|
Читайте также: |
Протарх. Да, конечно.
Сократ. Ну пусть текут! Однако теперь нужно возвратиться к источнику удовольствия. В самом деле, нам не удалось смешать знания, как мы задумали, то есть вводя в смесь сначала лишь части истинных знаний, e так как, любя все знания, мы все их пустили в одно и то же место, и притом раньше удовольствий.
Протарх. Сущая правда.
Сократ. Теперь пора нам столковаться относительно удовольствий: следует ли и их пускать все вместе, или же в этом случае мы также должны позволить пройти сначала тем из них, которые истинны?
Протарх. Безопасности ради гораздо лучше сначала впустить истинные.
Сократ. Хорошо, впустим их. Что же затем? Не примешать ли сюда еще и некоторые удовольствия, если они окажутся необходимыми, как это мы делали по отношению к знаниям?
Протарх. Как же иначе? Необходимые уж само собою.
63 Сократ. Так как знание всех искусств в течение всей жизни оказалось безвредным и даже полезным, то мы говорим теперь то же самое об удовольствиях: если для всех нас будет полезно и нисколько не вредно получать их всю жизнь, то нужно их все смешать.
Протарх. Что же, однако, мы скажем относительно их? И как мы поступим?
Сократ. Не к нам, Протарх, следует обращаться с этим вопросом, но к самим удовольствиям и знаниям и у них самих выпытывать это друг о друге.
b Протарх. Что именно?
Сократ. "О милые! Как бы ни называть вас – Удовольствиями или каким-то другим именем – предпочитаете ли вы жить совместно со всяческим разумением или отдельно от него?" Думаю, что на это Удовольствия необходимо ответили бы следующее...
Протарх. Что?
Сократ. "Согласно сказанному раньше, отдельный и одинокий несмешанный род и не очень возможен, и бесполезен. c Мы считаем, что из всех родов, если сравнивать их друг с другом, лучшим для сосуществования с нами будет род совершеннейшего познания всех вещей и каждой из наших способностей в особенности".
Протарх. "Вы прекрасно ответили сейчас", – скажем мы на это.
Сократ. Правильно. После этого нам остается обратиться с вопросом к Разумению и Уму: "Нуждаетесь ли вы в смешении с удовольствиями?" В ответ на этот вопрос Ум и Разумение, вероятно, скажут: "С какими?"
d Протарх. Возможно, они так скажут.
Сократ. Наши слова после этого будут таковы: "Удовлетворитесь ли вы истинными удовольствиями, или же вам нужна еще связь с величайшими и сильнейшими?" – "Как так, Сократ? – возможно, ответят они. – Ведь эти удовольствия доставляют нам тысячи затруднений, смущая своим неистовством души, в которых мы обитаем; с самого начала они не дают возникнуть нам самим, а рожденных нами детей большей частью совершенно губят, внушая нам, по нашей беспечности, забвение о них.e Удовольствия же, названные тобой истинными и чистыми, считай почти что нашими родственниками, да, кроме того, присоедини к ним удовольствия, вызываемые здоровьем, рассудительностью и любой добродетелью и всюду следующие за последней, словно спутники за богиней. Напротив, что касается удовольствий, постоянно сопровождающих неразумие и прочие пороки, то примешивать их к уму было бы, конечно, величайшей нелепостью со стороны того, кто желает получить 64 самую прекрасную и устойчивую смесь и пытается узнать по ней, что такое естественное благо в человеке и во Вселенной и какую идею нужно угадать в этой смеси". Разве не разумно и не в согласии со своей природой отвечает этими словами ум за себя, за память и за правильное мнение? [ 58 ]
Протарх. Совершенно разумно.
Сократ. Однако вот что еще необходимо и без чего ничто никогда не могло бы возникнуть...
b Протарх. Что именно?
Сократ. К чему мы не примешиваем истину, то никогда не может на самом деле возникнуть, а возникнув, существовать.
Протарх. Да и как оно могло бы?
Сократ. Никак. Но может быть, в этой смеси недостает еще чего-либо? Я обращаюсь к тебе и Филебу. Мне же теперешнее рассуждение кажется совершенным, точно некий бесплотный космос, прекрасно властвующий над одушевленным телом.
c Протарх. Будь уверен, Сократ, что и мне так кажется.
Сократ. Стало быть, если бы мы теперь сказали, что уже стоим в преддверии обители блага, то наши слова были бы в некотором роде правильны.
Протарх. Мне так кажется.
Сократ. Что же в этой смеси покажется нам самым драгоценным и вместе с тем главной причиной того, что такое состояние всех привлекает? Выяснив это, мы затем рассмотрим, чему названная причина в целом более сродна и более свойственна – удовольствию или уму.
d Протарх. Правильно; это будет весьма полезно для решения.
Сократ. Но ведь нетрудно увидеть причину всякого смешения, вследствие которой смесь либо оказывается самой ценной, либо не стоит решительно ничего.
Протарх. Что ты имеешь в виду?
Сократ. Да ведь это известно каждому.
Протарх. Что именно?
Сократ. Всякая смесь, если она ни в какой степени не причастна мере и соразмерности, неизбежно губит и свои составные части, и прежде всего самое себя. e Ибо при таких условиях это не смесь, но поистине какая-то беспорядочная масса, всегда приносящая беду ее обладателям.
Протарх. Совершенно верно.
Сократ. Вот теперь сила блага перенеслась у нас в природу прекрасного, ибо умеренность и соразмерность всюду становятся красотой и добродетелью.
Протарх. Без сомнения.
Сократ. Но мы сказали, что к соединению их примешана также истина.
Протарх. Разумеется.
Сократ. Итак, если мы не в состоянии уловить благо [ 59 ] одной идеей, то поймаем его тремя – красотой, соразмерностью и истиной;65 сложив их как бы воедино, мы скажем, что это и есть действительная причина того, что содержится в смеси, и благодаря ее благости самая смесь становится благом.
Протарх. Это как нельзя более верно.
Сократ. Стало быть, Протарх, теперь всякий из нас может быть сведущим судьей относительно удовольствия и разумения: которое из них более сродно высшему благу и что драгоценнее у людей и у богов.
b Протарх. Видимо, так, хотя лучше рассмотреть это путем рассуждения.
Сократ. Будем же судить об отношении трех [названных начал] к удовольствию и уму, беря их порознь. Ибо нужно посмотреть, к удовольствию или к уму мы отнесем каждое из них как более сродное.
Протарх. Ты имеешь в виду красоту, истину и меру?
Сократ. Да. Прежде всего возьми, Протарх, истину. Взяв ее и присмотревшись к трем [началам] – c уму, истине и удовольствию, выжди подольше и затем отвечай самому себе, что более сродно истине – удовольствие или ум?
Протарх. К чему тут время? Думаю, что между ними – большое различие. Ведь, как говорят, ничему так не присуща хвастливость, как удовольствию, а в любовных наслаждениях, которые кажутся самыми сильными, боги прощают даже клятвопреступление, так как наслаждения, словно дети, лишены всяких признаков ума. Ум же либо тождествен с истиной, либо всего более ей подобен и близок.
d Сократ. Вслед за этим рассмотри таким же образом умеренность: удовольствие ли обладает ею в большей степени, чем разумение, или разумение в большей степени, чем удовольствие?
Протарх. И эту предложенную тобой задачу решить нетрудно. Я думаю, в целом мире нельзя найти ничего столь неумеренного по природе, как удовольствие и ликование, и. ничего столь проникнутого мерой, как ум и знание.
e Сократ. Прекрасно сказано. Но упомяни еще и о третьем: в большей ли степени причастен наш ум красоте, чем род удовольствия, – так что он прекраснее последнего, или же наоборот?
Протарх. Что касается разумения и ума, Сократ, то никто никогда ни наяву, ни во сне не видел и не думал никоим образом, что ум был, есть или будет безобразным.
Сократ. Правильно.
Протарх. Что же касается удовольствий, и притом, пожалуй, величайших, то, когда мы видим кого-либо им предающегося и подмечаем в них либо нечто смешное, 66 либо в высшей степени безобразное, мы и сами стыдимся и стараемся отвернуться, предоставляя все это ночи, как то, что не должно видеть свету.
Сократ. Стало быть, ты, Протарх, будешь всячески утверждать, и через вестников и лично обращаясь к присутствующим, что удовольствие не есть ни первое достояние, ни даже второе, но что на первом месте как бы стоит все относящееся к мере, умеренности и своевременности и все то, что, подобно этому, принадлежит вечности.
Протарх. Из сказанного сейчас это представляется очевидным.
b Сократ. Второе место занимают соответствующее, прекрасное, совершенное, самодовлеющее и все то, что относится к этому роду.
Протарх. Похоже на то.
Сократ. Поставив же на третье место, согласно моей догадке, ум и разумение, ты, я думаю, не очень уклонишься от истины.
Протарх. Пожалуй.
Сократ. Ты не ошибешься также, отведя четвертое место сверх только что названных трех тому, что было признано нами свойствами самой души, – знаниям, искусствам и так называемым правильным мнениям, c коль скоро все это более родственно благу, чем удовольствие. Не правда ли?
Протарх. Может быть.
Сократ. Не поставить ли на пятом месте те удовольствия, которые мы определили как беспечальные и назвали чистыми удовольствиями самой души, сопровождающими в одних случаях знания, а в других – ощущения?
Протарх. Пожалуй.
Сократ. "На шестом же колене [ 60 ], – говорит Орфей, – прервите песенный строй". По-видимому, и наше рассуждение прерывается на шестом выводе. После этого нам остается лишь увенчать сказанное заключение [ 61 ].
d Протарх. Да, это следует сделать.
Сократ. Итак, третья чаша – богу-хранителю [ 62 ]. Давайте вновь пересмотрим наше рассуждение и подкрепим его доводами.
Протарх. Какое рассуждение?
Сократ. Филеб утверждал, что удовольствие есть полное и совершенное благо.
Протарх. Ты, Сократ, сказал только что: "третья", разумея, видно, что нужно еще раз обозреть наше рассуждение с самого начала.
e Сократ. Да. Выслушаем же следующее. Предвидя все то, что нами теперь рассмотрено, и досадуя на довод, приводимый не только Филебом, но часто и многими другими, я сказал, что в человеческой жизни ум гораздо лучше и превосходнее, чем удовольствие.
Протарх. Это было.
Сократ. Подозревая при этом, что существует много другого в таком же роде, я сказал, что, если обнаружится нечто лучшее, чем ум и удовольствие, я буду сражаться за второе место для ума, против удовольствия, и это последнее лишится даже второго места.
67 Протарх. Да, ты говорил это.
Сократ. Но потом наиболее удовлетворительным оказалось то, что ни одно ни другое не удовлетворительно.
Протарх. Сущая правда.
Сократ. Не были ли в тогдашнем рассуждении совершенно отброшены и ум, и удовольствие как лишенные самодовлеющего значения, а также достаточности и совершенства, ибо ни то ни другое не оказалось благом?
Протарх. Вполне правильно.
Сократ. Когда же обнаружилось иное, третье [начало], лучшее каждого из упомянутых двух, ум оказался бесконечно более близок и сроден по своей природе с победившей его идеей, чем удовольствие.
Протарх. Без сомнения.
Сократ. Таким образом, согласно приговору, вынесенному теперешним рассуждением, способность к удовольствиям должна занимать пятое место.
b Протарх. По-видимому.
Сократ. Первое же место ей ни в каком случае не принадлежит, хотя бы это утверждали все быки, лошади и прочие животные на том основании, что сами они гоняются за удовольствиями. Веря им, как гадатели верят птицам, большинство считает удовольствия лучшим, что есть в жизни, и готово скорее руководствоваться скотскими похотями, чем страстью к вещаниям философской Музы.
Протарх. Мы все теперь согласны, Сократ, что ты говоришь совершенную истину.
Сократ. Значит, вы отпускаете меня?
Протарх. Осталось еще немногое, Сократ, и ты, конечно, не уйдешь отсюда раньше нас. А я напомню тебе, что еще остается.
Перевод H.В.Самсонова.
В кн.: Платон. Собр. соч. в 4-х томах. Том 3. М.: "Мысль", 1994
ОГЛАВЛЕНИЕ
Примечания А.А.Тахо-Годи
Диалог "Филеб" относится к группе зрелых сочинений Платона и помещается приблизительно между 360 и 350 гг. В этом диалоге нет ни драматических ситуаций, ни жанровых сцен, ни красочных портретов участников беседы, ни увлеченности спором.
Хотя в "Филебе" три действующих лица – Сократ, Филеб и Протарх, но, собственно говоря, вопрос об удовольствии как основном принципе человеческой жизни и об оценке разумения и удовольствия с точки зрения высшего блага обсуждается Сократом и Протархом, а Филеб, по имени которого назван этот диалог, вступает в разговор крайне редко и ограничивается лишь постановкой вопроса (11b) и незначительными замечаниями.
Оба молодых собеседника Сократа, Филеб и Протарх, получили хорошее риторическое образование у софистов. Во всяком случае Протарх, сын богатейшего афинянина Каллия (19b), известного своей приверженностью к софистической образованности, видимо, учился у Горгия (58а). Протарх внимательно слушает Сократа и отличается разумной умеренностью в проповеди гедонизма, чего как раз не хватает его товарищу Филебу. Филеб не засвидетельствован как историческое лицо, и высказывались предположения (О.Апельт), что имя его имеет символический смысл (Φίληβος – "любитель цветущей юности", т.е. любитель удовольствий и наслаждений, ради которых он почитал Афродиту, – см. 12b).
Публикуемый здесь перевод Н.В.Самсонова впервые был издан в кн.: Платон. Полное собрание творений в 15 томах. Пг., 1924, т. IV; затем в изд.: Платон. Сочинения: В 3 т. Т. 3. Ч. 1. М., 1971. Для настоящего издания перевод заново сверен И.И.Маханьковым.
[ 1 ] Понимание блага как радости, удовольствия и наслаждения близко к сенсуализму и гедонизму киренаика Аристиппа, ученика Сократа. Однако следует иметь в виду, что у Аристиппа удовольствие и наслаждение не лишены разумности. А тезис Филеба, подчеркивает Сократ, резко противоречит разумению, мышлению и памяти; в этом крайность суждений Филеба.
[ 2 ] Этими словами Филеб передает нить разговора в руки Протарха. Филеб хочет сказать, что он совершил священный ритуал очищения перед самой богиней Афродитой, по его мнению, – покровительницей удовольствия, и уже не отвечает за дальнейший исход спора.
[ 3 ] Сократ не без умысла ссылается на слова Филеба. Сам-то он хорошо знает, что Афродита не просто покровительница удовольствия, как это думает юный Филеб.
[ 4 ] Сократ отделяет Афродиту от удовольствия, понимая имя божества в соотношении со всей глубиной его сущности. В словах Сократа о подлинном имени богини Афродиты слышится отзвук его рассуждений о правильности имен, даваемых богами, и о неточности имен, которые дают люди, ограниченные в своем знании. См.: Кратил, 391d – 392b, 400d – 401а.
[ 5 ] Сократ противопоставляет свое мнение об удовольствии в его различных видовых проявлениях ходячему мнению о единой природе удовольствия как блага вообще.
[ 6 ] Метафора из морской практики: мысль – это корабль, который сорвался с якоря и который надо пригнать назад в гавань.
[ 7 ] Недосказанный миф – букв. "прерванный", "исчезнувший", "погибший". Ср. о "спасенном" сказании в Государстве 621b.
[ 8 ] Здесь спор метафорически изображается как сражение. Ср. далее 15d, 16ab; см. также метафоры борьбы в Федре 236с, в Государстве VIII 544b и Законах III 682е.
[ 9 ] Ср.: Парменид 128ab, где Парменид утверждает существование единого, а Зенон отрицает существование многого, т.е., собственно говоря, оба философа утверждают одно и то же.
[ 10 ] Пословица, которую, по словам схолиаста, произносили жители Родоса, не желавшие поднимать упавшего Колосса, причинившего массу разрушений. Здесь имеется в виду твердое, хотя и неверное, убеждение Филеба в превосходстве удовольствий. Затронув это убеждение, Сократ разрушит всю концепцию Филеба до основания.
[ 11 ] Под божественным даром подразумеваются искусства и наука. О Прометее см.: Протагор, 320d – 322а.
[ 12 ] О пределе и беспредельном см.: Парменид, прим. 26. Подробную трактовку беспредельного у Платона, а также предела в толковании Аристотеля дает Р.Бёри в приложении к своему изданию "Филеба" (Bury R.G. The Philebus of Plato. Cambridge, 1897). См. также: Лосев А.Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. М., 1969. С. 254-274. Здесь беспредельное определяется как непрерывное становление, являющееся общим фоном для устойчивых структур. Предел – это принцип устойчивости, ограниченности, оформленности. Беспредельное можно также понять как материю, а предел как форму, что и было сделано впоследствии Аристотелем.
[ 13 ] О неразличении звука и буквы у античных авторов см.: Кратил, вступит. замечания и прим. 18.
[ 14 ] Сократ говорит о том, что музыкальные интервалы распределяются по законам числа, а не как беспредельное множество. Разная упорядоченность интервалов создает определенные системы, или гармонии – лады (см.: Алкивиад I, прим. 25).
[ 15 ] См.: Кратил, прим. 85.
[ 16 ] О Тевте см.: Федр, прим. 80; о разделении звуков (букв) и их значении см. также: Кратил 424cd и Теэтет 203b. Классификация Тевта соответствует современным гласным, согласным и плавным (полугласным). О науке грамматике см.: Софист 253ab.
[ 17 ] См.: Апология Сократа, прим. 11.
[ 18 ] Здесь характерные для речи Сократа поговорки. Вторичное плавание означает вторую попытку.
[ 19 ] Т.е. Афродита.
[ 20 ] См. прим. 8.
[ 21 ] Смешение, или смесь, является в "Филебе" третьим принципом жизненно-эстетических категорий. Это, собственно говоря, "диалектический синтез прерывности и непрерывности, данный как подвижная структура", который соответствует у Платона числу, будучи "расчленением нерасчлененного и непрерывного беспредельного" и превращением "предела из абстрактного принципа в конкретную целостность" (Лосев А.Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. С. 256). Вполне возможно, что эту смесь можно трактовать как единство материи (беспредельного) и формы (предела).
[ 22 ] Подразумевается, очевидно, Афродита-Урания ("Небесная"; см.: Пир, прим. 40) с ее умеренностью и стремлением к пределу. Однако есть мнение (Бёри, Шталбаум) о том, что здесь идет речь о гармонии, сочетающей в себе телесное и духовное здоровье.
[ 23 ] Причина смешения и возникновения, или творящее начало, есть не что иное, как "идейная насыщенность живой структуры", одухотворяющая ее. У Платона это ум, душа, мудрость, т.е. конкретное воплощение того абстрактного принципа, который называется пределом (см.: Лосев А.Ф. Указ. соч. С. 257 сл.).
[ 24 ] Участник – ум, ибо идет своеобразное соревнование между умом и удовольствием, приверженцами которых выступают соответственно Протарх и Филеб.
[ 25 ] См.: Горгий, прим. 18.
[ 26 ] Искусник – скорее всего софист, не признающий твердо установленного предела и все ставящий под сомнение.
[ 27 ] Под вселенским огнем подразумевается, возможно, богиня Гестия. Ср.: Кратил, прим. 41.
[ 28 ] Для Платона, как и для всей античности, характерны представления об одушевленном космосе. Отсюда учение о макрокосме – Вселенной и микрокосме – человеке, обладающих аналогичной структурой, но представленных в разных пропорциях.
[ 29 ] О природе души Зевса и других богов см.: Федр, 246е – 247b; Горгий, прим. 80.
Вопрос о третьем состоянии помимо радости и скорби, удовольствия и страдания подробно разрабатывается Платоном в "Государстве" (538b – 585b).
[ 31 ] Забвение (букв. "Лета") Платон определяет здесь как отсутствие ощущений. Эту дефиницию можно дополнить рассуждением Сократа в "Федоне" (75d), где Сократ называет забвением "потерю знания". В "Пире" (208а) забвение – это "убыль знания".
[ 32 ] См.: Менон, прим. 23.
[ 33 ] Проблема вожделения, занимающая важное место в психологическом учении Платона, развивается далее Аристотелем, относящим вожделение к способностям души (О душе II 3, 414а 31 – 414b 6).
[ 34 ] Голод и жажда являются у Платона обычными телесными лишениями, соответствуя лишениям душевным в виде неразумия и невежества. Принятие пищи и обладание умом восстанавливают тело и душу (см.: Государство IX 585аb).
[ 35 ] Об истинных удовольствиях, присущих душе, и ложных удовольствиях, более свойственных телу и противоречащих природе, см.: Государство IX 585de.
[ 36 ] О ложном мнении, соответствующем ложному удовольствию, см. ниже, 36d, а также: Горгий, прим. 15. О правильном (истинном) мнении см.: Менон, прим. 44.
[ 37 ] Букв, το διαδοξάζειν εγχειρεϊν. Согласно Апельту, следует читать το δι' ό δοξάζειν έγχωρεϊ: "...и то, с помощью чего мы можем мнение составить".
[ 38 ] Здесь имеются в виду примитивные изображения богов и их символических атрибутов.
[ 39 ] Метафора "душа – книга" внешне напоминает знаменитое суждение Дж.Локка о душе ребенка – нетронутой восковой дощечке (tabula rasa), где воспитатель может начертать новые записи, но процесс познания в целом рисуется Платону принципиально иначе.
[ 40 ] Создание образов εικόνας живописцем есть не что иное, как воображение (φαντασία), объединяющее чувственные восприятия и мнение. В прим. 18 к диалогу "Софист" указана разница между античной "фантасией" и позднеевропейской фантазией. Созерцание предмета издали или вблизи указывает на эффект воздушной среды, воды и зрительной перспективы, известный живописцам и не раз отмеченный Платоном. В "Государстве" говорится о "чарах" живописи, об изменении образов в воде (X 602cd). О перспективе в живописи см.: Софист 235d – 236а.
[ 42 ] Возможно, это намек на Гераклита, у которого читаем: "Путь вверх и вниз один и тот же" (В 60 Diels). У Демокрита атомы в течение всей вечности носятся вверх и вниз (А 49 Diels = 45 Маков.; ср. А 61 Diels = 81 Маков.).
[ 43 ] Кого понимать под противниками Филеба, отрицающими удовольствие, не совсем ясно. Это могут быть Антисфен, глава кинизма, и его последователи; могут это быть и пифагорейцы, известные своим аскетическим образом жизни, а также атомисты, проницательные исследователи природы. В списке сочинений Антисфена, например, значатся сочинения "Об удовольствии", "О благе" (Диоген Лаэрций VI 16-17). Вместе с тем хорошо известно, что одним из идеалов счастливого человека у киников считался Геракл, проведший свою жизнь в страданиях и трудах.
[ 44 ] См.: Менексен 247е и прим. 50.
[ 45 ] Слова Ахиллеса (Ил. XVIII 108 сл.), оплакивающего гибель своего друга Патрокла.
[ 46 ] Возможно, здесь содержится намек на состояние очищения от аффектов (катарсис), которое переживали зрители древнегреческого театра. Вопрос о катарсисе, впервые поднятый в связи с вопросом о трагедии Аристотелем (Поэтика 6, 1449b 27 сл.), вызвал к жизни огромную литературу. Новейшую классификацию теорий катарсиса с различными толкованиями находим в книгах: Else G.F. Aristotle's Poetics: the argument. Leiden, 1957. P 221-232; Aristotle's Poetics / Introd., comm. and app. by D. W. Lucas. Oxford, 1968. P. 273-290. Интерпретации соответствующего места "Поэтики" (VI 1449b, 25) посвящена специальная книга: Brunius T. Inspiration and Katharsis. Uppsala, 1966.
Еще в древности спорили о катарсисе как принадлежности не только трагедии, но и комедии. Эти споры, возможно, нашли отклик у неоплатоника Прокла в его комментариях к "Государству" Платона (I 49 Kroll). Для Платона вообще не могло быть существенного различия между трагедией и комедией. См. также: Пир, прим. 99. Ср. также Филеб 50ab.
[ 47 ] См.: Алкивиад I, прим. 46.
[ 48 ] Ср.: Менон 71е и Критон, прим. 11.
[ 49 ] Отнесение очертаний (геометрических фигур) к чистым удовольствиям характерно для Платона (подробнее об этом см.: Лосев А.Ф. История античной эстетики. Ранняя классика. М., 1963. С. 264-300).
Краски, или цвета, в понимании античной классики являются, с одной стороны, чем-то телесным, а с другой – некоторого рода абстрактной всеобщностью. Наиболее показательным в данном смысле является учение о цветах у Демокрита и Платона. Цвета у Платона обладают определенной формой (Менон 75bc, 76a-d) и сущностью (Кратил 423d), являясь идеальным предметом (Филеб 51cd). Белый цвет (Филеб 52е) – самый беспримесный и прекрасный, а весь космос со своими сферами представляет собой сложную цветовую гамму (Федон 110b-e). В "Тимее" (67с – 68d) дается тончайшая характеристика конкретных цветов, простых и смешанных, наиболее разреженных (например, белый цвет) и уплотненных (например, черный цвет), т.е. уже потерявших свою "цветность", переставших быть цветом.
Звуки также доставляют людям несмешанное удовольствие, и тем больше, чем они проще, непритязательнее и безотносительнее к окружающему. "Созвучия" (άρμονίαι) способствуют гармонизации, т.е. укреплению расстроенной души (Тимей 47d), а вечное движение звуков в жизни космоса "является подражанием божественной гармонии" (там же, 80ab, 47d).
Запахи более тонки, чем вода, и более плотны, чем воздух (Тимей 66е), но они возбуждают удовольствия менее божественные, так как они "не сводятся к большому числу простых форм" (там же, 67а), но только к двум родам – "приятному и неприятному". См. также: Менон, прим. 8, 14.
[ 50 ] Кого здесь имеет в виду Сократ, трудно сказать. Большинство исследователей видят в этих искусниках Аристиппа и киренаиков, другие – атомистов, иные – гераклитовцев и учеников Протагора с их гипертрофией становления (ср.: Теэтет 152d). О.Апельт выдвигает мегариков, ссылаясь на Аристотеля, который критиковал подобные взгляды в "Никомаховой этике" (VII 13, 1152b 7-13).
Что касается киренаиков с их теорией наслаждения, то они нигде не говорят о становлении наслаждения, а только о частичном, или частном, наслаждении и блаженстве, которое является суммой частичных наслаждений и предпочтительно именно своей целостностью (В 169, 170 // Aristippi et cyrenaicorum fragmenta / Ed. E.Mannebach. Leiden, 1961).
[ 51 ] Метафора из области гончарного ремесла. Ср.: Теэтет 179d, где также идет речь о сосуде, который надлежит обследовать, "постучав" по нему.
[ 52 ] Разделение искусств:
[ 53 ] См.: Горгий и вводные замечания к диалогу.
[ 54 ] Имеется в виду изучение внешних явлений чувственного мира, дающих основание для мнения и фиксирующих моменты становления во времени, но не пребывание космоса в непреходящей вечности.
Дата добавления: 2015-11-26; просмотров: 76 | Нарушение авторских прав