Читайте также:
|
|
В начале XIX в. в Германии появилось особое направление исследовательской мысли, получившее наименование исторической школы права. Ряд немецких юристов выступили с критикой рационализма теории естественного права и свойственной Просвещению веры во всесилие закона. Представители исторической школы доказывали, что нет естественного права, а есть лишь положительное право, которое имеет свои законы развития, не зависящие от разума. Само право — историческое наследие народа, которое не может и не должно произвольно меняться. Подлинным бытием, источником права является не закон, произвольно принимаемый, изменяемый, отменяемый государством, а обычай, выражающий дух народа.
Основоположником исторической школы права является Густав Гуго (1764—1844) — профессор Геттингенско-го университета, автор «Учебника естественного права как философии позитивного права, в особенности — частного права». Виднейшим представителем школы был Фридрих Карл Савинъи (1779—1861), изложивший свои взгляды в книге «Право владения», в брошюре «О призвании нашего времени к законодательству и правоведению» и в 60-томном сочинении «Система современного римского права». Завершает эту группу представителей исторической школы права Георг Фридрих Пухта (1798—1846), основные произведения которого — «Обычное право» и «Курс институций».
Естественно-правовую доктрину и вытекающие из нее демократические и революционные выводы историческая школа права избрала главной мишенью для своих нападок. Эта доктрина вызывала недовольство своих противников тем, что доказывала необходимость коренного изменения существующего со средних веков политико-юридического строя и принятия государством законов, которые отвечали бы «требованиям разума», «природе человека», а фактически — назревшим социальным потребностям, т. е. общественному прогрессу.
Теоретики исторической школы права взяли под обстрел прежде всего тезис о позитивном праве как об искусственной конструкции, создаваемой нормотворческой деятельностью органов законодательной власти. Они утверждали, что действующее в государстве право вовсе не сводится лишь к совокупности тех предписаний, которые навязываются обществу как бы извне: даются сверху людьми, облеченными на то специальными полномочиями. Право (и частное, и публичное) возникает спонтанно. Своим происхождением оно обязано отнюдь не усмотрению законодателя.
Г. Гуго принадлежит очень характерное сравнение права с языком. Подобно тому, как язык не устанавливается договором, не вводится по чьему-либо указанию и не дан от Бога, так и право создается не только (и не столько) благодаря законодательствованию, сколько путем самостоятельного развития, через стихийное образование соответствующих норм общения, добровольно принимаемых народом в силу их адекватности обстоятельствам его жизни. Акты законодательной власти дополняют позитивное право, но «сделать» его целиком они не могут. Позитивное право производно от права обычного, а это последнее произрастает из недр «национального духа», глубин «народного сознания» и т. п.
Представители исторической школы права верно подметили одну из существенных слабостей естественно-правовой доктрины — умозрительную трактовку генезиса и бытия права. В свою очередь, они попытались истолковать становление и жизнь юридических норм и институтов как определенный объективный ход вещей. Этот ход, полагал Г. Гуго, совершается непроизвольно, приноравливаясь сам собой к потребностям и запросам времени, поэтому лю-цям лучше всего не вмешиваться в него, держаться исстари заведенных и освященных опытом столетий порядков.
Вторым представителем исторической школы права был профессор Берлинского университета Фридрих Карл Сави-ньи. Когда в 1814 г. сторонник естественно-правовой доктрины Тибо предложил кодификацию немецкого права, Савиньи выступил в своей брошюре «О призвании нашего времени к законодательству и правоведению» против этого предложения, ссылаясь на его несвоевременность. Савиньи стремился доказать ошибочность предположения, что право создается законодателем. Оно, по мнению Са-виньи, не зависит от случая или произвола. Право всех народов складывалось исторически, так же как и язык народа, его нравы и политическое устройство. Будучи продуктом народного духа, право живет в общем сознании народа в форме не столько отвлеченных понятий, сколько живого восприятия юридических институтов.
Поначалу право существует в общем сознании как «природное право», находя формальное выражение в символических действиях, сопровождающих установление или прекращение юридических отношений. Развиваясь вместе с народом и его культурой, право становится особой наукой в руках юристов, обособившихся в сословие. Научная обработка права юристами — обязательная и необходимая предпосылка законодательной деятельности. Но и в Германии, заключал Савиньи, время для законодательных работ не пришло — в юриспруденции царит хаос разноречивых мнений, а не органическая наука, способная выработать стройное уложение. Что в таких условиях мог создать предлагаемый Тибо всегерманский съезд юристов?
Последователем Савиньи был его ученик Георг Фридрих Пухта. В своих произведениях «Обычное право» и «Курс институций» он сформулировал и обосновал следующие выводы:
1) Принцип историзма призван преодолеть философ-ско-просветительское или естественно-правовое понимание права и заменить его исторически изменчивыми, но в конкретное время определенными «народным духом» правовыми представлениями и правосознанием данного народа.
2) Право — ветвь народной жизни. Оно выражает характер его культуры на различных ступенях развития. Историчность права означает: а) органическую связь права с народной жизнью; б) органический поступательный характер развития самого права.
3) Каждое правовое установление имеет свое время, и его не следует произвольно и искусственно заменять новыми законами. Право живет автономной от законодателя жизнью. Например, обычное право, отражающее сложившийся порядок вещей. Закон — не основной и не единственный источник права. Историческая школа права обогатила юридическую и социологическую науку, верно подметив умозрительность естественно-научной теории, связь права с культурой народа. Главная идея исторической школы права — отрицание творческого законодательства, возможности революционных преобразований, критика веры в обновляющую роль закона и законодательства. Однако представители школы внесли в теорию поступательного развития политико-правовой науки элементы историзма. Так, Савиньи, применив исторический подход к изучению римского права средних веков, утверждал, что оно не погибло в III—V вв., а видоизменилось в соответствии с «духом народа».
Достижением является и попытка юристов исторической школы обнаружить закономерности истории права, рассмотреть ее как объективный процесс, не всегда-зависящий от законодателя, утверждение, что право создается не кабинетным путем, а объективным процессом жизни общества, заново и произвольно не устанавливается. Главная проблема ученых и законодателей состоит в открытии «общего убеждения народа» (Савиньи) или «народного убеждения» (Пухта), в выражении его в идеальном законодательстве, которое и было бы положительным правом на вечные времена.
10.2. КОНСЕРВАТИВНАЯ ПОЛИТИКО-ПРАВОВАЯ ДОКТРИНА (БЁРК, ДЕ МЕСТР)
Основными течениями политической мысли в первой половине XIX в. были консерватизм и либерализм. Консервативное течение объединило тех мыслителей, которые увидели во Французской революции угрозу для своих стран. Априорным теориям Локка и Монтескье они противопоставили опыт веков и народов, разуму — традицию.
Главными противниками консерваторов были либералы. Концептуально либерализм выражается в двух тезисах: I) личная свобода и частная собственность; 2) реализация этих ценностей ведет не только к раскрытию потенции человека, но и к расцвету общества.
Наиболее видными представителями консерваторов-традиционалистов были Эдмунд Бёрк, духовный отец консервативного течения в Англии, и Жозеф де Местр, бывший одно время послом сардинского короля в Петербурге.
Эдмунд Бёрк (1729—1797), ирландец по происхождению, изучал в Лондоне право. Однако правоведение наскучило ему и он стал зарабатывать журналистикой. Вскоре он сблизился с лордом Ронингемом, лидером группировки партии вигов (либералов), и в 1764 г. Э. Бёрка избирают в палату общин. До конца своих дней он оставался членом парламента, признанным выразителем идейно-политической платформы вигов. Принадлежность к этой партии отнюдь не служила препятствием для консерватизма Э. Бёрка. Грань между партиями в ту эпоху была условной. Партийная принадлежность свидетельствовала больше о клановых связях, чем о политических принципах. Вот почему противник серьезных преобразований политической системы Э. Бёрк примкнул к вигам, а сторонник демократии и парламентской реформы, основатель утилитаризма, И. Бентам — к тори.
Решающими для Бёрка стали годы Великой французской революции (1789—1799). Многие англичане с ликованием встретили весть о взятии Бастилии. Однако Бёрк не разделял восторга, хотя знал пороки старого порядка. Речи и памфлеты Бёрка, включая лучшее произведение — «Размышления о Французской революции», звучали резким диссонансом хору восторженных голосов, восхвалявших триумф свободы. Старый парламентарий указывал, что человек никогда не мог быть вне общества, он всегда связан обязательствами с другими людьми и поэтому теория общественного договора несостоятельна. Неверен и вывод о народном суверенитете. Народ есть сумма лиц, он не может составлять единую личность, которая бы выражала его интересы, действовала как одно лицо. Воля большинства — это искусственная выдумка. Абстрактное представление о свободе ведет к анархии и тирании. Человек не свободен от общества." Теория прав человека — фикция. То же и равенство людей. Человек от рождения не может приобрести права на долю народного верховенства путем какого-то договора. Люди не равны перед законом и, следовательно, неизбежно социальное и политическое неравенство.
В итоге Бёрк полагал, что права надо выводить не из абстрактных построений, а из реально существующего общества и государства. Он утверждал, что общественный порядок — это результат длительной эволюции общества, установления стабильности, традиций, обычаев, предрассудков. Все это — достижения предков и их надо хранить. «Ни одно поколение не имеет права подвергать насильственной ломке учреждения, созданные усилиями предшествующих поколений». Сила конституции — в давности, в традициях.
Если государство, право есть результат эволюции, а не творения человека, то и перестраивать их по воле людей нельзя. Поэтому «честный реформатор не может рассматривать свою страну как всего лишь чистый лист, на котором он может писать все, что ему заблагорассудится». Государство — это некая постоянно существующая целостность. В то время как отдельные части этой целостности могут изменяться, исчезать, она сама остается неизменной. Относительно учения о государстве и праве основоположник консерватизма считал, что оно должно стать наукой, изучающей исторический опыт, законы и практику, а не схемой априорных доказательств и фикций. ГрафЖозеф Мари де Местр (1754—1821) происходил из древнего рода. Родился он в Савойе, его отец был президентом савойского сената. Воспитывался у иезуитов, изучал право в Туринском университете. В 1788 г. становится сенатором. Французская революция, захватившая Савойю, произвела в де Местре глубокий переворот, окончательно определивший его воззрения. Оставаясь в принципе монархистом-легитимистом, де Местр не допускал для себя никакой сделки с революционным правительством. Покинув семью и родину, жил в крайней бедности сначала в Лозанне, Венеции, на острове Сардиния, а затем (1802— 1817) в Петербурге в качестве титулярного посланника при императорском дворе от лишенного владений сардинского короля. Последние четыре года провел в Турине, занимая почетные должности.
Именно Великая французская революция, террор, вторжение иррациональности в историю превратили Жозефа де Местра в политического и религиозного писателя. Идеи де Местра получили свое выражение в работах «Речи маркиза де Коста» (1794), «Рассуждения о Франции» (1797), «С.-Петербургские вечера» (1821). Основные идеи о революции созрели к 1796 г. Тогда он написал произведение, принесшее ему известность, — «Рассуждения о Франции».' Тот год был для него временем ужасных перемен: полное поражение потерпела армия его государя и на какой-то срок Пьемонт сократился до размеров Сардинии.
«Рассуждения о Франции» — своеобразный отклик на не менее известный труд Бёрка «Размышления о революции во Франции». Подданный сардинского короля осознал, что Французская революция была неизбежна, будучи дочерью века Реформации и века Просвещения; одновременно он считая, что Революция не является необратимой. Альтернативу революции де Местр видел в традиции, которая несет в себе порядок и движение истории, вне которых нет иной альтернативы, кроме как тирания или анархия. Эта современная сумма идей включает в себя теорию
монархической власти и противовесы власти (папа и посредничающие институты) перед лицом якобинского государства, присвоившего себе все властные полномочия, государства, предвосхитившего то, которое сегодня мы называем тоталитарным.
В противоположность теории общественного договора и учению о правах человека де Местр признавал истинной основой общежития органическую связь единиц и частных групп с государственным целым, от них независимым и представляемым абсолютной властью одного лица, получающего свое верховное назначение не от народа, а свыше, по божественному праву. Соответственно этому отношение подданных к государству определяется не правом, а нравственной обязанностью, основанной на религиозном подчинении. Власть, в отличие от простого насилия, есть сила священная, а священным может быть только то, что идет свыше и опирается на безусловное религиозное, признание; поэтому настоящим полновластным государ-1 ством может быть только абсолютная монархия. Характер абсолютной монархии необходимо принадлежит и главной верховной власти во всем христианском мире — власти церковной, сосредоточенной в папе.
Участие народа в делах управления есть фикция, лживый призрак. Такова же и идея равенства. «Вы желаете равенства между людьми потому, что вы ошибочно считаете их одинаковыми... вы толкуете о правах человека, пишете общечеловеческие конституции; ясно, что, по вашему мнению различия между людьми нет; путем умозаключения \ вы пришли к отвлеченному понятию о человеке и все приурочиваете к этой фикции. Это крайне ошибочный и неточный прием... Выдуманного вами общечеловека нигде на свете не увидишь, ибо его в природе не существует». И далее: «Всякая писаная конституция есть не что иное, как лоскут бумаги. Такая конституция не имеет престижа и власти над людьми. Она слишком известна, слишком ясна, на ней нет печати помазания,- а люди уважают и повинуются активно в глубине сердца только тому, что сокровенно, таким темным и могучим силам, как нравы, обычаи, предрассудки, идеи, господствующие над нами без нашего ведома и согласия... Писаная конституция всегда бездушна, а между тем вся сущность дела в народном духе, которым стоит государство... Этот дух выражается, прежде всего, в чувстве патриотизма, одушевляющем граждан...» Если вся сущность дела — в народном духе, то, в свою очередь, вся сущность народного духа переходит, по де Местру, в абсолютное централизованное государство. «Государство есть тело или организм, которому естественное чувство самосохранения предписывает прежде и более всего блюсти свое единство и целость, ради чего государство, безусловно, должно руководиться одной разумной волей, следовать одной традиционной мысли». Правящая государством власть, чтобы быть жизненной и твердой, должна неизбежно исходить из одного центра.
Последовательный абсолютист, де Местр восставал против притязаний не только демократии, но и аристократии. Политические права отдельных классов, как и отдельных лиц, нарушают единство общественной жизни. Народная жизнь и развитие должны быть проникнуты единством мысли и сознания, а мыслить сообща нельзя; всякое совещание и соглашение приводят неизбежно к сделке, а это вносит искусственные приемы и ложь в общественные отношения, искажая этим здоровое течение народной жизни. Пресловутые права человека и гражданина — только замаскированное желание как можно менее нести обязанностей гражданина; права сословия — только стремление создать государство в государстве. При аристократическом режиме нация раскалывается, при демократическом она крошится, и затем от нее не остается ничего, кроме буйной пыли. Лучшие люди страны отнюдь не должны заботиться о каких-либо особых правах, они должны лишь нести особые обязанности. Высшее сословие в государстве может этим только гордиться, ибо чувство долга и сознание обязанностей очищает и облагораживает, а претензия на права озлобляет и делает мелким и придирчивым.
Драма, которую в его глазах представляет собой революция, инстинктивно приводит де Местра к тому, что он противопоставляет ей прошлое, придавая ему ценность. Будучи хорошим знатоком человеческой истории, де Местр понимает, что всякое жестокое потрясение обусловливает возврат к принципу, общему для любого организованного общества: к неизбежному и неизменному состоянию, которое регулирует отношения между управителями и управляемыми.
В завершение рассуждений о Жозефе де Местре необходимо отметить, что он стал теоретиком контрреволюции не потому, что им двигала горечь обездоленного и гонимого эмигранта. Причины этого выходят бесконечно далеко за рамки его личного интереса. Полностью сметя учреждения старой Франции, революция захотела на место ис-| тории поставить Разум. Вследствие этого все монархии1^ Европы оказываются под угрозой, а потом рушатся. Корни политической рефлексии савояра лежат в философии истории, близкой к воззрениям Бёрка.
Ж. де Местр не только одна из жертв, но в некотором роде и один из сыновей Революции, придавшей его судьбе ту значительность, которая была немыслима, если бы он оставался чиновником в савойском сенате. Понимая, что потерял, де Местр в то же время не мог не сознавать, чем он ей обязан и что его собственная участь не может не иметь некоторого сходства с участью его противников.
И, наконец, самое главное. Творческая деятельность Жозефа де Местра закладывала основы консерватизма.
Дата добавления: 2015-12-07; просмотров: 208 | Нарушение авторских прав