сообщишь, нужны ли тебе дальнейшие
детали.
Майкл и Энн Тед
Патриция
Макс и Мери Клиффорд
Роза (дряхлая австрийская тетушка Майкла, так и не произнесшая ни единого
слова)
Оливер Саймон Дэвид
Рональд и Фабиа Норвик (епископ и епископесса)
Джон и Марго Дрейкотт
Клара (дочь Клиффордов - костлявая, с проволочной скобкой на зубах)
Том и Маргарет Пардом (местные землевладельцы)
Малькольм и Антония Уайтинг (местные интеллектуалы, это чтобы меня
порадовать. Ха!)
ТВОЯ МАТЬ
Да, я решил, что ее стоит оставить напоследок. В первые минуты меня можно
было свалить с ног соломинкой для
коктейля. Твоя мать. Ребекка Баррелл, урожденная Логан. Собственной персоной.
За пять минут до того, как мы прошествовали в столовую - полным, как я
полагал, личным составом, - раздался
дребезг дверного звонка и на пороге возникла она. С багажом, с подарками для
мальчиков, с полезными и продуманными
дарами от "Фортнума"<"Фортнум энд Мейсон" - основанный в 1707 г. универсальный
магазин на улице Пикадилли в Лондоне,
торгующий экзотическими продовольственными товарами.>, коими горожане жалуют
обездоленных деревенских кузин и
кузенов - домодельными пирогами, булками из муки жернового помола, норфолк-ским
медом, горчичным семенем и
высушенной на сквознячке лавандой, - короче говоря, со всеми па-раферналиями,
предвещающими долгое и приятное
гощение.
- Бекc! - воскликнул, бросаясь ей на шею, Майкл. Затем он расплылся в
предназначенной мне улыбке. - Ну-ка,
поцелуй мою сестричку, Тед.
На круглом личике ее застыло выражение типа "я-знаю-что-на-тебе-грязные-
трусы" - не без признаков, впрочем,
припасенной на всякий случай улыбки. В последний раз мы виделись четыре года
назад, на Рождество. Майкл, как я
подозреваю, надеялся, что мы разыграем примирение, однако ничего из этого не
вышло. Я был чрезмерно вскидчив,
Ребекка - сварлива донельзя, и в итоге Гордыне Гарди, как выразился бы Оливер,
слишком легко оказалось сплести ее
пагубную паутину.
Итак, Джейн, ответь мне прямо: ведала ль ты, что Она из садов
Филлимора<Филлимор-Гарденз - улица в
Кенсингтоне.> также прибудет сюда? Если да, то ненавижу тебя, ненавижу и еще раз
ненавижу за то, что ты меня не
предупредила.
За обедом мы сидели порознь - какое ни на есть, а утешение. Мне
посчастливилось вести к столу Патрицию, и я
уселся между нею и супругой сквайра, Маргарет. Саймон сидел на материнском конце
стола, рядом с Кларой Клиффорд, и
развлекал ее беседой, причем его ни разу не вырвало от вида кусочков пищи, то и
дело застревавших в ее зубной скобе, -
мне бы такое оказалось не по силам. Дэвид, старавшийся не прикасаться ни к чему
мясному, но так, чтобы это не бросалось
в глаза, сидел неподалеку от Майкла. Бедняге приходилось парировать смехотворные
реплики Антонии Уайтинг, часть
которых долетала и до меня.
- Мы с Малькольмом собираемся учредить Фестиваль поэзии и прозы Южного
Норфолка. Надеемся, что
спонсором станет "Джейз"<Компания, производящая дезинфицирующие и моющие
средства, а также предметы личной
гигиены.> из Тетфорда. Малькольм опасается только, что его прозовут "Фестивалем
прокладок". А вы об этом какого
мнения?
Оливер - главным образом благодаря полученным от Мэри Клиффорд безмозглым
наставлениям - повел себя хуже
некуда. Разговор о фестивале напомнил ему эпизод из его жизни, и он приступил к
пространному рассказу об эротических
приключениях, сопровождавших его прошлогоднее пребывание на Венецианском
кинофестивале.
- Вы просто не поверите, кто там прогуливается, ловя клиентов, взад-
вперед по Дорсодуро, - сказал он. - Всего за
неделю моя тыльная вульва стала что твой ветровой конус.
- А что такое тыльная вульва? - заинтересовался Дэви.
- Нас Венеция скорее разочаровала, правда, Том? - поспешила встрять
Маргарет Пардом.
- Цены в баре "Гаррис"<Сеть баров в крупнейших отелях мира.> оказались
совершенно смехотворными. Просто
скандал. За два "Беллини" приходилось платить...
- Был там один мальчик, - говорил Оливер, - работавший билетером в
Академии. Я уломал его вернуться вместе со
мной в "Гритти"<Отель в Венеции, находящийся в дворце XVI в., принадлежавшем
некогда дожу Андреа Гритти.>, и что,
вы думаете, от него получил? Прелестнейшее предупреждение. Видите ли, у него
была такая толстенная... - Дверь
отворилась, вошел, дабы убрать суповые тарелки, Подмор. Оливер оказался на
высоте положения. Уж он-то не стал бы
вести devant les domestiques<При слугах (фр.).> слишком вольные разговоры.
Сделав кратчайшую паузу, дабы набрать
воздуху в грудь, он сбоку прикрыл ладонью рот - словно желая оградить
непорочность Подмора, и продолжал: - Такая
толстенная Е-Л-Д-А. - Последнее слово было произнесено громким, отчаянным
шепотом. Подбородок Подмора несколько
дрогнул, Маргарет Пар-дом тихо взвизгнула, но Оливер был явно доволен своей
светской находчивостью. - Это было так
трогательно, - снова завелся он, едва удалился Подмор. - Джанни, ибо таково было
его имя, взволнованно объяснил своим
божественно хрипловатым итальянским голосом, что боится меня поранить.
"Carissimo<Дорогой (итал.).>, - ответил я, - не
сомневаюсь, что ты истинный монстр, но после того, что мне довелось изведать за
эту неделю, тебе повезет, если ты хотя бы
одной стенки коснешься. Это все равно что бумажный кораблик пускать по Большому
каналу". Но что же я все о себе да о
себе. Вы много путешествуете, епископ?
Патриция толкнула меня локтем.
- Ведь Оливер все это выдумал, правда? - прошептала она.
- Натурально, - ответил я. - Никто больше не занимается сексом, ни
естественным, ни извращенным.
- Что вы такое говорите?
- Это великий парадокс нашего века. До наступления эры вседозволенности
все и вся проказничали, как
похотливые козлы. Но едва молодежь настояла на том, чтобы только о нем и
разговаривать, выяснилось, что, будь ты хоть
столиком в "Савойе"<Одна из самых дорогих гостиниц Лондона - соответственно,
ресторан>, ни одна давалка в твою
сторону даже не взглянет. Как только что-то становится Правильным, никто им ни
черта заниматься не хочет. Стесняются,
понимаешь.
- В моем третьем романе "Две недели Джеральда"... - задудел Малькольм
Уайтинг.
- Я просто считаю все это ненужным, - сообщила справа от меня мадам
Пардом.
- Ненужным? - навострил на другом конце стола уши Оливер.
- Слушайте, слушайте, - сказал Макс.
- Главный герой "Двух недель Джеральда"...
- День, когда секс станет ненужным, - сказал Майкл, - будет днем поистине
черным.
То, что Майкл решил присоединиться к нам, меня порадовало. Ничего нет
хуже еврея, который просто сидит и
слушает разговор. Сидит и кивает, с поддельным выражением вековой мудрости на
образине, - а тебя так и подмывает
отдубасить его крепкой палкой.
- Вы хотите сказать, что секс больше не нужен, потому что существует
искусственное осеменение? - спросил
Саймон в трогательных потугах произвести впечатление человека искушенного.
- Я же не говорю, что кекс не нужен сам по себе... - Маргарет Пардом
принадлежит к когорте тех кошмарных дам
вышесреднего класса, которые решительно не способны принудить себя произнести
первое "с" в слове "секс". - Я просто
имела в виду бесконечные разговоры о нем, показ соответствующих сцен по
телевидению, вообще то, что нам все время
тычут его в нос.
- Вас это шокирует, миссис Пардом? - спросил Оливер.
- Конечно, нет... просто все это выглядит как-то навязчиво. Вот и вчера
показывали...
- А как насчет чаепития?
- Прошу прощения?
- Чаепития. Против его показа по телевидению вы не возражаете?
- Ну разумеется. Нет. Я не понимаю...
- Никто же ведь не требует, чтобы ему показывали чаепитие, верно? Я к
тому, что телекамера вполне могла бы
продемонстрировать нам кастрюлечку, закипающую на полке в камине, а затем
благовоспитанно удалиться. Так нет же, нам
тычут в нос все, от начала и до конца. Как подогревают заварочный чайник, как
разливают чай, как в него кидают кусочек
сахара и как потом медленно прихлебывают из чашки. Разве это кому-нибудь
"нужно"? Разве не навязчиво?
- Это все-таки не одно и то же, Оливер, - сказал Макс.
- Нет, разумеется, нет! Потому что чаепитие никого не шокирует, не так
ли? Секс, вот он шокирует, да только никто
не осмеливается в этом признаться. Я мог бы с уважением относиться к Мери
Уайтхауз<Героиня комедийного радио-, а
затем и телесериала "Испытания Мери Уайтхауз".> и нравственному меньшинству,
которое она представляет, если бы все
Майки Мошонки признали, что вид голой парочки, совокупляющейся на общедоступном
экране, просто-напросто шокирует
их до глубины души. До самых фланелетовых яичек. Но нет, они считают, что
произведут большее впечатление, соорудив
физиономию усталого космополита. "Я не шокирован, - говорят они, - благой Боже,
конечно, нет. Я просто нахожу все это
довольно скучным". Как будто Сесилия Скука - самая что ни на есть Памела
Преступница.
Пока Ма Пардом пыталась найтись с ответом (на доводы, которые Оливер,
подозреваю, уже излагал множество
раз... возможно, в одном из тех шоу "Народ пытает продюсеров", которые Би-би-си
ныне бесконечно навязывает нам в
пустой надежде, что люди начнут наконец сползаться к телеэкранам), отважный
супруг Том встал на ее защиту.
- Все это, конечно, умно-умно, - объявил он, - но вы же не станете
отрицать, что мир в нравственном отношении
нездоров.
- А не надо об этом думать, дорогуша. Люди лгут, жульничают, насилуют,
обманывают, убивают, калечат, пытают и
разрушают. Это нехорошо. Люди также прыгают вдвоем в постель, и им там уютно. И
это хорошо. Если мы усматриваем в
простом перепихе свидетельство упадка нравственности, то мы, наверное, немножко
глупы-глупы, не так ли?
- Я все же не понимаю, почему мы должны постоянно говорить об этом, -
сказала Маргарет.
- Критики обвиняли "Две недели Джеральда" в...
- Если вы и в самом деле хотите покончить с промискуитетом в молодежной
среде, - сказал епископ, - то вам
определенно следует бороться за то, чтобы сексуальные сцены, которые нам
демонстрируют по телевизору, были более
реалистичными. Покажите мне все до конца - и с актерами, которые похожи на
реальных людей, а не на фотомодели. Если
дети узнают, сколько во всем этом чавканья, смрада и слякотной грязи, они, может
быть, перестанут спешить попробовать
это и подождут, пока уж и впрямь не придется.
Боюсь, не вполне учтиво по отношению к леди епископессе, но изложено
дельно. Патриция, распаленная столь
пикантным разговором, начала, сознательно или бессознательно, тереться своей
ногой о мою. Приятно, когда к твоему
бедру прижимается женское, и я, жертва исконного проклятия, павшего на мужчину и
заставляющего его выпендриваться
перед женщинами, влез в разговор, принудив всю компанию какое-то время
зачарованно слушать, как я излагаю мои
блестящие теории относительно искусства и жизни.
Оливер, сука такая, то и дело пытался подкопаться под меня, вставляя
злобные замечания. Я своих позиций,
разумеется, не сдал, но и не позволил беседе выродиться, опустившись до уровня
бессмысленных клевет.
- Возвращаясь к теме секса, - сказал Майкл, воспользовавшись паузой,
повисшей после того, как Саймон встрял с
соображением, банальным более обыкновенного. - Когда я купил "Ньюслайн пэйпер
Лтд.", то собрал совещание всех
заинтересованных сторон, чтобы поговорить о том, не можем ли мы перестать
печатать фотографии голых женщин на
страницах наших таблоидов.
- Заинтересованными сторонами были, несомненно, бульдозеристы и прыщавые
юнцы? - осведомился Оливер.
- Ими были психологи, социологи, феминисты, моралисты и представители
различных религий, - ответил Майкл. -
С рабочими и подростками я бы как-нибудь поладил. Я сказал этим экспертам:
"Представьте, что это ваша газета. Если вы
не сможете за полгода добиться, чтобы она приносила прибыль, то окажетесь на
улице. Что вы станете делать?" Так вот,
большей чуши никто из вас в жизни своей не слышал. "Давайте почаще печатать
хорошие новости". "Сделайте ее семейной
газетой". "Показываете женщин в положительном свете", "подтверждение", "семейные
ценности"... Я хлопнул об стол, за
которым все мы сидели, номером конкурирующей с нами газеты. "Вот конкурент, -
сказал я. - Он продает миллион
экземпляров в день. Из того, о чем вы говорили, в этой газете нет ничего, но она
продается. Почему? Пожалуйста,
объясните мне - почему? Потому что люди глупы? Потому что они невежественны?
Почему?" И мне ответили: "Да просто
потому, что она существует. Продается, потому что существует". "И "Индепен-
дент"<Букв. "Независимая" - лондонская
газета.> тоже существует, - сказал я, - и "Кристиан сайнс монитор"<Газета
приверженцев "Христианской науки".>, и
"Спэйр риб"<Букв. "Запасное ребро" - женский журнал.>, и "Морнинг стар"<Газета
английских коммунистов.>. Все они
существуют, однако не продаются. Мне нужен ответ получше". Но я его так и не
получил.
- Разумеется, не получил, - вставил Макс. - Потому как они только одно и
имели в виду: газеты должны находиться
под их контролем. Они разбираются во всем лучше нас.
- Ну а кто говорит, Макс, что они не разбираются лучше нас, - сказал
Майкл. - Наверное, и лучше, причем во
множестве вещей. Вот в торговле газетами они не разбираются, это я могу сказать
точно. Я попытался несколько дней
обходиться без голых женщин, тираж пошел вниз. Тогда мы вернули голых женщин
обратно, и тираж пошел вверх. Что
мне еще оставалось делать?
- Ты мог заняться каким-то другим долбаным бизнесом! - внезапно выпалил с
несвойственным ему неистовством
Дэвид.
Все замерли в ошарашенном, мертвом молчании. Было что-то пугающее в том,
что подобная ярость выплеснулась
из источника настолько невинного. Мало что на свете способно заставить наши
сфинктеры поджиматься с таким испугом,
как семейная ссора, да еще и разразившаяся в столь приятное время. Патриция
затаила дыхание.
- Что ж, Дэви, - сказал Майкл. - Если помнишь, я и занялся совсем другим
бизнесом. Газеты я продал.
- А кто-то другой купил их и по сей день с немалой выгодой для себя
печатает голых женщин, - сказал Макс.
- Ну и слава богу, что это не мой отец! - Дэвид дрожал от собственной
смелости, но в общем и целом держался
непоколебимо.
- Дэви очень волнует чистота моей души, - сокрушенно сообщил Майкл -
примерно таким же тоном, каким муж
подшучивает над женой, озабоченной его животиком.
После этого общий разговор распался на несколько частных, и до самого
конца обеда ни одна тема уже не
овладевала всеми умами сразу.
Дэви покинул стол с дамами, а Саймон остался - потягивал вместе с нами
портвейн, с трогательной
безуспешностью пытаясь состроить физиономию, которая выражала бы одновременно
взрослость, почтительность,
пресыщенность, благородство и бесстрастие.
Макс, перебравшись на мой конец стола, приобнял меня за плечи.
- Дурацкая сцена, по-моему, ты не находишь? - негромко сказал он. - Хотя,
разумеется, малыш Дэви неизменно
прав, не так ли? Даже его задница сияет, как солнце, верно? Если бы Саймон
сказал что-нибудь столь же елейное и наглое,
на что он, разумеется, не способен, ему пришлось бы чертовски дорого заплатить
за это.
Я вдруг вспомнил, что Макс - крестный отец Саймона, и такая его
лояльность изрядно меня позабавила. Но я счел
своим долгом ответить любезностью на любезность, так что вскоре мы с ним уже
походили на двух старых генералов,
переигрывающих битву при Ватерлоо.
- Ладно, может, он и был отчасти елеен, но храбрости, пыла и подлинного
чувства у него не отнимешь.
- Он просто дерзкий щенок, и тебе это известно, Тед.
- По-твоему, лучше лишиться воображения и идеалов при самом рождении,
чтобы не рисковать потерять их потом,
так, что ли?
- Саймон вовсе не лишен воображения или идеалов. Просто он достаточно
воспитан и порядочен, чтобы уважать
других.
- Это та самая воспитанность и порядочность, которая ничто не подвергает
сомнению, ничему не бросает вызов и
ничего в итоге не добивается.
- Да иди ты, Тед. Как будто ты веришь хоть одному своему слову. Ты самый
циничный человек в Британии и сам
это прекрасно знаешь.
- Никогда, Макс, - сказал я, - никогда не говори человеку, что он циник.
Циниками мы называем тех, от кого
боимся услышать насмешку над собой.
- Только не потчуй меня афоризмами, старый мошенник.
Каким бы отталкивающим человеком Макс ни был, горе в том, что он далеко
не такой дурак, как хотелось бы. Ум
его блестящим не назовешь, и все-таки он вечно оказывается немного умнее, чем
хотелось бы его собеседнику.
- Дурацкий получается разговор, Макс.
- Тоже верно. По правде сказать, я и подошел-то к тебе только затем,
чтобы стрельнуть сигаретку. Никак не научусь
справляться с огромными сигарами Майкла.
Я дал ему сигарету, и он присосался к ней совсем как школьник.
- Слышал о твоем постыдном изгнании из газетенки. Соболезную. Насчет
Лейка я с тобой совершенно согласен.
Пьесы его становятся все хуже и хуже. Ты как, доволен, что появилась Ребекка? Ты
с ней... вроде бы... ну, давным-давно?
- Полагаю, не я один, - сказал я и тут же об этом пожалел.
Макс мазнул по мне взглядом и уставился на ножку своего бокала.
- Так, так. Хотелось бы знать, кто тебя об этом осведомил?
- Все рано или поздно выходит наружу.
- Да нет, не все. Далеко не все. Оно и случилось-то всего один раз. На
Рождество, несколько лет назад. В этом
самом доме. А я-то полагал, что мы были более чем осмотрительны. Вот уж загадка
так загадка. Тут, случаем, никакая
дамочка не замешана? Мне просто интересно.
Пришлось некоторое время покорячиться у него на крючке. Дэвида мне
окунать в дерьмо никак уж не хотелось:
пересказывая историю Великого Вредительства (ты ее вот-вот прочитаешь, Джейн),
он лишь мимоходом упомянул о
ночных забавах Макса и Ребекки. В то время он даже и не понял ничего.
Прикидывая, как бы половчей сменить тему разговора, я вспомнил один
давний рассказ Дональда Палсайфера,
фотографа, снимающего диких зверей. Единственный способ озадачить и утихомирить
обозленную гориллу, говорил он,
состоит в том, чтобы начать мордовать себя самого. Если ты накидываешься на
себя, лупишь себя по щекам, бьешь кулаком
в живот, дергаешь за волосы и расцарапываешь лицо, зверюга, которая на тебя
поперла, останавливается, склоняет голову
набок - впрочем, не всегда, - а потом подходит к тебе, прижимает к груди,
сочувственно гладит по головке, зализывает твои
раны и, взяв на ручки, укачивает, точно младенца.
- Не стану отрицать, увидев сегодня в дверях Ребекку, я испытал
потрясение, - сказал я, решив проверить теорию
Палсайфера. - Мы с ней дико поссорились на крестинах Джейн. Так я, во всяком
случае, всем говорил. Правда же состоит в
том, что я был пьян и паскуден. Понимаешь, за пару лет до того Ребекка питала ко
мне подобие tendre<Нежные чувства
(фр).>. Я был для нее чем-то большим, нежели постельный партнер. Первая моя
жена, Фи, сбежала с американским поэтом,
я запил, вообще пустился во все тяжкие. А тут как раз Патрик начал описывать
вокруг Ребекки круги, принюхиваясь к ее
филейным частям, ну она и предъявила мне ультиматум. Если ты на мне не женишься,
говорит, я выйду за Патрика. "Да
хоть за дерьмо собачье, - ответил я. - Мне-то какая, на хер, разница?" Свинство,
вообще говоря. И еще какое. Она свое слово
сдержала, вышла за эту льстивую крысу, а там, хлоп, появилась на свет Джейн, и
меня избрали в крестные отцы - думаю,
столько же из желания доказать мне, что она "Счастлива! Ха-ха! Безумно, безумно
счастлива!", сколько и по другим каким-
то причинам, - и я согласился, дабы со своей стороны показать, что не держу на
нее зла. А после, во время... как это
называется, поминки, что ли? Нет, для крестин не подходит... должно быть какое-
то другое слово... в общем, я сделал
несусветную глупость.
- Да? - Рассказ уже увлек Макса настолько, что он утратил интерес к
источнику моих знаний о его маленькой тайне.
- Я отыскал Ребекку в зимнем саду, одну. Сказал, что скучаю по ней. Что,
по-моему, лучше бы ей было за Патрика
не выходить.
- Ну ты и идиот.
- Я говорил правду. Черт, чистую правду.
- Да ей-то что с того?
- Ну, теперь-то я это понял. А тогда на меня помутнение нашло, от
шампанского. Я думал, она будет тронута.
Ребекка же вышибла от ярости пятнадцать стекол в окнах и крыше зимнего сада.
Пришлось мне распустить слух, будто она
таким способом выказала отвращение к моим непрошеным приставаниям.
- Да, это определенно многое объясняет, - сказал Макс. - Знаешь, меня
всегда удивляло, что Ребекка коченеет при
одном упоминании о тебе.
- Ну вот, теперь ты в курсе.
- Господи, Тед, я думал, ты разбираешься в женщинах достаточно, чтобы не
совершать таких промахов.
Подобную вопиющую покровительственность умудренного жизнью человека вряд
ли можно счесть зализыванием
ран и поглаживанием по головке, но она все же лучше, чем ледяной взгляд, каким
Макс мерил меня минуту назад.
- Эй, вы, двое, хватит болтать, - окликнул нас Майкл. - Пошли позабавим
дам шариками.
Мы наполнили легкие гелием, прокрались в гостиную и напугали дам до
поросячьего визга.
Затем последовали салонные игры, подробности коих тебе вряд ли любопытны.
Мне удалось блеснуть в шарадах,
одурачив всех блестящим изображением армии кроликов в пору перемирия.
- Это наверняка "Уотершип Даун"!<Роман английского писателя Ричарда
Адамса (р. 1920), герйями которого
являются кролики.> - в один голос воскликнули все.
- Ха-ха! Это из "Войны и мира". "Вой на эмира", поняли!
Саймон сел в лужу, играя в слова, - выяснилось, что ему неведомо слово
"лукавство". Боюсь, он все же осел, этот
юноша.
Я несколько раз пробовал перемолвиться с Оливером наедине, порасспросить
по поводу нашего с ним прерванного
разговора, помнишь его?
- Патриция... желала заполучить греховного Дэви в полное свое
распоряжение. И мы знаем почему, не так ли?
- Мы знаем?
- Да ну, разумеется знаем!.. А разве нет? Я хочу сказать, дорогуша... Я
полагал, что ты здесь по той же...
Но Оливер меня избегал, и, пожелав спокойной ночи тем из гостей, кто не
оставался на ночь в доме, мы разбрелись
по постелям.
Теперь уже субботнее утро, по парку трусят и галопируют любители верховой
езды, шея у меня затекла, Подмор
пообещал мне поздний завтрак - конец письму.
Твой навек. Тед.
Глава пятая
I
Онслоу-Teppuc, 12а, ЛОЦЦОН, ЮЗ 7
27 июля 1992
Дорогой Тед!
Какое длинное письмо. Как красиво отпечатано. Какое увлекательное. Какое
волнующее. Отвечаю на Ваши
многочисленные вопросы по порядку.
Патриция. Да, я знала, что она в уик-энд собирается присоединиться к вам.
Просто у меня не было специфической
причины сообщать Вам об этом. Она вовсе не шпионит за шпионом, если Вас
беспокоит именно это. Ей просто захотелось
приехать. Как Вы уже обнаружили, она приходит в себя после несчастной любви.
Однако все связанное с нею мне очень
интересно, прошу Вас, будьте к ней повнимательнее. Патриция очень ранима, и я не
хочу, чтобы она попала в беду.
Мама. Про ее приезд я ничего не знала, хотя и не удивилась, узнав о нем.
Я очень благодарна Вам за
"эллиптичность" (надеюсь, это верное слово), с которой Вы осведомили меня о
Ваших с ней отношениях. Она часто
переезжает с места на место, не ставя меня в известность, так что ничего
необычного тут нет. Причина Вашего приезда ей
не известна (как и Патриции), хотя обе, подобно Логанам, знают о моей лейкемии.
Майкл. Я уверена, он согласится на Ваше предложение. А если и не
согласится, неважно, вы просто будете не
официальным биографом, а неофициально любознательным гостем.
Теперь о некоторых конкретных вещах, которые Вы можете для меня сделать.
Во-первых: Перестаньте, пожалуйста, использовать в Ваших письмах избитые
латинские фразы. Демонстрировать
мне свое превосходство Вам уже нет никакой нужды. То же относится и к указаниям
на мои грамматические и
орфографические ошибки.
Во-вторых: Что с близнецами, Эдвардом и Джеймсом? Вы о них почти не
упомянули. Написали только, что они
сейчас "в другой семье". В какой? Где? Почему? Когда вернутся домой? Это может
быть важным.
В-третьих: Выясните как Оливер и что привело его сюда.
В-четвертых: Мне нужны более подробные сведения о тете Энн. Вы, например,
ничего не написали о том, как она
реагировала на связанную с газетами Майкла вспышку Дэвида - в четверг, во время
обеда.
В-пятых: Ни в коем случае не увивайтесь вокруг Патриции. Она человек
очень специфический, не стоит ее
обижать.
В-шестых: Вы рассказали только о гостях. Но ведь в доме множество других
людей. Домашняя прислуга,
садовники, конюхи и так далее, тот же Подмор. А о них у Вас ни слова.
В-седьмых: Постоянная бдительность; постоянная осведомленность;
постоянное внимание; постоянная
непредубежденность.
Больше писать не буду, потому что хочу, чтобы Вы получили мое письмо как
можно скорее.
С любовью, Джейн.
II
Суэффорд-Халл,
Суэффорд,
ДИСС,
Норфолк
25 июля 1992
Джейн...
Как видишь, я в Суэффорде! Ты никогда даже не догадаешься, кого я тут
встретила! Во-первых, твою маму,
выглядит она фантастически элегантно, и... теперь держись... Теда Уоллиса,
твоего давно утраченного крестного отца. Как
бы мне хотелось, чтобы и ты была здесь. Ты ведь всегда говорила, что хочешь
познакомиться с ним. Насколько я могу
судить, он пробудет здесь прямо-таки вечность, так почему бы не приехать и тебе?
Он с твоей мамой, похоже, в довольно
приличных отношениях, это немного странно - Дэвид говорит, что они скорее
ненавидели друг друга.
Да, а Дэвид-то?! Все, что ты мне рассказала, похоже, чистая правда, хотя
тут настоящая очередь из желающих
добиться его внимания. Мне пришлось просто сражаться с этим жутким Оливером
Миллсом, равно как и с Тедом и даже,
мне кажется, с твоей мамой, ради того, чтобы побыть с ним наедине пять минут.
Кто еще? Ну, Макс и Мери Клиффорд, естественно, и их дочь, Клара, немного
косенькая, странноватая и
несчастная. Майкл какой-то притихший, зато в четверг тут был полный всяких
происшествий обед, присутствовали сливки
местного общества, включая Рональда Леггатта, епископа Нориджского, и его жирную
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |