Первичная дискриминация

Довольно редко первичная дискриминация существует в форме прямого и явного ограничения прав какой-либо этнической или расовой группы. В качестве примера социальной структуры такого рода можно привести юг США до отмены рабства, систему апартеида в ЮАР, Ирландию после английского завоевания. Гораздо чаще дискриминируемый статус определяется негласными инструкциями, устными распоряжениями и пр.

В целом обычно выделяют два варианта национальной политики государства:

1. Унитарная (централистская, феодальная, однокомпонентная) политика.

2. Федеральная (плюралистическая, швейцарская, многокомпонентная) политика

Унитарная политика стремится к построению единого национального государства, к минимизации языковых и культурных различий, к ассимиляции этнических меньшинств и мигрантов. Один из языков – главный, владение им необходимо для полного принятия обществом и возможностей повышения статуса.

Немногие общества следуют этому образцу в точности. В качестве примера часто приводят Францию, хваля эту страну за то, что в ней уживаются самые различные этнические группы, и, критикуя за стремление установить полное языковое единообразие и культурное доминирование. Но такая политика в действительности лишь частично успешна. Некоторые различия в языках и диалектах сохранились, а появление за последние несколько десятилетий четырех с лишним миллионов иммигрантов добавили пестроты в этническую картину и напряженности в отношениях; достаточно вспомнить события ноября 2005 года.

Федеральная политика накладывает ограничения на центральное правительство. Языковые и культурные права учитываются, малым этническим группам гарантированы автономия и пропорциональное представительство на федеральном уровне. В качестве примера федеральной модели обычно приводят Швейцарию. Хотя около трех пятых населения говорит по-немецки, одна пятая – по-французски и одна двадцатая – по-итальянски, нет языковых помех и барьеров. Эта модель хорошо работает отчасти потому, что значительная часть власти передана кантонам, каждый – с одним доминирующим языком. Но с появлением приезжих с разным этническим происхождением, составляющих уже около 15% населения, национальная политика сталкивается с теми же проблемами[54].

Кончено, предложенная схема является упрощенной, и в реальности существует бесконечное разнообразие вариантов национальной политики, различающихся целями и результатами (декларируемыми и реальными), приоритетами и т.п. И централистская, и плюралистическая политика могут реализовываться с различными целями. Стремление к унификации может быть нацелено на скорейшую адаптацию мигрантов, а может – на недопущение пришельцев. Стремление к сохранению разнообразия может быть нацелено на наиболее полную реализацию прав этнических групп, а может осуществляться для консервации различий и неравенства. Национальная политика одного и того же государства может быть плюралистической в одной сфере (например, языковой и религиозной) и предельно централистской в другой (например, экономической). Национальная политика каждого государства по-своему решает проблему соотношения прав человека и коллективных прав этноса. Отождествление государственности с каким-либо одним этносом отдает приоритет коллективным правам этого этноса на сохранение своего языка и культуры, на формирование национальной системы образования, информационной сети, предполагает определяющую роль «государствообразующего» этноса в политическом процессе. Коллективные права этноса приходят в противоречие с правами личности, т.к. во-первых, нарушается принцип равенства граждан независимо от их национальной и расовой принадлежности, во-вторых, зачастую нарушается право личности свободно избирать язык общения и образования. Но нужно также учитывать, что некоторые права можно реализовать только как групповые – это, прежде всего, языковые права. Человек не может говорить на родном языке один, для реализации его языковых прав необходима языковая среда; то же можно сказать и о праве на сохранение и развитие национальной культуры.

Само понятие «титульный этнос» неявно предполагает неравенство. Если права этносов равны, то для чего выделять среди них «титульные» и «нетитульные», «коренные» и «некоренные»? Когда «титульность» и «нетитульность» фиксируются в соответствующих названиях, за этим часто кроется убеждение, что «титульные» и «коренные» имеют право на преимущества и дополнительные привилегии. Неравенство выстраивается не столько за счет ограничения прав «нетитульных», сколько за счет предоставления преимуществ «титульным» национальностям (например, квот в образовательных учреждениях или представительных властных органах). «Все люди равны, но некоторые из них равнее других».

В СССР законом декларировалось равенство всех этносов. Однако в реальной политике можно было проследить тенденцию выстраивания этносов в иерархию. Этнический принцип территориального деления (каждой союзной республике соответствовал определенный титульный этнос) и курс центральной правящей элиты на формирование лояльной местной элиты в национальных регионах привели к неравному положению этнических групп внутри каждой республики (и заложили основу постсоветских этнократических государств). Например, в Узбекистане 7 из 10 членов ЦК были узбеками, в Латвии 7 из 10 были латышами. Все председатели Советов Министров союзных республик были представителями титульных национальностей, а среди первых заместителей – 13 из 15[55]. При этом национальный состав населения союзных республик сложно назвать однородным. Стоит отметить, что использование этнического состава правящей элиты в качестве индикатора этносоциального неравенства имеет значение только в том случае, когда правящая этническая элита использует свое положение для улучшения положения своей группы.

Еще одним политическим фактором формирования этнического неравенства был курс советского правительства на «выравнивание уровня развития союзных республик». Политика выравнивания выражалась в разном уровне капиталовложений в хозяйство республик и в так называемой «коренизации кадров». (Политика «коренизации» давала преимущества в административной, научной, промышленной карьере представителям титульных этносов через льготный отбор, квоты и пр.). Уровень жизни в республиках был неодинаковым (эта тенденция сохранилась и в образовавшихся на основе союзных республик постсоветских государствах); положение представителей разных этносов в каждой республике было реально неравным.

В целом выстраивание этносов в пирамиду социального неравенства осуществлялось на основе логики государственной целесообразности, в том числе «лояльности» и «нелояльности» этносов. В истории советского государства были периоды, когда правящая элита конструировала образ врага с четкими этническими признаками. Это давало повод приписывать качество нелояльности всему этносу и принимать по отношению к нему упреждающие меры безопасности или карать за нелояльность.

Часто обвинение в нелояльности было основано на предположениях, подозрениях, а не на реальных фактах неповиновения (например, депортации корейцев Дальнего востока и немцев Поволжья из опасения, что они станут «пятой колонной»). Во многих случаях этносы депортировали без формулировки обвинения.

В 1940 г. СССР присоединил к себе Латвию, Литву и Эстонию. Эта экспансия сопровождалась ставшей традиционной политикой укрепления безопасности посредством депортации «классово чуждых элементов». Только за одну ночь (14-15 июня 1941 года) из трех прибалтийских республик было депортировано свыше 60 000 эстонцев, 34 000 латышей, 38000 литовцев. Мужчин обычно отправляли в лагеря. Женщин и детей – на поселение. Так были высланы 4% эстонцев, 1.5-2% латышей и литовцев. Мощные репрессии против этих народов были возобновлены после Второй мировой войны, когда началась массовая коллективизация.

В годы Отечественной войны ряд этносов был обвинен в сотрудничестве с нацистами и подвергнут депортации (немцы, чеченцы, ингуши, балкарцы, калмыки, карачаевчы, крымские татары). Поволжские немцы вызывали определенные подозрения у советских властей и раньше. К началу ХХ-го века немцы создали успешные и эффективные хозяйства фермерского типа, поэтому в 20-е годы немецкая деревня рассматривалась властями как сплошь кулацкая. С приближением к центру СССР нацистских войск советское руководство сочло, что немцы слишком неблагонадежны, чтобы оставлять их в тылу обороняющихся войск неподалеку от фронта.

Образ этноса-врага создавался на основе фактов сотрудничества части представителей этноса с нацистской армией, участие же другой, гораздо более значительной его части в Красной армии, лояльное поведение в тылу игнорировалось. Так, 15-20 тыс. крымских татар участвовали в созданных нацистами отрядах самообороны, но тысячи воевали в партизанских отрядах, около 20 тысяч служили в красной армии. После освобождения от оккупации 188 тысяч крымских татар были выселены из родных мест. Но в это же время из Крыма были выселены 14 тыс. греков, 12 тыс. болгар, 11 тыс. армян. Из Грузии были высланы турки-месхетинцы. Последних, видимо, выслали не за нелояльность, а за наличие родственных уз с заграницей, что рассматривалось как питательная почва для шпионской деятельности. Официального объяснения этой акции не было.

Депортации проводились в чрезвычайно жестких условиях и были сопряжены с огромным количеством жертв. Многие люди погибали уже в пути. Нередко переселенцев выгружали в необжитых местах в холодное время года, что также вело к огромной смертности. На новых местах переселенцев ограничивали в основных гражданских правах (прежде всего это касается свободы передвижения). Лишь в середине 50-х годов обвинения против этих народов были признаны необоснованными. Большинству из них было разрешено вернуться на прежние места и была оказана материальная помощь в расселении. Однако немцы, крымские татары, турки-месхетинцы оказались исключенными из общего порядка реабилитации. Значительно позднее были отменены ограничения для их передвижения по стране, однако вопрос о возвращении в родные места и государственной поддержке так и завис в воздухе[56].

Депортации неблагонадежных этносов не являются «изобретением» советского правительства. Насильственные переселения практиковались и в других странах. Например, в США во время второй мировой войны подобные меры были предприняты против японцев. Законопослушных японцев не пришлось насильственно депортировать; они добровольно съезжались в «переселенческие центры», а вернувшись домой, обнаруживали свою собственность разграбленной[57]. Осуществлялись депортации и в дореволюционной Российской Империи.

Кавказская война вошла в историческую науку как национально-освободительное движение горцев. По самым скромным подсчетам она продолжалась не менее 100 лет; каждый год погибало около 25 000 русских солдат, потери горцев не подсчитывались. После окончания активных боевых действий значительное количество горцев было насильственно переселено в Турцию. Официальная идеология старалась изобразить это переселение как стихийный и добровольный процесс, однако есть немало доказательств того, что это было продуманным планом царизма, осуществленным при содействии Османской империи. Российская империя в ходе реализации этого плана достигала двух целей: 1) избавиться от непокорных северокавказских племен, 2) приобрести значительные земельные угодья и заселить их казаками. Переселение горцев было выгодно и Османской империи: 1) османская империя получала опытных воинов, которых можно было использовать в борьбе с балканскими народами (а возможно и с Россией), а так же дешевую рабочую силу, 2) с помощью переселенцев можно было решить проблему пустых и слабозаселенных районов. Поток переселенцев тут же хлынул обратно, что подтверждает недобровольность переселения. В Турции сформировалась довольно крупная диаспора горцев, в частности чеченцев. Этот процесс получил название «махаджирство»[58].

Дата добавления: 2015-11-26