Ильюшин и Невшупа

– Лёха! Куда ты пропал? – Невшупа выпалил это так, словно они виделись две недели назад.
Ильюшин поднял голову. Перед ним стоял неизменившийся однокурсник Невшупа, в камуфляже для старшего комсостава с короткими рукавами.
Ильюшин ожил вдруг и поднялся с банкетки здороваться. Невшупа был с майорскими звёздами и чуть только обрюзг щеками. А вообще такой же. Высокий, уверенный, невозмутимый. Настоящий офицер. Это Ильюшин знал ещё на первом курсе. Бог знает сколько лет назад.
– А ты здесь служишь?
– Ты;, какими судьбами?! Звонил тебе. Не смог дозвониться. Есть сигареты? Пошли, покурим. Расскажешь. – Не замечая вопроса, резал Невшупа, увлекая Ильюшина за собой вниз с этажа.
Ильюшин приехал в военкомат Гагаринского района за личным делом. Он, наконец, добился по суду замены статьи увольнения с несоблюдения условий контракта с его стороны на оргштатные мероприятия. Теперь нужно было внести изменения в личное дело. А дело услали в Гагаринский военкомат, несмотря на то, что он призывался из Юго-Западного, а проживал сейчас в Приозёрном районе. (Хорошо ещё – не в другой город.)
Первое, что ему сказали здесь (женщина, заносчивая и занятая, вошедшая в приёмную с бумагами): «Дела вам на руки никто не даст». Потом ещё в кабинете (взвинченный майор в повседневной форме): «Приказ Министра обороны: все личные дела только секретной почтой».
А если почтой – это полгода. А Ильюшин хотел служить. Заново. В бригаде спецназа командовал ротой бывший сослуживец Фрязин. Там шёл день за полтора, выезды в «район», возможность нагнать выслугу. Или, на крайняк, в сорок вторую, в Чечню, – чего ему здесь ловить? И вот примерно всё это Ильюшин рассказывал Невшупе, матерясь больше обычного.
– Дело тебе на руки никто не даст, – сказал Невшупа.
– Это я уже слышал... А ты как вообще? Как ты здесь?
– Я-то?.. Закрыл контракт в Заполярье, в Горном потом устроился, в военкомат, теперь сюда вот перевёлся. Я уже, Лёша, пенсионер. Иду в ногу со временем! Закрою двадцать календарей, получаю квартиру и всё, – сладко потянулся Невшупа.
– И что, дают вам квартиры?
– Дают... – Невшупа поперхнулся и сплюнул. – В бригаду? Там ведь Чечня.
– Там день за три за непосредственное, мне выслугу нагонять надо, да и двадцатка где-то в месяц… – Спешил оправдаться Ильюшин, он был смят полыхающим энергией Невшупой.
– А сколько у тебя?
– Да что у меня? Девять. Ни туда, ни сюда...
– Сертификат не получил?
– Да какое... Говорю – девять льготной. – Ильюшину снова наступили на «мозоль», но он тут же сдержал себя и натянуто улыбнулся.
– Правильно вообще-то. Тебе сейчас только Чечня. Пойдём, тут паренёк один, попробуем забрать дело.
Ильюшин вставая затянулся, бросил окурок мимо урны. Невшупа уже шагал к входу. – А ты был в Чечне? – спросил он на лестнице.
– Был.
Паренёк оказался подполковником, в тонких очках, холённым и седым.
– Однокурсник мой, – бойко сказал Невшупа и изложил суть дела.
Неразговорчивый подполковник снял трубку, и через десять минут Ильюшину выдавала личное дело заносчивая, занятая женщина, которая заявляла: «Дела вам на руки никто не даст», и вот сама же его давала. Женщина оказалась Тамарой Андреевной. Она ухмыльнулась, качнув немолодым бедром, и потребовала у Ильюшина паспорт в залог. Паспорт имелся.
– Ты куда сейчас? – спросил Невшупа.
– Да я... не знаю... В часть уже не успею, никуда, в общем... Ты свободен? Давай пивка попьём? – Ильюшин был оживлён.
– Пиво, Лёша, в другой раз. Не могу сегодня. Подожди меня, подброшу, кабинет закрою...
Говорят: пост – большое дело. Не только с религиозной точки зрения. У Невшупы пост вышел случайно. Он расстался с девушкой. Это была женщина двадцати девяти лет. В нашем инфантильном мире такие женщины называются девушками, даже если они замужем. Оксана не была замужем. Раньше бы сказали, что она девица, но конечно она имела сексуальный опыт. Невшупа поссорился и расстался с Оксаной, из постели которой не вылезал с тех пор как перевёлся в город. Любовница? Нет, опять же, – девушка.
Невшупа не стал пить, потому что в пьяном состоянии главным образом и требовалась Оксана. Помог ещё основной собутыльник Щёголев – он ушёл в отпуск и уехал к родителям на Украину. Невшупе стало не с кем выпивать, а потом ему понравилось. Заодно он и курить бросил.
Дней через сорок всяческого воздержания (нет, о посте у него сравнение возникло мимоходом, не время было для поста, и в мясных блюдах он угрозы не видел) Невшупа сначала закурил, потом выпил, потом позвонил Оксане. Жизнь вошла в своё русло. Но выпивать Невшупа стал теперь осторожней, курить реже. Для этого он тянул с покупкой пачки, предпочитая стрелять у сослуживцев.
Самое главное, он перестал ежедневно пить пиво. Эту рекламную заразу, к которой появилась и пугала тяга. Дрожь, буквально, в руках появилась. Алкоголик он что ли?
Одному и не хотелось ни пива, ни водки, а вот с компанией – сложнее. Сейчас Невшупа сделал над собой усилие, чтобы отказаться от пива. Они не дружили на курсе, но в отношении к Ильюшину у Невшупы установился какой-то лёгкий отеческий тон. Виделись они последний раз через год или, скорее, два после выпуска, случайно, в городе. Невшупа был в отпуске, а Ильюшин уже уволился в Йошкар-Оле. Сейчас навскидку трудно определить – сколько это было лет назад. Срабатывал рефлекс встречи – питьевой. Но Ильюшин не настаивал, он был подавлен неожиданностью и кавалерийскими манерами однокурсника: с этими его «закрыл контракт» и «в ногу со временем».
Они вышли из военкомата и сели в белую «Волгу». Невшупа в кабинете переоделся и в светлой футболке, голубоватых джинсах и босоножках ещё больше походил на былого курсанта. Он сказал, что ему на Воронежскую, напротив нового памятника, а Ильюшин – что это ему подходит, он сядет там на троллейбус.
Обернувшись назад, Невшупа аккуратно вывернул из плотного ряда машин и пошёл по Соколова в сторону элеватора. Ильюшин, положив на колени почтовый пакет с личным делом, не заклеенный, но с печатью, ощутил простор автомобиля. Всем водителям «Волг» он задавал одни и те же вопросы. Это наверное было вежливо, а главное – поддерживался разговор. Ответы Невшупы не отличались от ответов других любителей этого классического автомобиля. Машина была как раз для Невшупы. Он перебирал её достоинства и особенности. – Нет, не новая… (Это Ильюшин спросил тоже из природной, не отбитой армией, вежливости, – он видел, конечно, что не новая, а просто ухоженная.)
– У Алькевича взял.
Алькевич – однокурсник. Уволился после первого контракта, как большинство. Работал в супермаркете. – Хернёй занимается! – сказал Невшупа.
Стали перебирать однокурсников. Служило ещё человек пять. Двое в Новосибирске. Один на Камчатке. Невшупа здесь. Ламбада (Сотников) где-то тоже служил, но где неизвестно, как бы даже не в городе. Ещё, может, кто остался... Бабенко, дурак, уволился. У него был дядя в Генштабе, мощное продвижение и все места на выбор, служил в Москве, взял и уволился.
– С дядей в Генштабе можно и послужить, – поддакнул Ильюшин.
– И хорошо можно послужить!
Невшупа, высоко ухватив руль (это шло его кряжистости), находил проулки Ильюшину неизвестные. Да и откуда? – Ильюшин в своей жизни водил только «Урал», а пешком весь город не обойдёшь, даже с детства. Сейчас за окном ползли какие-то полуобвалившиеся постройки за промышленной одноколейкой.
– Хорошая попа! – выделил Невшупа девушку в красной юбке, переходившую дорогу. (Невшупа повернул уже на знакомую Ильюшину улицу – кажется, Космодемьянской – и остановился перед «зеброй».)
Поговорили о женщинах. Невшупа не особенно врал, говорил то, что принято говорить в мужском обществе, с обычным цинизмом. Ильюшин поддерживал разговор, находясь под влиянием Невшупы. Его устраивало, что Невшупа не затрагивает темы брака – говорить о разводе не хотелось. С тем, что «все бабы – бляди» он и так был согласен. Долговременных отношений после развода у него не было. Как ни странно, его любили женщины. Он их не удерживал, а они отчаивались переделать его на свой лад или хоть как-то приспособить к совместной жизни. Сначала женщины обхаживали его, и это становилось невыносимым.
Была у него дурацкая мечта, детская. Образ идеальной своей половинки. Кто разрешил вбивать людям в голову эту муть?!.. В жизни ему попадались самые обычные земные женщины, не похожие на половинки. Вернее, это он им как-то умудрялся попадаться. В нём было что-то демоническое для женщин.
Нам никогда не понять: как может в потрёпанном мужике невыразительной наружности, сутулом, худом и курящем «Нашу марку» быть что-то демоническое. Так же и женщины не разбираются в тайнах женской красоты и на самую хорошенькую говорят: «ничего особенного». И тоже удивляются этим глупым мужчинам, посещая фитнесы и черпая советы из журнала «Космополитен». К чёрту фитнесы и журналы! Штампованные фигуры быстро приедаются.
Вот и с Ильюшиным – нравился он, одним словом, женщинам, и незачем было ему перед Невшупой рисоваться. Женщины тащили его в постель. Так выходило. А он их мало замечал. И с хорошими попами тоже. Зачем сейчас всё это Невшупе, нашедшему себя там, где тщетно пытался найти себя Ильюшин, знающему себе цену и свой жизненный путь.
«Волга» бежала по Каштановому бульвару, где в начале вечера красивые девушки щедро высыпали на аллею и тротуары. Ильюшин отметил про себя, что идут они часто парочками за руку (лесбиянки что ли?). Невшупа молчал, уставившись в дорогу; несмотря на мнение, которое должно было сложиться у Ильюшина, он не был бабником. В отношениях, как и в жизни вообще, он был довольно постоянен. И на Оксане он давно бы женился (так удобнее), если бы у той не было кучи страхов, связанных с супружеством (Фрейд отдыхал на Оксане!). И с женой бы он не развёлся: пусть она была бы даже трижды, а не просто истеричкой. Жена сама ушла... И тогда оказалось, что нет ничего, на что можно в этом мире опереться твёрдо. Что нет в нём стабильности. А Невшупа уважал стабильность. Просил, умолял, унижался, ради ребёнка... тьфу... – противно... И причины, главное, не было разумной. Да ещё и на службе тогда наперекосяк шло, в Горном...
К самокопаниям не склонен был Невшупа, предпочитая в отношении к себе позитивное мышление; на самом деле верность своим женщинам шла у него не из одной любви к стабильности. Та жизненная линия, которую он рано ухватил и стал ей следовать, заключала в себе некие начала. Одно из них, если бы оформилось в слова, звучало примерно так: «Настоящий мужчина должен возбуждаться от одного вида обнажённой женщины»... Это работало плохо. Невшупе было не двадцать лет. Случайные связи пугали возможным срывом. А к Оксане он притёрся, как до этого притёрся к жене.
Откуда взялся в его сознании эталон «настоящего мужчины» (приучивший его разжигать в себе страсть и реагировать на женщин определённым образом) Невшупа не смог бы сказать. Со временем он слился с эталоном, добавив в него свою природную рассудительность. Сейчас он предпочитал «не изменять», чем оказаться «импотентом».
– А ты... где сам-то? – спросил, наконец, Невшупа.
Ильюшин давно ждал этот вопрос, но съёжился в сиденье.
– Сейчас нигде. А так... сначала... когда второй раз уволился… из армии… по специальности нашей. Пиздец, короче...
– Специальность у нас...
– Потом второе высшее получил. Менеджером работал в «Элладе», где Безуглов, да ну... не моё это всё... Служить надо.
– Да... – Невшупа выворачивал с круга, его подрезала «хонда». – Ну, куда ты лезешь?!
На дороге стало посвободней. Машина приободрилась и катилась ровно по мягкому от солнца асфальту. «Волга» действительно шла Невшупе, как и всё ему шло: светлая футболка, камуфляж на молнии, звёзды майора, военкомат и манера высоко держать руль. Невшупа рассказывал о последней встрече выпускников. Там он и почерпнул сведения: городские все уволились (Ильюшин был городским), если служили, то все не из города. Невшупа и сам был из какого-то районного городка (типа Горного, но другого, – Ильюшин забыл из какого), женился здесь на последнем курсе.
Ильюшин знал о встрече выпускников (ему звонили дважды, звали), но не пошёл. Не хотелось. Если честно себе признаться – нечего было предъявить. Не медаль же нацепить? Кому она нужна, эта медаль.
Однокурсники... Кто был где. Вся охрана «Монолитбанка», к примеру, состояла из выпускников их училища, во главе с начальником отдела Клюевым (на курс старше учился на их факультете). И Ильюшин поработал в «Монолитбанке» – четыре месяца. Они шутили – наше училище готовит охранников для «Монолитбанка». И в «Элладе» он работал тоже очень непродолжительно – Безуглов помог. Но нехорошо получилось, конфликт, уволился... Думал – подвёл Безуглова, но тому-то что?.. Безуглов рассказывал, что Невшупа в Горном, в военкомате, запулил бабло и устроился, а что здесь уже он, Безуглов не знал.
Общались однокурсники между собой, но мало. Да какая связь уже, кому кто нужен в этом мире? У каждого своя жизнь. В казарме и потом в общаге было всякое, не только дружба и товарищество. А теперь-то что?.. Но подтягивали друг друга по случаю. Свой человек всегда лучше, а с военным всегда проще, чем с гражданским.
Оживление не гасло в Ильюшине, а зашло во внутрь. Он плохо слушал Невшупу, выжидая удобный момент для своего вопроса. Волнительный был вопрос – тоже «мозоль», и был для вопроса сейчас случай:
–...Через военкомат можно капитана получить?
– А ты что, ещё не капитан?
– Старлей.
– Это надо на сборы съездить.
– А как?.. Есть коны у тебя?.. Или… если через бабло проще?..
– Ты в каком? в Приозёрном?.. Я до десятого в отпуске. Запиши телефон...
Ильюшин вытащил сотовый и вбил цифры; он хотел нажать на приём, чтобы оставить Невшупе свой номер, но постеснялся.
– Есть паренёк один... И вообще, Лёша, помогу, чем смогу... с бригадой. Беседовал уже с командиром?
– Да нет, сначала надо уволиться нормально. Куда с этим «несоблюдением»?..
«Волга», скрываясь от пробок проулками, въехала в движение на Воронежскую и тут же свернула вправо, подкатив к крытому рынку «Октябрь».
– Посиди в машине, мне тут одно дело...
– Да я выйду, сигарет куплю, – Ильюшин открыл дверь. Невшупа не нашёл что возразить...
Ильюшин взял свою «Нашу марку», сравнив цены в рядах, увидел, что Невшупа разговаривает с тёткой-продавщицей в центре рынка. Было заметно, что Невшупа сердится, разговаривая с продавщицей: похоже, наезжал на неё.
Ильюшин вышел из рынка к «Волге» и закурил. Его пронизала догадка. «Крышует что ли?»...
Ильюшин вспомнил об однокласснике-менте, который хвалился, что «контролирует» рынок. Одноклассник просто сшибал десятки с бабушек. Но Невшупа не похож на одноклассника. О «боевых» криминальных группах из контрактников и офицеров (и даже из срочников) ему приходилось слышать. О выездах разведчиков его части на какие-то разборки, о «командировках» контрактников и офицеров, о зарегистрированных на жён и двоюродных братьев ночных клубах, которые надо было «обеспечивать», – тоже. Это всё было мерзко, Ильюшина никогда не касалось. С другой стороны – это была жизнь, было естественно. Продавались бойцы в работы, сдавались «братве» дембеля с плотно набитыми карманами боевых денег. И тут Невшупа... Было о чём подумать Ильюшину у «Волги».
Ильюшин хотел закурить ещё одну, но пошёл в рынок, подумав: «Пива, может, хоть себе взять».
Невшупа до сих пор решал вопрос с продавщицей. И мало сказать решал, он высился над этой небольшой женщиной, а она его распекала. Ильюшин, взяв неподалёку «Жигулёвское», услышал остатки разговора и пошёл к машине...
Ильюшин допивал пиво, когда вышел Невшупа с двумя банками «Балтики-тройки». Они молча проехали во двор девятиэтажного дома (Невшупа снимал здесь квартиру). Сели на лавочку с пивом и закурили.
– Ты что в охране ещё работаешь?
– Блядь! На четыре двести товару спиздили!
– А как?
– Как! Очень просто! Залезли ночью.
– А ты чё спал?
– В другом конце были просто! Сейчас напарнику звонить надо. Деньги на двоих раскидать. Там дырка была. Говорил сто раз – заделать!
Невшупа набрал на сотовом номер напарника и стал излагать происшествие. Напарник (слышно было Ильюшину) кричал, что нахрен ему это не надо! Ничего он платить не будет! – Ах, вот ты какой!? – резанул Невшупа, распаляясь, приводя аргументы, по которым платить придётся, хочешь не хочешь, а были они там вдвоём... Напарник смяк от его напора.
– Да, Лёша, ночь через три на этом рынке работаю, – закончив разговор, ответил Невшупа с опозданием.
– А что, бабок не хватает?
– Семь тысяч?
– А ты это... не берёшь?.. взятки.
– А зачем?
Ильюшин не взял в своей жизни ни одной взятки, ему никто их не предлагал. Научился он только деньги давать, а брать не приходилось. Вопрос Невшупы поставил его в тупик. Он знал (как и все мы), что в военкоматах берут взятки. А зачем?..
Но, вообще-то, на Невшупу это было похоже. Он всегда был не такой как все. Нет, он не был «правильным» или особенным – он был «старше». Надежд не подавал (даже смутных надежд, как Ильюшин) и учился хуже, оставаясь пару раз на каникулах в училище. Зато стал старшиной на четвёртом курсе: ему предложили, а он прикинул, что и учиться легче, и распределение может достаться получше. Он всегда знал, что ему нужно от жизни, не разбрасывался, шёл выбранной раз дорогой, рассудив, что на гражданке ему ничего не светит (по крайней мере, так Невшупа говорил).
В обращении со старшими у Невшупы была самоуверенная наглеца (у Ильюшина была робость). На втором курсе Невшупа послал «на хуй» курсового офицера. Дерзко. Но больше красиво. Курсовой офицер, Макаров, был просто не опасен. Невшупа знал, что Макаров побоится докладывать. И навредить он мог мало – Невшупа был не в его группе, Макарову прямо не подчинялся... «Сейчас же продавщицу не послал, хоть и пыхтел сначала – кто она у них там?»
«Наверное, врёт всё-таки, берёт, куда он денется, просто никому не доверяет, как всегда, да и зачем ему эти слухи, знает, что я с курсом общаюсь», – заключил потом уже Ильюшин.
У Ильюшина ещё половины не было отпито – он смаковал, а Невшупа запрокидывал голову. Вторую сигарету, уже собственную, он тоже не стал курить. Ему хотелось домой. Устал как-то.
То что Невшупа не брал взяток, было, в общем-то, правдой. Не всё взяткой и называется. Как есть нарушение, и есть помощь. Не так всё просто, как кажется со стороны. Не такая у него должность, чтобы особенно разогнаться и на что-то рассчитывать. И был случай даже, ещё в Горном, неприятный, после которого он зарёкся. Не было в Невшупе и жадности характера. Жена раньше могла её разжечь истеричностью, а теперь не было жены, стало спокойней. Спокойствие душевное ценил Невшупа, как и стабильность. А если о принципах – что значит… принципы? Не целесообразно – это другой разговор. Целесообразно без лишних нервов дождаться квартиру и валить на пенсию. Но и этого, знал Невшупа, не будет, а останется он в армии до упора и получит полковника. При хорошем раскладе. Вполне реальный расклад, между прочим. А вот рассказывать всем об этих реалиях совсем не обязательно. Все мечтают побыстрее на пенсию, так принято, и он как все, а там видно будет.
Поговорили ещё о том, и о сём. О том, что в Заполярье летом холодно, а зимой – очень холодно. Вспомнили смешное из курсантских лет, но обоим не было смешно. Невшупа, глядя в бумажку с перечнем украденных товаров, сказал, что поедет завтра на опт и возьмёт хотя бы сигареты подешевле.
– Да... – только поддакивал Ильюшин. Его мысли, выстроившись так стройно в военкомате, путались.
– А что пенсия? – спросил сам себя Невшупа невпопад. – Три с половиной. Всё равно работать где-то надо. Была бы специальность хорошая... Вот тебе что дало это второе высшее?.. – Пойду к Д;мону – в игровые автоматы. У него по городу их штук десять, знаешь?
Ильюшин знал (ещё и о бензоколонке с рестораном). Д;мон (Дёмин), тоже однокурсник, – бросил училище после третьего курса. Похоже, он один вырулил в понёсшем течении жизни. Вовремя свалил.
– Тоже в ногу со временем, – сказал Ильюшин о Демоне, но Невшупа не понял, Ильюшин начал его почему-то нервировать.
Ильюшин допил пиво, Невшупа поднялся. Стали прощаться. – Звони, после десятого, – сказал Невшупа, – порешаем.
Ильюшин купил ещё в рынке бутылку «Жигулёвского» (он выпивал больше Невшупы, но о последствиях не заботился). Продавщица, пострадавшая от кражи, распекала уже парня, не туда поставившего коробку (беспокойная дама).
Ильюшин долго искал укромное от ментов место – не ясно было, запрещено сейчас пить пиво на улице, или нет. Выпив пиво на корточках за ларьком, он пошёл к остановке.
Троллейбус пробирался в заторах из машин. Люди спешили на тротуарах, обгоняя друг друга. «У каждого своя жизнь... Мог бы и домой пригласить...» – думал Ильюшин, смотря в окно. Его сдавили со всех сторон в троллейбусе, он прижимал рукой так удачно добытый пакет с личным делом. Запиликал сотовый. Ильюшину сначала казалось, что не у него, высвобождаясь от пассажиров, он нащупал в кармане телефон: «Да... Нет, сегодня поздно... Угу, давай» – женский голос сменили гудки... «Бывает же такое! Мир тесен... А то – «Личное дело вам никто на руки не даст» – коза! Ещё как даст, секретное дело, даже не заклеила пакет, надо будет там записи глянуть…»
В эти размышления человека, удачно решившего проблему, закралась одна неполадка, маленькая, но почему-то досадная: образ блестящего майора из военкомата плохо вязался с образом ночного сторожа на рынке.
Какое-то время Ильюшин не думал об этом, находясь под впечатлением дня. Для него, в прошлом строевого офицера, вечного командира взвода, все штабные, тыловые, а тем более военкоматские должности имели привлекательный ореол (лишь с необходимым оттенком зависти – Ильюшин не был завистлив). А так-то в его части взводники ночевали на дачах для охраны (но это – взводники, и это старлеи), а один замполит (капитан) имел три маршрутки, пропадал в городе, сдавая их в аренду (это вообще – как бы нормально).
Курсантами они поднимали мебель на этажи, вскапывали дачи и т.п. А Невшупа, кстати, устроился потом охранником (вышибалой) на дискотеке. Короче... совершенно ничего удивительного нет в том, что сейчас Невшупа таким же макаром подрабатывает на рынке. Тем более что удивляться Ильюшин почти отвык. Однако остался осадок неприятный от встречи. Плохо объяснимый осадок…
Невшупа поднялся к себе на седьмой этаж пешком, по давно выработанной привычке. Взялся сразу за пульт телевизора, нажал. Посмотрел в окно – рядом с «Волгой» стояла привычная серебристая «девяносто девятая».
Невшупа машинально всматривался в телевизор, переключая каналы, его мысли рвались: «...Попадалово... Не вовремя, блин... Алименты... Дура... Что-то не так... не совсем так... Чудик». Выключил телевизор, сидел и думал в кресле. Отчётливо вспомнился Ильюшин курсантом, с оттопыренными ушами под измятой шапкой (захочешь специально измять – так хорошо не получится)... – Седой уже по вискам... «Ил» – было его погонялом... Хорошо учился... в научный кружок ходил... теперь второе высшее – а что толку? Выпить что ли?.. А не с кем…
Потому и было не с кем, что поскорее избавился от Ильюшина – «от греха подальше». Этого не понимал Невшупа... А в военкомате он не пытался производить впечатление на однокурсника. Если он и играл роль, то не специально для него. Свою работу на рынке он не собирался демонстрировать. Так вышло. (Ильюшину, блин, в машине не сиделось...) Но и прилагать усилия, чтобы эту работу скрыть – тоже. Мысли о том, что он делает что-то не так, он гнал. Нужно быть реалистом. Не хватает денег – их надо заработать. А там статус офицера (ещё скажите – честь!) – этим он не заморачивался. Потому и служил. Нормально служил... В Заполярье год за два сделал – теперь можно двери ногой открывать... Срок на подполковника выходит, а должность майорская. Ну да, ничего... Если идти на пенсию, нужно работать всё равно. Поэтому лучше служить, и подрабатывать если надо. Ныть Невшупа не любил, а проблемы старался решать по мере их поступления.
Если бы Невшупе сказали, что он «подбрасывал» Ильюшина (всё равно куда) главным образом чтобы показать «Волгу», он бы не поверил. Да и что здесь такого? – только купил машину, не прошла ещё радость. Превосходство над однокурсником было очевидным и без «Волги» – это льстило конечно. Но что-то нёс теперь в себе этот неудачник неуловимо враждебное. Эти искры в глазах ребяческие, когда дело получил. То как рыба вяленая, то радуется неизвестно чему. «Не от мира сего», – заключил Невшупа.
Когда Невшупа вышел в военкомат после отпуска, мысль о возможном звонке Ильюшина могла его только напрягать. «Глупость, на самом деле, – то он служит, то увольняется, то снова ему службу подавай... моё – не моё (ещё скажи – призвание!). Работай своим менеджером, раз бумажку получил, и людям «мозга не делай»».
Ильюшин не звонил. Его личное дело зависло теперь в части. По решению суда приказ об увольнении должен был изменить командующий округом. Округ высоко. В округе придерживаются мнения: «Понятно, что российский суд – самый гуманный суд в мире, а по-хорошему – расстрелять всех этих уродов, а не деньги им платить!»
Без санкции командующего часть не шевелилась. Сначала собирались заплатить деньги, и Ильюшину назначили в финчасти время, но что-то изменилось.
Сколько ни травил себя Ильюшин неполученным сертификатом и «стыдным» званием в тридцать два года, не нужны были ему ни квартира, ни выслуга, ни «чеченские» деньги.
Правильнее сказать – нужны… Но это было не его настоящее желание.
Ильюшин хотел в Чечню. Разумеется, не насладиться ещё раз замечательными видами гор под снежными контурами верхушек. И не от показаний курортного воздуха. Свой бой, единственный и бестолковый, в котором он свалился за колесо ЗИЛа и, ничего не соображая, всаживал в зелёнку магазин за магазином, он не променял бы ни на какие звания, пенсию и квартиру. (Не поддавшись, конечно, «не своему» желанию.) И чем больше было страха в душе, тем заманчивей казалась цель – снова оказаться там. А выслуга с боевыми – прикрытие. Его на вооружение. Как пробивную силу!
Но какая из прикрытия сила? Один самообман... Измотанный судом, он приободрился будто брошенным судьбой ему на поддержку Невшупой. Но предостережение было в этой поддержке. Сомнение вкралось в Ильюшина на лавочке у подъезда девятиэтажного дома. Выслуга, пенсия, звания сыпались от сомнения как жухлые листья от ветерка. А что оставалось? Желание пострелять?

Дата добавления: 2015-12-08