Обсуждая свою будущую жизнь в Бонне с Иосифом, Макс Франц мельком обронил ему, что, возможно, пригласит к себе капельмейстером Моцарта.

Гениальный фигляр.

Макс Франц был достаточно сведущ в музыке, чтобы понимать это. Да и сам император не стал бы дарить свою благосклонность кому попало. Музыкальные вкусы Иосифа были достаточно взвешенными, ибо сам он отличался суховатым рационализмом, но никак не простецкими. Император сам был музыкантом: бегло играл на клавире, владел виолончелью, знал толк в опере...

Если бы только с Моцартом было легче общаться!

Этот маленький вертлявый щеголеватой одетый человечек со слегка вытаращенными глазами и острым арлекинским носом сам, похоже, не понимает, насколько вредит своей карьере неосмотрительным, а то и откровенно шутовским поведением.

Да, да, да, он гений, он самый великий клавирист и композитор в современном мире - но разве это даёт ему право безжалостно и язвительно припечатывать едкими словечками менее щедро одарённых коллег? Никто не создал Моцарту врагов больше, чем его несдержанный язык. И - какая младенческая наивность! Он полагает, будто все колкости и грубые насмешки навсегда останутся между ним и его собеседником. Как бы не так! Все эти шуточки и каламбуры, bon mots, разносятся в свете моментально, а число обиженных разрастается как снежный ком... И ни один человек не может считать себя застрахованным от стрел моцартовского остроумия. Правда, насчёт императора он, вроде бы, пока не прохаживался, но, чует сердце, чрезмерная полнота Макса Франца могла стать отличной мишенью...

Не будь этот Моцарт так дерзок и зубаст, давно получил бы титул императорского придворного композитора! Или даже вицекапельмейстера (капельмейстерство ему не светит, пока жив Сальери, а тому - всего лишь немного за тридцать, и при его умеренном образе жизни он ещё не скоро состарится)...

О капельмейстестве, собственно, у них и зашёл разговор.

Дело было в салоне графини Вильгельмины фон Тун. Радушная хозяйка, три её изысканно красивые дочери, милый чудаковатый супруг и симпатичная родня привлекали в этот салон людей, желавших послушать хорошую музыку, приятно пообщаться и отдохнуть душой. Здесь не было ни чопорности, присущей некоторым старым аристократическим домам вроде князей Шварценбергов и Эстергази, ни светского легкомыслия, когда на модный наряд обращали больше внимания, чем на ум собеседника, ни излишней учёности, при которой человек, не владеющий всеми древними языками, основами математики и терминами метафизики, просто не понимает, о чём говорят.

С графиней фон Тун водил приятельство сам император, и у неё часто выступал Моцарт. Его принимали не как платного артиста, а как обычного гостя; он участвовал в общих забавах (а тут понемногу поигрывали в буриме, шарады, лото или карты), садился за стол между князьями и графами, любезничал с "тремя грациями" -- прекрасными юными графинями, сыпал своими рискованными каламбурами на всех языках сразу (поездив по Европам, Моцарт как скворец щебетал и по-итальянски, и по-французски, и даже -- чуть-чуть -- по-английски)... Но, зная, что блистательный маэстро всегда в долгах, графиня тихонько совала ему в карман его бархатного красного камзола гонорар за каждое выступление - иногда от себя, иногда от имени кого-то из приглашённых.

Всё это было бы очень неплохо для начинающего музыканта. Однако Моцарт являлся европейской знаменитостью и уже года три жил в Вене - а получить придворное звание и приличное жалованье ему никак не удавалось. Император вроде бы осыпал его милостями, посещал все его публичные концерты, заказывал ему оперы, любезно с ним перешучивался (Иосиф тоже остёр на язык), но приближать ко двору не торопился.

И однажды Моцарт в сердцах пожаловался Максу Францу на своё двусмысленное положение неприкаянного любимца.

"Подумайте только, Ваше императорское высочество, -- сказал он, когда Макс Франц похвалил его очередную импровизацию и передал тёплый привет от Иосифа,-- сколько я мог бы сделать для моего императора! Разве эти мои фантазии за клавиром - всё, на что я способен? Ведь я владею всеми стилями церковной музыки, я в состоянии писать по три-четыре оперы в год, а уж о мелких пьесах вроде симфоний, квартетов и сонат даже говорить нечего - рука не поспевает за мыслями! И кому всё это нужно?.. Выходит, никому, ибо для венцев я - всего лишь искусный клавирист, чуть получше этого шарлатана Фоглера"...

Макс Франц на какое-то мгновение проникся сказанным и, движимый внезапным порывом, заметил: "Милый Моцарт, Вы знаете, что мне предстоит стать курфюрстом Кёльнским. Конечно, на первых порах у меня там будет много разных дел. Но, как только я ознакомлюсь с состоянием местной капеллы, я подумаю над тем, чтобы пригласить Вас на должность своего капельмейстера, если это Вам подойдёт - Бонн, понимаете сами, не Вена, там нет ни великих виртуозов, ни светской жизни, к которой Вы, похоже, уже привыкли"...

Моцарт просиял: "Ах, Ваше императорское высочество, Вы несказанно добры и отзывчивы! Если б мне в своё время в Зальцбурге был предложен титул капельмейстера и дана полная свобода сочинять то, что я хочу, то, как знать, уехал ли бы я оттуда! А всякую плохую капеллу можно усилить хорошими музыкантами, было бы желание! Вы не помните, часом, кто там теперь капельмейстер?.. Врочем, кажется, я что-то такое про них недавно читал... Итальяшка Лукези, кажется, да?.. Ну, представляю себе, что он там наитальянничал"...

У Моцарта был острый зуб на конкурентов-итальянцев, поскольку он считал, что они отнимают у него хлеб и всячески препятствуют развитию национальных талантов. Хотя, если говорить честно, он сам многому у "макаронников" научился.

Внезапно Моцарт слегка помрачнел: "Да, Ваше императорское величество, это было бы чудесно, и, клянусь, я бы не обманул Ваших надежд... Только не знаю, отпустит ли меня император. Вдруг у него на меня имеются виды, о коих я пока не догадываюсь?"...

Обсуждая свою будущую жизнь в Бонне с Иосифом, Макс Франц мельком обронил ему, что, возможно, пригласит к себе капельмейстером Моцарта.

Дата добавления: 2015-12-08