Читайте также:
|
Чистейший воздух, райский воздух,
Право,
Прозрачно легкий в золотых полосках.
Нет, никогда еще с луны на землю
Не ниспадал такой хороший воздух,
Ни по случайности, ни по капризу,
О чем нам пели древние поэты.
Но это мне сомнительно, конечно,
Ведь прибыл к вам я из Европы,
Что недоверчивей всех старых женок
В мире,
Пусть сам Господь исправит то!
Аминь.
Чистейший этот воздух поглощая
Ноздрями-кубками, раскрытыми широко,
Без будущего, без воспоминаний,
Сижу я здесь, прелестные подруги,
И все смотрю, смотрю на эту пальму,
Которая, подобно танцовщице,
Так изгибается и ластится, качаясь...
Что, заглядевшись, станешь делать
То же
Подобно танцовщице, долго-долго,
Опасно долго, на одной лишь
Ножке
Она стояла до того, что, право,
Будто
О той другой и вовсе позабыла.
По крайней мере, тщетно я старался
Сокрывшуюся прелесть разглядеть,
Обоих близнецов единства прелесть,
--
Конечно, именно вторую ножку,
В священной близости изящных и воздушных
Блестящей юбочки порхающих зубцов.
И если мне, прекрасные подруги,
Готовы верить вы охотно -- прелесть
Эту
Она утратила.
Уж нет ее! Утраченная ножка
Навек потеряна, как жалко милой
ножки!
Где, одинокая, она грустит в разлуке,
Покинутая, где она тоскует?
Быть может, в ужасе пред белокурым
Чудовищем со львиной гривой или,
Быть может, уж обглодана до кости
Она, увы, изъедена! Села.
О, да не плачьте же, не смейте плакать
Вы, нежные сердца!
В беломолочной груди, словно финик,
Сердечко ваше, кошелек-мешочек
Со сладким корешком.
Зулейка, будь мужчиною, довольно!
Бодрей, бодрее, бледная Дуду,
Не плачь же больше! --
-- Иль, может быть,
Уместней здесь иное средство, сердце,
Способное легко унять -- скрепить?
Как назидательное изреченье, к слову
--
Или воззвания торжественный призыв?
Да, да, зову тебя,
Достоинство, на сцену,
Честь европейца!
Ты добродетелью надутый мех,
Шипи, свисти и дуй еще,
Ха!
Еще раз прореви Морали ревом,
Рыкая львом пред дочерьми пустыни,
Морали львом!
Ведь, милые мои!..
Вой добродетели в Европе заглушает
Весь жар души, всю страстность европейца
И европейца волчий аппетит.
И вот я перед вами, европеец,
И не могу, о Господи, иначе.
Да будет так!
Аминь.
Пустыня ширится сама собою: горе тому, кто сам в себе
свою пустыню носит!
Пробуждение
После песни странника и тени пещера наполнилась вдруг
Шумом и смехом; и так как собравшиеся гости говорили все сразу
И даже осел, при подобном поощрении, не остался безмолвен, то
Заратустрой овладело некоторое отвращение и насмешливое чувство
К посетителям своим, -- хотя его и тешила радость их. Ибо она
Казалась ему признаком выздоровления. Он незаметно вышел из
Пещеры на чистый воздух и стал говорить со зверями своими.
"Куда же девалось теперь несчастье их? -- спросил он и уже
Сам вздохнул с облегчением от своей маленькой досады. -- У меня
разучились они, как мне кажется, кричать о помощи!
-- хотя, к сожалению, не разучились еще вообще кричать". И
Заратустра заткнул уши себе, ибо в тот момент ослиное И-А
Удивительно смешивалось с шумом веселья этих высших людей.
"Они веселы, -- продолжал он, -- и кто знает? быть может,
На счет хозяина их; и если научились они у меня смеяться, то не
моему смеху научились они.
Ну что ж! Они старые люди: они выздоравливают по-своему,
Дата добавления: 2015-11-26; просмотров: 90 | Нарушение авторских прав