Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Н1Ш Щ И |Ц Щ Mi,К 36 страница

Читайте также:
  1. A) жүректіктік ісінулерде 1 страница
  2. A) жүректіктік ісінулерде 2 страница
  3. A) жүректіктік ісінулерде 3 страница
  4. A) жүректіктік ісінулерде 4 страница
  5. A) жүректіктік ісінулерде 5 страница
  6. A) жүректіктік ісінулерде 6 страница
  7. A) жүректіктік ісінулерде 7 страница

...И ничем он не показал мне даже малейшего разоча­рования в себе, когда, подойдя к своей скамейке, посмот­рел на меня более долгим, чем тогда, перед первой пода­чей, взглядом. Ничего не сказал он о себе в эту секунду. Лишь спросил глазами:

— Ну что?

— Все в порядке, — ответил я ему, — ты все делал
правильно! Продолжай так же! Но держись еще крепче! —
сказали ему мои сжатые в кулаки пальцы. И он кивнул
мне в ответ:

— Я понял.

Но все было не так просто. Сет был проигран быстрее, чем мы предполагали. Эдберг играл слишком хорошо, а «мой» был недостаточно быстр и реактивен, но чаще всего таким он и бывал в первом сете — не сразу входящим в игру. И морально мы были готовы к счету 3:6, даже к 2:6, но не к 1:6. А было 1:6. И зал ликовал!

А он, встав со скамейки, повернулся и нашел меня глазами. Но теперь я был только спокоен, и жест моей правой руки означал одно: «Спокойно! Все нормально. Все идет по плану».



Проклятие профессии


Покаяние



 


       
   

(в самолете)

— Шанс у нас один — в верно выб­ранной стратегии. Мы с Эдбергом раз­ные люди. Я медленно вхожу в игру, а он, наоборот, всегда разогретый. По-мо­ему, я никогда не выигрывал у него пер­вый сет. Отсюда задача — пусть проиграть даже два сета, но заставить его работать и устать. В выносливости у меня явный перевес.

(вечер)

...И он еще ниже встал в свою стой­ку (подавал Эдберг) и чуть сильнее, чем обычно, раскачивался его корпус, и взгляд был как никогда жестоким.

И понял я сейчас — он (мой люби­мый спортсмен) вошел в свое лучшее состояние и сейчас просто так не отдаст ни одного мяча! Пусть ты, Стефан, выиграешь этот сет, но счет будет, клянусь, 4:6 или 5:7. И придется тебе, Стефан, отдать немало сил для этой побе­ды. Но в третьем сете... И сразу я сказал себе: «Стоп! Не о том думаешь!»

Так оно и было. Эдберг смертельно подал. И «мой» даже не двинулся с места. Только расслабил ноги и снова встал в стойку, и так же стоял, раскачиваясь и ожидая следующей подачи. И принял ее! И пошла борьба! Не мень­ше минуты шел обмен сильнейшими ударами и последний из них от Эдберга угодил в сетку.

«Ага!» — пронеслось в мозгу. Вот она — первая ошиб­ка. Мы так ждали ее, если бы ты только знал, Стефан Эдберг! Мы тебя очень высоко оцениваем, но сегодня нам тоже нужна победа!

А «мой» снова встал в самую низкую стойку, и в лице его была та же жестокая решимость. Как он был сконцен­трирован!


И Стефан подал в сетку. И я перевел дух — впервые сегодня отобрали подачу! Вторая у Эдберга не страшна. И «мой» сразу убил ее. И впервые повел 30:15.

И снова бой за каждый мяч. 1:1, 2:2, 3:3. Проигрыва­ем 3:4, 3:5. Но, слава Богу, 4:5. И долгая борьба в послед­нем гейме.

Как Эдберг старался! Он лучше всех знал, что в дли­тельном матче его шансы невелики, и проигрывать второй сет ему никак нельзя. А потом, в третьем сете он отдаст все и, может быть, победит — ив сете и в матче.

Такова его программа, и она, естественно, абсолютно не совпадает с нашей.

6:4. По сетам 2:0. Восторженно ревет зал. Но Эдберг без тени радости идет к своей скамейке, садится на нее и несколько секунд сидит неподвижно, глядя в пол, думая о чем-то. Потом резко встал и стал снимать мокрую рубаш­ку, тщательно вытер полотенцем руки и туловище, осве­жил лицо и закрыл глаза. Подбежал массажист и стал массировать его ноги.

...Ни на минуту не утихал этот дикий шум, и пришла мысль — не помешают ли они «моему» подавать? И я перевел взгляд на нашу скамейку. Он сидел ко мне спи­ной, уже заменил рубашку и сейчас пил воду. Даже подо­бия суеты не было ни в одном его движении. Но главное (это было главным сейчас), не было и намека на уста­лость. Его крупное тело, как и вся мощная мышечная система были сейчас в состоянии максимального разогре­ва, готовности продолжать эту работу.

И будто желая подчеркнуть верность моего диагно­за, он встал и попрыгал. И уже не садился больше, стал выбирать ракетку, а выбрав, прохаживался у своей ска­мейки взад-—вперед. Он ждал продолжения — это видели все! И смолк шум. И предчувствие далекой радости (не раньше, чем через три сета) забурлило во мне и заперши­ло вдруг в горле.

Он только бросил короткий взгляд на меня (коснулся!) и, не ожидая ответа, пошел.



Проклятие профессии


Покаяние



 


И снова все началось! И через десять минут я забыл о разных там предчувствиях и испугался, как не боялся давно.

Опять это был чудо-теннис в исполнении Стефана Эд-берга. И когда счет стал 4:1, я пожалел, что не захватил с собой запасной рубашки.

А «мой»? Сейчас я не понимал его. Сегодня вероятно просто не наш день и от нас ничего не зависит. Надо по­нять это и смириться.

Но он не понимал этого, не понимал, что происходит. Не признавал бесполезности сопротивления, борьбы! Мне стало даже неловко за него. И я посмотрел по сторонам, ожидая, что увижу на лицах зрителей нечто сродни тому, что испытывал сейчас сам.

Никто не смотрел на меня! Все давно стояли, беспре­рывно аплодируя и скандируя имя нашего соперника.

А «мой» был точно таким же! «Почти таким же», — поправил я себя. Изменилось лицо, в нем добавилось су­ровости, и по-настоящему жестоким был его взгляд. Не­смотря ни на что, он продолжал сражаться, бросаясь за каждым, даже безнадежным мячом.

Я не сопереживал сейчас, а изучал его, изучал фено­мен человека, согласного в данный промежуток времени только на победу! Только!

Это было в моей работе не один раз. Мы со спорт­сменом готовились, настраивались, делали все, что мог­ли, но не было шансов сегодня, и я (конечно, это мой позор, позор психолога) в момент понимания тщетности наших сегодняшних усилий внутренне (но не внешне!) сдавался раньше времени, раньше финального свистка. Но... великий спортсмен не верил судьбе в этот день и наперекор всему, чему верили все другие, продолжал биться и побеждал! Совершал свой подвиг! И видел я это не раз.

Именно с этой минуты, когда счет стал 4:1, что-то слу­чилось с Эдбергом, что-то в нем надломилось, и, не скры­вая усталости, с опущенной головой он шел на свою поло­вину корта.


И сразу стал ошибаться. Ударил в сетку один раз, по­том — другой. Сначала покачал головой, потом изучал свою ракетку, затем посмотрел на соперника. И, вероят­но, увидел все то, что полагалось увидеть ему в эту секун­ду! Увидел несдавшуюся волю и оценил великое мужество одного, против которого были все.

И счет стал 2:4. А ошибки Эдберга участились. И вот — 3:4, 4:4.

Ценой страшных усилий Эдберг вырывает гейм — 5:4. Но, похоже, это последнее сверхусилие, на которое сегодня способен тоже великий (бесспорно!) спортсмен Стефан Эдберг. Он сдает в движении, это видят все.

А «мой» чувствует это и начинает играть в сверхтен­нис, причем смело рискует и не ошибается ни разу. 7:5.

И спешит к скамейке. И, скользнув в мою сторону подобием улыбки, чуть шире открывает глаза в ответ на мой воздушный поцелуй.

Быстро снимает рубашку и зовет массажиста. Откиды­вается на спинку скамейки и закрывает глаза. Да, теперь дорога каждая секунда!

...А я в этот момент вспомнил работу с Анатолием Карповым. И понял, что в его матче с Найджелом Шор-том было нечто похожее. Анатолий Евгеньевич очень собранно провел первую партию и повел в счете. Но в дальнейшем Шорт проявил невиданную стойкость, и Карпов дрогнул. Проявилось это не в непосредственной борьбе за шахматной доской. В процессе самой битвы такого бойца, как Анатолий Карпов, вывести из себя во­левым напором практически невозможно. Выразилось это в другом. Он стал менее спокойным в ожидании оче­редной партии, засомневался в шахматной подготовке, критикой и подозрительностью терзал своих секундантов и наделал множество ошибок в режиме и поведении. Но в основе этих изменений была в тот момент не желаю­щая сдаваться воля Шорта — я убежден в этом.

 
 

 



Проклятие профессии


Покаяние



 


Он выпрямился, расслабился на секунду и теперь дол­гим взглядом посмотрел на меня. И я, сжав кулаки, пока­зал ему: «Собранно! Собранно! Очень собранно!» И он со­гласно кивнул. И пошел. Отовсюду кричали, но все эти люди не интересовали его. Они, в том числе их симпатии к одному и антипатии к другому, как и любые другие по­мехи, не были включены в программу деятельности вели­кого мастера. Нет, они были включены, но в иную про­грамму — в мотивационную, а звучала она так: «Выиг­рать у Эдберга в Стокгольме — вот это высший мотив!»

...Ничего подобного я не видел в спорте и, думаю, вряд ли когда-нибудь увижу. Один был сильнее всех! И я вспом­нил слова президента нашего клуба:

~— Великие ребята и Эдберг, и Сампрас, но супер — только он!

...Он поднимает руки к небу и долго смотрит туда, вверх. И я встаю. И смеюсь. И не могу оторвать от него глаз. Лишь на секунду задерживаю взгляд на табло — 4 часа 48 минут продолжалось все это.

Слезы текут по моим щекам, и я не стесняюсь их.

Он весь в цветах, не может протянуть мне занятые цветами руки и наклоняется, чтобы своей щекой коснуть­ся моей.

...Долго не выходит из душа. А я стою перед зеркалом и изучаю себя после своего, быть может, сильнейшего переживания в жизни.

Сажусь и прокручиваю в памяти последние забавные картинки. Королева Швеции сначала подошла к Эдбергу, обняла его и прижала, как ребенка, к своей груди. Потом она будто вспомнила о победителе и направилась к нему, но он заблаговременно, издали протянул ей руку, и она остановилась, не зная, как подойти к нему ближе и обнять его. Он не подпустил ее к себе.

...Его нет и нет, и я вспомнил тот самый страшный мо­мент в матче, когда счет в третьем сете стал 1:4, когда я сломался и мысленно присоединился к шестнадцати тыся­чам окружавших меня со всех сторон людей. Я не понимал, как можно было выжить в этот момент, не сломаться, не


поверить в поражение, в судьбу, как можно было личности оказаться сильнее своей сущности, своих инстинктов и, прежде всего, инстинкта самосохранения? Да, ни в действи­ях, ни в его лице не было в тот момент и намека на согласие с происходящим. Он ждал и верил, что этот момент, когда Эдберг начнет уставать и ошибаться, все равно придет!

«Как называется, — спрашивал я себя, — это "не­что" в личности человека, как его воспитать? Быть мо­жет, этого-то и не хватило мне, чтобы добиться в спорте большего?»

И вот сейчас я получил ответ на этот вопрос. Ждать и верить/ — вот как называется это «нечто» в личности человека! Ждать и верить, несмотря ни на что/

В накинутом на плечи полотенце он сидит и смотрит в пол.

Я сижу напротив к изучаю лицо ставшего таким близ­ким мне человека. Но не вижу и намека на радость. Чув­ствую, что услышу сейчас что-то очень важное, итоговое. И вот он поднимает голову, смотрит мне прямо в глаза и медленно, но твердо, произносит:

— И все-таки — ненависть.

— Ненависть? — переспросил я.

— Да, именно так. Я изменил мотивацию после перво­
го сета. Настроился против зрителей, буквально ненави­
дел их. Да и эту королеву тоже, я видел, как она радова­
лась на своей трибуне....Только это и спасло меня сегод­
ня... к сожалению. Очень жаль, что наш эксперимент за­
кончился неудачей. Очень жаль.

— Я не считаю это неудачей, — тихо говорю я.
Он не отвечает мне.

В аэропорту Дюссельдорфа садимся в разные машины.

— Куда сейчас? — спрашиваю я.

— К родителям. Начну с них.

— Привет им от меня.

Н1Ш Щ И |Ц Щ Mi,К



Проклятие профессии


Покаяние



 


Спасибо, — отвечает он, — и вот что еще. Хотя я и
так утомил Вас, но у меня есть вопросы, и мне важно
получить на них ответы.

— Я готов.

— Нет, это особый разговор. Сколько Вы еще будете в
Германии?

— Через три дня улетаю в Россию.
-

Утром мне позвонили из офиса тен­нисного клуба и сообщили, что он при­едет ко мне завтра в 10-00.

У меня есть целый вечер, и я вспо­минаю.

— У Вас найдется для меня два ча­
са? — спросил он сразу после трени­
ровки.

— Конечно, — ответил я.

— Тогда я не буду здесь тратить
время на душ, а сразу поедем ко мне.

Поплаваем в бассейне, а главное — поговорим.

Машина мчится по автобану. Я любуюсь профилем бойца: жестко сомкнутые губы, слегка прищуренные гла­за, руки, небрежно положенные на руль.

Он чувствует мой взгляд, секунду смотрит на меня, потом на спидометр и говорит:

— Не бойтесь, все будет хорошо. Машина хорошая, и
я хороший... водитель.

И мы смеемся.

в команде зовут комис- ! - i

— А Вы знаете, что Вас
саром?


 

— Нет, — отвечаю я и спрашиваю:

— А почему?

— Президент так и сказал, что Вы приехали к нам
устанавливать Советскую власть.

И снова смеется.

— А пожалуй, он прав, — отвечаю я, — зато с пер­
вой попытки мы вышли в бундеслигу. И тренироваться
стали не так, как раньше. Да, я настоял, чтобы вторая
тренировка начиналась позже, а то она проходила на
фоне усталости и не решала задачу. Теперь тренируе­
тесь, как в Советском Союзе. А чем тебя не устраивает
советский спорт — лучший в мире?

— „.В общем — да, — подумав, соглашается он.

После плавания и обеда уходим на открытый балкон и садимся в глубокие кресла.

— Я давно хотел поговорить с Вами один на один.
Разговор серьезный.

И он внимательно посмотрел на меня.

— Я готов, — ответил я, выдержав его взгляд.

— Мне не нравится моя мотивация, — медленно про­
говорил он.

— Количество или качество? — спросил я,

— Именно качество, с количеством вроде все в поряд­
ке. Помните, когда Вас представили команде, и Вы чита­
ли свою первую лекцию, я сначала сидел с краю, а потом
пересел поближе к Вам. Это была лекция про меня. Вы
говорили о мотивации спортсмена, в частности, об опасно­
сти отрицательной мотивации, когда спортсмен играет
через злобу и ненависть, а это я и есть.

А началось все очень давно. Я был маленький и тол­стый, и отдали меня в теннис, наверное, для того, чтобы я похудел. Да я и не годился ни для чего другого, не умел бегать, прыгать, ничего не умел, а ракеткой по мячу иног­да попадал. И был один плюс — тренировать удары можно было у себя во дворе, о стену дома, что я и делал часами. Но все равно в группе был хуже всех. И было самое пло­хое — надо мной все смеялись. Особенно усердствовал один, я и имя его забыл.



Проклятие профессии


 


Покаяние



 


И вот наступил этот, как я теперь понимаю, кульмина­ционный момент в развитии моей личности. В первом же турнире по жребию мы попали друг на друга. Шансов у меня не было — так все считали. Но настраивался я всю ночь — почти не спал. Все-таки бойцовские качества у меня были и в десять лет, как Вы считаете?

— Согласен.

— И что Вы думаете, я разнес его 6:3, 6:0. И хорошо
запомнил свое внутреннее состояние — я был ослеплен
злобой. Не помнил ни одного фрагмента игры. Что-то вело
меня, руководило мной. Этот мальчик плакал после игры,
и я был счастлив это видеть. Это было чувство реванша,
плохое чувство — теперь я это знаю. Реванш и месть —
родные братья.

А вот следующую игру я безропотно проиграл такому же, как и я, слабому мальчику. Но ко мне он относился неплохо, и против него я настроиться на бой не смог.

И тогда, в свои десять лет, в мое незрелое сознание прочно поселилась эта страшная установка: чтобы побе­дить — надо ненавидеть!

Не было тогда рядом со мной человека, который оста­новил бы меня (эти слова он произнес с истинным страда­нием), да и тренеров, как я понимаю теперь, эти вещи не интересуют. Детям дают ракетки, мячи и говорят: «Ну, давай, покажи, что ты можешь!» И каждый, в итоге, вы­бирает, как выбрал я, свой путь развития своей личности, свой путь борьбы с собой. Я пошел по пути отрицательной мотивации.

Теперь-то я хорошо понимаю, что этот путь по своей природе много легче, чем то, что Вы называете положи­тельной мотивацией, то есть вдохновлять себя такими чув­ствами, как долг, любовь, гордость. Ненавидеть ведь лег­че, чем любить?

Это был вопрос, и я ответил:

— Бесспорно.

— Эта мотивация, в том числе злоба на самого себя за
свое жирное тело, помогла мне в одном, в том, что я сде­
лал себя атлетом. Один серьезный тренер по легкой атле­
тике сказал мне:


— Ты склонен к полноте и, если хочешь быть кем-то в
спорте, будь на ногах, то есть двигайся, пятнадцать часов
в день. — И я двигался пятнадцать часов в день!

Он встал, сказал:

,' — Извините, что-то я волнуюсь. Попьем что-нибудь? И пошел к холодильнику....Спросил:

— Продолжим?

— Да-да, я — весь внимание.

— Ас личностью моей происходило то, что и долж­
но было произойти. Если я проигрывал отдельные игры,
то всегда причину видел в одном — я недостаточно ра­
зозлил себя, не нашел нужных аргументов против конк­
ретного человека. И наступило время, когда я у всех
стал видеть плохое, и хуже того — искать плохое. К
примеру, Агасси стал рано лысеть, и это радовало меня.
Вдруг выяснилось, что мой отец шумно ест, и я стал
уходить с тарелкой в свою комнату. И ничего не мог с
собой поделать. Телефонные звонки, казавшиеся беспре­
рывными, буквально бесили меня. Я не мог долго встре­
чаться с какой-либо одной девушкой — на второй день
меня раздражало в ней все.

И вот результат. Хотя в теннисе я кое-чего добился, радости от этих побед я не чувствую. Рад, конечно, но в жизни счастливее не становлюсь. Последние три года у родителей был только в Рождество. Никто мне не звонит, почти.

— Когда обычно начинаются депрессии? — прервал он
вдруг свой монолог.

— По-разному, но чаще — годам к сорока—пятиде­
сяти.

— А со мной это началось в двадцать. Было это в
Гамбурге, кстати, в ночь перед решающей игрой. Поче­
му-то я проснулся посреди ночи, и душа моя болела, как
будто я слышал ее стон. Боль была такой, что я хотел
выскочить в коридор и бежать куда-то, к кому-то. Но к
кому? И я стал молиться. Просил у Бога одного — по­
мочь выдержать эту боль. Я понял в ту ночь, что если



Проклятие профессии


Покаяние



 


               
       

ад существует, то это и есть боль души, и в эту ночь я заглянул в него.

Я стал бояться таких просыпаний посреди ночи. Стал плавать перед сном, чтобы устать. Стал бояться ездить на соревнования один. Извините меня за такое признание, брал с собой двух, даже трех девушек. Про­сто, чтобы они мелькали перед глазами, отвлекали от серьезных мыслей. А если просыпался, то целовал ее и засыпал снова.

Он замолчал. Я поднял на него глаза. Волосы его были растрепаны, лицо раскраснелось, в глазах стояла печаль.

Наши глаза встретились. Он сказал:

— У меня очень много грехов, и ад я, конечно, заслу­
жил.

И чуть позже добавил:

— Прошлое не дает мне покоя. Что Вы мне скажете на
это?

— Хаос прошлого — так это называется.

— Да, точно сказано, именно хаос.
Я продолжал:

— Есть хаос прошлого, хаос настоящего и хаос буду­
щего. Хаос настоящего — это отсутствие у человека по­
рядка, цели в жизни, духовных идеалов, четко сформули­
рованных жизненных планов. Хаос будущего — отсут­
ствие ориентиров, перспектив, веры. Но с этими двумя
видами хаоса разобраться проще. Хаос прошлого — про­
блема проблем для большинства думающих и имеющих
совесть людей. Путь к спасению здесь один — создать си­
стему, которую я называю антихаос. Сейчас я объясню
тебе суть, и с твоим прошлым мы разберемся...................

* * *

Мы возвращаемся из сада к его дом^ Он спросил:

- Таков путь к покаянию?

- Да, других путей нет.

Он взял меня за руку и сказал:


— Я прошу Вас остаться. Комната Вам уже приго­товлена. Прошу Вас, — повторил он, — я бы не хотел сегодня оставаться один. Сейчас будет ужин...

— Погуляем еще немного, — просит он, и мы снова
уходим в сад, сейчас он освещен и выглядит как волшеб­
ный.

— А родители были здесь, в этом раю? — спраши­
ваю я.

— К моему стыду, нет. Еще один грех.

Он шел, и я видел, — решал, говорить ли мне что-то еще. И решился:

— И было еще немало всего, что работало на разруше­
ние. Вы — первый, кому я рассказываю это.

Он сделал паузу, поднял голову и посмотрел мне пря­мо в глаза.

— Было это в первый день посещения школы. Учи­
тель представляла каждого из нас, и мы должны были
рассказать о своей семье, о родителях. А я — из бедной
семьи. И вот один докладывает: папа — владелец фаб­
рики, у второго — банкир, у третьего — комиссар поли­
ции. Ну а кто мой отец? И вот пока я ждал в этой оче­
реди, я многое прочувствовал. И дал слово тогда, что
мой сын..!

Он снова сидел, сцепив пальцы рук и опустив голо­ву. Повторил:

— Да, было много всего... И первая любовь, конеч­
но. Здесь тоже меня ждало поражение. Мне было пят­
надцать лет, когда родители привезли ее в наш клуб.
Она тренировалась для здоровья. Привозили и увозили
ее на очень дорогом «Мерседесе». Но я уже был тогда
заметным игроком, и она, вроде бы, обращала на меня
внимание. Потом всю нашу команду пригласили в их
дом, и я увидел очень хорошую жизнь, недосягаемую в
тот момент для меня. И понял я тогда, что шансов у
меня нет, и времени нет — она скоро уезжала учиться в
Англию. Я даже не мог пригласить ее на мороженое.
Куда пригласить-то?.. Так, беседовали на корте. Такой



Проклятие профессии


Покаяние



 


ласковый взгляд был у нее, западал в душу. Помню, в трудных играх загадывал на своей подаче: если сделаю эйс, то все у нас будет хорошо — так ее любил! Он поднял голову и смотрел куда-то вдаль.

— А что, не мог пригласить куда-нибудь в театр, на­
пример?

— Не мог! — почему-то резко ответил он.

— А они к себе в дом не приглашали?

— Да нет. Кто я для них? Пан-спортсмен.

— И больше не встречались?

Он не ответил, думал — я видел — о другом. И потом сказал:

— Но это мне помогло в этой самой мотивации. Я ре­
шил доказать/ И мотив «доказать» мне очень помогал в
то время. Хотя он сродни ненависти, близок ей по духу. Ее
я, когда вспоминал, ненавидел.

Он снова думал, но опять об ином. И произнес;

— Виделись недавно. Она стояла среди зрителей и хо­
тела, чтобы я заметил ее. Очень хотела...

— Ну а ты?

— А я?.. А я прошел мимо.

— Почему?

— Почему-то прошел. Что-то подсказало мне: «Иди,
так будет лучше!»

Он провожает меня в мою комнату, садится в кресло и


— Ты что, выше Бога?

Услышав это, он встал. В глазах его было потрясение. Губы его шептали:

— Все верно. Кто я, действительно, такой?..

Утро. Мы снова в машине. В его лице только жест­кость. И еще — темные круги под глазами. Но сегодня я не спрашиваю о его ночном сне.

Наконец, он произносит:

— А у Вас там, в России есть человек, с кем Вы могли
бы поговорить?

— Да, один человек есть. Кстати, в нашем последнем
разговоре в ответ на мои слова о неудовлетворенности сво­
ей жизнью он спросил:

— Что бы ты хотел выбросить из своей жизни? — И я
не знал, что ответить. А ты? Что бы ты хотел выбросить из
твоей жизни?

Он задумался. Потом ответил:

— А у меня и так все выброшено. Только теннис. По­
жалуй, я не смогу без него жить, хотя порой бываю сыт
им по горло. А сейчас, после нашего вчерашнего разго­
вора, я понял, что главная опасность для меня именно
в нем! Потому что я должен побеждать! Иначе я никому
не нужен! А смогу ли я побеждать с другой мотива­
цией...


 


тив. Молчу. Жду.

— Последний вопрос, если Вы не устали. Путь к пока­
янию — единственный? Или человек может искупить вину
добрыми делами?

— Никаких добрых дел не хватит, чтобы искупить хотя
бы один грех. Это не мои слова. Не во всем мы виноваты.
Есть еще расплата за грехи наших родителей, все то, что
называется бедой, а не виной. А за все остальное будем
просить прощения у Бога всю свою жизнь. И Бог простит!

— Ну хорошо, Бог простит, но ведь есть вещи, кото­
рые я себе никогда не прощу!


Стокгольм

— Позорный был теннис, — первое,
что он говорит мне по пути в раздевал­
ку. — Как мне стыдно, если бы Вы зна­
ли!

— Ты выиграл — задача решена, —
отвечаю я.

После душа он долго сидит, глядя в пол. Сижу напро-

 



Проклятие профессии


Покаяние



 


— Мотивация была хорошая, положительная, — мед­
ленно говорит он, — а игра плохая. Противник был сла­
бый, это спасло.

... Машина — мы рядом, ужин — мы вместе, и — наши полчаса перед сном. Он лежит в привычной позе: правая рука под головой, левая — вдоль туловища. Я — на краешке кровати.

Он ждет от меня слов, и я говорю:

— Был свежим и быстрым.

— Да, — соглашается он, — мышечно все в порядке,
но внутренне был пуст, не было того, что было всегда. Как
будто не было «там» того, кто мог прикрикнуть, зажечь,
разозлить.

Мы вдвоем за столом. Он почти не ест, возбужден.

— Ужасно играл сегодня, ужасно.

— Второй матч, — отвечаю ему, —
все нормально для второго матча.

Он даже не смотрит на еду.


Дата добавления: 2015-12-07; просмотров: 70 | Нарушение авторских прав



mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.037 сек.)