Песнь двадцатая. 1 пред лучшей волей силы воли хрупки; ему в угоду, в неугоду мне

1 Пред лучшей волей силы воли хрупки; Ему в угоду, в неугоду мне, Я погруженной не насытил губки. 4 Я двинулся; и вождь мои, в тишине, Свободными местами шел под кручей, Как вдоль бойниц проходят по стене; 7 Те, у кого из глаз слезой горючей Сочится зло, заполнившее свет, Лежат кнаруже слишком плотной кучей. 10 Будь проклята, волчица древних лет, В чьем ненасытном голоде все тонет И яростней которой зверя нет! 13 О небеса, чей ход иными понят, Как полновластный над судьбой земли, Идет ли тот, кто эту тварь изгонит? 16 Мы скудным шагом медленно брели, Внимая теням, скорбно и устало Рыдавшим и томившимся в пыли; 19 Как вдруг вблизи "Мария!" прозвучало, И так тоска казалась тяжела, Как если бы то женщина рожала; 22 И далее: "Как ты бедна была, Являет тот приют, где пеленицей Ты свой священный отпрыск повила". 25 Потом я слышал: "Праведный Фабриций, Ты бедностью безгрешной посрамил Порок, обогащаемый сторицей". 28 Смысл этой речи так был сердцу мил, Что я пошел вперед, узнать желая, Кто из лежавших это говорил. 31 Еще он славил щедрость Николая, Который спас невест от нищеты, Младые годы к чести направляя. 34 "Дух, вспомянувший столько доброты! - Сказал я. - Кем ты был? И неужели Хваленья здесь возносишь только ты? 37 Я буду помнить о твоем уделе, Когда вернусь короткий путь кончать, Которым жизнь летит к последней цели". 40 И он: "Скажу про все, хотя мне ждать Оттуда нечего; но без сравненья В тебе, живом, сияет благодать. 43 Я корнем был зловредного растенья, Наведшего на божью землю мрак, Такой, что в ней неплодье запустенья. 46 Когда бы Гвант, Лиль, Бруджа и Дуак Могли, то месть была б уже свершенной; И я молюсь, чтобы случилось так. 49 Я был Гугон, Капетом нареченный, И не один Филипп и Людовик Над Францией владычил, мной рожденный. 52 Родитель мой в Париже был мясник; Когда старинных королей не стало, Последний же из племени владык 55 Облекся в серое, уже сжимала Моя рука бразды державных сил, И мне земель, да и друзей достало, 58 Чтоб диадемой вдовой осенил Мой сын свою главу и длинной смене Помазанных начало положил. 61 Пока мой род в прованском пышном вене Не схоронил стыда, он мог сойти Ничтожным, но безвредным тем не мене. 64 А тут он начал хитрости плести И грабить; и забрал, во искупленье, Нормандию, Гасконью и Понти. 67 Карл сел в Италии; во искупленье, Зарезал Куррадина; а Фому Вернул на небеса, во искупленье. 70 Я вижу время, близок срок ему, - И новый Карл его поход повторит, Для вящей славы роду своему. 73 Один, без войска, многих он поборет Копьем Иуды; им он так разит, Что брюхо у Флоренции распорет. 76 Не землю он, а только грех и стыд Приобретет, тем горший в час расплаты, Что этот груз его не тяготит. 79 Другой, я вижу, пленник, в море взятый, Дочь продает, гонясь за барышом, Как делают с рабынями пираты. 82 О жадность, до чего же мы дойдем, Раз кровь мою так привлекло стяжанье, Что собственная плоть ей нипочем? 85 Но я страшнее вижу злодеянье: Христос в своем наместнике пленен, И торжествуют лилии в Аланье. 88 Я вижу - вновь людьми поруган он, И желчь и уксус пьет, как древле было, И средь живых разбойников казнен. 91 Я вижу - это все не утолило Новейшего Пилата; осмелев, Он в храм вторгает хищные ветрила. 94 Когда ж, господь, возвеселюсь, узрев Твой суд, которым, в глубине безвестной, Ты умягчаешь твой сокрытый гнев? 97 А возглас мой к невесте неневестной Святого духа, вызвавший в тебе Твои вопросы, это наш совместный 100 Припев к любой творимой здесь мольбе, Покамест длится день; поздней заката Мы об обратной говорим судьбе. 103 Тогда мы повторяем, как когда-то Братоубийцей стал Пигмалион, Предателем и вором, в жажде злата; 106 И как Мидас в беду был вовлечен, В своем желанье жадном утоляем, Которым сделался для всех смешон. 109 Безумного Ахана вспоминаем, Добычу скрывшего, и словно зрим, Как гневом Иисуса он терзаем. 112 Потом Сапфиру с мужем мы виним, Мы рады синякам Гелиодора, И вся гора позором круговым 110 Напутствует убийцу Полидора; Последний клич: "Как ты находишь. Красе, Вкус золота? Что ты знаток, нет спора!" 118 Кто громко говорит, а кто, подчас, Чуть внятно, по тому, насколь сурово Потребность речи уязвляет нас. 121 Не я один о добрых молвил слово, Как здесь бывает днем; но невдали Не слышно было никого другого". 124 Мы от него немало отошли И, напрягая силы до предела, Спешили по дороге, как могли. 127 И вдруг гора, как будто пасть хотела, Затрепетала; стужа обдала Мне, словно перед казнию, все тело, 130 Не так тряслась Делосская скала, Пока гнезда там не свила Латона И небу двух очей не родила. 133 Раздался крик по всем уступам склона, Такой, что, обратясь, мой проводник Сказал: "Тебе твой спутник оборона". 136 "Gloria in excelsis" - был тот крик, Один у всех, как я его значенье По возгласам ближайших к нам постиг. 139 Мы замерли, внимая восхваленье, Как слушали те пастухи в былом; Но прекратился трус, и смолкло пенье. 142 Мы вновь пошли своим святым путем, Среди теней, по-прежнему безгласно Поверженных в рыдании своем. 145 Еще вовек неведенье так страстно Рассудок мой к познанью не влекло, Насколько я способен вспомнить ясно, 148 Как здесь я им терзался тяжело; Я, торопясь, не смел задать вопроса, Раздумье же помочь мне не могло; 151 Так, в робких мыслях, шел я вдоль утеса.

Дата добавления: 2015-11-26