Десять секунд бесплатно

Отражение № 27

ГЛАВА I

ДЕСЯТЬ СЕКУНД БЕСПЛАТНО

Все события, изложенные ниже, реальны и происходили со мной в ночь на двадцать седьмое число неизвестного тринадцатого месяца N две тысячи десятого года, о чем свидетельствует запись в журнале заведующего Психиатрической Больницы имени Шизофрении (ПБШ) профессора Каллистрата Модестовича Псыхкрщухгадова. Не пытайтесь выговорить фамилию профессора, не всем она доступна для произношения, и если она попадется на глаза вам в дальнейшем, то просто пропустите ее, не читая, помня, что это милейший человек. Правда, с явными садистскими наклонностями.

Итак…

Вырываясь из крана одна за другой, капли воды разбивались о металлическую раковину и, отсчитывая довольно разные по форме и звуку неровные секунды, разбегались по ее углам.

Я неподвижно лежал в просторном гробу в своей комнате поверх одеяла и смотрел в потолок, который в данный момент служил мне небом. Небо было расколото пополам черной уродливой молнией. Две одиноких птицы, летающие по разные ее стороны, никак не могли быть вместе и молча скитались в поисках друг друга по моему небольшому небу. Они знали, что уже скоро придется улетать, чувствовали, как приближается зима, и на опавшие с деревьев листья начинает падать снег.

За окном уже темнело, и черная паутина, борясь с электрическим светом, начала оплетать комнату. Полная луна все ярче и ярче высвечивалась на погасающем экране неба, и было видно, как в ее свете, вырвавшись из далекого холодного облака, играют первые снежинки.

Необычно громко, как будто ударил молот по железному колоколу, разозленная силой земного притяжения капля, разбившись о раковину, заставила меня встать и пойти на кухню. Пройдя через плохо освещенный коридор с вязким полом, похожим на болото (в некоторых местах я проваливался по колено), я открыл дверь.

Все та же черная паутина, что атаковала свет в моей комнате, вырвалась из кухни и залепила мне глаза. В полной темноте, водя рукой по холодной стене, я безуспешно пытался найти выключатель, который, по-видимому, был дерзко украден соседом. Слушая, как обрывки обоев падают с обшариваемой мною стены, я сел на пол и посмотрел в сторону окна. Желая вырваться на волю, вода все громче и громче выстреливала из тесного крана. Сквозь черный воздух уже привыкшие к темноте мои глаза разглядели, что все окно было залеплено опавшими листьями. Один листок пробился сквозь стекло и, пропорхав несколько кругов, опустился рядом со мной, сверкая красными жилками. Протянув сквозь мрак руку, я нащупал на полу выключатель, который немедленно рассыпался, оставив горку пепла.

Кухня наполнилась желтоватым светом, с непривычки режущим глаза, а в воздухе хаотично летали водяные прозрачные шарики разных размеров. Одни из них сталкивались друг с другом, разбиваясь на мелкие искрящиеся брызги, другие сливались в один большой шар, который лопался, заливая пол водой, а затем вновь поднимался в воздух.

Я встал и, отмахиваясь от капель дождя, подошел к стреляющему крану. Испуганная вода облепила мне лицо, стекая холодным. Повернул вентиль. Все затихло, только ветер еле слышно залеплял стекло грязными листьями. Кран же стал бесшумно всасывать плавающие в воздухе моря.

Послышался несколько возмущенный мерзкий звон. Предварительно обыскав несколько шкафов, в холодильнике я обнаружил будильник, который трясся от холода. Я ловко заткнул его, нажав соответствующую кнопку (по утрам сделать это обычно труднее). Один еще не поглощенный голодным краном шарик, переливаясь кроваво-красными цветами, испустил тонкую струйку, которая, недолго извиваясь, влилась в соседний, отдающий синевой утреней росы. Что-то защелкало, и окно засветилось разноцветными огоньками. За ним с шипением и треском горели листья, высушенные ветром. Огонь врывался через щели оконной рамы на кухню, наполняя ее едким дымом.

Я сел перед окном и, смотря на спектакль, устроенный языками огня, взял кусочек пирога с яблочной начинкой, которая больше была похожа на машинное масло, выдавливающееся мне в рот толи из резинового, толи из пластмассового теста с металлическими вкраплениями. Экран окна уже начал угасать вместе с электрическим светом. Доев пирог, я отправился к себе в комнату.

В коридоре я споткнулся о чью-то голову. Она хрюкнула, покатилась в прихожую, подпрыгнула и вцепилась зубами в ручку двери, пытаясь ее открыть. Не обращая на нее никакого внимания, я вошел в комнату. По ней с пронзительным звоном прыгал телефон, круша все на своем пути. Он сорвал со стены полку, на которой стоял, разбил вазу с засохшими и покрывшимися паутиной цветами и уже пытался добраться до зеркала, которое в порядке самообороны тряслось и дребезжало. Поймав бешенного за шнур, я подтащил его к себе и снял трубку.

- Наконец-то! - недовольно зашипел голос, - Сколько можно ждать!.. Оно же капает!..

- У вас может и капает, а у меня уже нет - холодно возразил я - У вас бесплатно секунд десять, а у меня месяц, год, два, вечность!.. Разбейте!.. Разбейте… - не подумав, посоветовал я.

- Ну что, надвое? - угрожающе спросил голос.

- Как хотите, но я бы предпочел оставить все как есть, - предчувствуя неприятности, с притворным безразличием ответил я.

- Непременно надвое! - шипя, настаивал голос, - Ведь отнимут, отнимут!.. А оно-то одно!.. И не думайте, что одной головы вполне достаточно! Ведь двадцать семь! Двадцать семь… Кстати, именно так высоко вы сейчас. А если шагнуть?

Змеиное шипение уже перебралось из трубки в мою голову. Решив, что нет смысла дослушивать до конца, я со злостью швырнул дьявольский аппарат о стену. Последний раз он зазвенел и рассыпался на мелкие кусочки. Подойдя к своему гробу-кровати, я стряхнул снег с одеяла и лег. Часы, висящие на стене, уже неделю показывали час ночи, несмотря на это сна все не было. Лампа в запыленном абажуре мерцала, испуская тусклый желтоватый свет. Из окна, заползая с разных сторон, к ней пыталась подобраться черная паутина…

ГЛАВА II

НАДВОЕ

Я посмотрел на небо, но птиц там уже не было. От мутного стекла облаков отражались как две зеленых звездочки кошачьи глаза. Тревожное чувство перемен заставило меня встать. И уже не до сна, который успел подкрасться к кровати в надежде залепить глаза, сковать мое тело.

Я подошел к зеркалу, которое уже успело прийти в себя после дерзкого нападения телефона, и попытался найти в нем свое отражение… Тщетно, вместо него меня рассматривал черный кот, стоящий на задних лапах. “Наверное, сон” - без особого волнения подумал я и обернулся, увидев себя, сидевшего за письменным столом в прежнем облике.

- Ведь сон? - немного растерянно спросил я, сев на ковер.

- Может, и сон - безразлично ответил мой голос, - Последнее время трудно понять, где сон, где нет. Да это чаще всего не имеет никакого значения, но сейчас я смертельно устал и мне приятней считать, что я сплю.

На моем прежнем лице выразился восторг по поводу выше сказанного бреда, затем правая рука стала что-то лихорадочно записывать в потрепанную тетрадь.

Я чувствовал, что нахожусь в двух местах одновременно, имея помимо двух рук и ног четыре лапы да еще великолепный длинный хвост в придачу. Наверное, практично иметь такое количество конечностей. Вот только преимущества двух голов над одной я не видел. Поверьте, это очень неудобно. Это все окончательно развеяло миф о сне, я был уверен, что все происходящее со мной реально, и я психически устойчив; ведь коты редко страдают душевными расстройствами.

- Не думаешь ли ты, что это проделки дьявола? - иронично спросил спящий писатель - Тебе известно, я не верю ни в Бога, ни в Дьявола; и ложью будут слова о твоей вере в кого-либо.

- Верно! Я кот… Я не нуждаюсь в вере и могу быть свободным от лжи! Мне нет до них никакого дела. Я не думаю, что там, на небе - рай, а в недрах земли - ад, и они раздирают нас на куски, пытаясь подчинить себе. Но я каждый раз убеждаюсь, что Бог не совершает блага, а Дьявол не творит зла. И тот, и другой одинаково опасны для человека прежде всего тем, что заставляют его обманывать себя и окружающих.

- А как же человеческий разум?! Ведь на самом деле разумом и называется способность лгать! Выходит, ложь - добро, а все привыкли считать ее злом! - с последними словами рука писателя принялась записывать, очевидно, понравившуюся фразу.

- Это лишний раз доказывает, что все относительно. Нет ни добра, ни зла. Людям необходимо страдание ровно настолько, насколько необходима радость, но осознать им это крайне трудно… И поэтому им необходим Бог…

- Да, необходим… Но людям не хватает мужества иметь своего Бога, и они вынуждены пользоваться общественным, стадным, наивно предполагая, что Он - единственный истинный. А у меня свой Бог!

- И кто Он?

- Объективно Он не существует. Никто даже не догадывается о Его существовании, так как я Его создал, и для меня нет другого Бога. Он живет во мне, а я живу в Нем. Я создал его, и Он умрет вместе со мной…

- Другими словами, ты присвоил себе звание Бога!

- Вовсе нет. Я могу стать Богом только тогда, когда достигну с Ним единства, но это невозможно. Никто не может достичь такого совершенства. Чаще всего мы слабы даже для того, чтобы стать хоть чуть-чуть сильнее. А Бог - абсолют, недосягаемая цель. Наряду с Ним можно поставить чувства. Они тоже живут в нас, но ни одно из них не может овладеть нами полностью и быть крайней совершенной точкой, и быть пределом своим…

- Довольно! - перебил я, чувствуя, что оратора не смущали беседы с самим собой и если не остановить его, он будет говорить до утра (в сложившихся обстоятельствах это бесконечно долго) - Мне давно пора и я не вижу смысла говорить о подобных вещах.

- Ты прав. Если человек в чем-то твердо уверен, он не испытывает потребности говорить об этом, а другие пусть заблуждаются дальше! - обиженно ответил философ.

- Порой заблуждаться гораздо приятней, чем вкушать истину… - с этими словами я встал и подошел к стене. Мои когти украсили ее шрамами, и я стал наблюдать, как из разорванных обоев посыпались куски бетона, образуя широкую трещину.

Шагнув в темноту, я почувствовал, как испытавшая столько издевательств с моей стороны стена срослась, и только растерзанные птицы на обоях свидетельствовали о моем проникновении в соседнюю квартиру.

ГЛАВА III

ВЗГЛЯД ПЕРВЫЙ

“Ну что, устроим бал.

Бал в честь гостей, что лезут в щели.

И дома твоего для них уже открыты двери

Зубами мертвой головы.

О, Ангел мой представьте Вы,

Вы здесь и не отвести глаза

От Вас… Глаза!”

Оставшись один в своей комнате, я почувствовал, что вновь слышу этот низкий смеющийся голос, от которого мне стало холодно, как будто на мое лицо начал падать снег. Отыскав среди разбросанных на столе бумаг вчера забытую еще горячую чашку кофе, я немного согрелся, и снег уже слезами стекал по моим щекам.

Лишившись пусть неблагодарного, но слушателя, я решил оставить кое-какие мысли на бумаге, но авторучка постоянно увертывалась от меня прыгая по столу, прячась под исписанными листами и вопя при этом примерно следующее:

- Нет, нет! Напишешь, а потом кто стирать будет?! Арестуют! - кричала сумасшедшая, летая из угла в угол - Не позволю марать бумагу! Вон сколько уже безвинных жертв пера и больного воображения!

- А ну тебя к черту! - в отчаяние прокричал я и, сделав обиженное лицо, добавил - Твое дело писать, что - я сам решу!

Через мгновение воздух затрясся и раздался первый удар часов. Часы, молчавшие при жизни, мертвые они пробили ровно тринадцать раз.

- Бал, скоро начнется бал! - вспомнив змеиный голос, говорил я, допивая кофе, - Сколько же гостей придет? Ведь ни одного приглашения я никому не посылал. Наверно немного - рассуждал я - Ведь моя квартира небольшая…

- Скорей! Скорей! Я слышу шаги! - заорала взбунтовавшаяся пишущая принадлежность, чиркая спичками - Сжечь! Все сжечь, пока никто не читал!

- К черту! Иди к черту! - кричал я, пытаясь потушить остатками кофе горящий компромат.

Спасающиеся от огня буквы, срывались с горящей бумаги, прыгали со стола и разбегались по полу, как стая черных тараканов. Расправившись с бушевавшим на столе пожаром, я обернулся и увидел человека в черном костюме и с бабочкой. Он расхаживал по комнате, рассматривая стены, мебель, посмотрел и на потолок.

- Да, тесновато будет, даже если стены раздвигать - говорил пришедший, разглядывая черную молнию - И мебель ведь нужна! А музыка! Ведь в этой комнате и десятую часть оркестра не поместить…

- Извините, я никого не приглашал! Так что если вам не нравится - вас здесь никто не держит!

- Вы, может быть, и не приглашали - невозмутимо продолжал первый гость - А хозяин приглашал…

С этими словами он подошел к зеркалу и, заглянув в него, довольно сказал:

- А вот здесь гораздо лучше! Все как положено!

Я посмотрел в зеркало и увидел большое прямоугольное помещение с колоннами по периметру. На стенах висел красный бархат. С потолка свисали хрустальные люстры. В конце зала располагалась сцена. “Ну, значит, не у меня, - подумал я с облегчением - и я тут не причем”.

- А зеркало чье, мое что ли? - посматривая в окно, иронично спросил гость, - Зеркало ваше, и вам быть хозяином на празднике!

- Ну, что же… черт с вами - согласился я, смотря на проходящих мимо людей.

Один за другим они проходили сквозь звенящее от возмущения зеркало, не обращая на меня никакого внимания, смотря по сторонам то совсем потерянным, безразличным взглядом, то безумными бегающими глазами.

Просмотр этого шествие мне не доставлял никакого удовольствия, и я закрыл глаза. Хотя колонна шла беспорядочно, гости шаркали ногами по полу и толкали друг друга, мне слышались, резонирующие от бетона стен, размеренные шаги солдат, идущих строем. Сквозь них указания человека с бабочкой: “ВО ИЗБЕЖАНИЕ НЕДОРАЗУМЕНИЙ ЛИЦА ОСТАВЛЯЙТЕ В ГАРДЕРОБЕ!” От всего этого шума в моей голове начали возникать образы марширующих людей, у которых место лиц были отшлифованные серые диски с проставленными на них номерами. Несмотря на то, что светило ослепительно-белое солнце, растворяя в своем свете все цвета, у каждого в руке был факел, добавляющий немного красного. Колонна проходила мимо, мелькали цифры лиц. В моих глазах 21, 24, 30… Колонна шла к центру города, к гигантской машине похожей на мясорубку. В моей голове начала обозначатся строка какой-то песни: “Двадцать семь шрамов в области сердца…”; я открыл глаза…

Я открыл глаза и оказался в маленькой комнатке лишенной всякого освещения, так что не было видно даже стен. Зато был виден весь зал с разных сторон. Я видел рассаживающихся за столики, стоящие вдоль стен, людей. Они набрасывались на еду, пили прямо из бутылок вино, водку, коньяк, стоящие в изобилии. Можно было подумать, что пришедшие либо не ели лет двести, либо это был конкурс “Сожри слона”. Один из опоздавших с сумасшедшими полными отчаяния глазами принялся за посуду. Он глотал ножи и вилки, пережевывал рюмки и бокалы, пытался запихать себе в рот огромное блюдо. Не сумев это осуществить, он ужасно расстроился, разбил блюдо об пол и заплакал.

Заиграла ни на что не похожая музыка. Аритмично грохотали барабаны, визжали скрипки, завывала гитара, врезая в мозг слушателя колющие и режущие предметы. Под эти хаотичные звуки уже порядочно выпившая толпа пустилась в пляс, сбивая друг друга с ног. Пол зала в истерике каталось по полу, затаптываемая второй половиной. На сцене музыкантов не было, и инструменты, предоставленные самим себе, творили черт знает что.

В голове нервным смехом в тысячу голосов все громче и громче гудело: “Двадцать семь… двадцать семь…”. Черные стены комнаты, из которой я наблюдал за праздником, растворились в табачном дыму, слоями поднимающимся к потолку. Я оказался в подвешенном состоянии, и, совершенно не чувствуя на данный момент никакого земного притяжения, свободно перемещался по всему залу. Я не видел ни своих рук, ни ног, как будто смотрел в какой-то экран, скитающийся под потолком из угла в угол. Уставшие от танцев и веселья гости же, сожрав все, что только можно, развлекались тем, что, рассевшись за столики, с отсутствующим взглядом наблюдали за мной. Для них я был отлично виден на фоне пожелтевшего от дыма потолка.

А я метался по залу, ища ту единственную, чьи глаза смотрели в мои. О, эти прекрасные печальные глаза. Вам страшно, но где же Вы?.. где Вас искать?! Я выведу Вас из этого хаоса, только позвольте мне найти Вас… А может, Вас нет здесь?! Но почему же я вижу Ваши глаза в зеркале? где же Вы?!…

Мои поиски прервал человек в черном костюме, глаза которого, лишенные зрачков, были заполнены снегом. Можно было подумать, что, взойдя на сцену, он повернул ручку громкости, заставив моментально умолкнуть весь зал, застывший в ожидании. Повеяло холодной дрожью подземелья.

- Дорогие гости! - громко и значимо заговорил человек - Этим праздником вы обязаны не только нашему хозяину!.. - здесь он сделал значительную паузу, посмотрев куда-то вдаль - но и человеку, который в силу каких-то причин не разделяет нашего торжества и, предоставив это прекрасное помещенье, зависает под потолком, никак не участвуя во всеобщем веселье… Хозяин предлагает исправить это недоразумение. Ведь у каждого из присутствующих есть свой номер, свое число. Ведь есть?!

В зале раздались робкие подавленные звуки утверждения. Некоторые из гостей теряли сознание, падая на заплеванный пол. С опоздавшим опять случилась истерика. Не в состоянии больше плакать он вырвал свои глаза и упал, претворившись мертвым.

- У каждого свое, предначертанное роком! Назовите любое! - в повелительном тоне предложил он мне, впиваясь в меня льдистыми глазами.

В голове опять гудело “ДВАДЦАТЬ СЕМЬ”. В глазах потемнело. Из этой тьмы появилась длинноволосая полуобнаженная женщина с адским огнем в глазах. Длинные иглы в ее руках прокалывали мою голову, вбивая “ДВАДЦАТЬ СЕМЬ”. Я чувствовал, как от меня ждали это роковое число, и в отчаянии закричал:

- НЕТ!..

Черный туман выполз из моих глаз, съежился, задрожал и исчез. Под грохочущий аккомпанемент зловещего смеха человека с пустыми глазами я смотрел, как бесшумно рассыпались стены. Потолок уже пробивали тяжелые капли дождя, вырываясь из замерзающего неба. Ползающие по полу люди растворялись в желтоватый дым; и я уже видел сквозь него грязный асфальт возле дома.

Пришлось вспомнить и о гравитации. Через мгновение я уже чувствовал себя “ньютоновским яблоком” и пожалел, что зеркало находилось слишком близко к окну. Все быстрее и быстрее летели этажи, и с каждым метром прокручивался в моей голове год жизни. Вспоминались мельчайшие подробности, о которых я и не подозревал (оказалось, что рев соседей выключается одной и той же кнопкой вместе с магнитофоном). Вспомнился и более печальный факт ритуального сожжения в раковине сторублевой купюры вместе со старыми бумагами. И никого пивом я на этот стольник не угощал, а спал два дня дома в ванной после некоторых событий в честь дня рождения совсем незнакомого мне гражданина из семнадцатой квартиры…

А между тем уже и пятый этаж… и снизу доносятся истерические крики:

- Не сметь! Не сметь! Прекратить, немедленно прекратить несанкционированные полеты! Я запрещаю!…

ГЛАВА IV

ОПЕРАЦИЯ “АНТИСОСЕД”

Попав в квартиру моего соседа, я понял, что дома его нет, так как бутылки на столе и под ним были пусты, и в комнате уже начинал развеиваться табачный дым.

Я осмотрелся и увидел большие напольные часы у стены, которые не подавали признаков жизни. На пожелтевших от дыма обоях задыхались цветы. Под ними - неплохо дополняющая пейзаж разваливающаяся кровать.

Я запрыгнул на нее, цепляясь когтями за рваное покрывало; и вот уже меня окружают привычные стенки гроба. На углу лежала его крышка, под которой пряталась уже знакомая мне голова. Хотя скорей уже это была не голова, а небритый, волосатый череп.

- Господин Кот, - обратился он ко мне, сверкая глазами, - Я пришел пригласить вас на наш праздник. Ваш номер ДВАДЦАТЬ СЕМЬ… Запомнили? Он вам понадобится… А сейчас надо спешить, бал уже скоро, опаздывать нельзя!

- Благодарю за приглашение, - с явным кошачьим акцентом ответил я - Но опоздать, как утверждаете вы, мы никак не можем, а стало быть, у нас есть еще время выпить по рюмочке!

- Ну, раз есть, значит надо! - заинтересованно согласился череп и выкатился из-под крышки.

- Сейчас будет! Уже несут, а пока угощайтесь, - стащив со стола пачку «беломора», предложил я папиросу.

- Благодарю! - сквозь лохматую бороду ответила голова. Потом затянулась, и табак сам собой начал краснеть и дымить.

“Да, бывает, голову лишают человека, а бывает и всего остального” - внимательно рассмотрев собеседника, сделал я вывод. Чтобы поддержать разговор я основательно выругался на соседа, мол, он собака что-то не торопится.

Но вот Иван Иванович Хренов, видимо почувствовав мое недовольство по поводу его отсутствия, явился перед нами. Поставив полиэтиленовый мешок с чудесным эликсиром, он рухнул на кровать. Через мгновение лицо его словно покрылось мелом, на минуту он замер. Обнаружив, что лежит в гробу, на крышке которого было написано: “Дорогому Ванечке, с наилучшими пожеланиями МОРГ № 6. Долгих лет тебе и спи спокойно” - он посмотрел на нас и вскрикнул:

- Это что, мне?!

- Тебе от всего моего кошачьего сердца! - утвердительно кивнул я.

- Ну что, помянем… Ты присаживайся к нам; успеешь еще належаться, - поглядывая на бутылку, обратилась голова к еще несостоявшемуся покойнику.

Иван встал, робко покачался, взял эликсир и, поставив его на стол, сел к нам. На лице покойника появился угнетенный взгляд, полный страха, перерастающего в безразличие.

- Никак не думал, что вас двое, и вы так странно выглядите, - тихо проговорил он, спотыкаясь на каждом слове.

- Вам вредно много говорить! Привыкайте молчать! - резко и раздраженно перебила его голова - Ну что ж, приступим!

Вцепившись в стакан зубами, череп опрокинул содержимое себе в глотку. Конечно, если так можно сказать о голове. Не решившись проделать такой же трюк, я зажал стакан в обеих лапах и, сделав несколько глотков, понял, что так вкушать водку крайне неудобно (стакан, скользящий в когтях, так и норовил выпрыгнуть из лап). Стакан, который держала голова, позванивал в железной хватке натренированных столетиями челюстей.

Иваныч лихорадочно трясся толи от страха, толи от вида водки. Наконец, преодолев себя, он взял стакан и опрокинул его себе в горло. Как будто острыми ножами стекло впилось в уголки рта, и из них двумя ручейками потекла кровь. Огонь резал горло и язык. Захлебываясь кровью, Ванечка с жалостным взглядом поставил стакан на стол. Тот под взглядом головы наполнился прозрачной жидкостью.

- Хороший был человек, правда, пил много - проговорил череп, пододвигая стакан к руке окровавленного соседа.

Я, потягивая из соломинки эликсир, мирно посматривал то на волосатый череп, что готовился уже забрать Ивана Ивановича Хренова из этого мира, то на часы, угрожающе стоящие у стены.

“НЕТ!!!” - стоголосым громом ударило по воздуху. Покойник упал на пол, разбив недопитый стакан; как будто ударили часы; дым в комнате моментально рассеялся, уходя через приоткрытую форточку. Череп, взбесившись, хаотично летал по квартире, превышая все ограничения скорости и воя что-то неразборчивое, но явно неприличное. Я оставался в необоснованном спокойствии.

Кончилось смятение также внезапно, как и началось. Бородатый шар, носившийся под потолком, разбился все о туже многострадальную стену на мелкие окровавленные кусочки, сгоревшие на полу зеленоватыми огоньками.

“Похоже, я единственный в квартире нетронутый безумием” - подумал я, потягивая из стаканчика водочку. Покончив с этим, я спрыгнул со стола к отдыхающему под ним трупом. По его меловому лицу сеткой расползалась кровь. Открытые глаза стеклянно смотрели на осколки, разбросанные по полу. Убедившись, что пациент воскреснет через пару часов, я отправился на поиски телефона, который явно побаивался меня, зная об участи своего собрата, который, наверное, горел в аду. Нашел я его на кухне в мусорном ведре, лихорадочно зарывающегося в гниющие отходы.

- Милиция! - заорал я в трубку.

- Да, милиция, - чинно ответил самодовольный голос - Лейтенант Кидалов, слушаю.

- Милиция! Сколько сейчас времечка, не подскажите? А то что-то часы у меня барахлят.

- Что?! - оторопевши, заорал голос, - Какого это времечка? Ты куда звонишь, тварь!

- Ну, скажите, хоть какое-нибудь! - не унимался я, - Я же могу опоздать! У меня очень важная встреча, а вы ругаетесь.

- Вот погоди! Сейчас приедем, и ты труп!

- О! Да, да! Приезжайте! Мы же вас давно ждем. Кстати, один из нас уже!

В трубке послышались нервные гудки. “Не везет мне что-то с собеседниками сегодня” - подумал я - “А между тем мне действительно пора. Без десяти тринадцать я должен быть у Нее”.

Но вот опять все не «слава Богу». Как и следовало ожидать, старые часы у стены встали, и до тринадцатой цифры на них оставалось еще два часа. Но если часы стоят, то может пройти вечность, прежде чем секундная стрелка сделает свой маленький шаг, а ждать, сколько бы ни было времени, мне не хотелось. Я открыл дверцу часов. Затем, цепляясь когтями за звенья цепи, на которой висели гири, поднялся к маятнику. Дверца закрылась, раздался треск, маятник лихорадочно закачался, и часовая стрелка перепрыгнула на полтора часа…

ГЛАВА V

МУСОР

Мокрый асфальт жег мне спину. Тучи лениво разбредались по небу, унося с собой напряжение, которое еще чувствовалось в воздухе, врывающемся в мои легкие. Тишину, царившую после великого сражения, разрезали лишь одинокие капли, срывающиеся с крыш. Там наверху под одной из них была моя квартира, но подниматься обратно мне ужасно не хотелось.

Я видел, как из стены дома на уровне девятого этажа вышел человек в черном плаще и шляпе, повис в воздухе. Оглядевшись, он достал из перчатки конверт. Вскрыв его, человек взглядом окинул текст письма, и глаза его вспыхнули злобой. На вырывающемся из-за туч солнце блеснула звезда на его груди в виде скрещенных пяти шпаг. Он выронил письмо и ветром взлетел к небу, где растворился в отступающих облаках. Письмо вспыхнуло, и пепел его букв, опускаясь, впивался мне в глаза…

Откормленная собачья морда, вся в слюнях и в милицейской форме нависла надомной.

- О, все как сквозь землю провалились, а он тут отдыхает! Ишь, развалился! - брызгая слюной, рявкнул сержант, - Ну ничего, на сегодня нам и его хватит… Берем!

Соскребли меня с асфальта, и через секунду я уже видел удивленные глаза птиц, распятых на проводах столбов, которые мелькали сквозь ржавые прутья решеток. Мерзко пахло псиной, поэтому я старался не дышать, от чего и потерял сознание. Поглотившая меня клетка неслась к логову стражей порядка…

- Порядок! Во всем должен быть порядок! - взвизгивая от возмущения, вопил голос мне в ухо, - Было у вас разрешение на подобный акт? Нет! А стало быть, закон нарушали!

Прикованный к железному стулу, я не очень понимал, какая именно вина на мне, но кое-что объяснить дознавателям все же было необходимо:

- А причем тут я? Ну, долетел бы я этажа до пятого, и вовсе бы мне падать расхотелось, и вернулся бы обратно! Так нет же, мне кричат: “Не сметь!”, а ведь я-то и не собирался! И не очень-то и хотелось!

- Так значит, вы признаете свою вину по всем пунктам. Вот и чудненько, распишитесь здесь! - предлагая мне погрызенную ручку и рулон исписанной туалетной бумаги (54 м), радостно тявкнул Кидалов.

Установившийся диалог перебили посыпавшиеся на пол зубы одного из заключенных после неудачной попытки перегрызть ими решетку камеры. Воспользовавшись паузой (все отделение с увлечением наблюдало за тем как бедняга, ползая на карачках, собирал свои зубы и пытался вставить их обратно), я попытался прочитать, что же за вина мне все-таки вменяется. Но то ли я забыл, как это делается, то ли написано было по-китайски; в общем, ничего у меня не получилось.

- Ну ладно, а сейчас на психиатрическую экспертизу быстро!

- Сейчас мы его по модему пошлем нашему дорогому профессору! - радостно предложил сержант, - Он любит работать с такими экземплярами.

От этих слов экран монитора, стоящего на облеванном столе, моментально скорчился, и испуганный агрегат нервно завопил:

- Не позволю! Он же мне все файлы сожрет, а я жить еще хочу! Сначала накормите его!

Разумное предложение, подумал я, но по виду главного понял, что поесть мне никак не светит.

- Ладно, в конверт его и почтой - холодно распорядился начальник…

ГЛАВА VI

ВЗГЛЯД ВТОРОЙ

Да, уже время, но в чисто убранной уютно обставленной комнате никого не было. Я лежал в мягком кресле, наблюдая, как лепестки огня играют с убегающими в трубу камина искрами. На небольшом столе, накрытом на две персоны, стояли свечки. Два огонька разговаривали друг с другом о том, что отсутствие электрического света успокаивает воздух и предает ему загадочность и ощущение, что произойдет что-то долгожданное и прекрасное.

Сорвавшись с языков огня, ласкавших кирпичные стены камина, впорхнула в комнату яркая бабочка. Сев на стол, она обратилась большим красивым цветком с переливающимися лепестками. За ней вторая, третья, и на столе уже лежал букет из прекрасных цветов. Собрав их, я поставил букет в хрустальную вазу, стоявшую на столике у окна.

“Вот теперь все готово” подумал я, и дверь в комнату отворилась. Передо мной предстала красивая чуть уставшая девушка. Она огляделась по сторонам, не замечая меня, удивилась цветам в вазе, которые приветствовали ее теплом своих лепестков. На ней было легкое летние платье, промокшее до нитки. Оно нежным голубым дымом проплыло по комнате и растворилось где-то у камина.

В ванной комнате зашумела вода, и одна уже знакомая мне капля, вырвавшись из потока времени, влетела в комнату. Из предосторожности она облетела два испуганных огонька, еще немного полетала по комнате и опустилась на лепесток одного из цветов, рассыпавшись по нему бриллиантами, наполнив воздух серебряным звоном: “Какой прекрасный цветок! Неправда ли? Какой прекрасный цветок!”

Закрыв глаза, я увидел Ее, и мое сердце начало биться сильнее, пытаясь вырваться из моей груди на волю, чтобы отдаться Ей. Ее Зеленые глаза смотрели на меня, впиваясь двумя раскаленными иглами в мои, тоже зеленые кошачьи, уже не смеющие спрятаться за шторами век.

“Да, сегодня мы будем вместе, и никто не сможет нам помешать” - думал я, слушая, как дождь мирно бьет по стеклу окна, просит разрешения войти, согреться у камина.

- Как будто кто-то стучится, - вдруг тревожно сказала девушка, посмотрев в окно.

- Это просто дождь, моя королева - успокаивал я ее, не отводя глаз, - Он так же, как и я, жаждет прикоснуться к Вам, к Вашей ангельской коже, целовать Ваши нежные губы… Это просто дождь.

- О нет, нет! Это не дождь! Его капли не могут царапать стекло, оставляя на нем следы крови.

Девушка испуганно отбежала от окна и упала на диван, закрыв лицо руками. Металл по стеклу. За стеклом тысячи глаз. Я почувствовал, как от страха моя шерсть поднимается дыбом. Поплыл воздух, закручиваясь у камина в вихрь, разбрасывая сгустки огня.

ОН рвал цепи, сковавшие его. ОН где-то рядом и уже через мгновение ОН в вихре родится из-под земли, разорвав ее криком боли, придет из страны огня…

ГЛАВА VII

ШИЗОФРЕНИЯ

Бумажные стены, залепившие мне глаза, рассыпались, и я оказался в ярко освещенной комнате с белыми стенами, а именно в кабинете профессора Псыхкрщухгадова Каллистрата Модестовича. Профессор маленький, толстенький, лысенький в больших очках и с инициалами на груди. Несмотря на то, что лицо его прямо сияло добродушием, излучая безобидную улыбку, вызвало оно у меня крайнее недоверие.

Закрывая рукой глаза от яркого света, не дожидаясь приглашения, я сел и, состряпав наиболее серьезную мину на своем лице, достал из кармана все туже еще неостывшую чашку кофе.

- Как дела, профессор? - поинтересовался я, сдувая черный пар.

- Неплохо, неплохо, - чрезвычайно мягким голосом ответил врач, расхаживая у меня за спиной, - но сейчас гораздо важней разобраться, как у вас дела.

- Извините, доктор, здесь ничем я вам помочь не могу. У меня предписание держать эту информацию под строжайшим секретом.

- И не надо! Не надо мне помогать. Я и сам извлеку из вас все, что мне захочется, без особого труда… - с последними словами голос профессора понизился и наполнился злобой.

- В таком случае я отказываюсь отвечать на какие-либо ваши вопросы, - спрятав кофе обратно в карман, ответил я.

- Отлично!.. Ребята! - позвал профессор санитаров, - отведите господина в его апартаменты.

Двое шкафообразных типов в белых халатах, не заставив себя ждать, появились за моей спиной, подхватили под руки и повели по длинным коридорам больницы. Коридоры были наполнены голосами и смехом сумасшедших (наверное, они же преследовали меня в третьей главе).

Во втором коридоре – человек, слепой, уткнувшийся носом в атлас по анатомии с изображенными там вывернутыми наизнанку человеческими телами. На лице его холодная улыбка. И только когда он перелистывал страницу, она перерастала в искривленный оскал, и из его груди вырывался непродолжительный смех.

В пятом - человек в зеленых тапочках плакал, склонившись над погибшим в неравном бою с уборщицей тараканом. Уборщица, полная женщина в синей униформе, резиновых перчатках желтого цвета и со шваброй в руках, спала на стуле с порванной обивкой в конце коридора.

Проходя по седьмому, заметил идущую навстречу молоденькую медсестру, соблазнительно улыбающуюся глазами.

Привели. Палата седьмая, второй этаж. Установилась тишина; все во внимании. Встречает профессор все с той же улыбкой, но уже почему-то высокий, широкоплечий и без очков; на груди “П. К. М.”.

- Располагайтесь, - указывая на одну из шести кроватей, стоящих в палате, приказал доктор, - Пока наслаждайтесь атмосферой больницы, а вечером операция. Готовьтесь!

- Всегда готов! - ответил я в спины уходящих служителей отечественной психиатрии.

Первой моей мыслью была идея организовать подпольную организацию для борьбы с режимом больницы; но, обратив внимание на крест надгробной плиты, раздавившей кровать соседа справа, и на даты, выгравированные на плите, я решил с этим не торопиться, и подумать о чем-нибудь более актуальном. Второй была - поменяться с кем-нибудь местами (подальше от креста); но, глядя на сочувствующие лица больных, я понял, что это мне тоже не удастся.

Странное чувство нахлынуло на меня - некое подозрение, что не только все окружающие сумасшедшие, включая доктора, но и я сам начинаю сходить с ума. Я с ужасом обнаружил, что забыл свое имя. В ответ на мой ужас сосед слева с пониманием посмотрел на меня, запихивая в рот последнее печенье:

- Ничего, все забывают. Если же отказываются, их ловят и сюда, а здесь забывают! - он посмотрел на номер на пижаме и добавил - Будьте проще: есть же цифры! Один, восемь - восемнадцать! - протягивая руку, посоветовал больной.

- Двадцать семь, - смущенно ответил я.

В палате оказались еще люди: второй - дряхлый старик, внимательно разглядывающий белую стену; пятнадцатый - замученное существо с выбитыми зубами, сидящее в углу, (глядя на него, я почему-то подумал, что он всю свою жизнь провел в кресле стоматолога); также девятый со своей тенью, активно общающиеся друг с другом и занимающие одну кровать на двоих.

- Давай куда-нибудь сходим сегодня? - предложил девятый своей тени.

- Давай. Только куда? - с ложным безразличием ответила тень, подняв взгляд к потолку.

- Можно спуститься в подвал, попугать крыс. Я видел сегодня одну в коридоре на первом. Она, нахалка, еще мне пальцем пригрозила.

- Правильно! Крыс! А то они у меня все печенье позавчера сожрали! - ввязался в разговор восемнадцатый.

- Не хочу крыс! - возразила тень - Пойдем лучше на третий к операционной. Я слышала, сегодня доктор оперирует; так мы в замочную скважину по очереди смотреть будем.

- Нашли, на что смотреть, - удивился старик, - В дырку на скальпель профессора?! Вот на стены! Это я понимаю! Вы думаете, что они все одинаковы - стены и стены. Ха! Ничего подобного! Стены как люди. Ведь мы живем в мире стен и не замечаем, что они уникальны. У каждой свой характер, свои проблемы. Они чувствуют так же, как мы.

Старик отвернулся обратно к стене. Все замолчали. Восемнадцатый достал новую пачку печенья. Предложил мне. Я отказался в пользу крыс, на что он обиделся.

Я сел на кровать и принялся разглядывать червей, копошащихся под плитой. Их настроение было явно приподнято хорошей новостью, что ожидается прибавка в виде свежего трупа.

“Какое универсальное учреждение, - подумал я, - Тут тебе и психушка, и морг, а еще профессор оперированием увлекается… Интересно, кулинарией здесь никто не промышляет? И вообще, столовая здесь есть? Эххх… Чего я отказался от печенья?”

Мои мечты о еде прервали двое санитаров, ворвавшихся в палату:

- Двадцать семь, вас ждет профессор… - завлекающим голосом сообщили мне.

От этих слов мне стало немного жутко, но делать было нечего: меня уже несли, заковав цепями, на третий этаж.

Принесли, приковали к операционному столу - не пошевелиться. Сердце мое испугано съежилось, почувствовав неладное. Надо мной - маниакально улыбающиеся глаза профессора в белом наморднике, за дверью - девятый с тенью.

Яркий свет в глаза. Биение сердца. В руках профессора сверкнул скальпель. Опустился мне на грудь. Кожа поддалась агрессивной стали, и живая кровь вырвалась на свободу. Сердце, изъятие которого было целью профессора, занервничало, забегало и спряталось под правым легким. Профессор крайне удивился не найдя его у левого, но поиски его не закончились. Перепахав скальпелем все мое тело, Каллистрат Модестович, скверно ругаясь под аккомпанемент поющего женского голоса, все же поймал измученный, уставший орган где-то у левого запястья. Роковое движение скальпеля, и свет, заливший мне глаза, погас. Все стихло и наполнилось тьмой…

Открыл глаза. Все в черной паутине, но это уже просто ночь в палате. Справа возвышается крест, перемещается мне в ноги по воздуху, затем исчезает, снова появляется справа. Сквозь паутину на потолке переливаются синие и розовые круги, вызывая тошноту. Попытка привести мысли в порядок и понять, что же произошло, привела меня в ужас: “Сердце! Я не чувствую его биения! Его нет!”. От шока я перестал дышать, и тошнота прошла. Круги почернели и слились с паутиной. Крест продолжал свой ритуальный танец.

За дверью - нарастающий глухой и тяжелый стук, напомнивший биение моего сердца, мимо палаты. Вместо него - звонкий стук тонких каблучков. Дверь открылась, и на фоне зелено-красного пьянящего тумана, врывающегося в палату, возникла обнаженная женщина с горящими кровавыми глазами, еще утром бывшая обычной медсестрой.

В мгновенье оказавшись возле меня, она сдернула одеяло, отбросив его на крест, вращающийся уже вокруг меня вместе со стенами, потолком, решетками окон. Она улыбнулась, оскалив острые кошачьи зубы, и, сковав мои руки холодом своих, села мне на живот. Ледяными лезвиями ее ногти вонзились в мои запястья. Боль заставила меня сделать вдох и наполнить грудь едким туманом. Воздух мелкими пузырьками, вспенивая кровь, начал выходить из разорванных легких. Я попытался закричать, но из горла вместо крика вырвалась уже мертвая кровь. Ее глаза надо мной перевались цветами огня. Ее губы льдом опустились на мою грудь. Язык жадно слизывал кипящую кровь. Зубы впивались в плоть, разрывая ее на куски.

Вдруг хищницу испугал огненный мотылек, влетевший в приоткрытую дверь и севший на мое плечо. Из ее груди вырвалось змеиное шипение. Она отскочила от огненного цветка и, обратившись большой летучей мышью, метнулась к окну, задев одеяло, которое оголило крест. Испугавшись его, вампирша разбилась о стекло окна в желтой пылью. Мотылек перелетел с моего плеча на гранитную плиту, поджигая крыльями желтый дым, опускающийся на крест. Видя, как он начинает тлеть, я решил спрятаться и не нашел ничего лучше того, чтобы забраться под кровать в надежде, что меня там никто не найдет.

И вот я лежу на холодном полу, покрытом квадратами линолеума. Воздух уже полностью вышел из моей груди, но делать новый вдох я опасался. Из черной сети пружин кровати торчали ржавые шипы. Казалось, они опускались на меня, царапая лицо. Это чувство подогревал треск горящего креста. Запахло пеплом, запахло Адом.

ГЛАВА VIII

ЛЕТИ

От дыханья дождя по насквозь промокшему прилипшему к спине платью пробежала дрожь. Но ключи уже вставлены в замочную скважину, и через мгновение я была уже дома, где встречал меня нежный свет свечей и неторопливый треск дров. Несмотря на то, что в комнате никого не было, меня почему-то не удивили зажженные свечи и играющий огнем камин, а вот цветы на столике у окна я увидеть не ожидала. Рядом дремал, сложив вместе крылья, огненный мотылек.

В ванной комнате меня ждал теплый душ. На мгновение он напомнил мне дождь, напавший на меня полчаса назад, но был гораздо приятней, бережно смывая с моих плеч усталость долгого дня.

День был тяжел и тревожен. Утром позвонил телефон, и мне пришлось бежать, оставив недопитую чашку кофе на столе; дверь, за которой меня ждал очередной хор бумажных проблем, выпустила меня только на другом конце города; транспорт, разумеется, уже не ходил, и мне пришлось пешком добираться домой под проливным дождем.

Но это все мелочи. Больше всего меня расстраивало и волновало то, что на другом конце провода целый день никто не брал трубку. А я сегодня в этот день непременно должна была быть с Ним.

Но вот уже ночь… Она расставит все по местам. И может уже все потеряно?! Но любовь заставляет верить и вселяет готовность идти до конца, любить до последнего удара сердца…

“Осталось пять - вдруг я нашла в обрывках своих мыслей его давно забытый сон, - Да, это отчаянно ударило мое сердце, чувствуя неминуемую гибель. Каплей крови на снег из-под шипов серебряных роз. В этот момент в моих глазах была Ты… я знаю, что Ты была со мной… я чувствую это…”.

И это правда, я думала о Нем. И также как сейчас, тогда мне не хватало его взгляда, нежности рук, и слов, пусть иногда абсурдных, но всегда волнующих мое сердце.

Я вернулась в комнату, где, улегшись в кресле, меня ждало черный пушистый кот с игривыми зелеными глазами.

- Здравствуй. Откуда ты здесь? Иди сюда…

Я взяла его на руки, прижала к груди. Он замурлыкал, закрыв глаза от удовольствия.

- Ты ж наверное, голоден. Что же тебе предложить? - сев в кресло, расспрашивала я гостя, а он приложил свое правое ухо к моей груди и только слушал, как бьется сердце:

“Четыре - еще один удар, еще один шаг сделан, и позади еще один миг, час, день - еще одна вечность…”.

Вечность… Да, я чувствовала, как мной овладевала ночь. Богиня Nix, только она одна способна заставить нас остановиться в этом безумном беге времени и слушать тишину, наполненную сегодня шелестом дождя за окном и тихим плачем моего сердца. Огонь в камине пытался успокоить его шепотом своего тепла. Легкий пьянящий дым, проникнув в комнату, медленно обволакивал мою память.

Дыхание ночи становилось все теплее. Горячий воздух поднимался по моему обнаженному телу. Сквозь сон я чувствовала, как он нежно сдувает капли воды с моей кожи, обволакивая меня теплой пеленой.

Но я не спала, хотя сон подкрался уже совсем близко. Также не спал зверь на моей груди. Он требовал ласки, прижимая голову к моей ладони. Иногда он вздрагивал, так как мои мокрые, еще не высохшие, волосы касались его шерсти, сползая с плеч.

Непродолжительная пауза должна была закончиться. Ее прервали стуком в окно две капли дождя, окончательно спугнувшие сон: “Четыре… три… - осталось два… Еще две раскаленных иглы вонзились в сердце…”

Зверь открыл глаза, приподнял голову, настороженно посмотрел в сторону окна.

Еще один удар. Это ветер открыл окно, ворвался в комнату и рукой дождя потушил свечи. “Остался последний, последний миг - миг, после которого нельзя будет обернуться, посмотреть на пройденный путь, вспомнить чьи-то слова о том, что завтра… «завтра» будет! А сейчас только этот миг…”

Зверь зашипел, испугавшись дождя. Спрыгнул с кресла, неосторожно оставив на моем теле царапины от своих когтей. Лепестки затрепетали на ветру. Испуганный мотылек проснулся и опустился мне на ладонь. Ветер оживил огонь в камине, и тот начал выбрасывать в комнату искры.

Холодный дрожь прошелся по моему незащищенному телу. Я встала, чтобы закрыть окно, прогнать незваного гостя. Капля крови покинула свежую рану, упала на пол. Новая волна тревоги нахлынула порывом ветра, наполнив мою грудь. Мотылек жег ладонь. Он был готов лететь туда, в палату №7 ПБШ, чтобы принести маленькую, но так необходимую искру света…

- Лети! Сквозь решетки дождя и паутину ночи… Лети!

ГЛАВА IX

ПОСЛЕДНИЙ УДАР

И вот ОН - последний удар… как будто в дверь… ОН пришел! Я чувствую дыхание дьявола… У камина за моей спиной человек в красном плаще с горящими кровью глазами.

ЕГО рука обожгла мое правое плечо. ОН бесцеремонно и грубо развернул меня к себе, как марионетку, скованную нитями беспрекословного подчинения. Я застыла в оцепенении. Не в силах пошевелиться, сделать выдох, закричать. Я не могла даже испугаться. Эта гнетущая нечеловеческая сила в любой момент могла раздавить меня, обратить в пепел. Какое-то время она сковывала меня в напряжении, заставляя смотреть в жаждущие крови глаза. Потом мне удалось сделать робкий беззвучный выдох.

- Здравствуй, королева, - заговорил ОН, и на лице ЕГО появилась улыбка, скрывающая клыки, - Я ждал этого часа сотни лет, и вот я свободен!

Он сел в кресло, откинувшись на спинку. Я по-прежнему не могла пошевелиться, и только мои глаза следили за его взглядом. Мне показалось, что его абсолютно белое, мертвое лицо немного помолодело, и вековые морщины на нем начали разглаживаться. Его глаза смотрели уже не на меня, а куда-то вдаль, в далекое прошлое.

- Я был проклят и изгнан сначала из мира дня, затем и из мира ночи… Ваш Бог счел меня своей ошибкой! Ха! Я знал, что ошибся он в другом. Где он!? Где его Человек!? Осталось лишь человечество - слепые мучительными стараниями во всем своем единстве стада, пытающиеся прогнившими канатами паутины поднять на ноги огромную статую полуразложившегося Бога… Да, Он сделал ошибку, Он сделал людей похожими, чтобы они любили друг друга как самих себя, а они ненавидят… Мастер ошибся, он дал им волю, разум, силу творить себя - и куклы рвут нити!

ОН громко засмеялся, посмотрел на меня и с улыбкой продолжил:

- Они думают, что Он им больше не нужен, и используют Его только, чтобы затыкать дыры в занавесе лжи… Да, они не подвластны Ему и как будто свободны… Но порванные нити слишком длинны, и все куклы давно уже связанны в уродливую сеть, липкую паутину. Пытаясь казаться красочными, доказать свою значимость, они надевают яркие одежды, в то же время перемешивая всю свою пеструю массу с грязью, обращаясь в серое, безликое стадо. Теперь я свободен. Я получил новое сердце - горячее живое сердце.

ОН встал, подошел к столу, на котором немедленно зажглись свечи, приподнял крышку блюда. Там в покорном спокойствии бесшумно билось сердце.

- Догадываешься, чье?

На моих глазах навернулись горячие слезы. И я тихо ответила:

- Знаю…

- Да, это было его сердце. Теперь мое. Не плачь, моя королева, - медленно подойдя, ОН взял меня за руки.

- Не смей меня так называть. Только Он… только Он… - пыталась сопротивляться я, но силы были несравнимы.

ОН отпустил меня и сделал шаг назад, увидев крест на моей груди. ЕГО глаза вновь наполнились кровью. Я как будто услышала змеиное шипение.

- Не я виноват, что именно Его… - немного оскалившись, начал объяснять ОН, - Глупые люди. Они думают, что могут безнаказанно играть со смертью, смело бросаться в быстрое течение жизни, не подозревая, что им уже давно связали руки.

Пересилив свой страх, ОН сделал рывок вперед и заключил меня в объятья. Я почувствовала холод смерти. ЕГО руки уже не обжигали мою кожу. Оцепенение потихоньку таяло, как и таяли века на белом лице освобожденного.

- И МНЕ нравится это сердце, хотя есть одно «но» - добрая его половина уже давно принадлежит Вам, моя королева. И Я намерен ее забрать. Кстати, Вы можете сохранить ее и сохранить Ему жизнь, став моей…

Мысль о Его смерти была мне невыносима. Она отняла последние силы, и я не могла сказать ничего в ответ. ОН взял меня на руки и положил на диван. ЕГО губы льдом коснулись моего плеча. Руки оставляли узоры инея на моем теле. На моих глазах завяли цветы у окна, почернев и рассыпавшись пеплом.

Наконец, ЕГО зубы вонзились в шею, нежно разрезав плоть и освободив кровь. Крест на моей груди начал плавиться, и серебро растекалось по коже.

В глазах потемнело, но, несмотря на это, я увидела, как кот, спрятавшийся за креслом, вышел из своего убежища. Не обращая на нас внимания, он уверенно запрыгнул на стол, где бесшумно билось сердце. Обнюхав его и сев поудобней, зверь посмотрел на нас. Убедившись, что ОН не подозревает о его намерениях, кот ловко проглотил сердце. Приведя после трапезы себя в порядок, кот поспешил покинуть нас, прокравшись к небольшому зеркалу, стоящему на тумбочке у дивана, и исчез в нем.

Через мгновение ОН встал, метнулся к уже пустому окровавленному блюду. Лицо ЕГО исказилось болью, и ОН с силой сжал руками свою голову. Стало невыносимо жарко, и свечи на столе сгорели за две секунды и погасли, лишив комнату освещения.

Затем неожиданно стало очень холодно. Огонь в камине замер и покрылся льдом. ОН подошел ко мне и, встав на колени, взял мою руку.

- Прости МЕНЯ, моя королева. МНЕ надо идти, МНЕ нельзя здесь больше оставаться… Я скоро вернусь за тобой и никто не сможет остановить МЕНЯ… Ничего не бойся, но помни - Солнце может убить тебя. Ночь теперь - твой день, она даст тебе силы. Прости меня…

Обратившись пепельным дымом, ОН исчез в камине. Расплавленное серебро, смешиваясь с умирающей кровью, стекало по моему обессиленному телу на замерзший пол.

ГЛАВА X

СУД

Треск горящего креста постепенно перерастал в гул эскалатора. Я чувствовал, что лежу уже не на клетчатом полу больницы, а на стальных раскаленных докрасна ступенях. “Метро?! - удивленно подумал я и открыл глаза, - Нет, вряд ли. Жарковато даже для подземки в июльскую давку”. Я встал и осмотрелся.

Три эскалатора медленно отправляли людей, держащихся за перила, вниз, в огненную пасть подземелья. Наверху - черная пустота. У каждого пассажира в руке полиэтиленовый пакет с надписью: “сердце №” и двузначным числом. У меня такого пакета, разумеется, не было.

Я был абсолютно уверен, что направляюсь не куда-нибудь, а именно в Ад. Может, поэтому ни этот факт, ни что другое меня уже не пугало. От высокой температуры кровь на моем теле запекалась, покрывая его осколками темно-красного панциря.

- Извините, - обратился ко мне человек с простреленной головой, стоящий сзади, - вы не подскажите, какие документы нужны для регистрации?

- Не подскажу! - ответил я, окинув его взглядом, и отвернулся.

“У него тоже есть… - заметил я, - А у меня нет. И документов никаких. Ну да ладно, там, думаю, разберутся. Им уж наверняка не впервой”.

- Извините меня, пожалуйста, еще один вопрос… Вы, наверно, там часто бываете Смотрю - налегке… Может, вы меня по знакомству? Наверх...

Я ничего не ответил, глядя, как ступени уходят под металлический пол. Пришлось сделать шаг и немедленно отойти в сторону, так как тот, с простреленной головой, шагнуть не догадался и рухнул в ноги стражей, выпустив из рук пакет с сердцем. Охранники моментально подняли его и поставили в длинную очередь. Подойдя ко мне, один из них сказал:

- Вы за ним будете. Никуда не отходите, пока не займут за вами.

- Буду! - ответил я, подумав, что отходить мне особо некуда.

Ждать пришлось недолго. Следующий с эскалаторов спустился вечно опаздывающий человек (я его запомнил еще на балу за зеркалом).

- Вы последний, да? - трясясь и заикаясь, спросил он.

- Да, я, - ответил я.

- А-а меня тут на перерегистрацию направили, - вставляя выпадающий глаз в глазницу, объяснил человек, - По служебному несоответствию…

Второй его глаз спрыгнул на пол и покатился к эскалаторам, где был пойман и возвращен на место.

Очередь тянулась по длинному тоннелю, освещенному кровавым светом факелов. Поведение времени в нем было немного странным, безосновательно свободным, раскованным. Секунды брали на себя продолжительность и тяжесть часов, которые в свою очередь становились легкими мгновениями. В связи с этим, очередь то замирала в окаменевшем воздухе, то быстро уменьшалась в лихорадочном беге, иногда даже увеличивалась, заставляя прокручивать назад все мысли, приходящие в мою голову.

Все это было довольно забавным, и я не заметил, как подошла моя очередь. Каменная стена, ворота, при них двое стражей с завязанными глазами.

Я сделал шаг, и передо мной возникла судейская трибуна на фоне спящего солнца. Позади – пропасть, наполненная раскаленными углями. Напротив меня в алмазном кресле - Судья. Я чувствовал, как ослепительно белый свет его глаз пронизывал меня насквозь, освещая мою израненную душу.

У его ног лежала гигантская собака с необычайно вытянутой клыкастой мордой и львиным хвостом. Обнюхав меня, она тяжело вздохнула, а я стал замечать некоторое недоумение. На лицах присяжных - легкая растерянность. Слева от Судьи - чаши весов, одна с пером, другая пуста. До моих ушей донесся шепот:

- Нет?! Неужели снова?!

- Как ни странно, но пока не нашли…

- А на складах смотрели? Может, уже оформили, как перевыполнение?

- Да нет, вроде придерживаемся плана…

- Что ж теперь делать, если не найдем?..

- А может, подтолкнем чуть-чуть, он и сам в пропасть. Авось Хозяин не заметит…

- Ага, как же, не заметит… В прошлый раз так «не заметил», что до сих пор в окрестностях Ада температура выше нормы на триста семнадцать градусов.

Вдруг все утихли. Человек с птичьей головой подошел к Судье, шепнул ему что-то на ухо, получил утвердительный ответ и записал еще одну строку в свою книгу.

Но опять порядок был нарушен. Неожиданно из черного купала неба, с диким воплем, ворвалась в действие суда ощипанная совершенно замученная курица. Ловко увертываясь от когтей слепых стражей, она подбежала к весам и схватила перо.

- Это - мое! И я никому не позволю! Вон у того вся голова в перьях, так нет! Кк что, сразу ко мне! Я вам устрою конфискацию…

Щелчок, и опять тишина - только перья на остывшем угле пола - это сомкнулись крокодильи челюсти судейского зверя, поглотив нарушительницу.

И вновь все внимание обратилось к моей скромной персоне. Но ненадолго, лишь Судья своей рукой закрыл мне глаза.

ГЛАВА XI

МАСТЕР

Я попытался их открыть, но безуспешно. Только чуть-чуть удалось приподнять веки; взгляд вниз, в пол. Что-то величественное и тяжелое давит, не позволяя поднять голову.

Жарко. Черный угольный пол немного отдавал красным, а из сети трещин на нем кое-где даже пробивались языки огня.

Я чувствовал, что ни стражей, ни Судьи здесь уже не было, а воздух, уголь пола, да и я сам - все пронизано какой-то всеобъемлющей единой силой, творящей и разрушающей одновременно. Во всем чувствовалось присутствие Мастера.

- Следуй за мной!

Низкий чистый голос раздался как будто в моей голове и меня за собой. Я беспрекословно подчинился, видя перед собой подол красной мантии, оставляющей на угле тонкую пленку крови.

“Чья это кровь? - подумал я, омывая в ней подошвы своих ботинок, - Неужели тех, кто еще час назад спускались с эскалаторов?”

- И их тоже. Но прежде всего она моя. Из нее создан весь мир. Из нее все рождается, в нее и обращается, когда перестает быть мне интересно. Только не надо думать, что я сотворил весь мир. Во-первых, не весь, а только жалкую его часть; во-вторых, не сотворил, а творю из своей же плоти, так как иная материя мне недоступна. И отнюдь не все подвластно моей воле. В конце концов есть единственный закон - абсолютная Истина; и я не знаю, в чем она заключается. Да, из-за этого порой случаются неприятности. Создание чего-либо знаешь ли опасная вещь. Я думаю, ты в этом уже убедился, ведь тоже себя считаешь творцом.

- Не считаю, мечтаю считать, - ответил я, чувствуя, как подошвы ботинок начинают обугливаться.

- Поздновато мечтать. Возвращенные люди обычно лишаются когда-то украденного ими разума. Какая глупая дерзость, что этим они подобны придуманными ими же самими Богу! Сколько же от них еще неприятностей будет?!

“Стражи-то слепые, вот и творится черт знает что!” - подумал я.

- Слепые. Вернулся веков триста назад Ангел Света. А потом сбежал, прихватив с собой глаза стражников, и что еще хуже отдал их людям. А толку?! Стражам положено видеть внешность, оболочку, так как неразумны, а это ничто по сравнению с истинным зрением. Прибавь к этому часть украденной у меня способности творить. Ну, да это все неважно. Все равно скоро все вернутся и без моей помощи, а могли бы еще жить, не считали б себя богами… Веком больше, веком меньше, мне все едино. Это вы во времени существуете.

- А можно разве в чем-то другом?!

- Можно в чем угодно. Вот я вообще не существую, а могу и во времени, как сейчас, иначе не получилась бы у нас с тобой беседа, могу и в пространстве.

- Это как?

- Просто. У тебя чувство времени, а у других существ - пространства, то есть пока материя вокруг них не меняется, они словно мертвы, их нет. Ну да ладно, разговор этот вот к чему. Один тип мало того, что украл у меня часть силы, (правда, ему жизнью своей пожертвовать пришлось), так еще и твое сердце. И с помощью него намерен не только вернуть свою жизнь, но еще творить и видеть.

- Ну и что? Мне-то уже все равно…

- А вот и нет, ты еще часть меня, часть моей силы, а ОН тогда сможет всему человечеству дать эту силу. Я ослабею и могу погибнуть, растворившись в других материях. Ты должен вернуть сердце. А у меня и так дел по горло.

- Вернуть сердце? Интересно, как?..

В ответ тишина. Мантии перед собой я уже ни видел. Вместо нее белый, как сахарная пудра, туман, пронизанный алыми лучами спящего Солнца.

Наконец я смог открыть глаза. Никогда я не был в такой близи от солнца. Сейчас оно казалось мне таким большим и сильным, но вместе с тем безопасным и беззащитным.

- Да… А что будет утром?

С этими словами я сделал шаг в сторону и оказался уже не в тумане, а в неком подобии тюрьмы, где узники руками перемешивали черную кипящую смолу. Уши заложило от жуткого шума - пронзительных криков и стонов измученных рабов, стука тяжелых молотов и ножей гильотин.

Я подошел к одной из адских машин. Она пока отдыхала. Рядом лежала отрубленная голова, точнее волосатый небритый череп с заплывшими глазами. Мне показалось, что я его уже где-то видел. У гильотины все те же слепые стражи…

- Типа Maiden?

- Так точно, Maiden… желаете испробовать, мой господин?

- Да нет, как-нибудь в следующий раз… А сейчас лучше снаряди мне несколько ребят, сотни три, и двадцать семь чанов смолы почерней.

- Будет исполнено!

“Да-а-аа… кто бы мог подумать! Только в Аду почувствовал себя человеком!”

Взяв в левую руку всю армию рабочих, сделал шаг обратно. Почему-то мне показалось, что Солнце уже собирается проснуться, и я приказал узникам начинать.

ГЛАВА XIII

В ТЕНИ

Ах, эти зеркала… Чего они только не видели! Мы открываем им самые сокровенные мечты и тайны, говоря как будто сами с собой. За каждым из них находится свой уникальный мир, сотканный из отображений мыслей, желаний и надежд хозяина.

Наконец, за спиной у меня - мое уже порядком уставшее за сегодняшний день зеркало. Я обернулся. “Ну это уж слишком! Это как же так устать надо, чтобы отказывать в отражении собственному хозяину!”. Да, в нем не только не было моего обычного образа, но даже черного кота, роль которого я и исполнял последнее время.

Разогнав черную паутину от настольной лампы, я обнаружил, что зеркало на этот раз не врет, так как свет совершенно беспрепятственно проходил через меня.

В мозг прокралась мысль: “Может, нет меня?”. И эта мысль начала развиваться и крепнуть в моих неудачных попытках ощупать собственное тело, но я вовремя заметил на полу свою тень…

“Слава Богу! Есть!” Приведя в порядок остальные мысли, я вспомнил, что в моей груди теперь бьется целых два сердца, причем оба моих.

Да, это все ерунда, мелочь, временная трудность (я был уверен, что это лечится). Меня больше волновало то, что я оставил Ее там наедине с этим чудовищем, но возвращаться через зеркало было крайне опасно. Черт его знает, посмотрю в следующий раз и не увижу даже тени!

Решил идти пешком. К моему удивлению входная дверь была заперта, но я ловко протиснулся сквозь замочную скважину. На лестничной площадке стоял человек в женском халате, курил.

- Чертовщина какая-то… - размышлял он вслух, - Покурить вышел. Глазом моргнуть не успел, а оказался у двери своей собственной квартиры. За дверью жена. А я в таком виде. Она не поймет, тем более, я и сам ничего не понимаю.

Он облокотился на перила и обречено стал смотреть вниз. Его тень, мерцающая на свету люминесцентной лампы, заметила мою и пожала ей руку. Меня никто уже не замечал.

Выйдя из подъезда, я оказался на окраине ночного города, освещенного светом миллионов фонарей. Именно благодаря им я мог видеть единственное, что от меня осталось - свою тень. Да и та не всегда вела себя адекватно моим действиям - то отставала, отвлекаясь беседой с тенью очередного дерева, то бежала навстречу тьме, пытаясь раствориться в ней. В общем, чувствовала себя довольно раскованно.

Вдруг я остановился, чувствуя, что тень замерла и держит меня. Обернулся. Перед моими глазами другая - тень женщины, а ее самой нет. Моя уже перебралась с асфальта да со стен домов на мою кожу. Так, стало удобней, я стал видеть хотя бы свои очертания.

- Ты должен пойти со мной.

Я хотел ответить, что не могу, так как очень тороплюсь, но это за меня сделала тень. Я почувствовал себя совсем ненужным и бесполезным.

- И все-таки тебе придется. Повелитель хочет видеть тебя.

“Видеть? Мне кажется, я сам себя с трудом теперь вижу…”, но ее черная прозрачная рука уже крепко сковала мою такую же прозрачную. Похоже, земное притяжение вновь забыло про меня, и мы поднялись над ночным городом.

Я видел внизу траншеи улиц, укутанные черной пеленой ночи, серые безликие крыши домов. На одной из них нас ждал человек в черном плаще и шляпе, и со звездой на груди. В отличие от меня он не имел тени, может быть поэтому я даже не сразу заметил его стоящего на самом краю спиной ко мне. Он обернулся, протянул руку к тени. Она дотронулась до его черной перчатки и растаяла в ночном воздухе.

Страх. Я чувствовал, как его глаза высасывают все мои мысли, память и весь мусор, которым была забита моя голова. Я понял, он хочет выведать все, что я знаю о Ней и о том монстре, в чьих руках, как я думал, Она сейчас находится. Наверное, от страха два моих сердца, бьющихся с разной частотой, начали сливаться в одно.

“Что это? Спасение?! Конец этому безумию?! Или вообще конец всему?!”

Его рука потянулась ко мне, дотронулась до моей щеки. Дрожь наполнила все мое призрачное тело. Я уже не чувствовал ног, затем перестал чувствовать руки. Наконец, повелитель теней поглотил всю мою сущность.

Меня больше нет...

ВМЕСТО ТРИНАДЦАТОЙ ГЛАВЫ

Нет…

меня…

Дата добавления: 2015-10-21