— Что меня спрашивать? — пожала плечами она. — Вы говорите, что в Советский Союз нелегально переправили американского студента Джеймса Кервилла. Зачем было Осборну идти на этот риск? Это же безумие.
— Так было нужно. Костя хотел иметь живое свидетельство, что Осборн может переправлять людей туда и обратно. Вот для чего понадобился Джеймс Кервилл. Кервилл к тому же был идеальной кандидатурой. Костя и Валерия не могли даже представить, что Осборн может обмануть американца.
— Раз Кервилл приехал сюда, значит, он считал, что сможет и выехать.
— Американцы считают, что могут все, — сказал Аркадий. — Осборн думает, что он все может. Он что, спал с Валерией?
— До этого не…
— Валерия была весьма мила. Хотя Осборн утверждает, что русские женщины уродливы, но Валерию он все-таки заметил. Он еще в Иркутске, в Доме пушнины, обратил на нее внимание. А как Костя смотрел на это? Он что, надеялся на пару с Валерией облапошить этого американского толстосума?
— Вы представляете это так, будто…
— Так что же они могли предложить Осборну? Секс? Что, Костя подначивал ее: «Давай, ни тебя, ни меня не убудет, а мы с него возьмем что надо»? Так, что ли? И трое поплатились жизнью, потому что Осборн увидел, что его дурачат?
— Ничего-то вы не знаете.
— Я знаю одно — когда Костя и Джеймс Кервилл стояли рядом с Осборном, а потом умирали на снегу, ваша подруга была еще жива, но она не убежала и не стала звать на помощь. Вот вам и «сибирский выбор», и он подсказывает только одно — она знала, что Костю и Кервилла ждет конец, и была заодно с Осборном. Что ей сибирский бандит? Разве он мог сравниться с бизнесменом из Нью-Йорка? Вот и вся любовь! Наверно, Осборн сказал, что сможет вывезти только одного человека. Ей пришлось выбирать, а она была сообразительной девицей. Звать на помощь, когда она сама сговаривалась с Осборном убить их? Она собиралась переступить через их трупы об руку с американцем!
— Прекратите!
— Представляю ее удивление, когда он выстрелил в нее. Но звать на помощь уже поздно. Задним умом это кажется невероятным. Как же она не разглядела, что американец — хладнокровный убийца, а его обещания — пустой звук. Как бессердечно тащить из Сибири эту хорошенькую легкомысленную девицу, чтобы здесь ее убить. И все же вы должны признать, что если она не убежала, когда на ее глазах убили ее дружка и ни в чем не повинного иностранца, то она настоящая дура и действительно заслуживала такой участи.
Ирина ударила его по щеке. Он ощутил вкус крови.
— Теперь-то вы знаете, что ее нет в живых, — сказал он. — Вы ударили меня, потому что поверили. Так вот!
В дверь постучали.
— Старшего следователя Ренко, — послышался мужской голос.
Ирина отрицательно покачала головой. Аркадий тоже не узнавал голоса.
— Следователь, мы знаем, что вы здесь и с вами девка, — повторил голос.
Аркадий махнул рукой Ирине, чтобы та шла в спальню, двинулся к пальто, сложенному на подоконнике, и достал пистолет. Он увидел, что она не отрывает от него глаз. «Макаров» не доставлял ему удовольствия. Он не хотел ни в кого стрелять и не хотел быть убитым в собственной квартире, особенно теперь, когда в ней даже не на что было присесть. Движения были спокойны, а мысли обгоняли одна другую. Стрелять ли сквозь дверь, как делают шпионы? Выскочить ли на площадку и открыть огонь? Вместо этого он подкрался к двери, свободной рукой осторожно открыл замок и взялся за ручку.
— Входите, — сказал он.
Как только Аркадий почувствовал, что кто-то взялся за ручку с другой стороны, он рывком распахнул дверь. Одинокая фигура споткнулась и потеряла равновесие. Он поймал мужчину за воротник и, сбив шапку, приставил пистолет к голове.
Аркадий ногой захлопнул дверь и развернул пришельца лицом к себе. Это был здоровый веснушчатый парень лет двадцати двух. Он пьяно скалил зубы, потешаясь собственной шуткой. Это был Юрий Висков, тот самый, оправдания которого добился в Верховном суде прокурор Ямской; сын Висковых, работавших в кафетерии.
— Завтра в Сибирь уезжаю, — он достал из-под куртки бутылку водки, — и хочу с вами выпить.
Пока Висков хлопал его по плечам, Аркадию удалось убрать пистолет. Ирина в смущении вышла из спальни. Висков был безгранично доволен собой. Стараясь ступать твердо, он пошел с бутылкой к раковине, где стояли стаканы.
— Мы не виделись с тех пор, как вас отпустили, — сказал Аркадий.
— Мне давно нужно было прийти поблагодарить вас, — сказал Висков, подходя с налитыми доверху стаканами. — Да знаете, как бывает, когда выходишь из тюрьмы, набирается столько дел.
Он подошел только с двумя стаканами, хотя на кухне было еще два. Аркадий чувствовал, что Ирину намеренно оставляли в стороне, и видел, как она подалась назад в дверях спальни.
— Вы знакомы? — спросил он Вискова, когда они подняли стаканы.
— Не совсем, — ответил Висков. — Сегодня она звонила одному человеку и расспрашивала про вас, а он попросил меня поговорить с ней по телефону. Все очень просто. Я начал с того, что рассказал, как вы спасли меня от петли. Я дал вам высшую оценку — назвал героем советского правосудия, не меньше. И главное, что это правда.
— Я вас сюда не приглашала, — заметила Ирина.
— А я не к вам пришел. Я железнодорожник, а не диссидент, — Висков повернулся к ней спиной, шутливое настроение уступило место неумелой откровенности. Он положил ладонь на руку Аркадия. — Мой совет — отделайтесь от нее. Такие, как она, что отрава. Кто она такая, чтобы расспрашивать про вас? Вы — единственный, кто мне помог. Я вам скажу, что если бы не было таких диссидентов, как она, то много добрых людей вроде моих родителей никогда бы не пострадали. Какая-то кучка мутит воду, а арестовывают множество честных людей. Я не только про себя. А таких, как вы, каждый хочет заиметь. — Он снова глянул на Ирину. Аркадий ясно представил, что видит Висков: Ирину, дверь в спальню и кровать. — Самый лучший яд тот, что самый сладкий, так ведь, следователь? Все мы люди, но когда сделаешь дело, отделайся от нее.
Они так и не выпили. Аркадий чокнулся.
— За Сибирь, — предложил он. Висков по-прежнему не отрывал взгляд от Ирины. — Пей, — более решительно сказал Аркадий и освободил руку. Висков передернул плечами, и они глотком осушили стаканы.
Алкоголь обжег ссадину во рту Аркадия.
— И зачем тебя туда несет? — спросил он.
— На новой байкальской магистрали нужны путевые механики, — Висков неохотно перешел на новый предмет разговора. — Платят в двойном размере, отпуск в три раза больше, дают квартиру, холодильник набит жратвой — что еще надо? И там, конечно, будут партийные карьеристы, но не так много, как здесь. Начну новую жизнь, построю избушку в тайге, буду охотиться, рыбачить. Можете представить, отбывал срок за убийство, а тут со своим ружьем? Вот где будущее — там. Увидите, мои дети вырастут другими, чем мы. А может быть, через сотню лет мы пошлем Москву к черту, и у нас будет своя страна. Что скажете?
— Желаю удачи.
Говорить было больше не о чем. Минутой позже Аркадий смотрел в окно, как Висков, плечом вперед, с трудом шагал против ветра по двору в направлении огней Таганки. Облака в ночи, казалось, лежали на крышах. Дрожали оконные стекла.
— Я же просил вас не трогать телефон, — сказал он, глядя вслед исчезающему в воротах Вискову. — Не надо было ему звонить.
Он прижал ладонь к стеклу, оно перестало дребезжать, но рука чувствовала дрожь. В окне виднелось белое отражение Ирины. Если бы появился не Висков, а кто-то другой, то, может быть, ее не было бы в живых. Аркадий осознал, что дрожит не стекло, а его рука.
Он пристально посмотрел на себя в стекло. Что перед ним за человек? Он чувствовал, что ему наплевать на Вискова, чью жизнь он спас всего несколько месяцев назад. Он желал одного — Ирину Асанову. Это желание было настолько откровенным, что его увидел даже пьяный Висков. Раньше Аркадий ничего не хотел — нечего было желать. То, что он испытывал, было больше чем простое вожделение. Жизнь так скучна и однообразна — унылое чередование сумерек. Она же горела так ярко в этом мраке, что зажгла даже его.
— Он заметил, — сказал Аркадий. — И не ошибся.
— О чем это вы?
— О себе. Меня не интересует Валерия. Мне наплевать, что Осборн по уши в крови. Никакого расследования нет. У меня на уме одно — удержать вас около себя. — Каждое слово было неожиданностью для него самого. Он и произносил их непохоже на себя. — Я ничуть не сомневаюсь в том, что с того момента, как я увидел вас, все мои действия сводились к тому, чтобы вы оказались здесь. Я не тот следователь, каким я представлялся вам, и не тот следователь, каким представлялся самому себе. Я не могу вас защитить. Если раньше они не знали, что вы здесь, то, прослушивая мой телефон, теперь-то они знают. Куда вы пойдете?
Он повернулся к Ирине. На мгновение он увидел, как у нее в руке тускло блеснул пистолет. Не говоря ни слова, она положила его обратно на подоконник.
— А если я не хочу уходить? — спросила она.
Она прошла на середину комнаты и сняла с себя верхнюю одежду. Под ней ничего не было.
— Я хочу остаться, — сказала она.
Ее тело отливало фарфором. Руки опущены. Она не старалась прикрыться. Когда Аркадий приблизился к ней, губы слегка приоткрылись, а когда он коснулся ее, глаза, широко раскрылись.
Он овладел ею стоя, не целуя, приподняв и прижав к себе. При первом же его прикосновении она выделила влагу, и, когда они наконец поцеловались, она потянула его на себя. Он опьянел от вкуса поцелуя, который забивал вкус водки и крови во рту. Они, раскачиваясь, опустились на пол, и она обвила его ногами.
— Значит, и ты меня любишь, — прошептала она.
Потом, лежа в постели, он смотрел, как ее грудь вздрагивала от ударов сердца.
— Это физическое влечение, — она положила ладонь ему на грудь. — Я почувствовала с первого раза, как увидела тебя в студии. И все равно ненавижу тебя.
По окнам стучал дождь. Он провел рукой по ее белевшему в темноте бедру.
— Я все равно ненавижу то, чем ты занимаешься, не беру назад ни одного слова, — сказала она. — Но, когда ты во мне, ничего другого не существует. Мне кажется, будто ты уже давно мой.
И сверху, и снизу могли подслушивать, но страх только обострял чувства. Кончики ее грудей оставались твердыми.
— Насчет Валерии ты ошибаешься, — сказала она. — Валерии было некуда бежать. Осборн это знал, — она разгладила его волосы. — Ты мне веришь?
— Про Валерию — да, в остальном нет.
— А чему же ты не веришь?
— Ты знаешь, что Валерия и Костя делали для Осборна.
— Да, знаю.
— Мы все еще враги, — сказала она.
Ее взгляд прошел сквозь него, как камень сквозь воду.
— Это тебе, — он набросил на нее косынку.
— Это еще зачем?
— Вместо той, что ты потеряла в метро.
— Мне нужны платье, пальто и сапожки, а не косынка, — рассмеялась она.
— У меня хватило только на косынку.
Она поглядела на нее, стараясь разобрать в темноте, какого она цвета.
— Тогда это должна быть чудесная косынка, — сказала она.
— Неважно, насколько нелепа ложь, если эта ложь — твой единственный шанс спастись, — сказала она. — Неважно, насколько очевидна правда, если эта правда заключается в том, что тебе никогда не спастись.
Позвонил Миша. В голосе паника. Аркадий стал одеваться. Ирина еще спала. Рукой обнимала опустевшее после него место.
— Мне нужно встретиться с приятелем. Мы остановимся по дороге, — сказал Аркадий усаживающемуся в машину Кервиллу.
— У меня осталось всего четыре дня, а я, ожидая вас, вчера потерял целый день, — ответил Кервилл. — Или вы сегодня скажете мне, кто убил Джимми, или я убью вас.
Отъехав от «Метрополя» и разворачиваясь на площади Свердлова, Аркадий рассмеялся:
— У нас приходится все время стоять в строю.
На Серафимова, 2, они поднялись на второй этаж. На двери, вопреки ожиданиям Аркадия, не было ни замков, ни приклеенных объявлений. Он постучал, и ему открыла дверь пожилая женщина с младенцем на руках. На безволосой головке нежные прожилки вен. Женщина покосилась на удостоверение Аркадия.
— Я думал, что квартира будет опечатана, — объяснил он. — Здесь неделю назад погибли двое — владелец квартиры и сотрудник милиции.
— Я бабушка и ничего здесь не знаю, — она перевела взгляд с Аркадия на Кервилла. — А вообще, зачем пустовать хорошей квартире? Жилья-то не хватает.
Если смотреть, стоя в дверях, от Бориса Голодкина и следов не осталось. Исчезли принадлежавшие спекулянту ковры, проигрыватели и кучи заграничного барахла. На их месте появились диван, служащий постелью, расползающаяся коробка с посудой и допотопный самовар. Будто Паша и Голодкин погибли совсем в другой квартире.
— Вы здесь сундука не находили? — спросил Аркадий. — Может быть, в подвале, в кладовке? Похожего на церковный ларь.
— Зачем нам нужен церковный ларь? Что нам с ним делать? — Она отошла, уступая дорогу. — Смотрите сами. Мы люди честные, нам прятать нечего.
Перепуганный младенец прятался на груди у бабушки, вот-вот разревется. Аркадий улыбнулся, и тот настолько поразился, что заулыбался в ответ слюнявым беззубым ротиком.
— Вы совершенно правы, — сказал Аркадий. — Зачем пустовать хорошей квартире?
Аркадий встретился с Мишей в маленькой церквушке в конце улицы Серафимова. Это была церковь бог знает какого святого, одна из огромного большинства церквей, давно переименованных в «музеи», лишенных святых реликвий и умерщвленных реставрацией. Обваливающиеся стены обнесены гнилыми лесами. Аркадий толкнул дверь и ступил в темноту, успев разглядеть, прежде чем закрылась дверь, лужи и птичий помет на каменном полу. Вспыхнула спичка и зажглась свеча, осветив Мишу. Глаза Аркадия различили четыре центральные колонны, поломанный иконостас и льющийся со свода слабый свет. Капала и сочилась по колоннам дождевая вода. Когда-то церковь была украшена изнутри иконами с изображениями Христа, ангелов и архангелов. Теперь штукатурка потрескалась, краски поблекли и в свете свечи виднелась одна опалубка. В закрытых ставнями окнах свода шуршали крыльями голуби.
— Ты рано, — сказал Миша.
— Что-нибудь с Наташей? Почему нельзя было поговорить у тебя дома?
— Ты пришел на полчаса раньше.
— Ты тоже. Давай, рассказывай.
Миша выглядел очень странно, не причесан, одежда мятая, словно он в ней спал. Аркадий был рад, что уговорил Кервилла остаться в машине.
— Что-нибудь с Наташей? — спросил он.
— Нет, с Зоей. Ее адвокат — мой приятель, и я слышал ее заявление в суде. Разве ты не знаешь, что ваше дело слушается завтра?
— Нет, не знаю, — Аркадий не выразил удивления. Новость его не тронула.
— Все говорят о партии то же, что и ты, но не для того, чтобы повторять в суде. А ты старший следователь. А что ты говорил обо мне? — спросил Миша. — И ты говорил такие вещи обо мне, об адвокате? Она и об этом заявила. Теперь мне придется расстаться с партбилетом. Этот суд для меня конец, мне уже не подняться.
— Извини.
— Знаю, ты никогда не был настоящим членом партии. Я изо всех сил старался помочь тебе в продвижении по службе, а ты такое швырнул мне в лицо. Теперь твоя очередь помочь мне. Сюда подойдет Зоин адвокат. Ты должен отрицать, что когда-либо в моем присутствии допускал антипартийные высказывания. Может быть, в присутствии Зои, но не в моем. Или она, или я. Кому-то ты должен все-таки помочь.
— Тебе или Зое?
— Будь добр, ради старой дружбы.
— Я бы сказал, что мы не просто старые друзья, а самые близкие друзья. Ну, а на бракоразводных процессах говорят всякое, только никто не принимает это всерьез. Уже поздно.
— Сделай это ради меня.
— Хорошо, говори, как его зовут. Я ему позвоню.
— Нет, он едет сюда, мы договорились встретиться здесь.
— Разве у него нет конторы или телефона?
— Сейчас его нет на месте, он едет сюда.
— И что, будем говорить здесь, в церкви?
— В музее. Видишь ли, он не хочет огласки, как-никак разговор с мужем клиентки и все такое. Он еще делает мне любезность.
— Я не могу ждать полчаса, — Аркадий вспомнил, что в машине ждет Кервилл.
— Клянусь, он будет раньше. Я бы не просил тебя без нужды. — Миша вцепился Аркадию в рукав. — Так подождешь?
— Хорошо, немного подожду.
— Он скоро будет.
Аркадий прислонился к колонне, пока не почувствовал, что шея намокла от сочащейся сверху воды. Он прикурил от Мишиной свечи и зашагал вокруг колонн. Чем дольше он находился в церкви, тем больше можно было разглядеть. Он подумал, что старые росписи, пожалуй, лучше смотрятся в слабом свете. Многие изображенные на стене фигуры были с крыльями, хотя, по правде, он не мог отличить ангелов от архангелов. Крылья легкие, невесомые. Сами ангелы похожи на птиц, поблескивали их глаза и мечи. Алтаря не было. Надгробья выдраны с мест, на их месте ямы, похожие на разрытые могилы. Глаза и уши привыкли к обстановке. Он услышал, как пробежала вспугнутая мышь. Ему казалось, что он слышит не только, как капли ударяются о пол, но и как они отрываются от потолка. В свете свечи он заметил, что, хотя в церкви было холодно, Миша вспотел. Взгляд его остановился на синеватых очертаниях закрытой двери.
— Помнишь, — внезапно сказал Аркадий и увидел, как Миша испуганно вздрогнул, — когда мы были мальчишками, нам тогда было лет по десять, не больше, как мы однажды ходили в церковь.
— Нет, не помню.
— Мы пошли, потому что ты хотел доказать мне, что Бога нет. Церковь была действующая, и мы вошли в самый разгар службы. Кругом стояли старики, длиннобородые священники. Ты подошел к ним и заорал: «Бога нет!» Все рассердились и, думаю, немножко испугались. Я-то впрямь перепугался. Потом ты заорал: «Если Бог есть, пусть он убьет меня. И Аркашу тоже». Я страшно испугался. Но нас не убило, и я считал тебя самым храбрым человеком на свете. И мы гордо прошествовали наружу, помнишь?
— Все равно не помню, — покачал головой Миша, но Аркадий видел, что он помнит.
— Возможно, это та самая церковь.
— Нет, не та.
На одной из стен Аркадий с трудом разглядел сидящую фигуру с поднятой рукой. Ангелы, казалось, струились из нее. Ниже две обнаженные фигуры, возможно, мужчины и женщины, стоящие на чем-то похожем на двуглавого пса. Может быть, на свинье. Или это было просто пятно. В одном месте толпой стояли мученики, в другом мужчина вел осла, и всюду царила непонятная суматоха.
— Никакого адвоката не будет, — сказал Аркадий.
— Он…
— Никакого адвоката нет.
Он прикурил одну сигарету от другой. Миша задул свечу, но Аркадий его видел. Оба смотрели на дверь.
— Никогда не думал, что это будешь ты, — сказал Аркадий. — Кто угодно, только не ты.
Прошла минута. Миша не произнес ни слова.
— Эх, Миша, — вздохнул Аркадий.
Он чувствовал, как падали капли, как от них расходились круги, пересекая друг друга. Снаружи льет сильнее, подумал он. Сквозь купол проникали, пересекаясь, слабые лучи света и блекли, не достигнув противоположной стены. Миша умоляюще глядел на Аркадия. Его черные кудри смешно растрепались. По щекам текли слезы.
— Беги, — прошептал он.
— Кто здесь будет? — спросил Аркадий.
— Быстрее, они забирают голову.
— Откуда они узнали про голову?
Аркадию показалось, что он слышит шаги. Он загасил сигарету, прижался к стене и достал пистолет. Миша, слабо улыбаясь, стоял на месте. В разбитой купели купался голубь. Он стряхнул воду и, громко хлопая крыльями, взлетел между колоннами под купол.
— Ты обойдешься? — спросил Аркадий. — Я тебе позвоню.
Миша кивнул.
Аркадий двинулся вдоль стены и распахнул дверь. Заливая строительные леса, шел дружный весенний дождь. Люди закрывались газетами и пряталась под зонтиками. Кервилл нетерпеливо ожидал в машине.
— Аркаша, я часто вспоминал об этой церкви, — произнес Миша.
Но Аркадий уже бежал к машине.
Набережную залило, и им пришлось объезжать вокруг Парка Горького. Подъезжая к Институту этнологии, он увидел, как от него, включив фары, отъезжает черная «Волга». Он узнал водителя. «Спасибо, Миша», — подумал про себя Аркадий. Он проехал мимо института, развернулся на Андреевском проспекте и поехал назад вдоль парка на расстоянии квартала от «Волги».
— Что мы собираемся делать? — спросил Кервилл.
— Я преследую машину, а вы выйдете у следующего светофора.
— Черта с два.
— Вон в той черной машине сидит офицер КГБ. Он похитил голову, которая была восстановлена для меня.
— Тогда остановите его и отберите голову.
— Хочу посмотреть, куда он ее везет.
— И что тогда?
— Тогда я явлюсь с парой милиционеров и арестую их за кражу государственной собственности и создание препятствий работе прокуратуры.
— Вы же сказали, что это КГБ. Их нельзя арестовать.
— Не думаю, что это операция КГБ. КГБ, если нужно, просто забирает "к себе дело: они не крадут вещественных доказательств. Квартира, в которой мы были, должна оставаться опечатанной в течение года — так положено в КГБ. Если бы это было дело рук КГБ, то трупы в парке были бы «обнаружены» в тот же день. Кому уроком могут служить старые трупы? По-моему, это частная операция одного майора КГБ и его подчиненных, которые за мзду хотят кого-то прикрыть. КГБ не терпит дельцов в своих рядах. Во всяком случае, московский городской прокурор не подчиняется КГБ, а я пока что его старший следователь. Можете здесь выйти.
Они остановились у светофора на Садовом кольце через три машины от «Волги». Водитель, рябой парень, который преследовал Ирину в метро, смотрел на что-то стоящее рядом с ним на" переднем сиденье. Он не проверялся в зеркало заднего обзора. Такой парень не может даже представить, что его самого будут выслеживать, подумал Аркадий.
— Хочу покататься, — потянулся в машине Кервилл.
— Очень хорошо.
Светофор переключили. Аркадий с самого начала ожидал, что «Волга» свернет налево и направится к центру, где работал Приблуда. Но она повернула направо, на восток, в сторону шоссе Энтузиастов. Улицы были уже украшены лозунгами. «НИ ОДНОГО ОТСТАЮЩЕГО!» — призывал один из них. Аркадий держался в трех машинах позади «Волги».
— Почему вы так уверены, что голова у него? — спросил Кервилл.
— Пожалуй, это единственное, в чем я уверен. Хотелось бы знать, как он о ней узнал.
Чем больше они удалялись от центра, тем меньше движения на дороге, и Аркадию приходилось увеличивать интервал между обеими машинами. Остался позади завод «Серп и молот», потом Измайловский парк. Они выезжали из Москвы.
«Волга» повернула на север, на кольцевую дорогу, служащую границей города. Сплошные облака сменились шапками грозовых туч с прогалинами чистого неба. Внезапно на обочине шоссе возникли бронетранспортеры, тяжелые грузовики со смотровыми щелями, танки размером с грузовики, зарядные ящики, закрытые брезентом угловатые трейлеры. Солдаты заглядывали в головные фары.
— К первомайскому параду, — объяснил Аркадий.
Подъезжая к Дмитровскому шоссе, он сбросил скорость. Изо всех передних машин одна «Волга» пошла на спуск к шоссе. Перед тем как съехать, Аркадий выключил фары. Патрульный мотоциклист, увидев служебный номер «Москвича», махнул жезлом: «Проезжай!» «Волга» была метрах в двухстах впереди.
И шоссе, и город остались позади. По сторонам дороги, сокращая видимость, пошли леса. Местность стала более холмистой, и задние огни впереди идущей машины то исчезали, то появлялись вновь, когда дорога выравнивалась. Мимо пролетали вороны.
— Что это за место? — спросил Кервилл.
— Серебряное озеро.
— И этот парень всего лишь майор?
— Да.
— Тогда мы явно едем не к нему.
Сквозь заросли рябины по обочинам проглядывала вода. К летним дачам вели раскисшие грунтовые дороги. Они проехали деревянный мостик. Слева появилось Серебряное озеро. Оно растаяло, только посередине остался островок льда, на котором паслись дикие гуси. Дорога снова пошла между деревьями. Задние огни «Волги» служили ориентиром изгиба дороги. Мимо машины проплывали дачные участки с перевернутыми столиками и поломанными беседками. Проехали площадку для стрельбы из лука.
Аркадий выключил мотор и остановился на боковой дорожке, которая упиралась в дачку с заколоченными ставнями. Лужайка перед ней переходила в заброшенный яблоневый сад, а за ним — поросший ивами берег озера.
— Почему мы здесь встали? — спросил Кервилл.
Аркадий приложил палец к губам и тихо открыл дверцу. Кервилл последовал за ним. Совсем близко они услыхали, как хлопнула дверца другого автомобиля.
— Значит, вы знаете, где они? — спросил Кервилл.
— Теперь знаю.
Ноги утопали в набухшей от воды земле. Пересекая лужайку, он слышал раздававшиеся из-за деревьев голоса, хотя не различал слов. Он двинулся через сад, придерживая ветки, пытаясь нащупать ногами путь в оставшихся с зимы мокрой листве и мусоре.
Голоса стали громче, собеседники о чем-то договаривались. А он все передвигался от дерева к дереву. Голоса смолкли. Он замер. Голоса послышались снова, теперь ближе. Он упал на землю и пополз в сторону низкого кустарника. Метрах в тридцати он увидел угол соседней дачи, черную «Волгу», «Чайку», рябого и прокурора Москвы Андрея Ямского. Рябой держал в руках картонную коробку. Ямской был в тех же подбитых волчьим мехом сапогах и шубе, как в тот раз, когда к нему приезжал Аркадий. На голом черепе шерстяная шапка. Продолжая говорить, он натягивал кожаные перчатки. Прокурор говорил негромко, и Аркадий не мог разобрать ни слова, но в голосе слышались знакомые властные самоуверенные нотки. Ямской полуобнял своего спутника и повел по тропинке к берегу, где Аркадий в прошлый раз трубил в рожок, призывая гусей.
Аркадий, прячась за кустарником, следовал за ними. В свой первый приезд на дачу он не обратил внимания на поленницы дров, разбросанные по участку. Рябой остановился у одной из них, а Ямской направился в сарай. Аркадий вспомнил рожок, ведро рыбной муки и висевших в сарае гусей. Ямской вернулся с топором. Его спутник открыл коробку и вытащил голову Валерии Давидовой, вернее, ее идеальную, словно живую, реконструкцию, замечательное творение Андреева, и положил ее на дровяную плаху. Она лежала на боку с широко открытыми глазами, единожды казненная, в ожидании новой казни.
Ямской занес топор и расколол голову надвое. С аккуратностью деревенского умельца он снова уложил половинки на плаху и расколол их. Потом еще раз. С обстоятельностью любителя попотеть ради здоровья он продолжал крошить, пока от головы не остались мелкие осколки, затем перевернул топор и обухом размолол их в пыль, которую сгреб в коробку. Рябой пошел с коробкой на берег и высыпал пыль в воду. Ямской подобрал с земли два шарика, стеклянные глаза Валерии, и сунул в карман. Когда рябой вернулся и наложил в коробку дров, он поднял парик, и они вдвоем вернулись на дачу.
Кервилл молча следовал за Аркадием.
— Пошли, — сказал он.
Кервилл знал, кто это. Он весело улыбался, не скрывая удовольствия.
— Не забывайте, что я следил за вашей конторой, — сказал Кервилл. — Я видел прокурора раньше. Думаю, вам надо спасать шкуру.
— А куда мне бежать?
Когда они добрались до сада, из трубы дачи Ямского валил дым. Сквозь окна Аркадий видел отблески огня. Он подумал, что если подняться повыше, то можно уловить запах жженых волос.
— Скажите, кто убил Джимми, — настаивал Кервилл. — Вам теперь до него ни за что не добраться. У вас нет улик, нет опознания. Вы теперь все равно что покойник. Дайте я достану его.
Аркадий присел на ствол дерева и стал размышлять. Он закурил, прикрыв сигарету ладонями от дождя.
— Если бы убийца вашего брата жил в Нью-Йорке и вы бы убили его, сошло бы вам это с рук?
— Я полицейский, мне все сойдет. Послушайте, я же вам помогал.
— Нет, — подался вперед Аркадий, — не помогали.
— Что вы имеете в виду? Я же сказал о его ноге.
— У него была покалеченная нога и его убили — кроме этого, я ничего не знаю. А рассказали ли вы мне, каким он был? Умным или глупым, смелым или трусливым, веселым или серьезным? Как же так — рассказать так мало о своем брате?
Стоявший перед Аркадием Кервилл возвышался над деревьями — игра перспективы: маленькие деревья вокруг огромного человека. С плеч его стекала вода.
— Бросайте, Ренко, вы больше не у дел. Теперь дело у прокурора и у меня. Как его зовут?
— Вы не любили брата.
— Я бы этого не сказал.
— А что бы вы сказали?
Кервилл посмотрел на дождь, потом на Аркадия. Он вынул руки из карманов, сжал в два огромных кулака и медленно разжал, как бы успокаивая себя. Бросил взгляд на дом. Что бы он сделал, если бы дача не была так близко, подумал Аркадий.
— Я ненавидел Джимми, — ответил Кервилл. — Удивлены?
— Если бы я ненавидел брата, то не отправился бы на другой конец света. Но мне все-таки любопытно. Когда мы искали отпечатки в гараже, у вас была карточка с его отпечатками — полицейская дактилоскопическая карта. Вы что, арестовывали своего брата?
Кервилл улыбнулся. Он неохотно убрал руки в карман.
— Я подожду вас в машине, Ренко.
Он ушел, пригибаясь под деревьями, принимая во внимание его огромную фигуру, почти неслышно. Аркадий поздравил себя с тем, что лишился последнего, временного союзника.
Значит, Ямской. Теперь все сходится, сказал висельник, поднимаясь на эшафот, мысленно сострил Аркадий. Ямской, который не давал никому, кроме Аркадия Ренко, расследовать убийство в Парке Горького. Ямской, который вывел Аркадия на Осборна. Приблуда не выслеживал Пашу и Голодкина до квартиры Голодкина — у него не было времени убить их, отыскать ларец и увезти его. Чу-чин донес Ямскому, что он допрашивает Голодкина, и у Ямского было достаточно времени, чтобы утащить ларец и оставить в засаде убийц. А кто сказал Ямскому о голове Валерии? Не кто иной, как сам Аркадий Ренко. В конечном счете не Ямской, а он сам сделал открытие — до чего же он глуп и беспомощен как следователь, слепой, глухой и безмозглый. Идиот, как верно заметила Ирина.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |