История серебряной монеты

История серебряной монеты

Чем прекрасна история московской царицы Марины Мнишек

- при неумении воевать и очевидной слабости,

при выспренной дальности от реальности и,

видимо, зависимости от мнений отцов-иезуитов

- при десятке - всех любимых! -мужей;

всю жизнь убегая в неудачах –

Мнишек никого из любимых ни разу не предала.

Однажды некто, именем Василий, проснулся от явственного вкуса крови. Проснувшись в родительском доме, он увидел, что за окном зима и февраль и птичьи переговоры в морозной белизне, и вкус крови ему знаком. Это кровоточат десны - стало быть, пора в город Смоленск, где лечат зубы.

Василий направил смс подруге, с которой можно побродить по Смоленску, выяснив дела. Вскоре получил ответ "Извини, я замуж выхожу" и понял, что можно ещё часа три поспать.

Разбудил его телефонный звонок друга, который сообщил, что музыкант и поэт, которого чтил Василий - умер. Василий ответил, что на слухи нельзя полагаться и стал понемногу собираться в дорогу. Покормив синиц, поздоровавшись с местными галками, прочтя пару новых лозунгов на тех же заборах, он легко прошел к автостанции. Шапки снега на крышах приземистых зданий, светлый день сквозь стекольно-матовое небо, шали на женских плечах, девичий гортанный говор.

В автобусе Василий, не переставая улыбаться, быстро прошел, оплатив проезд, мимо нескольких подозрительных взглядов - впрочем, быстро ставших равнодушными. Устроился на колесо, печку на колесе, поплотнее укутавшись в оперение черного полупальто. Всю дорогу пело русское радио, ненатурально смеясь, воспроизводя творчество граждан сомнительной ориентации. С некоторым злорадством отметив совпадение имени одного из гостей студии с именем избранника смоленской подруги, он слегка задремал.

Увидев светлые очертания города на семи холмах, Василий еще раз нащупал в кармане нож. Затем тихо рассмеялся представленной драматической картинке (очевидной водевильности возможного представления) и окончательно успокоился.

Там и мост над клинком Днепра в новых, снежных, ножнах - и храм Иоанна на Варяжках, где, по слухам, успешно лечат мужское бессилие, и каменная дорога наверх, у планетария, до улицы анархиста Михаила Бакунина, и кованные решетки Лопатинского сада, места заветного и невыразимо прекрасного.

Там, у черной колонны русской воинской славы, Василий призадумался - не было ли достойнее сойти с ума именно сегодня. Например, оставшись на съемной квартире и всю ночь выпь и пить водку, вызывая на себя презрительный гнев и прочие ужасы. Немного поразмыслив, он решил, что не сможет сделать это красиво в достаточной степени, но отступать нельзя, разве что уповать. Набрал два известных ему номера, получив в ответ оба раза один и тот же ответ - "всё занято и не предвидится иного", понял, что небеса ему благоприятствуют и направился далее - через королевский бастион, место польской сечи, уснувший парк аттракционов и зал "Молодость", буйное место былых встреч, где ныне пусто и лишь нищий листок "тем, кому за 30" неуместной шуткой распластался за стеклом.

Далее оказался уютный подвал стоматологов, блеск стали, улыбчатые лица валькирий и свет огромной лампы прямо в лицо, и напор ледяной воды, верно вымывающей дрянь из десен. Василия очаровывал этот волшебный мир медицинской жестокости, откровенной, как плеть и копьё. И запах, словно квинтэссенция алхимиков, которую они, в закопченых каморках лачуг и замков - почувствовали, выявили, воплотили.

Поднявшись из подвала, Василий понял, что анестезия благотворна, и на несколько часов дирит ему забаву объясняться жестами с продавщицами ларьков и любопытствующими, а также святую привилегию сплюнуть кровавой ватой у общежития, где жил пять лет, общежития у закрытого костела, общежития, где власть имеющие наслаждались мелочной местью, а студенты не умели смыть за собой в сортирах без стен между кабинками.

Он уже решил, что будет делать. Пройдя по улице октябрьской, прозванной французским бульваром, где внезапно звучит музыка из репродукторов, например Энио Морриконе, профессионал, или Николо Паганини, гений - по улице октябрьской, многолюдной, он прошел неспешно, вполне слыша и понимая людей. И деловую речь о сметах и объектах, и про близкую свадьбу, и про выборы президента, и смех, и сочувствие, и общее согласное решение о всем, что будет. И фразы, цепляющие лично "ты знаешь, где он живет", и имена, и "жаль" и "все правильно сделал", и милицейские формы, и белые шали знакомых деревьев, молодых сорок и воробьиные шайки и воркование голубиной интеллигенции, и свойский карк над головой, и непонятное "Юля ведь согласна".

Пройдя весь бульвар, пешеходный переход на широкую площадь, где окаменевшие сказочные фигуры на лужайке, и книжный "Кругозор", и кинотеатр с афишей чего-то бодро-неразумного на темы большой любови богатых и красивых фантомов - Василий вышел к углу городской тюрьмы и березам у неё, к невысоким березам, где они однажды встретились зимой.

Здесь, приложив ладонь к березе, он попросил со всей сердечностью - узнать её всегда, везде, там, где не будет ни памяти, ни времени, узнать её всегда - почувствовать, если ей потребует помощь и вытащить из самого ада, ведь сказано было когда-то, и истинно - что ад - это множество людское, где никто никого не узнает; множество людское, где все друг другу - чужие, и избавлен будет - кого узнает одна живая душа. Он приник к березе и, повернувшись, не оглядываясь, пошел прочь.

В городе был праздник Армии, и Василий подошел к Вечному Огню, горящему в кольце холодной стальной звезды. Проходя сквозь знакомый хаос человеческого жилья, впервые за день он услышал высокий, поднимающейся голос светлой мелодии и понял, что сможет создать сегодня песню, хорошую зимнюю песню, гордую и грустную.

Стараясь не уронить эту звонкую мелодию, не просмеять её и не проплакать невзначай, двигаясь по возможности спокойнее и ровнее, Василий направился к друзьям по общаге, приобретя по дороге снаряд калибром 0,7.

Серёга встретил гостя тепло, собрались пятеро, всё по оказии, якобы случайно, все при делах. Коротко обсудили диспозицию, настроения и ближайшие действия, послушали песни настоящих ребят, "Метлу" и Клэптона и ещё что из живого нового, не спеша и с чувством выпили. У Василия было два часа на встречу, затем он направился домой.

Проходя по заветным улицам, Василий решил, что может позволить себе приобрести вещь - тем более, что на сердце заметно потеплело, а звенящая мелодия понемногу охватывала всё происходящее, меняя мысли, речи, улицы.

Он зашел в магазинчик шаманских вещей, что у дверей шахматного клуба, невдалеке от музея истории и лавки музыкантов - и решил приобрести серебряную монету - канадский доллар с профилем королевы-матери и рисунком двух индейцев, плывущих по зимнему озеру на каноэ, одинокие птицы и ёлки над ними, за ними.

Сжав тяжелое светлое кольцо монеты в ладони, Василий закрыл глаза и стал выколдовывать монете один из самых светлых дней, связанных с подругой.

Пусть это будет день, проведенный в Москве - так решил он.

В солнечный день июля на первой платформе Белорусского вокзала. Прохожему, одаренному живым воображением, довольно жмурящемуся под солнцем - довольно легко увидеть в толпе светловолосых негромко гуторящих прибывающих белорусов - то же вечное повторение толпы польских гостей Москвы ясного начала смутного времени, свадебного поезда Мнишков.

Среди этой толпы Василий её и встретили - маленькую ростом, черноволосую, восторженную - из породы тех трогательных существ, что бегут навстречу подружке, семеня и широко раскинув руки, а обнявшись взахлеб - отстраняются и небрежным легким движением отбрасывают прядь со лба. Из тех, что во дворе детства бродят поодаль, в тени деревьев, что умеют смотреть доверчиво и томно, спрашивать тихо, а ходить по городу - нарочито вызывающе, ладонями в карманах джинс, раскачивающейся походкой юнги - так, как уходит Шивари в последних строках "Гуднайт мун"

Без вещей и забот, налегке, они не торопясь летели по городу, изредка переговариваясь шутками и секретами. Василий решил провести подругу знакомым маршрутом - выстроенном по песням нечуждых людей - там, где загуливал до потери чувств Есенин, а Цветаева ходила, не опуская глаз, от Вахтанговского до "памятникпушкина". Они довольно весело насквозь прошли жуткую каменную трубу непрерывного воя моторов, ветра и министерства экономического развития - через монументальный квадрат площади несчастного Маяковского - до поворота к бульвару, полному спокойствия, грусти, тайн и всякой несуетливой молодежи. Перевели дух у Есенина, где так хорошо немедленно выпить из горла, сквозь стекло бутыли разглядев подмигивающее око июльского Солнца и внезапно почувствовать себя совершенно русским человеком и поцеловаться внезапно и безоглядно, и соль привкуса в глубине горячих губ.

Город в этот день был переполнен своими, слетевшимися на тушинский опен-эйр. Стаи и одиночки, сорочье трещание и собачьи кличи, и волчий взгляд, и довольный карк явственно слышались в речах встречных, а беседы про сколько времени складывались легко и насмешливо. Они прошли староникитским и подземным переходом до Арбата, волшебного сообразно времени года, невзирая на глянцевую коросту суетливой коммерции, наросшую поверх надежной мостовой. Прошли у островков музыки, у респектабельной стаи байкеров, у расписной стенки и нерерывных вспышек фотоаппаратов китайских туристов и иных десантно-разведывательных групп и разных странников, греющихся под солнцем на своих заветных скамейках и парапетах. Задержались у седого музыканта в зеленой шляпе, с козлиной бородкой, лукавым глазом и самодельной двухглавой гитарой - тот умел не подыгрывать музыкой стенам и прохожим, а вдыхать жизнь в них, насколько достигал звук - так что прохожие, все поглощенные своими маршрутами и собственной ролью в пьесе о прохождении мимо - внезапно останавливались. изумленно озираясь по сторонам, от внезапной и ошеломительной реальности происходящего. Они остановились - и Василий узнал от музыканта секрет такой мелодии, а подруга приобрела диск песен старого колдуна.

- Ошибка происходит в том, что ребята учатся играть по английскому и испанскому словарю. Там - достойные уважения истины, но они произносятся чужой речью, и строй игры Битлов не соответствует игре русского - словно течение Темзы, не соответствующее течению Волги. Если это понимать - беды нет, ты просто учишься понимать чужой говор и готов увидеть другую реальность и получаешь право быть гостем там. Но те, кто учится, не понимая, сходят с ума от несоответствия собственной игры и реальности вокруг, и теряют веру в силу своей магии. И они решают, что надо играть быстрее, и жить - обгоняя, и впадают в ошибку.

Они прошли Арбат, собрав короб разноцветных видений и звуков, покормили голубей у маковского столика на веранде, слушая французскую речь соседей и сошли в подземелье метро, завершив маршрут.

Ту простую и внятную дорогу Василий загадал серебряной канадской монете и вышел в город. Не успел сделать он и сотни шагов - огромная глыба льда, сорвавшись с крыши, обрушилась и тупым грохотом разбилась о мостовую в шаге перед ним. Прохожих отбросило в сторону, словно взрывом. Он замедлив на мгновение, пожал плечами, улыбнулся и напрямую отправился к автовокзалу и далее, в полусон у окна автобуса в стремительно темнеющее небо, в ночь и домой.

Пройдя мост, уже у самого вокзала, Василий извлек телефон и с удивлением заметил, что диктофон включился на запись. Остановившись, он вслушался в неё - там была сплошная песня зимнего ветра при переходе через мост, песня гулкая, меняющая тон, ритм которой задавали его шаги.

- Я принимаю мир, словно крепкое алое яблоко на морозе - подумал Василий.

А подумав, он отправил по ммс запись подруге, а затем - стер её из памяти.

***

Француз-художник изрядно продрог на берегу озера Рэттлснейк - зимний пейзаж был почти закончен - верхний, нижний и средний - кругом озера - миры были вполне разумно вписаны на холст. Редкие птицы и дальние ёлки вполне живо воздымались над очерком вечного ландшафта, и картину о вечном правоте спокойного молчания можно было бы считать завершенной. Однако, Жиль всё решил дополнить пейзаж - поскольку лодка, приближающаяся к центру озера, лодка с двумя угрюмыми гребцами, показалась ему той самой нотой откровения, которого, как оказалось, и достигает спокойное молчание в высшей точке своего подъема ввысь.

Торопясь и обжигаясь, художник налил до краев оловянной кружки новую порцию грога из закопченого котелка, и обхватив кружку ладонями, внимательно, прищурившись, оценивал детали лодки, гребцов и признаки её движения - тип волны, перемену ветра и звука.

От своего костерка на берегу Жиль неплохо видел открытое ему, но не мог рассмотреть, что на дне каноэ, свернувшись калачиком, спит маленькая черноволосая девушка в холщовой одежде и красном платке, сквозь сон плотнее кутаясь в грубо сшитое шкурами соболя покрывало, узкой ладонью привычно убирая непокорную прядь за розовое ухо.

Каждый знает, что у лодки - две души и два сердца. Правая душа и правая рука лодки, Амитола, горбоносый ловкач, потерявший два пальца левой руки при встрече с медведем в осень небывалого урожая яблок, недовольно посмотрел на след костра ближнего берега.

- Рыжая маленькая борода не помешает ли нам сегодня? Он может поднять шум.

Левая рука лодки, коренастый весельчак Вэра, не оборачиваясь, рассмеялся -

- Это добрый чудак, брат. Он нам не помешает, он боится тьмы, отнимающей смысл его рисунков. Вскоре он поспешит в форт.

- Тогда подождём.

Они одновременно извлекли весла и лодка, замедляя ход, плавно скользила к самому центру озера, где вода становилась вдруг черной вязкой и неподвижной, и ветер умолкал над небольшим кругом - черным неподвижным кругом центра озера Нхаа, черной дверью в преисподнюю Нижнего Мира.

Каждый знает, что зима на берегах Нхаа особенно жестока из-за немой тоски неподвластного охоте чудовища, живущего на самом дне самого центра озера. Его вздохи вселяют ужас и покрывают воды озера мелкой рябью, и зима его одиночества древнее птиц, деревьев, камней и неба, и может длится вечно, и неоднократно длилась - и это помнят старейшины - до трех лет и более, и белые люди не селятся на берегах Нхаа.

Есть лишь одно средство успокоить тоску чудовища - чтобы веселая весна и щедрое лето и урожайная осень вернулись к народам берегов озера. Нужно найти девушку, способную говорить с чудовищем - их легко отличить среди остальных девушек трёх племен: она невысокая, с волосами цвета воронового крыла, тихая и плавная, бродящая в тени деревьев у деревни, умеющая взмахнуть рукой так - как волна Нхаа накатывает на валун Трёх братьев в большой лагуне. Таких замечают в раннем детстве, и отмечают особым знаком, ничего не рассказывая, чтобы не напугать ребенка.

И если однажды зима становится особо жестокой, и вздохи чудовища, покрывающее рябью озеро, становятся всё угрюмее и чаще - шаман зовет ее на ночную беседу и, получив согласие, дав наставления и напоив настоем трав из берестяной чаши - провожает на встречу с чудовищем.

Ничего плохого не произойдет с девушкой, прыгнувшей с лодки в черное око озера - тех, кто ушел разговаривать со зверем не однократно встречали по ночам у деревни, они передавали родным вести и подарки, молчали, бродя в тени деревьев, уходили в озеро вновь - но никому ни слова не известно ни о том, чем живет чудовище глубин озера, ни о чем ведет разговоря с ним черноволосая девушка.

Впрочем, обе души лодки чувствовали себя сегодня неуютно - ведь Гээджин, шаман в черной куртке вороньих перьев, который на руках, бережно принес в полдень спящую девушку к лодке, внезапно вернулся к причалу вскоре, что недопустимо по обычаям племен озера.

-Мне надо посмотреть на неё, спящую - тихо сказал он, опустив глаза.

-Она замужем - ответил с расстановкой Правая рука, отстраняя Гээджина.

-Она сказала странно. Зверь вскоре может покинуть озеро. Или выйти из озера к нам. Впрочем, будь что будет- задумчиво заметил Гээджин, и, повернувшись, ушел прочь по верхней тропе, не оглядываясь.

Если девушка хорошо умеет говорить с чудовищем - по весне на берегах находят обломки лунного металла, из которого белые люди чеканят монеты - и который охотно меняют на огненную воду, посуду, нитки - и даже, если повезет - на винтовку.

- Халки, пора вставать - Вэра осторожно тронул девушку за плечо. Над озером сгущалась сиреневая тьма, и костер белого чудака на ближнем берегу давно угас. - Её ресницы дрогнули, и голова приподнялась, не открывая ещё глаз - Нхаа-а-тик ждёт тебя.

Глубина озера вздрогнула, и по всей поверхности воды задрожала леденящая рябь.

***

Однажды в новогодье Василий, бродя по ночному городу в привычном одиночье, неожиданно почувствовал себя кронштадтским матросом, уходящим по балтийскому льду в Финляндию, покидающим горящую базу - растоптанный мятеж гордецов: так, как почувствовал себя однажды, уходя по мосту из Смоленска.

- То, что было не со мной - было и прошло - высказал он пустынным улицам давнее верное заклинание и решил, что смысл вещи можно увидеть въяве, лишь расставшись с нею.

Тогда он положил серебряную монету в нагрудный карман, взял ноут, две книги, перьевую ручку, нож, дневник, две пары носков и три пачки сигарет, и поехал в Смоленск.

И самовара жар

И перегар

От принятого с горечью былого

И на свече нагар

И Божий Дар

Неторопливого родного слова.

Теперь можно идти спокойно и просто, дышать глубоко и даже думать самостоятельно. Или не думать вообще, с горем пополам останавливая внутренний монолог.

В мире своего воображения он поселил её в тихом светлом уголке, словно в детской, или на белых листах рисованного цветными карандашами мультфильма, где катится мяч и товарищи по двору и сюжет с приключениями. Впрочем, кому нынче интересна игра воображения и уроки фехтования, и коротко сказанная, безупречной формы острота.

Был путь на поезде, и ясное благоприятное впечатление от явного сдвига северо-западных славян к Прибалтике, и немного рассмешили южане по ту сторону прилавков.

До рассвета выйдя на железнодорожный мост, у двух сестричек-церквей, византийской и стрельчатой, владимирской - Василий прошел у автовокзала, по мосту через Днепр, по большой дуге миновал холм Старого города, оказался в гостиничном номере и подключил связь.

Был теплый зимний день, новогодье в лужах, иногда даже март.

Проходя по большой дуге улицы Краснофлотской, утонувшей во тьме, он подумал, что живём мы, в общем-то, в грустном мире. Например, если бы в сердцах жителей этой планеты было больше радости, при их уровне технологии - давно по их домам ходила бы самодвижущаяся мебель, смешная и беспокойная, а на стенах жилищ проступали бы картины, согласные музыке обитателей.

Установив связь, Василий оставил сообщение подруге, чуть ранее закинув маячок о своем появлении. Ждать ответа пришлось недолго - она сообщила, что находится с мужем и сыном в другом городе, будет рада пройти по дорогам, где ходил он - когда получит сообщение о пройденных маршрутах, разумеется.

"Значит, часа три можно спокойно спать, а затем пройтись по городу в удовольствие" - подумал Василий, включил Пинк Флойд, вечную песню журавлей, принял наскоро тесную гостиничную ванну и спокойно уснул в лучах зимнего рассвета.

И он прошел по многим дорогам, которые любил, показал женщине с маленьким сыном дорогу до городского театра, встретил девчонок-однокурсниц. Сидя с ними в светлом зале харчевни, с кружкой медовухи, слушая щебет, Василий вдруг остро почувствовал, как любит их - и как не умеет любить. А они заслуживали любви, эти девушки в шинелях, наши вечные валькирии, ныне все - мадам и почти все - мамы. И он поднял кружку выше, за их здоровье и все гордячество, и все доверие, и всё несбывшееся, которое вечно не оставляет нас на каждой их дорог.

В полночь, в зале ожидания железнодорожного вокзала, Василий понял, что она не появится, не придет и на вокзал городка, где находилась нынче - и который поезд с пятиминутной остановкой минует в 4 часа ночи, и монету подарить ей не получится.

Тогда он позвонил московской подруге, курчавой, высокой и весьма самостоятельной, и договорился о встрече на Белорусском ранним утром.

И там, у новогодней ёлки на площади вокзала, словно в детской сказке на музыку Чайковского, он встретил подругу, вышедшую навстречу ему из тьмы, энергично и не поднимая взгляда, как на работу. Он вручил ей монету и получил теплый поцелуй в щеку, и они вместе пошли по городу.

Прошли через трубу, обмениваясь шутками, новостями, идеями и секретами. Перевели дух у Есенина, вальсом миновали заснеженный бульвар.

По староникитскому и подземному переходу они вышли на Арбат, где внезапно по-апрельски просияло Солнце. На Арбате они неожиданно встретили совершенно улетевшего гитариста, знакомого ранее по клипам и записям и вместе, как дети, пропрыгали по лужам у монгольского посольства, даже у "Метелицы" и далее, в наигранных опереточных сценках любви и ревности.

Захлебываясь от счастья новогоднего дня, а также добротным пивом, Василий проводил их с подругой до метро, до самого входа в подземелье и пошел домой, завернув по дороге к колдуну в зелёной шляпе.

- Здравствуйте, Сергей.

- Вся площадь уже со мной здоровается - невесело отчего-то отозвался седобородый, оставив игру.

- Словно весна. Вы здорово сыграли, спасибо.

Музыкант, улыбнувшись, протянул ладонь - Здравствуй. А я скоро уезжаю, пора. Дней через двадцать, наверное. Ещё не со всеми попрощался.

И у самого выхода с Арбата, на латунных пластинках двое состредоточенных странников играли колокольный звон.

- Смотри! - воскликнула Люська, притянув Василия к витрине сбербанковской приманки коллекционерам, выставке монет и слитков. Он посмотрел. Два доллара тихоокеанских островов Кука, чистейшее серебро пробы 999, женский лик в кругу белых лилий.

"Poet’s of Russian Silver Age. Marina Tzvetaeva "

- Хочешь такую на день рождения?-)

Послесловие 1.

Силу религии научного познания, новейшей разновидности христианства представляет инструмент научного эксперимента, а также вера в тождественность повторяющихся ситуаций.

Так человек, называющий себя ученым, по сути принимает на себя роль судьи и палача, только не перед другим человеком - а перед природой. И то знание, что дает наука - всего лишь протокол допроса, и истины, добытые ею - всегда будут ограничены объективистским подходом - а именно ситуацией допроса. Ведь допрашиваемый может рассказать лишь о допросе - потому и от самых перспективных научных истин веет жестокостью и застенком.

Возможно ли субъективное знание - когда мы сможем общаться с природой на равных, как собеседники, соблюдая всю строгость доказательства?

(из журнала "Знание-сила", начало 90-х годов ХХ века)

Послесловие 2.

Звезда.

Памяти Егора Летова

в день 24 февраля

Под счастливою звездой

В ясном солнце

В злом морозе

С буйной песенкой простой

Брёл игрушкой заводной

На ходу глотая слезы

Непреклонным ледоходом

Прорубая по прямой

Ничего уже не жаль

Ничего уже не страшно

Лишь отбросить день вчерашний

Звонким обручем во тьму

Не на фронте

Не в плену

В одеянии домашнем

Да теперь уже не важно

Не обида

Не печаль

Так извлечена стрела

С оперением неброским

Что с резиновой присоской

Да пластмассы полосой

Приключилась и ушла

Несмертельное раненье

Повод для стихотворенья

Тема шуточки простой

Просто вечная Ничья

Просто встречи и прощанья

И горячее дыханье

У покатого плеча.

Беззаботный взмах рукой

Да объятье на балконе

Просто пламени ладони

Над холодною зведой.

*

Дата добавления: 2015-11-04