Ночной Стамбул

…Стамбульский аэропорт. Мы теряемся в огромной женской толпе. Со всех сторон на нас давят чужие тюки, неподъемные сумки, сытые раздувшиеся чемоданы.

- Девчонки, у вас много вещей?

То и дело на нас пытаются списать часть чьего-то багажа. Мы не возражаем. Но разбросать такую толпу соответственно местам и самолетам не предоставляется возможным, и нас четверых перекидывают из самолета в самолет.

- Девчонки, скорее сюда. Полетите этим рейсом. Гид или кто это, не знаю, «распределитель» туристов и «мешочников» по самолетам, машет нам рукой.

- Где ваш багаж? Скорее. Я спрашиваю, где ваш багаж??!

Мы растерянно озираемся по сторонам. Действительно, где наш багаж? Рюкзачки со всем личным скарбом вроде за спиной. Нафа неуверенно вытягивает вперед пакетик, где лежит только что купленный чай:

- Вот! Багаж!

- Вы шутите?? Это все? Быстро за мной!

Мы устремляемся за своим командиром. Кажется, мы что-то сделали не то. Только сейчас доходит: другие успели как следует затариться! А зачем еще люди ездят в Стамбул? Вот стоят девчушки нашего возраста, в новых дубленочках и с большими сумками. И время они провели, наверно, не хуже нас. Вон им кто-то машет.

- Девчонки, хорошо отдохнули? Вещи с «карго» отправляете? Или все дни на экскурсии потратили?

Это за нами наблюдает какая-то тетка из толпы.

Мы уже не знаем, что говорить. Наверно, нам просто не хватает любви. Но не нам же одним?

Надо иметь тысячу глаз, чтобы смотреть и наслаждаться красотой тканей, золотыми и серебряными сокровищами, драгоценной парчой, разнообразным оружием, бесценными щитами и стальными мечами, каменьями, вправленными в кинжалы, превосходными луками, ножами с рукоятками чистого золота или усыпанными драгоценными каменьями, не говоря уже о златотканых материях – атласе, бархате, камке, плюше, разнообразной пестрой тафте, шерстяных тканях, плащах, а также драгоценных камнях, крупных жемчужинах, благородных каменьях и еще многих невиданных и редкостных вещах, которых в мире не найдешь, а здесь их полным-полно и продаются они во множестве и изобилии, и какого товара ни пожелают – там найдут. В первом отделе были золотых дел мастера, ювелиры и другие искусные и сведущие ремесленники, каких в других странах вовсе не встретить, ибо о чем бы ни помыслил человек, чего бы ни пожелало его сердце, он там у них найдет. И изумруды и рубины величиной с яйцо, алмазные перстни и чаши, и не знает человек, что ему купить или на что смотреть.*

Мы садимся на свои места. Сейчас хоть посмотрим сверху на город. Помню с прошлого раза, что это очень красиво, ночной Стамбул, освещенный огнями. Ниф-ниф ерзает на стуле у самого окна, она вообще не успела ничего посмотреть за эти четыре дня. Самолет резко взлетает, мы вытягиваем шеи, чтобы получше разглядеть светящийся рисунок улиц и мечетей.

Крыло самолета тихо и уверенно перекрывает нам обзор. Мы продолжаем молча сидеть в той же позе, не желая верить своим глазам. В этот раз мы не оделись и не полюбовались городом. Но часть сердца опять оставили там. Не могу понять, то ли человеческое сердце такое большое, то ли наши внутренние органы обладают свойством регенерации, как хвост у ящерицы, то ли мы скоро станем совсем бессердечными?

Симбиоз

Наконец заканчиваются новогодние праздники. Нет ничего тоскливее обязательной готовки в предновогодний вечер. Дома я – застывшее Чучело на палке, заржавевший Железный Дровосек. Жизнь обретается где-то в других местах. Поспешно замешиваю тесто для пиццы и нарезаю вареные овощи для оливье. Утомление приходит после боя курантов и первого обязательного бокала шампанского. Со Славиком мы утыкаемся в телевизор, так как он считает, что это лучшая форма отдыха, и новогодняя ночь - не исключение. Все праздники я с нетерпением жду, когда наконец выйду на работу. Не супер, но уж лучше, чем дома.

В прошлом году я плакала по несколько раз в день, каждый раз после выхода новостей. Мне казалось, что война в Ираке перекинется на Турцию и поглотит весь Восток. Этот год выдался спокойным в политическом плане, только мне совсем не хватает денег. Я умудряюсь найти себе еще несколько подработок и раз в неделю не без удовольствия пересчитываю хрустящие зеленые сотки, а потом прячу их между страницами толстой книги. Это мои маленькие зеленые окошки с видом на вечернее море с тонким месяцем, большие звезды и прочую дешевую романтику.

Я хотела бы выезжать на великосветские балы, как это делали мои предки, закутываться в пушистые меха и затягивать корсет покрепче. Я бы поддержала любую беседу на французском, и, изящно обмахиваясь веером в ложе, спорила бы о преимуществах железной дороги и о том, чей голос лучше.

Вместо этого я который час тяну пиво в забегаловке в компании турков-строителей.

Я, правда, умудряюсь прочитать им стихотворение Жана Кокто в оригинале. Они не понимают, но слушают с удовольствием. Оказывается, в Москве полным-полно турецких кафешек, а самих турков еще больше. Играет заезженная кассета с турецкими хитами, которую мы сами же и принесли сюда. Ниф-ниф в сотый раз показывает фокус с сигаретой, а Иа взахлеб рассказывает о том, как нам понравился Стамбул. Ее не смущает, что они с Нифом город так и не посмотрели. Зато в Москве потом почитали путеводитель с картинками, главное, атмосферу уловить успели.

Мы быстро «крестим» своих друзей всякими прозвищами. Анечка, Петенька, Шапка, Электрик, Галстук и Танцор, имя им легион.

Волею судеб они стали нашими неизменными спутниками, и вместе мы спасаемся от одиночества в паузах между нашими рейсами. Давно уже никто не относился к моим пожеланиям и капризам так внимательно. Давно так никто не радовался этим детям солнца, замерзшим в наших снегах. Кажется, в природе это явление называется симбиозом.

Правда, романтики с ними в Москве – никакой, здесь не плещут волны, не горят тысячи звезд над головой, они уже не поют и потуже заворачиваются в свои дубленки.

Маха.

Мы не дожидаемся июня и срываемся в последние майские дни. Я прилипаю к окну самолета, и не отрываясь, смотрю на проплывающие подо мной горы и аккуратные разноцветные квадратики полей. Я уже расплющила об стекло свой нос, как в детстве, когда мы с мамой ездили на юг, и я не отрывалась от окна поезда, пытаясь удержать на последнее мгновение ускользающие из виду мосты и речки. Сколько мне сейчас лет? Не знаю. Через полчаса жизнь начнется с нуля.

Ибо кто знает, что хорошо для человека в жизни, во все дни суетной жизни его, которые он проводит как тень?

И кто скажет человеку, что будет после него под солнцем?

Мы заходим на большую дискотеку. Вид проходящего мимо чероноволосого парня с каре вызывает у меня болезненные воспоминания. Мне кажется, что это мой Маугли. Но нет, точно не он. Мы садимся за столик, я чуть не плачу. Не могу смотреть на эти похотливые лица смазливых мальчишек и стареющих турков, в чьих глазах сквозит жесткий расчет. Я хочу только одного - не пожалеть о деньгах, затраченных на все это действо и доставшихся мне не самым легким путем. На них можно было купить не самую плохую подержанную иномарку.

Но я предпочла пару глотков свободы.

========================================

Девушки постепенно расходятся, и я остаюсь на танцполе одна среди турецких парней. Впрочем, действо на этих десяти квадратных метрах идет по своему сценарию. Уже пару часов я участствую в собственном дележе. Танцпол делится на враждующие зоны, группы и независимых. Попытка одного тщедушного эркека одним махом перескочить длительное соперничество оканчивается неудачей: слишком явная низость интересов. Я убегаю, и отсиживаюсь за столиком с подругами.

- Там есть еще один, кажется, симпатичный.

- Мы заметили. Только с ним какая-то беда. То ли сумасшедший, то ли обкуренный.

- Мда, я тоже не пойму. Танцует странно. И зрачки как блюдца. Он, наверно, немец. Не может же турок быть блондином!

Он принимает меня за немку: моя футболка заполнена иностранными надписями. Ко мне подошли его друзья, что-то спросили по-немецки.

-???

- …

Пауза. Замешательство.

Я спрашиваю по-английски: ты – немец?

Он удивлен. Смеется.

Я – турок.

А я – русская.

ххх

Сон в летнюю ночь: принц на белом коне.

... И три орешка для золушки.

Маха приезжает за мной на белом авто. Я вижу все в дымке сказочного тумана. Смотрю на него во все глаза и не могу насмотреться. Я – с первого взгляда влюбленная кошка, я пью сладкий вечерний воздух, летящий мне навстречу. Ради этого мгновения стоило родиться на свет!

Лучшие друзья девушек – турки, а не бриллианты.

…и среди людей есть прекрасные порождения горячего солнца, и у них есть много чудесного.

Маха спокойно и сосредоточенно ведет машину, по всей видимости, его нечасто пускают за папин руль. Махе двадцать два, у него огромные серые глаза и рыжеватая щетина, оставленная по моей просьбе: это так эротично.

- Взгляни, луна восходит неслышно, как кошка.

- Ты моя милая кошка.

Я тормошу его светлую шевелюру, весь мир – для нас. Мы едем по пустой дороге, упиваемся покоем и внутренней дрожью. Сегодня нам предстоит познать друг друга.

Мы пьем пиво в ресторанчике на берегу реки, а потом бродим по Манавгату. Наш конечный пункт – пансион, где мы сможем наконец уединиться. Пока Маха спрашивает про комнату, меня просят показать паспорт. Я пожимаю плечами, разумеется, я не хожу на свидания с паспортом, где написано, сколько мне лет.

- Вам хотя бы есть шестнадцать? Ей больше шестнадцати лет?

Маха молча кивает, а я не могу прийти в себя. Это шутка? По крайней мере, близорукость среди турков встречается редко. Или это стандартный вопрос, или рядом с Махой я помолодела лет на пятнадцать. Да это и в самом деле так.

Я принадлежу возлюбленному моему, а возлюбленный мой – мне, он пасет между лилиями.

Откуда в них столько страсти? Похоже, что солнце способно напичкать сексуальной энергией даже ящериц. Мы занимаемся любовью до утра, и это нисколько не утомляет нас. Мы заново рождаемся с восходом солнца. Одно я понимаю точно: мужскому члену обрезание очень к лицу. Он как уродина после пластической операции, которую уже не узнать. Гадкий утенок, превратившийся в лебедя. Это деталь божественного орнамента, он красивее и крепче, чем вместе взятые колокольни и минареты.

С утра мы неизменно собираемся в нашем апарте: Иа, Ниф и я. Любовь – любовью, а друг без друга мы начинаем скучать. Отпустить друг друга можно на день, но не больше.

- Кофе все будут?

Мы с Иа переглядываемся. Ниф в роли хозяюшки – зрелище необычное. Видимо, она хорошо провела ночь. Ниф улыбается вовсю, читая наши мысли.

- Вчера Полоска устроил чистку в моем мобильнике. Посмотрел все входящие, все исходящие, само собой, там одни мужики, все номера, где были турецкие имена – стер. Потом говорит: а я где? Где тут написано Мемет? Я думаю, как ему объяснить, что он записан под именем Полоска. Тут он звонит на мой телефон и там определяется: Poloska.

Мы искренне веселимся. Это первый случай раскрытия наших кодовых кличек.

- И что он сказал?

- Спрашивает меня, что такое полоска. Я ему объяснила, что в тот день, когда мы познакомились, он был в полосатой кофте. Ну и само как-то к нему прилипло.

- А он?

- Сидел полчаса задумчиво, мотал головой и повторял: Полоска. Полоска. Полоска! Надо же, Полоска. Короче, он всем своим рассказал, и через час все его звали Полоской.

- Ты его успокоила?

- Еще как, мы первый раз не поссорились!

Ниф наливает нам по второй чашке. Свет не в любви, где слишком много недоразумений, он в нашей дружбе и свободе.

Мы сидим довольные, уставившись в телевизор. Наш КРАЛ - никакой информации, только музыкальные клипы. С пустой головой можно просидеть несколько часов, разглядывая крашеных турецких красавиц, поющих и томящихся, и это не будет потерянным временем. Кстати, на улице такие красотки не встречаются, они как будто живут все вместе на какой-то музыкальной горе и не спускаются к простым смертным.

- У нас красивые женщины только в телевизоре, - смеется Маха.

Открыв рты, мы просматриваем горячую десятку. С каждым годом прогресс все заметнее, усатые мужики все меньше горланят посреди поля, прижимая руки к своему большому сердцу, теперь клипы пестрят маленькими историями, появились стиль и модные прически. Новая песня «хай-хай» Nazan Oncel превосходит все ожидания, ее клип снят в мексиканском стиле под «Фриду». Умная, восточная и одинокая женщина на фоне песочной стены, огромный красный цветок сидит в ее черных волосах. Назан сама сочиняет тексты, и на подпевках у нее сам Таркан.

О н и быстро набираются опыта, и их стремительность пугает. Голоса и таланты у них в избытке, и обертка уже не хуже. Если смотреть только телевизор, и х идея войти в Европу не покажется такой уж сумасшедшей.

У Махи странно блестят глаза:

- Знаешь, что такое can - джан?

- Конечно. Душа!

- Я сегодня слушал новости. Канцлер Германии сказал, что вдохнет в Европу душу!

- Шредер? Ну и что?

- А то, что эта душа вдохнется, когда Турция войдет в Европу! Значит, все уверены, что душа – это мы! Anladin mi?

Маха горд. У него несколько родственников живет в Германии, сестра и ее муж, они врачи. Маха смог бы их часто навещать.

- А жить там не хочешь?

- Не знаю! У каждого есть Судьба. Если мне суждено жить там – уеду, а вообще мне и здесь неплохо.

Двадцать лет назад Бродский лишил будущего эту «черноглазую, зарастающую к вечеру трехдневной щетиной часть света». Он обнаружил в Турции только незавидное, третьесортное настоящее трудолюбивых, но ограбленных интенсивностью истории этого места людей. «Больше здесь уже никогда ничего не произойдет, кроме разве что уличных беспорядков или землетрясения». Поэт, целиком погруженный в себя, не знал, что бывает «восточное чудо», он вообще не верил в чудеса. Он нашел здесь край мертвых, а мы-то с того света ездим сюда как в страну живых.

Здесь и правда каждый видит то, что хочет, и Турция здесь совсем ни при чем. Мы просто заглядываем внутрь себя, такие зеркальные тут везде стенки.

Но какой-то легкий налет обреченности здесь действительно слышен.

Дата добавления: 2015-12-08