Типы и архетипы Белокурова С. П., учитель гимназии № 405 Красногвардейского р-на
| |
Роман Гончарова "Обломов" - один из тех великих русских романов, к которым постоянно обращается мысль невольных сторонников как первого, так и второго взглядов на изучение литературы. О первом и говорить нечего: в тексте романа читатель найдет и яркие психологические портреты, и описание трепетной истории любви, и попытку разрешения вопроса о смысле человеческой жизни… Взгляд же на роман "Обломов" со второй точки зрения, как мы ее определили, заслуживает более пристального рассмотрения. Одна из загадок этого текста (а определение "загадочный писатель" применялось к Гончарову куда чаще, чем к любому из классиков русской словесности) состоит в том, что чрезвычайно непросто определить тот художественный метод, в рамках которого написан "Обломов". Это заявление кому-то может показаться странным: ну конечно, реализм, и наверняка - реализм критический. Однако, если задуматься, найдем ли мы в реальной жизни людей, которые обленились до того, что в гости пойти не могут, от лени с дивана подняться не в состоянии? Реальность ли это или все же некий символ? По мнению одного из исследователей, творчество Гончарова вернее всего было бы называть мифологическим реализмом: это скорее мифологический мир и представление о нем с точки зрения реализма, реальности" [Кантор В. Долгий навык ко сну: Размышления о романе И.А. Гончарова "Обломов" / Вопросы литературы. 1989. № 1. С.171]. Само название романа, сама фамилия главного героя и многие художественные детали, рассыпанные в тексте, дают нам некоторый намек на это. |
Впрочем, другой современник Гончарова, А.В Дружинин в те же самые годы заметил, что "Обломов любезен всем нам и стоит беспредельной любви" [Дружинин А.В. Литературная критика. - М., 1983. С. 298]. Главным же в "обломовщине" для Дружинина оказывается ее национальная основа - то, что ее корни романист "крепко сцепил <…> с почвой народной жизни и поэзии". В "обломовщине", какой она проявилась в жизненной позиции Ильи Ильича, критик увидел не только "злую и противную сторону", но и "поэзию", и "комическую грацию", и "откровенное сознание своей слабости". Дружинин первым заметил, что "в слишком обширном развитии" "обломовщина" - "вещь нестерпимая", но "к свободному и умеренному" ее проявлению "не за что относится с враждою" - как всегда, все дело лишь в дозе: в капле - лекарство, в стакане - яд, отрава…[Подробнее см.: Роман И.А. Гончарова "Обломов" в русской критике. - Л., 1991] Однако именно концепции и оценкам Добролюбова следовала отечественная критика на протяжении всего Х1Х столетия. Весьма ярко свидетельствует об этом даже само название одной малоизвестной статьи А. Налимова - "Обломов как педагогический тип" [Налимов А. Обломов как педагогический тип / Образование. 1901. № 1. С.31 См. также: Роман И.А. Гончарова "Обломов" в русской критике. - Л., 1991]. В начале ХХ столетия, на сломе эпох, роман Гончарова привлек внимание уже не столько читателей и критиков, сколько философов: на фоне апокалиптически мрачных пророчеств по поводу дальнейшей судьбы капитализирующейся и европеизирующейся России патриархальная Обломовка казалась апологией неизбывного благодушия и неизменной стабильности.
И наконец, в те года советского уже периода истории России, которые ныне именуют "застойными", Илья Ильич вдруг стал восприниматься как герой сугубо положительный, выразивший своей жизненной позицией кредо недеяния в условиях скверной действительности. "За бездействием Обломова, - писала Е. Краснощекова, - видится не только природная лень, воспитанное с детства иждивенчество, но и апатия - итог разочарования умного и честного человека в самой возможности настоящей деятельности" [Краснощекова Е. "Обломов" И.А. Гончарова. - М., 1970. С. 38-39]. Сентиментальную трактовку центрального образа романа Гончарова в 70-е годы мы видели в фильме Никиты Михалкова "Несколько дней из жизни Обломова". Иначе говоря, в эту эпоху Обломов предстает как "положительно прекрасный человек". С позиций сегодняшнего дня нам вполне понятен этот переход от прежнего безусловного осуждения Обломова как отечественного символа недеяния (добролюбовская традиция) к полному оправданию героя. "Раньше Обломов казался плохим, теперь говорят: да, Обломов патологически ленив, но в этом-то и есть его заслуга и величие" [Кантор В. Долгий навык ко сну: Размышления о романе И.А. Гончарова "Обломов" / Вопросы литературы. 1989. № 1. С.152]. На рубеже ХХ-ХХ1 вв. Обломов и вовсе воспринимается "героем, о бездействии которого говорят как о поступке, более того, как о противостоянии наступающему прогрессу (в его бесчеловечной ипостаси)" [Романова А.В. В тени Обломова / Русская литература. 2002. №3. С.70].
Нам представляется, что проблема, поставленная самим Гончаровым, много сложнее и глубже. Потому что герой гончаровского романа Илья Ильич Обломов далеко не так одномерен.
Попробуем проследить, как развивается этот архетипический образ и углубляется значение понятия обломовщина.
Первая часть романа "Обломов" по сути дела представляет собой разросшуюся на четверть книги экспозицию, где "автор устраивает парад второстепенных персонажей, каждый из которых описан по рецептам модной тогда натуральной школы. <…> Эта популярная в середине прошлого века галерея типов нужна постольку, поскольку ему надо показать, что ради их смехотворных занятий Обломову не стоит вставать с дивана. <…> Все эти малозначительные фигуры своей суетой компрометируют в глазах Обломова окружающую жизнь. Он - неподвижный центр сюжета - сразу выделяется загадочной значительностью среди этих - не характеров - типов" [Генис А., Вайль П. Родная речь. - М., 1991. С.118].
Персонажи первой главы гончаровского романа - разновидности того мира, который "безвозвратно" чужд Обломову. Гончаров использует в экспозиции гоголевский прием характеристики персонажа (вспомним замечание Ю. Манна о том, что в "Мертвых душах" каждая глава "имеет свое задание и свой предмет" [Манн Ю. Поэтика Гоголя. - М.: "Художественная литература", 1978. С. 288], а также то, что помещичьи главы поэмы имеют четкую повторяющуюся композицию).
В "Обломове" все четыре визита укладываются в некую схему:
1. "Явление" господина. Портрет визитера.
2. "Не подходите, не подходите… вы с холода!"
3. Беседа и приглашение в Екатерингоф.
4. Отказ Ильи Ильича.
5. "У меня два несчастья…"
6. Отказ визитера выслушать Обломова.
7. Размышление героя о "несчастном" посетителе.
Как же проявляется здесь сатирическое начало и каковы принципы типизации образов в первой главе? Обратим внимание на детали, характеризующие облик и суть деятельности каждого из посетителей, а также определим роль имен собственных, звучащих в эпизоде.
Типизируя облик Волкова, автор подчеркивает светский "блеск" персонажа, его духовную нищету и даже откровенную приглуповатость: "блещущий здоровьем", "ослеплял", "изящная цепочка", "глянцевитая шляпа", "лакированные сапоги"; реплика "Вы будете бывать?" или описание визитной карточки с загнутым углом: "Pr. M. Michel! - говорил Волков, а фамилия Тюменев не уписалась. Это он мне на Пасху подарил вместо яичка".
Чиновник Судьбинский охарактеризован посредством вполне узнаваемых аллюзий на "Ревизора" Н.В. Гоголя и "Горе от ума" А.С. Грибоедова: "…велел курьеру скакать сюда. Ни минуты нельзя располагать собой", "начальник отделенья", "…с таким человеком, как Фома Фомич, приятно служить: без наград не оставляет; кто и ничего не делает, и тех не забудет" ("Сто тысяч одних курьеров…", "В чины выводит кто и пенсии дает?", "Вот сам Фома Фомич, знаком он вам?.. При трех министрах был начальник отделенья…"); он обсуждает важную государственную проблему "о возведении при зданиях, принадлежащих <…> ведомству, собачьих конур для сбережения казенного имущества от расхищения".
Пенкин - пародия на деятеля так называемой обличительной литературы 50-х гг. Х1Х в.: поэма "Любовь взяточника к падшей женщине", "автор велик", "…ростовщика, <…> ханжу, <…> ворующего или тупоумного чиновника <…> надо карать, извергнуть из гражданской среды, из общества".
Алексеев же, представленный в гоголевском духе (вспомним описание Чичикова), вообще человек без лица и имени: "...человек неопределенных лет, с неопределенной физиономией", "не красив и не дурен, не высок и не низок ростом", "не блондин и не брюнет", "фамилию его называли тоже различно…".
Сатирическая окраска образов не в последнюю очередь создается благодаря самохарактеристике каждого персонажа, а также их собственным именам, мотивированность которых обнажается в тексте. "Говорящие" фамилии чиновников, например, откровенно характеризуют деятельность этих персонажей: фамилия Махов сближается с глаголом подмахнуть, фамилия Затертый мотивируется глаголом затереть в значении "замять дело", а фамилия Вытягушин - устойчивым сочетанием вытягивать душу. Фамилия Пенкин ассоциируется не только со словом пена (в значении "пузырчатая масса на поверхности жидкости, образующаяся от сильного взбалтывания, брожения"; переносно - о рассчитанной на внешний эффект, но бессмысленной по сути бурной деятельности) и пениться (в переносном значении "сильно возбуждаться, горячиться"), но и фразеологизмами снимать пенки и с пеной у рта. Фамилия Мухояров сближается со словом мухрыга - "продувной обманщик и плут", а также напоминает о яром (то есть интенсивном) мельтешении мух. Наименование Тарантьев мотивируется не только диалектным глаголом тарантить ("тараторить, говорить бойко, скоро"), но и напоминанием об опасном и ядовитом тарантуле. Периферию антропонимической системы текста составляют широко распространенные имена и фамилии со стертой внутренней формой, представляющие собой, по определению автора, только "какой-то неполный, безличный намек на людскую массу, глухое отзвучие, неясный ее отблеск": главного героя окружают Волковы, Алексеевы, Мездровы, Тюменевы, Олешкины, Горюновы, Свинкины, Пересветовы, Мурашины, Кузнецовы, Васильевы…
Почему ни одному из посетителей не удается увлечь Обломова в Екатерингоф (читай - в обыденную "подвижную" жизнь)? Осмысляя отказ героя "встать с дивана", выделим главное (и, что важнее, - общее) в обломовской реакции на каждого визитера. ("Где ж тут человек? На что он раздробляется и рассыпается? <...> как мало тут человека-то нужно <…> Зачем это?") Неучастие Ильи Ильича в гонках и суете современной ему действительности некоторым образом "оберегало, спасало его от "раздробления" в нем человека, от утраты цельности" [Билинкис Я. Роман, который был предсказан: "Обломов" Гончарова / Звезда.1992. №9. С.202].
Таким образом, в экспозиции романа читателю является "весь Петербург" - светский, чиновничий, "культурный" и "массовый" - и на фоне этой не столько портретной, сколько почти карикатурной галереи характерных типов "вседневной жизни" Илья Ильич Обломов глядится фигурой несомненно более значительной.
"Никакая "положительная" деятельность в России не может выдержать критики Обломова: его покой таит в себе запрос на высшую ценность, на такую деятельность, из-за которой стоило бы лишиться покоя", - записал Михаил Пришвин на страницах своего дневника за 1921 год [Пришвин М. Незабудки.- М., 1969. С. 233-234].
Очевидно, что перед "лежащим на диване" Ильей Ильичом стоит несколько иной вопрос - и начинается он не с "если", а с "зачем".
(Обломов и Штольц) Белокурова С. П., учитель гимназии № 405 Красногвардейского р-на |
Фамилия Обломов вызывает ассоциации со словом облом, которое в языке литературном означает действие по глаголу обломать (1. Ломая, отделить концы, крайние части чего-л.; отломать кругом, по краю. 2. перен. Прост. Заставить кого-л. Вести себя определенным образом, подчинив себе его волю, сломив упрямство. и т. п. // С трудом уговорить, убедить, заставить согласиться с чем-л.; уломать.) [Словарь русского языка в 4-х тт. Т. П - М., 1986. С.542-543], а в современном жаргоне - 'неудачу, крушение планов'; 'тяжелое душевное состояние, депрессию; отрицательные эмоции, переживания'; 'апатию, нежелание делать что-л.' [Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Большой словарь русского жаргона. - СПб., 2001. С.389-390]. Кроме того, важную роль играет и переносное значение слова обломок: 'остаток чего-л. прежде существовавшего, исчезнувшего' (ср. в "Моей родословной" А.С. Пушкина: "Родов дряхлеющих обломок "…; у Ф.И. Тютчева в стихотворении 1835 года "Как птичка, с раннею зарей…": " Обломки старых поколений, / Вы, пережившие свой век! / Как ваших жалоб, ваших пеней / Неправый праведен упрек!.. / Как грустно полусонной тенью, / С изнеможением в кости, Навстречу солнцу и движенью / За новым племенем брести!.."; у Е. А Баратынского - "Предрассудок! он обломок Давней правды. Храм упал; / А руин его потомок / языка не разгадал./ Гонит в нем наш век надменный, / Не узнав его лица, / Нашей правды современной / Дряхлолетнего отца…"(1841)). Кроме того, фамилию Обломова можно связать с народнопоэтической метафорой " сон-обломон ", который зачаровывает человека, как бы придавливает его могильным камнем, обрекая на медленное, постепенное умирание [Орнатская Т.И. "Обломок" ли Илья Ильич Обломов? (К истории интерпретации фамилии героя) / Русская литература. 1991. №4. С.229-230]. Возможно и сближение фамилии с устаревшим прилагательным облый 'круглый'. "В этом случае фамилия героя интерпретируется как контаминированное, гибридное образование, совмещающее семантику слов облый и ломать: круг, символизирующий отсутствие развития, статичность, неизменность порядка, представляется разорванным, частично "сломанным"" [Николина Н.А. Филологический анализ текста. - М., 2003. С.200]. |
Антиподом Обломова является Штольц (от немецкого stolz - 'гордый'). Уже сама фамилия этого героя контрастна наименованию Обломова, как контрастны определения родной - чужой (так в текст романа вводится оппозиция "своего", русского, патриархального - и привнесенного извне, чужеродного, нового); мягкий - жесткий (здесь можно обратить внимание и на звуковую сторону фамилий); сломленный жизнью - несгибаемый ни при каких обстоятельствах и т. п. Имя - Андрей Иванович - русское имя, в переводе с греческого означающее 'мужественный, храбрый'. Значение имени Штольца продолжает и усиливает противопоставление двух героев: кроткого и мягкого Ильи - упорному и несгибаемому Андрею. Вместе с тем, давая своему герою в противовес к немецкой фамилии русское имя (вспомним, что апостол Андрей традиционно считался одним из святых покровителей России: недаром главнейшим орденом Российской империи был и остается орден Андрея Первозванного, а флаг носит название Андреевского), автор романа намеревался соединить в образе Штольца такие противоположные качества, как, с одной стороны, рационализм, практичность, деловитость, с другой же - высокие духовные устремления, душевная тонкость, восприимчивость к красоте. Вспомним также, что именно Андреем, в честь старинного друга Штольца, называет Обломов своего сына. Представитель нового, нарождающегося поколения, Андрей Ильич Обломов, таким образом, оказывается законным наследником обеих традиций - что и выражает надежду Гончарова на возможность синтеза в русском характере лучших начал двух этих противопоставленных друг другу персонажей романа. Штольц - ровесник Обломова, русский по матери и немец по отцу.
В образе Штольца, таким образом, сливаются две взаимоисключающие стихии: и если первая происходит от педантичного немца-отца ("отец сажал его с собой на рессорную тележку, давал вожжи и велел везти на фабрику, потом в поля, потом в город, к купцам, в присутственные места"); то вторая - от русской матери, сентиментальной и поэтичной ("она бросалась стричь Андрюше ногти, завивать кудри, шить изящные воротнички и манишки <…>, пела ему о цветах, о поэзии жизни <…>, мечтала с ним о высокой роли…"). Опасения матери, что Андрей может под влиянием отца вырасти грубым бюргером, не сбылись, помешало русское окружение: "С одной стороны Обломовка, с другой - княжеский замок в Верхлеве с широким раздольем барской жизни, встретились с немецким элементом, и не вышло из Андрея ни доброго бурша, ни даже филистера".
Род его деятельности и занятия - разнообразные деловые операции, связанные с поездками. Штольц, в противовес Илье Ильичу Обломову, - активно деятелен. При этом, как отмечалось едва ли не всеми критиками романа, для читателя так и остается загадкой, в чем же, собственно, заключается конкретная деятельность этого героя, каковы же точки приложения его сил? Таинственная неопределенность деловых операций Штольца, связанных с бесконечными поездками по России (Петербург, Москва, Нижний Новгород, Одесса, Крым) и Европе (Бельгия, Англия, Париж, Лион, Швейцария, Йена, Эрланген), заставила некоторых их исследователей видеть в образе этого гончаровского персонажа отражение бездомного странника Агасфера, Вечного Жида: "Его <Штольца> способность быть, так сказать, вездесущим заставляет о многом задуматься - это ведь почти уже и нечеловеческая способность" [Лощиц Ю. Гончаров.- М., 1986. С.189]. "Отнимите у Штольца внешнюю деятельность - поездки туда-сюда, банковские операции, биржевые сделки, заботу о движении сумм. Что остается? "Когда-нибудь перестанешь же трудиться, - заметил Обломов. - Никогда не перестану. Для чего? - Когда удвоишь свои капиталы, - сказал Обломов. - Когда учетверю их, и тогда не перестану <...> - Так когда же жить? - с досадой на замечания Штольца возразил Обломов. - Для чего же мучиться весь век?" Ответ Штольца следовало бы напечатать другим шрифтом, чтобы сразу попался на глаза: "Для самого труда, больше ни для чего". Нельзя точней передать бессмыслицу жизни Штольца, работающего ради работы и намеренного вовлечь в этот бессмысленный круговорот и Обломова" [Мильдон В. О смысле Обломова / Век ХХ и мир. 1995. №1]. Однако, как убедительно показывает Л.С. Гейро, привлекая в качестве материала для исследования не только окончательный вариант текста романа, но и черновые наброски к нему, достаточно сопоставить маршруты вояжей Штольца с картой промышленного развития России, чтобы увидеть: Штольц всегда оказывается в торгово-промышленных центрах, где зарождается новая Россия - страна с уже не патриархально-крестьянским, а прогрессивным укладом экономики [Гейро Л.С. Роман И.А. Гончарова "Обломов" // И.А. Гончаров. Обломов. "Литературные памятники". - Л., 1987. С. 533-534].
Критикой многократно отмечалось, что образы Обломова и Штольца не равновелики по своим художественным достоинствам. Гончарова не раз упрекали в том, что его роман вновь засвидетельствовал очередную неудачу русской литературы, пытающейся сформировать у читателя представление об идеальном герое - причем герое не столько "своего", сколько грядущего времени. "Штольц не внушает мне никакого доверия. Автор говорит, что это великолепный малый, а я не верю. <…> Наполовину он сочинен, на три четверти ходулен", - заметил А.П. Чехов в письме 1889 г. И если предполагать, что Гончаров замыслил сделать Штольца безусловным антиподом Обломову, благодаря этой фигуре противопоставить новое и прогрессивное старому и отжившему, то не стоит и удивляться, что столь прямолинейный авторский замысел не завершился созданием достаточно убедительного художественного образа. Попытка обрисовать новый положительный тип (активного и мыслящего деятеля, совмещающего в себе как западнический рационализм, так и русскую широту души и духовную глубину) не могла увенчаться победой уже хотя бы потому, что "образ человека будущего" писателю всегда приходится лепить из черт, которые отсутствуют в жизненной реальности, отчего и мыслятся как желанные, спасительные - иначе говоря, идеальные. В этой связи можно вспомнить и ходульные образы героев Чернышевского (Кирсанова и Рахметова), и нереального толстовского Платона Каратаева...
Вспомним, что Андрей Штольц - единственный герой романа, которому доступно знание обо всех этапах жизни Ильи Ильича Обломова. И потому особенно важно, что именно Штольц знает истинную цену Обломову. Эта оценка звучит в обращенных к Ольге словах: "В нем дороже всякого ума <…> честное, верное сердце! Он падал от толчков, охлаждался, заснул, наконец, убитый, разочарованный, потеряв силу жить, но не потерял честности и верности. Ни одной фальшивой ноты не издало его сердце, не пристало к нему грязи. Не обольстит его никакая нарядная ложь, и ничто не совлечет на фальшивый путь; пусть волнуется около него целый океан дряни, зла, пусть весь мир отравится ядом и пойдет навыворот - никогда Обломов не поклонится идолу лжи <…>. Таких людей мало; они редки; это перлы в толпе!" (часть 4, глава VIII).
В поэтике мировой литературы давно описаны два типа женственности, два типа любви, со времен Платона именуемые "земной" и "небесной": библейские Марфа и Мария, пушкинские Ольга и Татьяна… И если первая проявляется в заботах о сиюминутном, телесном, плотском, бытовом, в пассивном служении своему избраннику, то вторая избирает ту "благую часть, которая не отнимется у нее" [Лк 10 38-42], - роль духовной соратницы и вдохновительницы.
Эта роль Прекрасной Дамы, вдохновляющей Илью Ильича Обломова на подвиги во имя любви, отведена в романе Ольге Ильинской.
Фамилия возлюбленной Обломова отнюдь не случайно по самой своей форме представляет притяжательное прилагательное, образованное от имени Илья. По замыслу судьбы, Ольга Ильинская предназначена Илье Обломову - но непреодолимость обстоятельств развела их. Любопытно, что в описании этой героини весьма часто повторяются слова гордая и гордость, напоминающие о другом персонаже романа, за которого она впоследствии и выйдет замуж, превратившись из Ольги Ильинской в Ольгу Штольц: "Ходила Ольга с наклоненной немного вперед головой, так стройно, благородно покоившейся на тонкой, гордой шее; Она смотрела на него со спокойной гордостью; оскорбленная богиня гордости и гнева; в глазах самолюбивой, гордой Ольги…". Имя Ольга (предположительно от скандинавского 'святая, вещая, светлая, несущая свет'). Имя первой русской святой - княгини Ольги. Философ Павел Флоренский, впервые попытавшийся обнаружить некий общие черты, объединяющие носителей этого древнего имени, писал: "Раз направившись волею к известной цели, Ольга вся без остатка и без оглядки уйдет в достижение этой цели, не щадя ни окружающего, ни окружающих, ни себя самое, почти до самопожертвования. <…> В <…> мгновение <…> сознается Ольгою тщета ее прежних замыслов и несоизмеримость всего мира, в котором она жила до сих пор, с миром, ей вновь открывшимся. Она не хочет теперь воспользоваться собою как материалом для новой стройки душевного тела, и силы ее направляются теперь на самообуздание <…>. Тут самоотказ есть основная черта Ольги" [Флоренский П. Имена. - М., 1993. С. 162-163]. Неслучайно и создаваемое повторением звуков о и л созвучие имени возлюбленной главного героя романа с его собственной фамилией.
Весь роман строится вокруг попытки пробуждения и возрождения Обломова любовью к Ольге; попытки, содержанием которой становится борьба с самим собой, а целью - преодоление обломовщины в себе самом.
Татьяна и Онегин, Наталья Ласунская и Рудин, Лаврецкий и Лиза Калитина… Изображение любви в русских романах, написанных как до "Обломова", так и в одну с ним эпоху, открывает читателям, что "мешать соединенью двух сердец" могут либо роковые внешние обстоятельства ("Дворянское гнездо"), либо рожденные самой эпохой глубочайшие внутренние противоречия, выразившиеся в некой "неслиянности внутренних голосов" героев ("Евгений Онегин"), либо совокупность того и другого ("Рудин").
В "Обломове" все по-иному. Роковым препятствием, приведшим к разрыву Обломова и Ольги, оказывается… обломовщина. Что есть обломовщина в любви?
Едва ли не единственной силой, "движущей" сюжет романа Гончарова, является любовь, она же более чем что-либо иное высвечивает черты обломовщины в герое. Обломов говорит Штольцу, что внутри него был заперт "свет", который, не найдя выхода, постепенно угас. Свет Ольги ("святой, светлой") выявил и те черты внутреннего облика Обломова, мимо которых читатель мог бы при иных обстоятельствах пройти, не заметив в герое "голубиной нежности", "честного, верного сердца". Но не только эти черты.
Обломов в момент наивысшего душевного подъема размышляет: "Ах, если б испытывать только эту теплоту любви да не испытывать ее тревог! <…> Нет, жизнь трогает, куда ни уйди, так и жжет! Сколько нового движения вдруг втеснилось в нее, занятий! Любовь - претрудная школа жизни!". Прокомментируем эти размышления героя, если учащиеся пройдут мимо этого важнейшего для раскрытия образа Обломова пассажа. Ольга меньше всего похожа на обещанную нянькой в жены Илье Ильичу "неслыханную красавицу Милитрису Кирбитьевну", которая, как известно из старинной народной сказки, была не женой, а матерью богатыря Бовы Королевича. Обломов считал любовь своеобразной "обломовской утопией", мечтал буквально скрыться в ней, как в "благословенной Обломовке". Отнюдь не случайно в мечтах, как пишет Гончаров, Илья Ильич представляет себя гуляющим с Ольгой по саду именно в Обломовке. Мифическая Милитриса Кирбитьевна воплощает идеал жены-матери, Ольга - жены-подруги, равной; для первой можно оставаться окружаемым повседневной заботой любимым ребенком, рядом с другой необходимо непрерывно трудиться, самосовершенствоваться, расти; первая обещает желанный покой, вторая требует беспрерывного движения. "Господи! - восклицал Обломов.- Зачем она любит меня? Зачем я люблю ее?.. И что это за жизнь, все волнения да тревоги! Когда же будет мирное счастье, покой?". Поэтому, на наш взгляд, строки в письме Обломова к Ольге: "Мне к лицу покой, хотя и скучный, сонный, но он знаком мне; а с бурями я не управлюсь", - отражают не слабость героя, а его честность, умение открыто смотреть правде в глаза.
Обломова часто винят в слабоволии, но отметим, что писатель, наделяя Ольгу идеальными чертами (вспомним, что в романе она является под звуки "Casta Diva"), "инстинктами самосознания, самобытности, самодеятельности" [Гончаров И.А. СС. Т.8. - М., 1955. С.77], говорит и о ее гордыне. Новый Пигмалион - Ольга надеется "изваять" нового Обломова: "Я думала, что я оживлю тебя, что ты можешь еще жить для меня…". Она упивалась "ролью путеводной звезды", не чувствуя и не понимая избранника. Она - деятель, в то время как Обломов - созерцатель. В момент решительного объяснения, окончательного разрыва, когда позади "сирень, аллея", письмо Ильи Ильича и недостает лишь последней точки, Обломов восклицает: "Возьми меня, как я есть, люби во мне, что есть хорошего". "Нет…нет…" - ответ Ольги и приговор обломовщине. В этой сцене обломовщина предстает как самообличение героя: "Что сгубило тебя? Нет имени этому злу. - Есть, - сказал он чуть слышно. <… > Обломовщина! - прошептал он".
Для Гончарова, как замечает В.А. Недзвецкий, любовь - "потребность в такой гармонической "норме" поведения, при которой заветные мечты человека не противостоят его общественно-практическим заботам и обязанностям, вообще, деятельности, но одухотворяют и гармонизируют их собою" [Недзвецкий В.А. "Капитальнейшая вещь": Роман И.А. Гончарова "Обломов" / Литература в школе. 1997. № 2. С.49]. Таким образом, любовь - главная, важнейшая составляющая "нормы" жизни, "часть" идеала, к которому должен быть устремлен человек, потому что "счастливой, пронесенной через всю жизнь любви" дано превращаться в "могучую бытийную силу, способную гармонизировать и другие связи людей, не исключая и социальные" [Недзвецкий В.А. "…Прочтите эту прелесть" ("Обыкновенная история") / Литература в школе. 1998. № 3. С.39].
Идеал и идиллия Белокурова С. П., учитель гимназии № 405 Красногвардейского р-на |
Один из современных исследователей, вновь размышляя над страницами романа "Обломов", приходит к следующему, на первый взгляд довольно парадоксальному выводу: "Структурное построение романа симметрично. Между двумя идеализированными центрами - идиллией в Обломовке и на Выборгской стороне - временное место жительства Обломова на Гороховой улице: промежуточное состояние бесприютности. Три места - это места трёх душевных и бытовых состояний: рай - потерянный рай - возвращённый рай" [Хайнади Золтан. Потерянный рай / Литература. 2002. N 16]. Заметим, что попытки усмотреть в гончаровской Обломовке описание земного рая, своеобразной "Феокритовой идиллии" на российский манер, уже неоднократно предпринимались в отечественном литературоведении. Если современники писателя - и Добролюбов, и Аполлон Григорьев - еще способны были оценить изображение обломовской идиллии как весьма ироническое, то в критике рубежа Х1Х-ХХ веков "иронические интонации как-то вытеснялись из определения Обломовки как идиллического места. От капитализирующейся России искали убежища в прошлом, в России патриархальной, в Обломовке" [Кантор В. Долгий навык ко сну: Размышления о романе И.А. Гончарова "Обломов" / Вопросы литературы. 1989. № 1. С.154]. Так, Ю. Айхенвальду Обломовка напоминала "ясное и тихое озеро", "идиллию оседлости" [Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей. Вып. 1.- М., 1906. С.143-144], Д. Мережковскому - "декорации для идиллии Феокритовских пастухов" [Мережковский Д.С. Вечные спутники. - СПб.-М., 1911. С.238]. Во второй половине ХХ века, в эпоху застоя, Обломовка стала казаться и вовсе "грезой об утраченном рае", одной "из самых беззащитных, хотя по своему и обаятельных, идиллий, которые когда-либо грезились человеку" [Лощиц Ю. Гончаров. - М., 1986. С.201].
Более того, нередко в одном контексте сталкиваются символические обозначения жизни и смерти:
Понятия жизнь, смерть, сон, покой и тишина, по сути дела, не имеют самостоятельных характеристик - а значит, ничем не отличаются для обломовцев и сами эти состояния. Не только годовой, но и жизненный круг совершается для обитателей Обломовки "правильно и невозмутимо". "Сонная Обломовка - это загробное царство, это абсолютный покой человека <…>. Обломовка - это смерть" [Вайль П., Генис А. Родная речь. - М., 1991. С.123-124] (Вообще тема снов играет в структуре романа чрезвычайно важную роль. Можно вспомнить и описание снов Ольги и Штольца (часть четвертая, главе VIII), и бессонницу Агафьи Матвеевны (часть четвертая, глава I).). В сущности, то же самое "приравнивание" можно наблюдать в описании жизни Обломова на Выборгской стороне:
При сопоставлении двух фрагментов романа можно увидеть и иные сходные детали: описание хозяйственных хлопот, культа еды, царящего в обоих мирках; многочисленные "отражения" некоторых микросюжетов главы "Сон Обломова" в описании жизни героя на Выборгской стороне; сходство отношения к Обломову Агафьи Матвеевны с материнским чувством к маленькому Илюше и т. п. |
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 43 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |
| Раздел II. История мировой художественной культуры | | | Высокоэффективная тепло и гидроизоляция на основе пенополиуретана (ППУ) |