка... В каждом доме находит­ся по экземпляру каждого полезного животного мужеского и женского пола, которые обязаны, во-первых, - размножаться... Работы произво­дятся по команде. Обыватели разом нагибаются и выпрямляются; свер­кают лезвия кос, взмахивают грабли, стучат заступы, сохи бороздят зем­лю, - все по команде... Около каждого рабочего взвода мерным шагом ходит солдат с ружьем, и через каждые пять минут стреляет в солнце».

К сатире обращается Салтыков при изображении и других истори­ческих и современных ему сторон государственной и общественной жизни. Так, глава «Войны за просвещение» повествует о том, как градо­начальник Бородавкин провел целых 4 таких войны (за внедрение гор­чицы, устройство каменных фундаментов под домами, разведение пер­сидской ромашки и, наконец, в связи со слухами об учреждении в Глу­пове академии). Завершились эти войны началом новых, но теперь уже против просвещения. Действия Бородавкина бессмысленны, абсурдны, но они имеют совершенно реальные соответствия, параллели в госу­дарственной политике XVIII-XIX вв. Сказанное относится и к образу гра­доначальника Беневоленского, «друга и товарища Сперанского по се­минарии». Беневоленский решает прославиться законодательной дея­тельностью. Но принципы, на которые он при этом опирается, совер­шенно противоположны закону как таковому: «Всякий человек да имеет сердце сокрушенно», «Всякая душа да трепещет», «Всякий сверчок да познает соответствующий званию его шесток». Поэтому Беневоленско­му никак не удается создать задуманный им проект конституции. «Всего более его смущало то, - пишет Салтыков, - что он не мог дать доста­точно твердого определения слову «права». Слово «обязанности» он со­знавал очень ясно, так что мог об этом предмете исписать целые дести бумаги, но «права» - что такое «права»?». Лучшее, что в области законо­дательства сделал Беневоленский - это «Устав о добропорядочном пи­рогов печении». Образ Беневоленского отражал определенную истори­ческую эпоху: в начале царствования Александра 1 были предприняты оказавшиеся безуспешными попытки создать новые, более гуманные законы, обсуждалась возможность принятия конституции. Одновременно этот образ является пародией на ограниченных, приносящих скорее вред, чем пользу, законодателей вообще.

Произведение Салтыкова отличается разнообразием и свободой ху­дожественных форм. В нем нет сюжетной линии в общепринятом смыс­ле слова, нет центрального героя, вокруг которого стягивались бы со­бытия. Хотя по форме это и хроника, писатель воспроизводит лишь отдельные этапы в истории Глупова и «биографии только замечательней­ших градоначальников»; он часто отступает от хронологического прин­ципа в повествовании. Особую роль в построении произведения, его образов играют воображение автора, фантазия, которые доходят под­час до невероятностей. По словам Тургенева, «История одного города» - это «странная и замечательная книга, представляющая, по необходимости в аллегорической форме, увы! слишком верную картину русской истории». Сатирическое в «Истории одного города» художественно воплощает­ся в различных, очень часто неожиданных формах. Салтыков - мастер гротеска, т.е. причудливого сочетания реального и фантастического в образе. Гротеск присущ произведению в целом, его отдельным обра­зам, событиям, которые в нем описаны. Но особенно ярко он выступает в образе градоначальника Брудастого. У этого администратора на мес­те головы находился органчик, запрограммированный и поставленный высшим начальством. Органчик был способен издавать лишь две угро­жающие фразы, обращенные к гражданам: «Не потерплю! Разорю!» Однако, создавая и этот по-своему невероятный образ, Салтыков оста­ется на почве реальности; Брудастый - элемент государственной ма­шины, человек-автомат, жестоко и слепо исполняющий порученные ему функции.

Чтобы подчеркнуть алогизм происходящего, удивить читателя и про­сто внести юмористическую струю в сатиру, Салтыков нередко обраща­ется и к фантастике. Один из градоначальников, по свидетельству исто­риков, летал; другой «кичился тем, что происходит по прямой линии от Ивана Великого {известная в Москве колокольня)»; две самозванки - градоначальницы, посаженные в одну клетку, съели друг друга; Фердыщенко ведет войну, командуя ожившими оловянными солдатиками, и т.п. Очень своеобразны слог и язык Салтыкова. Каждый персонаж «Ис­тории одного города» говорит языком, соответствующим его характеру. В своем повествовании Салтыков сочетает различные языковые плас­ты, начиная от иронического подражания языку летописей и историчес­ких трудов и кончая жаргонной речью. В языковом арсенале писателя и традиционные приемы: «говорящие» имена и фамилии («Глупов», Него­дяев, Грустилов и т.п.), «эзопов язык» как способ шифровки свободной мысли и др.

В 1883-1886 гг. Салтыков создает более 30 сказок. Они были написаны в ос­новном Сказка - излюбленный жанр устного народного твор­чества. Она имеет вымышленный сюжет и воспринимается слушателя­ми как игра фантазии. Одновременно сказка отражает действительность, но не прямо, а через поэтический вымысел, через аллегорические об­разы и условные ситуации. Сказка нередко встречается в творчестве русских и зарубежных писателей (например, А.Пушкина, Л.Толстого, М.Горького, Э.Т.А.Гофмана, Г. X. Андерсена). При этом традиционные для народных сказок формы и содержание, как правило, творчески перера­батываются. Обращение к сказке было естественным для Салтыкова явлением. Сказочными элементами (фантастикой, гиперболой, условностью и т.п.) пронизано все его творчество (они обильно представлены, в частности, в «Истории одного города», рассмотренной выше). Сказка отвечала и желанию писателя быть прочитанным, понятым народом, как можно большим числом читателей. Свои сказки он не случайно печатал в ши­роко распространявшихся журналах и газетах. Темы, которые Салтыков разрабатывает в сказках, характерны для него и уже встречались в его творчестве. Это деспотическая власть («Медведь на воеводстве»), господа и рабы («Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил», «Дикий помещик»),страх как ос­нова рабской психологии («Премудрый пескарь»),пустая мечта («Ка­рась-идеалист»), каторжный труд («Коняга»)и др. При этом основные темы сказок часто осложняются дополнительными. Объединяющим же началом всей тематики сказок Салтыкова выступает жизнь народа в ее соотнесенности с жизнью господствующих сословий.

Сказки «Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил» (1869), «Дикий помещик» (1869), «Медведь на воеводстве» (1884) дают интересный и разнообразный материал для суждений о художествен­ном методе и идейных позициях писателя. В этих произведениях Сал­тыков умело сочетает традиционные для народных сказок формы с соб­ственными художественными приемами. Что сближает их с народными сказками? Это: типичные сказоч­ные зачины («Жили да были два генерала...», «В некотором царстве, в некотором государстве жил-был помещик...»); присказки («по щучьему велению, по моему хотению», «ни в сказке сказать, ни пером описать», «долго ли, коротко ли»); характерные для народной речи обороты («ду­мал-думал», «сказано-сделано»); приближенные к народному языку син­таксис, лексика, орфоэпия. В сказках Салтыкова, как и в народных, чу­десное происшествие завязывает сюжет; два петербургских генерала «вдруг оказались на необитаемом острове»; по милости божьей в одно­часье «не стало мужика на всем пространстве владений глупого поме­щика». Так неожиданно, необыкновенным образом возникают типичные сказочные ситуации, которые в дальнейшем повествовании находят свое разрешение. Народной традиции следует Салтыков и в своих сказках о животных, когда в аллегорической (иносказательной) форме высмеи­вает недостатки общества.

Однако и форма, и содержание сказок Салтыкова никак не замыка­ются на фольклорных схемах, в них много оригинального. Они не вы­держаны до конца в вымышленном, сказочном ключе. Писатель сознательно переплетает в них фантастическое с реальным и даже истори­чески достоверным. Так, в сказке «Медведь на воеводстве», где в роли действующих лиц представлены звери, вдруг появляется образ Магниц­кого, известного в русской истории реакционера. Из этой «вставки» чи­татель узнает, что еще до начала правления Топтыгиных в лесной ча­щобе были уничтожены Магницким все типографии, студенты отданы в солдаты, академики заточены. В сказке «Дикий помещик» речь идет отом, как постепенно глупеет и деградирует ее герой, даже превращает­ся в животное. Фантастическое в этой сказке, невероятная история ее героя во многом объясняются тем, что последний постоянно читал газету «Весть» (которая издавалась на самом деле) и следовал ее советам.

Отмеченные выше и другие формы переплетения фантастического с реальным характерны для творческой манеры Салтыкова. Они при­водят к тому, что писатель и соблюдает формы народной сказки, и од­новременно сознательно разрушает их. Если волшебное в народной сказке полноправно (создает свой особый мир, не похожий на реаль­ный, уводит в него читателя), то волшебное в сказках Салтыкова объяс­няется реальным и читателю не удается уйти от действительности, ко­торая постоянно чувствуется за образами зверей, сказочными ситуаци­ями, фантастическими событиями. Когда Топтыгин 3-й («Медведь на во­еводстве») прибыл в свою вотчину, то он обнаружил там естественным образом сложившийся порядок. Порядок этот, конечно, нельзя было на­звать вполне «благополучным», но его оправдание было в том, что это был «исстари заведенный порядок» («волки с зайцев шкуру дерут, а кор­шуны и совы ворон ощипывают»...). Лес «и днем и ночью... гремел мил­лионами голосов, из которых одни представляли агонизирующий вопль, другие - победный клик». Здесь, как и повсюду в сказках Салтыкова, за условными образами явно просматривается современная писателю и полная социального зла жизнь.

Сказочные формы позволяли Салтыкову по-новому представить близкие ему идеи, показать и высмеять общественные недостатки. Сказ­ка допускает игру фантазии, и, полагаясь на нее, писатель как бы осу­ществляет художественные эксперименты. Что станет с генералами, по­мещиками, если не будет мужика, которого они теснят, унижают, эксп­луатируют? Что ожидает общество, в котором злодеяние считается за норму? Возможно ли такое оглупление, одичание человека, когда он превращается в животное? Вопросы эти (они содержатся в трех сказ­ках, о которых в основном идет речь) своим предположительным харак­тером требуют необычной ситуации для своего решения. Лучше всего они могли быть рассмотрены в экспериментальных (сказочных) условиях. Значение же их было большим: ставя и разрешая их, Салтыков предупреждал общество об ожидающих его болезнях.

И в сказках Салтыков сохранил свойственную ему активную ав­торскую позицию, хотя жанр сказки тяготеет к спокойному, эпическому повествованию. Он настолько свободен в своем воображении, что не­редко доходит до несообразностей (один из генералов съедает орден другого; «дикий помещик», как кошка, в один миг способен взобраться на вершину дерева, чтобы выстеречь оттуда зайца и напасть на него...). За сатирой и злым юмором писателя просматриваются и трагические тенденции в его творчестве (раздумья о покорности, нерешительности народа, бессмысленности современного общества). Даже публицисти­ческие элементы встречаются в его сказках (нападки, колкости, направленные против некоторых газет, журналистов, писателей).

Дата добавления: 2015-12-07