Умножение на ноль. (рассказ неизвестного)

(рассказ неизвестного)

Я вся изнервничалась. Поезда на «Площади Революции» раз в полторы минуты разрешались от бремени новой толпой пассажиров, но моего Петьки все не было. Он бессовестно опаздывал, голос в телефоне повторял «Абонент временно недоступен», и я должна была или длить это безнадежное ожидание, или ехать в гости с нашим общим подарком одна, что совсем глупо. Когда на скамейке меня потеснил хорошо одетый господин лет пятидесяти, я уже склонялась к самому разумному варианту: просто вернуться домой, а потом устроить Петьке скандал за испорченный вечер. Но случайный сосед неожиданно сказал: «Я вижу, вы не торопитесь. Хотите послушать историю, которая началась на этой самой лавочке?» Это было очень кстати. Петька выйдет из последнего вагона и сразу заметит меня в компании с кашемировым господином, который что-то говорит, склонившись к моему уху. Самое то, что надо! Я любезно улыбнулась, мол «Валяй, дядя»; он поблагодарил и начал свой рассказ.

« В тот морозный день у меня не завелась машина и я поехал на метро с пересадкой на «Площади Революции». На платформе, совсем близко от края, потерянно топталась девушка. Вид у нее был такой, словно она собиралась с духом, чтобы прыгнуть под поезд. Я аккуратно отвел ее в сторону, усадил вот на эту самую лавочку, начал осторожно расспрашивать. Оказалось, бедняжка безнадежно завалила свою первую в жизни сессию и ее отчислили из какого-то института, то ли Открытого, то ли Универсального. Название мне ничего не говорило. Уровень отчаяния тоже был не понятен, не парень, в конце концов, армия ей не грозит. Но она действительно была убита.

Я пообещал помочь. Она почему-то решила, что в моих силах восстановить ее в вузе. Я же имел в виду совсем другое, что могу помочь с работой, да попросту возьму к нам в офис. Но она совсем этому не обрадовалась, потому что была прописана в общежитии, а теперь ее выгоняют, и жить негде, и домой в Иваново возвращаться нельзя, мать натурально убьет. Сообразив, в какую сторону разворачивается ситуация, я легкомысленно предложил ей занять пустующее место Золушки моей кухни и принцессы моей постели и на визитке с серебряным теснением приписал домашний адрес. Она легко согласилась, видно, панически боялась материнского гнева и была готова на любые условия, лишь бы не возвращаться домой. Что она наплела подругам по общаге, можно только догадываться, но вечером бедная дурочка ждала моего возвращения в комнатке консьержа. Я подхватил ее линялую дорожную сумку и, мурлыкая что-то вроде «на седьмом этаже за семь часов счастья…», пропустил вперед в лифт. Я ее ни к чему не принуждал, не давил, все получилось в первый же вечер само собой, по обоюдному согласию.

Недели две-три все шло очень даже неплохо. Хозяйка она была так себе, но старалась, а ее наивные восторги поднимали меня в собственных глазах. Ей было интересно все: какая у меня музыка на дисках, какие книги на полках, что это за люди на фотографиях, что за скелеты, так сказать, в шкафу. Но дальше расспросов дело не шло, устройство на работу почему-то все время откладывалось. Оказалось, она слабо владеет компьютером. Тогда я записал ее на курсы секретарей со знанием ПК. Она прозанималась месяц и бросила на половине. Опять сидела дома, томилась, скучала и непостижимым образом переносила всю вину за свои неудачи на меня, может, потому, что я оказался их невольным свидетелем.

Я долго не мог понять, почему у меня с ней не получается построить отношения. Если бы не получалось со всеми, тогда дело во мне, но это не так. Она с упорством, достойным лучшего применения, сводила мои усилия к нулю. Сколько раз, учитывая предыдущие ошибки, я менял пряник на кнут и кнут на пряник, конечно, чаще пряник, и ласка, и уговоры, и поездки по магазинам, и терпеливые попытки заинтересовать хоть каким-нибудь делом. Каждый раз после шопинга она вроде поддавалась, и я начинал строить планы, как мы одолеем все ее проблемы, она выберет дело по душе и начнет работать или учиться, стоит чуть-чуть добавить собранности и ответственности, но тут же новый срыв, хлопанье дверью, ключ в замке спальни. Запиралась, потому что знала, что я от нее тоже завишу в определенном отношении и начну мириться первым, хотя ни в чем не виноват.

Ладно, не хочет работать – не надо, я небедный человек. Но она ухитрялась разрушить и мои собственные планы, лишить смысла самые привычные действия. Я стал опаздывать, срывать сроки на работе и подводить друзей по выходным, а дома она вела себя так, что я невольно чувствовал себя старым дураком, домашним тираном, докучным пустомелей. Она устраивала скандал всякий раз, как я возвращался в пятницу из бани или с корпоративной вечеринки, или сообщал, что еду в командировку. Она приревновала меня к моей собственной двоюродной сестре, можете себе представить! Хорошо нам было только в постели, но это случалось все реже и реже. Если я возвращался в приподнятом настроении, она могла весь вечер кружить вокруг меня, как панночка вокруг Хомы Брута, цеплять, капризничать, задирать, все делать поперек, наконец, я срывался, а она тут же успокаивалась, словно съела вожделенное пирожное с кремом.

Ссоры заменяли ей театр, чтение и прогулки. Понятно, что это самое дешевое и доступное для бедного человека развлечение, всегда под рукой, но сколько можно пилить сук, на котором сидишь? Она могла пилить бесконечно. В какой-то момент я начал догадываться, что она, завися от меня материально, очень неуверенна в себе и так глушит чувство неполноценности. Она пыталась стянуть меня на свою ступеньку и вздохнуть свободно, но это не получалось, и тогда она стала все, что я делаю, умножать на ноль.

Наконец мое терпение лопнуло. Помня о склонности к суициду, сразу выставить ее на улицу я не решился: еще бросится под поезд, потом совесть замучает. Я поступил хитрее. Попросил себе назначение в сибирский филиал. Сестра обещала забрать у нее ключи после моего отъезда. Чтобы тщательно продуманный план не сорвался, я не говорил ей ничего до самого конца. Но она что-то такое почувствовала, какую-то внутреннюю стену, стала ласковой и тревожной, начала строить совместные планы, старалась не огорчать меня. Ни одного скандала за последние две недели, просто уму непостижимо! В комнатах идеальный порядок, посуда помыта, белье поглажено. Я чуть было не отказался от задуманного, хотя умом понимал, что это существо живет инстинктом, и стоит ему почувствовать слабину, оно так же инстинктивно начнет старую игру, не задумываясь о последствиях. Предвидение последствий вообще не было сильной стороной несостоявшейся студентки.

Наступил день отъезда. Я предусмотрительно положил паспорта и банковские карточки в маленькую матерчатую сумочку, которую спустил на шнурке под ковбойку. Деньги для нее на первое время – в ящик письменного стола. Интернет и коммунальные услуги оплатил за два месяца вперед. Но когда я понес в лифтовый холл наши два кактуса, она все поняла и рванулась наперерез.

«Ты считаешь меня идиоткой, которая способна засушить даже кактусы – вопила она. - Ты никогда меня не уважал, все решал сам, тебе мое мнение было не просто не интересно, ты на него плевал с высокой башни. Ты радовался моим ошибкам и раздувался от сознания собственного превосходства, вампир несчастный, ушастый гоблин, дерьмо собачье…» Она кричала и пыталась стянуть с меня куртку.

Наконец ей это удалось. Она убежала с курткой на кухню и стала выворачивать карманы, чтобы порвать билет, забыв, что билет электронный и потеря распечатки не помешает мне улететь. Господи, я видел ее ошибки за километр. Бедная дурочка! Теперь ничто не мешало мне вынести из чулана фирменный пузатый баул с самым необходимым, открыть дверь и шагнуть за порог. На несколько секунд замешкался в прихожей, снимая с крючка плащ. Она этот шанс даже не заметила. Я захлопнул дверь и заторопился вниз по лестнице, чтобы не ждать лифт.

Таксист не стал подъезжать к самому дому, стоял по моей просьбе на улице. Мы успели тронуться как раз в тот момент, когда она выскочила из подъезда. Тут же зазвонил мобильный. Задохнувшись от бега и отчаяния, она не смогла сразу заговорить, и я успел прокричать, что деньги в письменном столе, что она может еще немного пожить в моей квартире, пока не найдет жилье, а сестра потом заберет ключи.

Я был уверен, что она станет названивать мне днем и ночью, писать гадости по мэйлу, накрутит подруг по общежитию и те хором начнут заступаться за бедную Золушку, от которой вопреки сюжету сбежал принц. Удивительно, но от нее не было ни одного звонка. Сестра написала, что она выпросила разрешение пожить месяц в моей квартире, живет одна и, видимо, устроилась на работу, потому что уходит рано утром и приходит довольно поздно. Ровно через тридцать дней пришла смс-ка: «Квартиру освободила, ключи отдала». Ни одного вопроса, когда я вернусь, что делаю, где и с кем живу, ни одной жалобы или проклятия. Такого поворота событий я не ждал, но, честно говоря, обрадовался. Другая жизнь давно просилась быть прожитой.

Свобода, неизвестность, адреналин. Новый город, новое общество, новые возможности. Я снова чувствовал себя молодым привлекательным мужчиной, эдаким варяжским гостем в компании романтичных провинциалок. Сибирский филиал нашей фирмы, куда я уехал директорствовать, стремительно расширялся. Дел было по горло: контракты с местными поставщиками, аренда складских и торговых помещений, организация рекламной кампании. В выходные дни партнеры вывозили меня за город на пикник или рыбалку, и всегда там были жены, подруги, симпатичные незамужние сотрудницы, что автоматически обеспечивало мне внимание, приток положительной энергии и хорошее настроение на неделю.

Постепенно я определился с предпочтениями и вступил в безопасную и необременительную связь с одной соломенной вдовой, которая раз в месяц привозила расходные материалы для моего офиса и помогала с рекламой. Муж ее работал в Китае, приезжал на родину крайне редко, чтобы напомнить о себе не столько жене, сколько сыну. Сын заканчивал школу, из чего следовало, что я не намного старше ее. Конечно, можно было найти девушку помоложе, но «вдова» меня устраивала тем, что по большому счету ей от меня ничего не было нужно: ни брака, ни публичных отношений, ни продвижения по службе, ни финансовой поддержки. Я отвык от равноправия и бескорыстия, был уверен, что они остались в студенческом прошлом, и вот на тебе!

Она радовала глаз хорошей фигурой, была миловидна и весьма раскованна в постели. Но самое главное, она была умна, на людях держала дистанцию, с ней было удобно молчать и интересно говорить. В провинции все всё про всех знают, но нам довольно долго удавалось носить маску деловых партнеров и мои акции среди женской части местного населения по-прежнему стояли очень высоко. Это тоже меня устраивало.

Я сразу, чтобы исключить слезы и объяснения в будущем, сказал ей, что всякий роман имеет не только начало, но и конец; она все поняла и согласилась с таким условием. Городских встреч мы не избегали, однако предпочитали загородные пансионаты. Когда рано утром я гнал служебную машину по пустому шоссе вдоль Оби в сторону алтайских предгорий, мы оба чувствовали, что весь мир со всей его красотой и возможностями принадлежит нам. Она сама меняла диски, часто ставила «Зиму» из «Времен года» Вивальди, Моцарта в джазовых аранжировках и Пиаф, ну, известную песню про то, что ни о чем не надо жалеть. Такие полутайные свидания воскрешали неправедно прожитую юность и делали нас моложе в собственных глазах.

Иногда она говорила, что мы идеально подходим друг другу, и я охотно соглашался. Так оно и было. Очень разные, мы непостижимым образом совпадали всеми выпуклостями-вогнутостями, вы понимаете, что не только физическими. Мы не ссорились вообще, совсем, никогда, хотя она часто поддразнивала меня. В этих подколах был какой-то знак высшего доверия и дружества. Еще однажды она сказала: «Никогда не бойся, когда ты со мной».

Нам было хорошо друг с другом. Так продолжалось больше года, а потом она сделала ошибку. В какой-то момент понадеялась на то, что я изменю свою установку на неизбежный конец романа, потому что мне с ней спокойно и надежно, потому что она чутко ловит моё настроение и не борется за лидерство, хотя характера ей не занимать. Она захотела стать для меня незаменимой, причем не только в постели. Конечно, впрямую она ничего не говорила и не просила, но я почувствовал, что наши отношения становятся слишком глубокими, настоящими, и включил задний ход. Не резко, нет, мы даже слетали на оперный фестиваль в Новосибирск большой компанией, провели чудную неделю на Байкале, но я все чаще откладывал запланированные встречи, не сказал ей о своей простуде, улетел по делам в Москву, не предупредив ее. Никакого криминала, претензии предъявить не к чему, но она была обескуражена тем, что налаженные отношения без всяких видимых причин дают сбой.

Пару месяцев спустя она попыталась объясниться, но я все свел к шутке, а под конец с нарочитой иронией бросил: «Неужели для тебя это так серьезно?», всем видом давая понять, что мы, как два взрослых, умных и, заметьте, порядочных человека не можем придавать такое большое значение банальному адюльтеру. «Так это для тебя всего лишь банальный адюльтер?» переспросила она, прочитав мои мысли. «Не для меня, а для тебя, - жестко парировал я. – Это ты замужем. И у тебя сын, которого ты не собираешься огорчать разводом. Я холост, а ты имеешь обязательства перед своими близкими, так что не надо строить из себя бедную Лизу». Она растерялась и начала оправдываться: «Мне нечем жить. У мужа давно своя отдельная жизнь. Сын поступил в институт и у него тоже началась своя отдельная жизнь, я только путаюсь у него под ногами. В лучшем случае обо мне вспомнят с рождением внуков, если вообще вспомнят и если они вообще родятся. Я мечтала встретить с тобой старость. Неужели ты не видишь, что мы созданы друг для друга? Чего тебе не хватает?»

Она давила на жалость. Это нарушало все наши негласные договоренности. Я разозлился по-настоящему.

«Это тебе не хватает. Почему надо все усложнять и драматизировать, почему ты не хочешь просто встречаться, радоваться каждому нашему свиданию и не загадывать на двадцать лет вперед? Что за идиотская манера планировать за другого человека его путь до гробовой доски?». Я боялся, что она предсказуемо ответит «потому что я тебя люблю», но она словно подавилась словами «идиотская манера» и пыталась откашляться. Все повторяла: «Какая же я идиотка, какая дура, купилась, как наивная девочка…». «На что купилась, если я тебе ничего не обещал?! Я сразу предупредил, что всякий роман имеет не только начало, но и конец; ты со всем согласилась, или я ошибаюсь? Это ты ломаешь наши отношения. Не спросив меня, меняешь правила игры. Ты решаешь за других, что им надо, в чем их счастье, для кого они созданы и с кем должны умереть в один день. Ты не уважаешь мою свободу. Это очень по-советски: насильно делать людей счастливыми. Вы в провинции до сих пор не оставили советских замашек».

Конечно, последние слова про свободу и провинциальные привычки были совсем лишними, но у красноречия, которое просыпается в момент ссоры, есть своя неотвратимая логика. Надо ударить залпом по всем слабым местам и сломать сопротивление противника. Скандал полагается заканчивать за явным преимуществом себя, любимого, или не начинать вообще. Этому я научился у своей предыдущей, большой мастерицы по части выяснения отношений.

«Вдова» не стала мне отвечать, а пошла в ванную и открыла воду. Я даже заволновался, но через десять минут она вышла оттуда заново накрашенная, с отсутствующим взглядом, забрала свой халатик и какие-то мелочи и ушла не прощаясь. Следующую партию расходных материалов привез незнакомый угрюмый мужик. Секретарша поглядывала на меня с тайной укоризной, из чего я сделал вывод, что о наших отношениях все давным-давно знали. Ну и пусть.

Прошло еще немного времени, и очень кстати подоспел перевод в новый филиал, на этот раз в Западный регион. Я уезжал без особых сожалений. Как говорится, «уходя – уходи». Впереди свобода, неизвестность, адреналин.

За день до отъезда секретарша положила мне на стол заклеенный конверт. Я заранее знал, от кого. Мне желали доброго пути, удачной работы на новом месте (какое благородство!), но последние слова покоробили: «Понятно, что виноват тот, кто потребовал невозможного. Жучок-водомерка не может глубоко нырять. Каждому свое». Подписи не было.

Понимаю, что это был глюк, но когда я вставил конверт с письмом в шредер, услышал смутно знакомый молодой женский голос, который спокойно, даже ласково произнес: «Я тебя тоже смогла кое-чему научить. Ты прекрасно освоил умножение на ноль, вампир несчастный, ушастый гоблин, дерьмо собачье»».

Неизвестный господин уже стоял передо мной и протягивал руку, когда я, стряхнув наваждение рассказа, очумело оглядывалась вокруг. Он поблагодарил за терпение, извинился, что отнял у меня столько времени, и через секунду смешался с толпой. Петьки все не было. Его телефон не отвечал. И тут – спасибо незнакомому рассказчику – мне стало ясно, что давно пора умножить Петьку с его оттопыренными ушами на ноль. Нет, лучше разделить, пусть даже деление на ноль запрещено законами математики. Как там говорил дядя: «Свобода, неизвестность, адреналин»? Самое то!

Н.М.Сидорова [e-mail]

Дата добавления: 2015-12-08