Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать.

Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать.

Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять.

В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско,

Солнце оставило в волосах выцветшие полоски.

Сонный обрывок в ладонь зажать, и упустить сквозь пальцы.

Витька с десятого этажа снова зовет купаться.

Надо спешить со всех ног и глаз - вдруг убегут, оставят.

Витька закончил четвертый класс - то есть почти что старый.

Шорты с футболкой - простой наряд, яблоко взять на полдник.

Витька научит меня нырять, он обещал, я помню.

К речке дорога исхожена, выжжена и привычна.

Пыльные ноги похожи на мамины рукавички.

Нынче такая у нас жара - листья совсем как тряпки.

Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки.

Витька - он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна.

Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно.

Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели.

Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.

Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен.

Солнце облизывает конспект ласковыми глазами.

Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета.

В августе буду уже студент, нынче - ни то, ни это.

Хлеб получерствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен.

Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе.

Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме.

Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма.

Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки,

Только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше.

Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее,

Мы забираемся на крыльцо и запускаем змея.

Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд.

Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс.

Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу.

Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану.

Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье.

Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле.

Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите.

Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите.

Пусть это будет большой секрет маленького разврата,

Каждый был пьян, невесом, согрет теплым дыханьем брата,

Горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона,

Все друг при друге - и все одни, живы и непокорны.

Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик,

Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях.

Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки.

Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку.

Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться.

Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать...

Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета.

Солнце на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах.

Сонными лапами через сквер, и никуда не деться.

Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве.

Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу,

Я начинаю считать со ста, жизнь моя - с единицы.

Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене.

"Двадцать один", - бормочу сквозь сон. "Сорок", - смеется время.

Сорок - и первая седина, сорок один - в больницу.

Двадцать один - я живу одна, двадцать: глаза-бойницы,

Ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку,

Кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь - на десятом.

Десять - кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать.

Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять.

Восемь - на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне...

Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.

ненавидишь, когда один,

всех счастливых. всех вместе взятых.

на repeat снова ставишь "queen"

и мечтаешь жить в семидесятых.

здесь не то чтобы пусто, плохо,

просто много местами фальши.

делим жизнь на "потом" и "похер"

и всё ждём, что же будет дальше.

так бывает, совсем не пишется,

что уйти бы и хлопнуть дверью.

а так хочется быть услышанным,

хоть кому-то быть нужным, верить.

все мы быстро так стали взрослыми,

стали твёрдыми, как гранит.

к матерям не идём с вопросами,

не признаемся, что болит.

здесь любовь, как пальто ненужное,

что не носишь. пора на свалку.

но когда внутри дождь ли, стужа ли,

вновь наденешь - тепло. и жалко.

знаешь, кажется, делать нечего,

всё случилось давно, до нас.

одиночество давит вечером,

смотрит зло, не отводит глаз.

может, выйти пора на улицу,

только не с кем. ведь нет того,

кто сказал бы: "харе сутулиться!"

/эти фразы важней всего/

_________

может быть, всё не так уж плохо,

и когда ты уйдёшь далеко,

вдруг поймёшь, что беда не в эпохе:

верить в лучшее нелегко.

Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря,

дорогой, уважаемый, милая, но неважно

даже кто, ибо черт лица, говоря

откровенно, не вспомнить, уже не ваш, но

и ничей верный друг вас приветствует с одного

из пяти континентов, держащегося на ковбоях;

я любил тебя больше, чем ангелов и самого,

и поэтому дальше теперь от тебя, чем от них обоих;

поздно ночью, в уснувшей долине, на самом дне,

в городке, занесенном снегом по ручку двери,

извиваясь ночью на простыне -

как не сказано ниже по крайней мере -

я взбиваю подушку мычащим "ты"

за морями, которым конца и края,

в темноте всем телом твои черты,

как безумное зеркало повторяя.

Если любовь уходит, какое найти решенье?

Можно прибегнуть к доводам, спорить и убеждать,

Можно пойти на просьбы и даже на униженья,

Можно грозить расплатой, пробуя запугать.

Можно вспомнить былое, каждую светлую малость,

И, с дрожью твердя, как горько в разлуке пройдут года,

Поколебать на время, может быть, вызвать жалость

И удержать на время. На время - не навсегда.

А можно, страха и боли даже не выдав взглядом,

Сказать: - Я люблю. Подумай. Радости не ломай. -

И если ответит отказом, не дрогнув, принять как надо,

Окна и двери - настежь: - Я не держу. Прощай!

Конечно, ужасно трудно, мучась, держаться твердо.

И все-таки, чтоб себя же не презирать потом,

Если любовь уходит - хоть вой, но останься гордым.

Живи и будь человеком, а не ползи ужом!

Тяжелый сумрак дрогнул и, растаяв,

Чуть оголил фигуры труб и крыш.

Под четкий стук разбуженных трамваев

Встречает утро заспанный Париж.

И утомленных подымает властно

Грядущий день, всесилен и несыт.

Какой-то свет тупой и безучастный

Над пробужденным городом разлит.

И в этом полусвете-полумраке

Кидает день свой неизменный зов.

Как странно всем, что пьяные гуляки

Еще бредут из сонных кабаков.

Под крик гудков бессмысленно и глухо

Проходит новый день - еще один!

И завтра будет нищая старуха

Его искать средь мусорных корзин.

А днем в Париже знойно иль туманно,

Фабричный дым, торговок голоса,-

Когда глядишь, то далеко и странно,

Что где-то солнце есть и небеса.

В садах, толкаясь в отупевшей груде,

Кричат младенцы сотней голосов,

И женщины высовывают груди,

Отвисшие от боли и родов.

Стучат машины в такт неторопливо,

В конторах пишут тысячи людей,

И час за часом вяло и лениво

Показывают башни площадей.

По вечерам, сбираясь в рестораны,

Мужчины ждут, чтоб опустилась тьма,

И при луне, насыщены и пьяны,

Идут толпой в публичные дома.

А в маленьких кафе и на собраньях

Рабочие бунтуют и поют,

Чтоб завтра утром в ненавистных зданьях

Найти тяжелый и позорный труд.

Блуждает ночь по улицам тоскливым,

Я с ней иду, измученный, туда,

Где траурно-янтарным переливом

К себе зовет пустынная вода.

И до утра над Сеною недужной

Я думаю о счастье и о том,

Как жизнь прошла бесслезно и ненужно

В Париже непонятном и чужом

У моей подруги

(нет, вы её не знаете, не у той)

красота редким образом сочетается с добротой

и с мечтой о таком же ласковом, верном муже -

чтоб его окружать заботой, готовить ужин,

чтобы детки, дом,

чтобы радость, мир и покой.

Только каждый её мужчина оказывается монстром,

даже если выглядит папой римским;

то злым духом, распределённым на этот остров,

то головорезом, пиратом морей карибских.

Вот он вроде бы добр, надёжен, и принц - не кто-то там,

даже рыбу не станет резать простым ножом;

через пару недель обнаруживается комната

в тёмной части замка -

с останками бывших жён.

Или - простой, крепко сбитый, статный,

кулак из жести,

не чурается крепких словец, не слабак, но и не невежа.

Только вот по утрам откуда-то - клочья шерсти,

в коридоре и на пороге - следы медвежьи.

Или, скажем, красиво ухаживает, дарит розы, танцует вальс,

кормит ужином при свечах, заводит под балдахин,

шепчет нежно и вкрадчиво "я без ума от Вас" -

и улыбка красивого рта обнажает его клыки.

..А с одним оказалась совсем беда;

в кои-то веки всё было "так",

только он исчез, растворился в воздухе без следа,

навсегда -

очевидно, серьёзный маг.

Нужно ли говорить, - я теряла покой и сон,

билась о стену лбом и сходила с ума от зависти.

- Как ты не понимаешь, в этом-то вся и соль,

в этом, видишь ли, весь и замысел.

Оборотень, и что? Ночью воду не пить с лица.

С некромантом зато не страшно бродить над бездной.

Сердцеед тебе показал бы, как разделывают сердца, -

господи, неужели не интересно?!

Я бы тоже вот так жила,

ежедневно меняя лица,

или шлялась по морю, бросив родне "привет!"

Только мои чудовища все оказываются принцами -

милыми, добрыми,

без особых примет.

Хорошо, говорю, ты начальник, а я дурак,

но скажи, чего же снова пошло не так?

Я нормально жил, растил этот самый сад,

в чем же я опять, по-твоему, виноват?

Я не крал, не воровал и не делал зла,

пепел сыпал на башку - погляди, - зола!

Подставлял другому щеку, - и вот синяк.

Неимущим все раздал, и теперь бедняк.

Не желал чужой жены, и вообще чужих,

не любил вина, гашиша и анаши,

уважал родителей...

И

подхватил чуму.

Ну скажи, скажи мне, господи - почему?

Отвечает: "Зла не делал. Но где добро?

Я люблю тебя. И вижу твое нутро.

Раздавая, ты жалел обо всем до слез.

Не курил, не пил. А разве хотел всерьез?

Да, родителей - уважал. А детей забыл.

Ты растратил Искру, весь тебе данный пыл

на пожар. И посыпаешь себя золой.

Подставляя щеку, стал бесконечно злой.

Не желал чужого, - ибо не принимал...

В общем, это был... по счету... восьмой провал.

Возвращайся, и.... побудешь немного кошкой.

Может так поймешь. Ну... что-то.

Ещё немножко.

Пока! Застегивай воротник, наматывай шарф туго.

Не напивайся, как проводник. Купи наконец Hugo.

Не уходи. Не кури дурь. И не кромсай кожи.

Нету покоя среди бурь. Паруса нет тоже.

Кушай горячее. А? Гастрит будет уже в тридцать.

Может и раньше. А ты брит? Не уходи! Бриться!

Не уходи. Телефон. Ня. Чаще корми током.

И с той, которая за меня... пробуйте не жестоко.

Пробуйте ласково. Подожди. Не уходи. Мило!

Видишь, я в юбке. Не уходи. Я для тебя купила.

Не уходи, я же помню, ты... любишь мои ноги.

Не уходи. Подожди. Льды в истоке и льды в итоге.

Не уходи. Эти льды здесь. Не уходи, слышишь!

Видишь, я плачу. Вот ты есть, не уходи, дышишь,

не уходи, подожди, стой, не уходи, больно,

ты же успеешь еще с той, это непроизвольно,

ну пять минут еще посиди,

твой амулет у меня на груди,

я же хорошая, пощади,

я же люблю тебя, погляди,

не уходи. Не уходи.

Не уходи,

не уходи,

не уходи,

не уходи.

Не уходи,

не уходи,

не уходи,

не уходи,

не уходи,

не уходи,

не

у нас проблема, Хьюстон.

только давай без лжи во спасение,

иначе сразу отбой.

"всё будет хорошо!" - самое хреновое утешение,

гораздо лучше "я не знаю, что будет дальше, но проживу это вместе с тобой"

.

Хьюстон,

Хьюстон, у нас проблема.

мы взрослеем, грубеем, с головою уходим в быт.

и это давно доказанная теорема:

ничего нет больнее пропасти между тем, кто ты есть, и кем хочешь быть

.

мы взрослеем, Хьюстон.

реже чувствуя, реже плача.

чаще оставляем всё на автопилоты.

мне страшно, Хьюстон, ты лишь представь, что

лет через двадцать кто-то устроит разбор мной невыполненных полётов

.

у нас проблема, Хьюстон.

мы уходим в сериалы, книги, запираем двери,

и для этих сюжетов реальность - фон.

но нужно прорваться, несмотря на то, что в тебя не верят,

ведь песня остаётся песней, даже если её записали на диктофон

.

Хьюстон,

Хьюстон, у нас проблема.

в новом мире нет места для сказок и бабочек в животе.

надеяться на счастье или нет, вот в чём дилемма,

но тот, кто однажды увидел солнце, сможет выжить и в темноте

.

у нас проблема, Хьюстон,

у нас проблема. который год.

у нас проблема: мне дико пусто.

но я верю, Хьюстон, что всё пройдёт

Вам звонил абонент

В 23.47.

....Вы, наверное, были уставшей совсем.

Или были с другим,

Или видели сны

И не знали, что Вы абоненту нужны.

Вам звонил абонент.

Абонент Вас просил,

Когда внутренний голос вовсю голосил,

Чтоб, осилив закон притяженья Земли,

Вы поднять телефон этот всё же смогли.

Абонент Вам звонил,

Абонент Вас хотел,

Только дело не то чтоб в слиянии тел,

Просто нужен был так- не на вечер- на век

Одному человеку другой человек.

Просто в городе М. зарядили дожди,

Просто кто то

Совсем

Безнадёжно

Один.

Вам звонил абонент.

Он готов был 2 дня

Ждать ответное: "Вы набирали меня?"

Ну конечно,конечно же, в куче звонков

Потерять этот номер довольно легко:

Отложить на потом

И забыть невзначай...

Да и мало ли кто там звонит по ночам,

Непонятно зачем нарушая Ваш сон.

"Ваш текущий баланс 28 500,

100 бесплатных минут,

Сообщенье одно.

Вам звонили..."

...И страшно, что Вам всё равно.

О, если ты спокоен, не растерян,

Когда теряют головы вокруг,

И если ты себе остался верен,

Когда в тебя не верит лучший друг,

И если ждать умеешь без волненья,

Не станешь ложью отвечать на ложь,

Не будешь злобен, став для всех мишенью,

Но и святым себя не назовешь, -

И если ты своей владеешь страстью,

А не тобою властвует она,

И будешь тверд в удаче и в несчастье,

Которым в сущности цена одна,

И если ты готов к тому, что слово

Твое в ловушку превращает плут,

И, потерпев крушенье, можешь снова -

Без прежних сил - возобновить свой труд, -

И если ты способен все, что стало

Тебе привычным, выложить на стол,

Все проиграть и все начать сначала,

Не пожалев того, что приобрел,

И если можешь сердце, нервы, жилы

Так завести, чтобы вперед нестись,

Когда с годами изменяют силы

И только воля говорит: "Держись!" -

И если можешь быть в толпе собою,

При короле с народом связь хранить

И, уважая мнение любое,

Главы перед молвою не клонить,

И если будешь мерить расстоянье

Секундами, пускаясь в дальний бег,-

Земля - твое, мой мальчик, достоянье.

И более того, ты - человек!

Никогда ни о чем не жалейте вдогонку,

Если то, что случилось, нельзя изменить.

Как записку из прошлого, грусть свою скомкав,

С этим прошлым порвите непрочную нить.

Никогда не жалейте о том, что случилось.

Иль о том, что случиться не может уже.

Лишь бы озеро вашей души не мутилось

Да надежды, как птицы, парили в душе.

Не жалейте своей доброты и участья.

Если даже за все вам - усмешка в ответ.

Кто-то в гении выбился, кто-то в начальство...

Не жалейте, что вам не досталось их бед.

Никогда, никогда ни о чем не жалейте -

Поздно начали вы или рано ушли.

Кто-то пусть гениально играет на флейте.

Но ведь песни берет он из вашей души.

Никогда, никогда ни о чем не жалейте -

Ни потерянных дней, ни сгоревшей любви.

Пусть другой гениально играет на флейте,

Но еще гениальнее слушали вы.

Уходит жизнь. Ты этому не верь!

Она, как океан, не убывает -

Однажды снова постучится в дверь.

Любовь вернётся… Это всё бывает.

Но никогда, ты слышишь! - никогда,

Свершив свои известные маршруты,

Назад не возвращаются года,

Назад не возвращаются минуты!

И если ты их прожил, как скупец,

Таил свой клад, считал себя богатым,

Копил, копил, копил и, наконец,

Стал стариком беззубым и горбатым.

А годы всё катились под уклон,

И нет друзей… И всё однообразно.

И в день твоих унылых похорон,

Наверно, будет холодно и грязно.

Кого любил, что строил на Земле?

О чём мечтал без отдыха, без срока?

Всё для себя. Весь век в своём дупле…

И жил один - и умер одиноко…

Тебе мигнут - а ты уж тут как тут,

Угоден всем - поплачешь, посмеёшься.

Цветок - и тот бессмертником зовут.

Ты, человек, зачем так низко гнёшься

Ты жалок мне. Ты даром прожил век.

Ты правды говорить не научился.

А годы шли… И падал белый снег,

И сединой на волосы ложился.

Кого любил? О чём таил мечту?

Как много знал порывов беспокойных?

Я ненавижу ложь и суету,

Боюсь ханжей всегда благопристойных.

Мне гадок трус с ухмылкой наглеца

И тот певец, что девичьи сердца

Своей безгрешной лирикой калечит.

И пусть бывает в жизни не легко,

И не всегда судьба тебе послушна,

Живи красиво, вольно, широко,

Люби людей светло и простодушно!

Ищи свою дорогу с малых лет,

Уверенно вперёд иди сквозь годы,

Оставь на этой лучшей из планет

Свой яркий след, свои живые всходы!

Не унижай беспечностью свой труд,

Будь правдолюбом - гордым и суровым,

И пусть тебя потомки помянут

Хорошей песней или добрым словом!

По улице моей который год

звучат шаги - мои друзья уходят.

Друзей моих медлительный уход

той темноте за окнами угоден.

О одиночество, как твой характер крут!

Посверкивая циркулем железным,

как холодно ты замыкаешь круг,

не внемля утешеньям бесполезным.

Дай стать на цыпочки в твоем лесу,

на том конце замедленного жеста

найти листву, и поднести к лицу,

и ощутить сиротство, как блаженство.

Даруй мне тишь твоих библиотек,

твоих концертов строгие мотивы,

и - мудрая - я позабуду тех,

кто умерли или доселе живы.

И я познаю мудрость и печаль,

свой тайный смысл доверят мне предметы.

Природа, прислонясь к моим плечам,

объявит свои детские секреты.

И вот тогда - из слез, из темноты,

из бедного невежества былого

друзей моих прекрасные черты

появятся и растворятся снова...

Френсису несколько лет за двадцать,

он симпатичен и вечно пьян.

Любит с иголочки одеваться,

жаждет уехать за океан.

Френсис не знает ни в чем границы:

девочки, покер и алкоголь…

Френсис оказывается в больнице: недомоганье, одышка, боль.

Доктор оценивает цвет кожи, меряет пульс на запястье руки, слушает легкие, сердце тоже, смотрит на ногти и на белки. Доктор вздыхает: «Какая жалость!». Френсису ясно, он не дурак, в общем, недолго ему осталось – там то ли сифилис, то ли рак.

Месяца три, может, пять – не боле. Если на море – возможно, шесть. Скоро придется ему от боли что-нибудь вкалывать или есть. Френсис кивает, берет бумажку с мелко расписанною бедой. Доктор за дверью вздыхает тяжко – жаль пациента, такой молодой!

Вот и начало житейской драме. Лишь заплатив за визит врачу, Френсис с улыбкой приходит к маме: «Мама, я мир увидать хочу. Лоск городской надоел мне слишком, мне бы в Камбоджу, Вьетнам, Непал… Мам, ты же помнишь, еще мальчишкой о путешествиях я мечтал».

Мама седая, вздохнув украдкой, смотрит на Френсиса сквозь лорнет: «Милый, конечно же, все в порядке, ну, поезжай, почему бы нет! Я ежедневно молиться буду, Френсис, сынок ненаглядный мой, не забывай мне писать оттуда, и возвращайся скорей домой».

Дав обещание старой маме письма писать много-много лет, Френсис берет саквояж с вещами и на корабль берет билет. Матушка пусть не узнает горя, думает Френсис, на борт взойдя.

Время уходит. Корабль в море, над головой пелена дождя.

За океаном – навеки лето. Чтоб избежать суеты мирской, Френсис себе дом снимает где-то, где шум прибоя и бриз морской. Вот, вытирая виски от влаги, сев на веранде за стол-бюро, он достает чистый лист бумаги, также чернильницу и перо. Приступы боли скрутили снова. Ночью, видать, не заснет совсем. «Матушка, здравствуй. Жива? Здорова? Я как обычно – доволен всем».

Ночью от боли и впрямь не спится. Френсис, накинув халат, встает, снова пьет воду – и пишет письма, пишет на множество лет вперед. Про путешествия, горы, страны, встречи, разлуки и города, вкус молока, аромат шафрана… Просто и весело. Как всегда.

Матушка, письма читая, плачет, слезы по белым текут листам: «Френсис, родной, мой любимый мальчик, как хорошо, что ты счастлив там». Он от инъекций давно зависим, адская боль – покидать постель. Но ежедневно – по десять писем, десять историй на пять недель. Почерк неровный – от боли жуткой: «Мама, прости, нас трясет в пути!». Письма заканчивать нужно шуткой; «я здесь женился опять почти»!

На берегу океана волны ловят с текущий с небес муссон. Френсису больше не будет больно, Френсис глядит свой последний сон, в саван укутан, обряжен в робу… Пахнет сандал за его спиной. Местный священник читает гробу тихо напутствие в мир иной.

Смуглый слуга-азиат по средам, также по пятницам в два часа носит на почту конверты с бредом, сотни рассказов от мертвеца. А через год – никуда не деться, старость не радость, как говорят, мать умерла – прихватило сердце.

Годы идут. Много лет подряд письма плывут из-за океана, словно надежда еще жива.

В сумке несет почтальон исправно

от никого никому слова.

Дата добавления: 2015-11-04