|
Читайте также: |
«ОН НЭ ХОДЫ, ГРЫЦЮ, ТАЙ НА ВЕЧОРНЫЦИ…»
По совету подруги Федорка весь тыждэнь[1]упорно молчала на все попреки и уговоры матери, зато и косы ее были целы, а к концу недели мать и вовсе подобрела и в субботу, обряжая дочку к приему жениха, ласково сказала:
— Вот так-то лучше, доню… Будешь сама себе хозяйка, над всем добром господыня. А что старой да рябой, так с лица воды не пить…
Федорка послушно дала вплести в косы новые ленты, надела веночек… Но когда мать, гремя подойником, ушла доить панских коров, Федорка в отчаянии заломила руки.
«Где ж Динка? Динка! Что ж ты не идешь, подруга моя… Ведь последние часы наступают, последние часы девичьей свободы, вот-вот затарахтит коло хаты телега жениха и возверяется маты. Не зря, ой, не зря своими руками обрядила она дочку… А Динки нет как нет, уж давно перевалило за полдень солнце…»
Побежала б Федорка сама за Динкой, да не смеет отлучиться из избы. Не знает и Дмитро, что творится с его дивчиной.
«Ой, не знае, не чуе Дмитро, что жизня моя решается… Не идет, забула за свою подругу Динка…»
Плачет, припадает к оконцу Федорка. Но и Динка летит как встрепанная птица. Вот уже на крыльце метнулась куча цветного тряпья.
— Федорка!..
— Ой, боже мий! Де ж ты была до сих пор? Он же зараз подъедет!
Брошены на пол герсет и вышитая рубашка, Динка молча сдирает с себя платье и бросает его на печку.
— Где матка? — спрашивает она, не отвечая на упреки подруги.
— У коровник пишлы… — всхлипывает Федорка, глядя широко раскрытыми глазами на сброшенные сандалии и свесившееся с печки Динкино платье. — Ой, божечка! Та чого ж ты раздягаешься? — с ужасом спрашивает она.
Но Динка только сопит, застегивая наспех сборчатую юбку и засовывая под нее вышитую рубашку.
— Подай платок… Хустку подай, темную, маткину, — командует Динка и, не дождавшись, сама хватает с гвоздя старый Татьянин платок, туго повязывает им голову, прячет под него косы и, стянув концы, завязывает их узлом на затылке.
— Та на що ж такэ страхолюдство? Повязалась, як стара баба, — разводя руками, всхлипывает Федорка.
Но Динка уже деловито оглядывает себя в огрызок зеркала и, удовлетворившись беглым осмотром, поднимает с пола кривой дручок, захваченный на хуторе.
— Вот, — быстро говорит она, — будешь махать этим дручком. Поняла? Как я на крыльцо, так и ты за мной! И ничего не делай, только маши дручком. Поняла?
— Эге… А як то махать? — испуганно спрашивает Федорка.
— Ну, як собаку отгоняешь! Маши и маши посильнее! — не надеясь на нее, морщится Динка.
Федорка неуверенно берет в руки дручок, а подруга уже гремит за печкой ухватом и, выбрав половчее кочергу, ставит ее около двери.
— Та что ж это будэ? — окончательно робеет Федорка и, вдруг охнув, бросается к окну. — Едет… Спаси меня, матерь божья, едет… — побледнев, оборачивается она к Динке.
— Тпру-у! Стой, тп-ру… — доносится со двора.
Подруги припадают к окну. Около тына останавливается телега. Щуплый мужичонка не торопясь слезает с телеги и, закрутив на колышке вожжи, обтирает пучком травы новые сапоги, отряхивает от пыли шапку, приглаживает редкие, прилипшие к темени седые волосы; теперь уже ясно видно его рябое, словно затолченное пшеном лицо, маленькие мышиные глазки и пучок серой бородки… Осторожно, словно на цыпочках, он снимает с задка телеги увесистый мешок и, крякнув, идет с ним к крыльцу.
— Билой муки привез… — шепчет словно про себя Федорка.
Но Динка внимательно вглядывается в жалкую фигуру согнувшегося под мешком мужичонка. Что-то горькое, вдовье чудится ей вдруг в этом рябом лице, испещренном глубокими морщинами, в крупных каплях пота на лбу, в остром кадыке на худой, жилистой шее.
«Жена у него умерла. Трое деток осталось. Может, за доброту Федорку берет… ради детей… Узнать надо».
Динка поспешно ставит за дверь кочергу и, бросив Федорке: «Выйдешь, когда позову…» — торопится на крыльцо.
— Здоровеньки булы, диду! — вежливо здоровается она, поправляя сползающий на лоб очипок.
— Здоровеньки булы! Здоровеньки булы! — кланяется мужичонка, стаскивая на ступеньку свой мешок и разглядывая Динку прищуренными от солнца, подслеповатыми глазами.
— А куда же это вы, диду, такий мешок приволокли? — с грустью и укором спрашивает Динка.
— Ну, а як же? Так полагается… Что обещал, то исполнил! — с гордостью отвечает мужичонка. — Билой муки невесте в подарунок привез! А матка где? — интересуется он, отряхая с картуза мучную пыль.
— Нема матки, я за нее… — уже строже говорит Динка. — И невесты нема у вас тут, диду…
— Як то нема? — склонив набок голову с выжженными солнцем белесыми волосами, улыбается старик.
— А вот послухайте меня, диду… Знаю я ваше горе, знаю, что жинка у вас померла и трое деточек осталось, — проникновенно говорит Динка. — Только не в той хате ищете вы невесту. Вы старый человек, диду. Мало ли на селе одиноких старух, каждая с радостью пойдет, она и деток ваших воспитает…
— Цоб! Цоб! — подбоченивается вдруг мужичонка, дергая свою бородку. — А то для чего такой разговор? Мое дело уже договорено, и кончено! С батькой та с маткой договорено! А ты кто такая есть, чтоб мени указывать, га?
— А я человек, и ты человек! Совесть надо иметь, диду! Федорка — молода дивчинка, она тебе во внучки годится! И замуж пойдет по любви, за молодого хлопца! И вот тебе весь мои сказ! — решительно наступает Динка, чувствуя закипающую ярость. — Забирай свою муку и забудь дорогу в эту хату!
— Да ты кто такая есть? Я тебя первый раз бачу! Лаяла псина коло чужого тына! И Хведорка твоя гола и боса, хай скажет спасибо, что я ее беру! — визгливо кричит мужичонка, наступая на Динку.
— Ах ты ж гадина! Я с тобой, как с человеком… А ты вот как! — раздражается вдруг Динка. — Гей, Федорка! Живо! Бери дручка! — подбоченившись и яростно наступая на ошалевшего от неожиданности мужичонку, кричит Динка. — А ну, забирай свою муку и геть отсюда! Да чтоб ноги твоей поганой коло этой хаты не было!
— Да ты что, ты что, скаженна дивка! Я ж с маткой договаривался…
— Я тоби покажу — договаривался! Старый ты дурень, трухлява колода! Забирай, кажу, свой подарунок и тикай от хаты, бо я с тобой инше поступлю! — пиная ногами мешок, неистово орет Динка. — Дывысь, який женишок объявился! Ах ты ж дурень, дурень! — подбоченясь, издевается Динка; концы платка угрожающе качаются над ее головой.
Перепуганная насмерть Федорка с застывшим на лице выражением удивления и ужаса машинально машет вверх и вниз кривым дручком.
— А ты кто така есть, га? Яке твое полное право тут распоряжаться, га? Ах ты языката зараза! — придя в себя, вдруг обрушивается на Динку мужичонка и, прикрыв рукавом лицо, боком подскакивает к крыльцу.
Динка ищет глазами кочергу, но кочерга осталась за дверью. Но Динка не теряется. Ухватив с перил глиняный кувшин с квашеным молоком и яростно размахивая им, она бесстрашно наступает на жениха. Тугое квашеное молоко крупными снежками шлепается на белесую голову, на крыльцо, на ступеньки, на траву, и мужичонка не выдерживает. Подхватив на плечи свой мешок и осыпая Динку отборной руганью, он бежит к перелазу.
— Чтоб я тебя больше не бачила коло этой хаты! — орет Динка.
Мужичонка, пригнувшись, сбрасывает в телегу мешок и, нахлестывая лошадь, издали грозит кнутом.
— Передай, Федорка, своему батько: пусть только сунется теперь на мою мельницу, я вам покажу, голоштанна команда… Зараза проклятая!
— Жених! Жених! Дывитесь на его, люды добрые! Ах ты свинячий дух! — не унимается Динка.
Голос ее зычно разносится по экономии, кое-где уже кучками собираются бабы. Гремя подойником и размахивая руками, от кучки баб отделяется Татьяна.
— Маты! Маты бегут сюда! Ой боже! Маты! — всплескивает руками Федорка.
Динка, окрыленная одержанной победой, хватает подругу за руку и тащит за собой:
— Бежим ко мне!
Федорка не сопротивляется. Взявшись за руки и поднимая ногами облака пыли, подружки мчатся по проселочной дороге… Но у самого хутора чьи-то сильные руки сжимают их в одном объятии.
— Ага! Попались, невесты — хохочет Леня. — Попались!
— Ой, дывысь! Леня! — всплескивает руками Федорка.
Но Динка, оглянувшись назад, торопится домой. Для нее представление еще не кончено. Динка знает, что всякое достижение надо хорошо закрепить, иначе враг может обойти с тыла.
— Пойдем, пойдем! — торопит она развеселившегося Леню и забывшую все свои горести Федорку.
* * *
На террасе дружные взрывы хохота. Леня рассказывает, как, подойдя к плетню около Федоркиной хаты, вдруг увидел выскочившую на крыльцо Динку.
— Я сразу даже не понял, что это такое. Руки в боки, герсет расстегнут, на голове какой-то старушечий очипок… Да если б не Федорка, я бы просто не догадался, что это Динка… Но Федорка… Ха-ха-ха!.. Федорка рядом… с перепуганным лицом стоит и машет… вверх и вниз, вверх и вниз… какой-то палкой… Ха-ха-ха!.. — Леня падает животом на перила. — Ой, не могу…
— Ха-ха-ха!.. — звонко поддерживает его Мышка.
— Та слухайте… вона ж мне так приказала… — дергает обоих Федорка. Маши, каже, и маши! Больше ничего не делай, только маши дручком. А сама зразу-то так хорошо с ним говорила, а потом як закричит, у меня аж руки и ноги затряслись. Стою и машу! Стою и машу, а сама себе думаю: что с этого будет?.. — взволнованно поясняет Федорка.
— Да тише! Вы мне все испортите! — сердится Динка. — Ведь сейчас прибежит Татьяна…
— Ой божечка! — пугается Федорка. — Она ж за того жениха убьет меня на месте!
— Ну да! Так мы ей и позволим! — усмехается Леня.
Мышка, икая от смеха, пьет маленькими глоточками воду.
— Я не могу больше смеяться, — жалобно говорит она, но Мышкина икота тоже вызывает взрывы смеха у развеселившейся компании.
И вдруг Динка настораживается.
— Татьяна… — громким шепотом предупреждает она, завидев в конце аллеи, за кустами, широкие рукава с красными пятнышками вышитых розанов.
— Маты… — в паническом страхе жмется к перилам Федорка.
На террасе все замолкают.
— Ну, вот что! — говорит Динка. — Живо, Федорка, снимай герсет и венок! Скорей, скорей! Давай сюда!
Федорка беспрекословно снимает герсет и венок. Динка поспешно кладет эти вещи на перила; венок сверху герсета.
— Теперь, — говорит она подруге, — иди в комнату и слушай каждое мое слово. Поняла? И не выходи, пока я сама тебя не позову.
Федорка кивает головой и послушно скрывается за открытой дверью на террасу.
— А ты, Лень, если не можешь удержаться от смеха, так лучше уйди!
— Нет-нет, не беспокойся, я удержусь! — уверяет Леня, вытирая платком потный лоб.
— И ты, Мышка, — еще строже говорит Динка, но Мышка отмахивается обеими руками.
— Нет, я тут ничего не могу, я не умею ни врать, ни притворяться… Я уйду! — унося в комнату свой стакан, говорит Мышка.
Не спуская глаз с мелькающей за кустами фигуры Татьяны, Динка быстро оглядывает террасу, макает палец в соль и, поплевав на него, устраивает себе на щеках длинные потеки. Потом, снова поплевав на палец, трет глаза.
— Что ты делаешь? — шепотом одергивает ее Леня.
— Плачу… — также шепотом отвечает ему Динка и, накрыв голову старым платком Татьяны, усаживается на крыльце, подперев ладонью свой локоть и тихонько раскачиваясь из стороны в сторону.
— Кхе-кхе… — подозрительно закашливается Леня, но, вынырнув из-за кустов, Татьяна уже приближается к дому.
Она идет чуть прихрамывая, но босые ноги ее ступают твердо и решительно.
— Здравствуйте, — сухо говорит она, быстро оглядывая пустую террасу, стоящего у перил Леню и поникшую головой Динку. — А ну, Диночка, где моя Федорка? — воинственно начинает она, вытирая двумя пальцами рот и тяжело дыша от быстрой ходьбы.
— Нема вашей Федорки, — тихо и скорбно отвечает ей Динка, вытирая кончиком платка глаза.
— Як то нема? Погавкала, погавкала, як собака, да и нема? Навела такого сорому на свою хату, со всей экономии бабы сбежались, последними словами доброго человека облаяла, да и нема? — уже не сдерживаясь, кричит Татьяна, но Динка прерывает ее тихим воем.
— Ой, боже мни, боже мий… — причитает она, раскачиваясь из стороны в сторону. — Тож не вона его ругала, а я… Вона ж, моя голубка, валялася у хаты, як та чурка бездыханна… Закрылися ее глазоньки ясны, побелело лыченко, як та звестка… Ой, боже мий, боже мий…
— Шо то ты кажешь, Диночка? С чого ж то вона така бездыханна валялась? — растерянно спрашивает Татьяна.
— А с того, что жизни хотела себя решить… Хорошо, набежала я на ту пору, — горестно рассказывает Динка. — Заскочила я в хату, кричу: «Федорка! Федорка!» А вона, подруга моя, закрутила на шее полотенце, накинула его на гвоздочек да и висит, як мертвое тело…
— Ой боже!.. — с ужасом прерывает ее Татьяна. — Да чи-то правда, Диночка, что ж ты лякаешь меня, голубонька… Где моя Федора? Дэ вона, доню моя?..
Динка быстрым взглядом окидывает ее из-под платка и замечает под мышкой Татьяны свернутое в узелочек платье, которое она бросила в хате на печку.
— Жива ваша Федорка… Сняла я ее с гвоздя. Чуть сама памяти не лишилась, взопрела вся, пока снимала. Брызгала ее водой, аж платье на мне взмокло, бросила я его у вас на печке… — удрученно рассказывает Динка.
Глаза у Татьяны делаются круглыми и медленно наливаются слезами.
— Вот же ж и платье твое… Ох, доню моя, неужели ж справди на такое дело вона решилась? Не обманюй меня, Диночка, бо я ж маты… Кажи, моя дитына, где Федора? Ленечка, где Федора?
Но Леня мрачно смотрит в пол. Он находит, что Динка уже переигрывает, но, боясь испортить ей игру, молчит. Но Динка и сама уже меняет тон.
— Нема чого вам плакать, Татьяна! Жива моя подруга Федорка, только не пойдет она к вам больше! — сердито говорит Динка. — Вы ж ей все косы вырвали за того сивого дурня! А он же с дракой на меня полез, машет руками, как граблями, и последними словами клянет! Чтоб, каже, була проклята эта хата, да чтоб она сгорела до черного угля, да чтоб все дети в ней погорели и очи бы у всех полопались! Ну? Вот какой злодий ваш жених!
— Та с чего же он як собака с цепи сорвался? Человек як человек… Казалы бабы, ще с подарунком приехал… — недоумевает Татьяна.
— Эге! С подарунком! Мешок жвачки привез, да и тот обратно забрал! Я ему кажу: «Занедужала ваша невеста, прогуляйтеся до коровника, там ее маты». А вин мини зараз таки слова: «Хай вона, каже, сгорыть, та маты!»
— Ах ты ж варнак! Каторжна твоя душа! — хватаясь за сердце, кричит Татьяна.
Динка мгновенно оживляется.
— Ну, вин на мене, а я на его! «Геть, кажу, видселя, як ты саму матку не повожаешь!» А вин — в драку… Ну, ухватила я горшок с квашеным молоком да в него! Да в него!..
— Эге! Эге! Люды ж так и казалы: вылез он с нашего двора, як мыша в сметане… От, значить, якэ дило… пострадала ты за нас, Диночка…
— А что я? Мне подругу жалко. Росли мы с ней, как дне былинки в поле… снова жалостно затянула Динка. — Только несчастна ее доля, ридна маты пожалела ей кусочек хлеба, повыдергала ее долги косы, выгнала с хаты на все четыре стороны… Ни, тетю Татьяна, нема у вас больше дочки, не пойдет до дому Федорка, преклонит вона свою бидну голову у чужих людей…
— Ой боже мий!.. Яки слова у тебя… Та хиба ж я своей дитыне добра не желала? Мы ж от роду, вот как есть, босы и голы. А я ж ей богатого человека нашла. Но як такой шкандал получился, я и слова больше не скажу… Федорка! Донечка моя! Выйди до матки, дитына моя! Бог с ним, с тым женихом! Выйди, доню! Не трону я тебя, даже пальцем не трону! — заливаясь слезами, умоляет Татьяна.
— Кхе! Кхе! — нетерпеливо кашляет Леня, но Динка не спеша поднимается со ступенек.
«Ничего, ничего… пусть поплачет, пусть прочувствует», — думает она, заглядывая в комнату.
«Как бы Федорка не подвела. Может, хихикает тут…» Но Федорка не хихикает. Жалостливые слова Динки проникли в ее сердце и возбудили в ней такую обиду за свою несчастную судьбу, что, притулившись к двери, она давно уже обревелась самыми искренними слезами и, выглядывая оттуда распухшими щелочками глаз, даже сказала:
— Не пиду я…
Но Динка вывела ее на террасу и, словно передав в верные руки свою роль, спокойно уселась на перила.
— Не пиду я, мамо, до дому… Вы ж мени вси косы выдрали, кусочек хлеба для меня пожалели, за старого да поганого замуж гнали… — жалуется словами Динки Федорка.
— А то что за комедия? — раздается неожиданно под террасой голос Дмитро. Никуда она не пойдет, тетка Татьяна, бо я вам заявляю: як вы таку панику делаете, то я вашу Федорку зараз возьму за себя! Вот и бумаги я схлопотал; потому как ей еще шестнадцати нету, так поп велел сотню яиц принести або поросенка, и он нас обвенчает. А вы как хочете, тетка Татьяна. Хочете считайте меня зятем; не хочете — ваше дело! А нам от вас ничего не нужно. Руки, ноги у нас есть, мы на свою жизню всегда заработаем! Вот вам и весь мой сказ!
Появление Дмитро является неожиданным даже для Динки, но она быстро смекает, в чем дело.
— Поздравляю тебя, Федорка, с законным женихом Дмитро…
— Наливайко… — важно подсказывает Дмитро. Он стоит в новой свитке, в чистой вышитой рубашке и в сапогах, которые дал ему безногий солдат.
— Поздравляю тебя, подруга, — говорит Динка.
Федорка крепко стискивает ее шею.
— Не забуду… Скольки проживу, не забуду… — бормочет она, заливаясь слезами и не смея поверить в свое счастье.
Но Динка торопится закрепить эту минуту.
— Поздравляю вас, тетя Татьяна, с законным женихом! — говорит она, целуя сухие щеки Татьяны.
— Поздравляю вас, тетя Татьяна! — подходит и Леня.
Татьяна стоит, опустив руки, и не то радостная, не то горькая улыбка трогает ее собранные в складочки губы.
— Поздравляю тебя, Дмитро!
— Поздравляю, Федорка! — изо всех сил торопится Леня.
И, словно предвестник Федоркиного счастья, из комнаты слышится чистый, светленький голосок Мышки:
— Как я рада за тебя, Федорка! Как я рада! Будь счастлив, Дмитро! Поздравляю вас с радостью, тетя Татьяна!
И сломленная Татьяна сдается.
— Ну, так тому и быть! — говорит она. — Засылай сватов, Дмитро! А ты, доню, проси на заручены! А теперь, диты мои, пора и людям спокой дать. Ходимте до дому. Иди ты, дочка, по леву мою руку, а ты, сынок, по праву! Нехай не скажут про нас люди, что мы всех женихов упустили!
Когда процессия удаляется, Леня хватает в охапку Динку и кружится с ней по террасе.
— Поздравляю тебя, Макака, поздравляю!
— Он, я так боялась, что она переиграет! — говорит Мышка.
— Ну да! Я знаю меру… — самодовольно улыбается Динка.
Дата добавления: 2015-11-26; просмотров: 137 | Нарушение авторских прав