– На такую глупость я даже отвечать вам не буду.
– Поймите, он южанин. Эти люди ни о чем не думают, кроме секса. И, может, автомобильных гонок.
– А ваши предки, как я понимаю, прибыли в Америку на корабле «Мэйфлауэр»? – язвительно сказала Флоренс. – Или еще раньше – с викингами?
Дядя Сэм обреченно вздохнул и развел руками:
– Я бы попросил вас приберечь свой сарказм для обитателей королевства Васабия.
Теперь Флоренс оставалось завербовать всего одного человека. Но зато самого непростого. Он появился в уединенном домике в Александрии точно в назначенное время.
Потому что он никогда не опаздывал.
– Фьоренца? Что все это значит? Боже мой! Как здесь омерзительно!
Джордж обвел взглядом комнату, которая была обставлена, судя по всему, каким-то кротом-дальтоником, работавшим в самом занюханном подразделении бюрократической системы ЦРУ. В обязанности крота, очевидно, входило обставлять и украшать такие уединенные явочные квартиры, приспособленные для нужд американской разведки. Картины на стенах, если их вообще можно было назвать картинами, явно были куплены оптом на распродаже в универмаге «Уол-март» и мало чем отличались с эстетической точки зрения от дурацких открыток с бульдогами в кепках, играющими в покер. Оглядев все это, Джордж сказал:
– Ага, я вижу, ты посетила аукцион Сотбис.
– Хочешь что-нибудь выпить?
– А что нальешь? Дешевого вина из коробки? Или пива покрепче?
– Джордж, нам с тобой предстоит заняться кое-чем очень серьезным. По-настоящему серьезным, поверь мне.
– А можно подумать? – сказал он и тут же продолжил: – Нет, спасибо.
– Ты даже не хочешь узнать, в чем дело?
– В общем-то, нет, – он пожал плечами. – Так вот, значит, где мы держим невозвращенцев из Северной Кореи. Видимо, для того, чтобы они чувствовали себя как дома?
Флоренс рассказала ему, насколько это было возможно, про дядю Сэма, про ежедневный обзор новостей для президента, про десять миллионов золотом, про операцию, карт-бланш и про тот факт, что у нее теперь достаточно власти, чтобы перевести Джорджа на новую работу.
Джордж слушал ее с мрачным лицом, которое постепенно становилось еще мрачнее, и время от времени понимающе хмыкал: «Хм. Угу. Хм-м».
– Джордж, – наконец сказала она, – ты помнишь наш разговор о том, что мы могли бы с тобой сделать, если хотя бы на десять минут оказались вдруг у руля?
– Очень хорошо помню. Я ответил тебе тогда, что не хочу быть у руля. Ни десять минут, ни полчаса, ни месяц. Я хочу, чтобы меня оставили в покое, Фьоренца.
– И поэтому ты пошел работать в Госдепартамент?
– Ты прекрасно знаешь, почему я пошел работать в Госдепартамент.
– Из-за одной несчастной реплики твоей матери за обедом в День благодарения?
Джордж был правнучатым племянником Адлера Филлингтона Фиша, того самого американского дипломата и посла в Боготе, которому президент Теодор Рузвельт в 1902 году отбил знаменитую телеграмму:
ОБЕСПЕЧЬТЕ ПЕРЕШЕЕК К РОШДЕСТВУ.
Это привело к «отчуждению» Панамы от Колумбии, строительству знаменитого канала и последовавшему за этим обогащению превыше всякой меры кливлендского промышленника Марка Ханна, нью-йоркского финансиста Дж. П. Моргана, а также Уильяма Кромвеля, основателя юридической фирмы «Салливан энд Кромвель». Впоследствии эта золотая троица в знак признательности послу Фишу пользовалась его услугами в качестве советника при многочисленных сделках, что и заложило фундамент благосостояния семьи Фишей.
Четыре поколения спустя, когда на сцене уже появился Джордж, от этого благосостояния остался лишь Дом Фишей – некогда внушительный особняк из красного кирпича в Джорджтауне[5], настоятельно требовавший теперь капитального ремонта. Мать Джорджа, Филиппа Фиш-Тиббетс, так и не оправилась от разочарования, которое постигло ее то ли в результате постоянных размышлений о былом богатстве, то ли из-за внезапного исчезновения ее мужа Джеймсона Фиша по прозвищу Бычок, оставившего ее ради аргентинского игрока в поло по имени Эстебан, близкого друга семейства Кеннеди, что, впрочем, только усугубляло неприятную ситуацию. Долгие годы безутешная матушка Джорджа не давала затянуться этим душевным ранам при помощи все большего количества водки (с недавних пор смешиваемой с обезжиренными сливками). Как-то раз во время одного совсем уже мрачного обеда в День благодарения она объявила гостям, что Джордж, сидевший за столом вместе со всеми и как всегда угрюмо уставившийся в свою тарелку с грибным супом (стараясь при этом сдерживать себя, чтобы не броситься через весь стол и огреть свою мамашу серебряной супницей, подаренной по случаю вступления в должность губернатором Панамы и являющейся последним ценным предметом в доме Фишей), – так вот, она во всеуслышание заявила, что у ее сына никогда не хватит «винтиков в голове», чтобы поступить на службу в министерство иностранных дел; и даже более того – что он, скорее всего, будет зарабатывать себе на жизнь «составлением букетов». Джордж отправился на собеседование в министерство иностранных дел в ближайший же понедельник. Шестнадцать лет спустя он все еще продолжал там работать. Кто тут выиграл – оставалось неясным.
– Джордж, – сказала Флоренс. – Ты один из самых талантливых мужчин, которых я знаю. Ты погубишь себя кабинетной работой. Только подумай – какой нам выпал шанс! Больше такого не будет.
– Но ты же ничего не знаешь об этом дяде Сэме, – ответил Джордж.
– А вот теперь ты рассуждаешь как моя мать! Это ведь шанс изменить историю. Я уж не говорю о том, чтобы помочь восьмистам миллионам мусульманских женщин.
– Большинство из этих женщин абсолютно довольны своей судьбой. Готов поспорить, что половине из них нравится носить чадру. А еще им нравится то, что с ними носятся как с писаной торбой.
– Ничего себе – «носятся». Тебе самому по душе бы пришлось такое обращение?
– Жить в обществе, которое рассматривает меня как гражданина второго сорта и ограничивает мои права? Я что, похож на идиота?
– Вспомни цитату из Эдмунда Бёрка:[6] «Все что необходимо для торжества зла – это лишь бездействие добрых людей».
– Вспомни цитату из Мэла Брукса:[7] «Стоит один раз пуститься в бега – и не остановишься всю жизнь».
– Я не справлюсь с этим без тебя, Джордж. Поверь мне, будет весело.
– Нет, будет ужасно. Но самое ужасное, что я, видимо, соглашусь.
Задумчиво подбоченясь, Флоренс придирчиво изучала накрытый уже стол. Дядя Сэм предлагал провести первую встречу группы в том самом уединенном домике в Александрии, однако Флоренс решила приготовить настоящий итальянский обед у себя дома в городке Фогги-Боттом. Она еще не знала, как все в итоге у них сложится, но была уверена, что не много бывает в жизни таких непростых ситуаций, которые нельзя изменить к лучшему превосходным обедом, состоящим из вяленной по-ломбардски говядины, ризотто (из раков и африканских бобов по ее собственному рецепту), шоколадно-малинового тирамису, эспрессо плюс нескольких бутылок «Бароло». Флоренс была в черной кашемировой водолазке, узких брюках в стиле «тореадор» и туфлях на высоком каблуке. В ушах у нее были жемчужные серьги. Поверх водолазки она повязала фартук с оборками в стиле пятидесятых годов, в котором она выглядела, пожалуй, еще сексапильнее.
Первым появился Бобби Тибодо – парень из ЦРУ. Он позвонил в дверь без пяти восемь. Люди из ЦРУ всегда приходят пораньше – они любят контролировать ситуацию. Джордж прибыл ровно в восемь. Рик Ренард опоздал на двадцать минут, объяснив, что его задержал один конгрессмен, «который никак не мог заткнуться».
Флоренс предложила своим гостям холодное как лед «Прозекко» в узких бокалах. Мужчины настороженно присматривались друг к другу, а Флоренс поглядывала на Бобби Тибодо, наблюдая за тем, как он изучает Рика и Джорджа.
Бобби было под сорок. Он обладал крепким телосложением, коротко подстриженными светлыми волосами и скептическим взглядом из-под тяжелых век, который придавал ему выражение легкой враждебности. Он мало двигался, как будто не желая расходовать силы. Обратившись к Флоренс, он немедленно назвал ее «мэм». Она поприветствовала его на арабском и едва сдержала улыбку, когда на ее «салям» он ответил с крепким акцентом жителя Алабамы.
Он заметил, что она поглядывает в его сторону. Бобби был не из тех, кто упускает хоть что-нибудь. Флоренс почувствовала, что краснеет.
– Ну что же, – сказала она, подняв свой бокал «Прозекко» и чокаясь со всеми присутствующими, – за Акабу.
– За Акабу? – недоуменно переспросил Ренард.
Двое других мужчин с интересом посмотрели на него, и Бобби сказал:
– А ты, значит, тот самый пиарщик?
– Специалист по стратегическим коммуникациям, – сказал Рик.
По лицу Бобби скользнуло подобие улыбки. Он повернулся к Джорджу:
– Ну а ты, значит, из Госдепа?
Люди из ЦРУ с опытом работы за границей между собой называли персонал Госдепартамента «посольской блевотиной».
Флоренс решила, что ей пора вмешаться:
– Я бывала в Акабе. Там весьма мило. Король Иордании содержит там небольшой дворец.
– Где служил? – спросил Бобби у Джорджа.
– Вообще-то, нигде. Только в Вашингтоне.
Бобби слегка поднял брови:
– А сколько ты уже в Госдепе?
– Шестнадцать лет.
– Шестнадцать лет проторчал в Вашингтоне?
– Даже шестнадцать с половиной.
Бобби повернулся к Ренарду:
– А ты сколько уже стратегически коммуникируешь?
– Я руковожу собственной фирмой уже четыре года, – ответил Рик.
– На Ближнем Востоке часто бываешь?
– Регулярно посещаю Дубай.
– Ну и как тебе ихний новый аэропорт?
Джордж попытался перехватить взгляд Рика.
– Ну… ничего. Вполне симпатичный.
Бобби усмехнулся.
– А что тут смешного?
– В Дубай нет нового аэропорта, – вздохнул Джордж.
– А может, сядем за стол? – предложила Флоренс.
«Бароло» и ризотто из раков слегка сгладили возникшую напряженность. Джордж помог Флоренс убрать со стола тарелки. На кухне он прошептал:
– Где ты его нашла? В фирме «Киллер напрокат»? Это же просто горилла.
– Он нам нужен.
– Между прочим, это именно он спровоцировал тот самый ракетный удар.
– И правильно сделал.
– Я ничего не имею против бомбардировок иностранных посольств, но это не значит, что всякая деревенщина имеет право…
– Джордж, удар наносился по секретному заводу Аль-Каиды.
– Да мне без разницы. Думаю, лучше открыть новую бутылку вина.
– Вернись к ним и прикрой Ренарда.
– Да, этот парень как нельзя к месту. Отличную команду ты собрала. Громила из спецслужб, продажный пиарщик и недоделанный чиновник МИДа. Про нас будут сочинять баллады, но, слава богу, меня к тому времени не будет в живых.
Когда Флоренс вернулась с новой бутылкой «Бароло» в комнату к гостям, Бобби рассказывал Рику о том, что, очевидно, по-настоящему его волновало:
– «Морские котики» во Вьетнаме, когда убивали кого-нибудь из Вьетконга, вырезали у него печень, откусывали от нее чуть-чуть и бросали рядом с трупом. Согласно буддийской теологии, если у тебя чего-нибудь не хватает, на небеса тебе вход закрыт. А этого они очень сильно не любят.
Рик побледнел и опустил свой нож и вилку.
– Ты доедать будешь? – спросил Бобби.
– Э-э… Нет.
– Ну тогда я. Можно? – Бобби придвинул к себе тарелку Рика и посмотрел на Флоренс. – Мэм, замечательное блюдо, я вам скажу. Никогда не ел ризотто с жуками.
– С жуками?
– У нас так раков зовут. Там, откуда я родом.
– А почему вы не называете меня Флоренс?
– Флоренс? Хорошо… Флоренс Аравийская.
– Лучше просто Флоренс, – она подняла свой бокал. – Ну так что, за Акабу?
Бобби поднял свой бокал:
– А-а, фиг с ней! За Акабу так за Акабу.
– Это метафора, – объяснил наконец Джордж Рику. – Она означает, что мы умрем раньше, чем туда доберемся.
– «Если умрут верблюды – умрем и мы», – процитировал Бобби. – А верблюды начнут дохнуть через двадцать дней.
Глава шестая
Эмират Матар (название которого по неясным причинам произносится как «Матерь») представляет собой полоску песка шириной в десять и длиной в триста пятьдесят миль, протянувшуюся вдоль западного побережья залива Дария. На севере он берет свое начало в комариных болотах Ум-Катуша, далее на несколько сотен миль простирается в основном на юго-восток вплоть до пролива Ксеркса, где слегка поворачивает к западу и заканчивается у Альфатуша, на лучезарном побережье Индийского океана.
Если вы будете рассматривать Матар на крупномасштабной карте, вы скорее всего сочтете это государство весьма нелепым политическим образованием. Глядя на его кривые очертания, можно предположить, что границы этого эмирата были специально прочерчены таким образом, чтобы отрезать его гораздо более крупного западного соседа, королевство Васабия, от выхода к морю. И это предположение будет абсолютно верным.
Отчет об образовании Матара можно найти в историческом труде Дэвида Времкина, который называется «Ирак у нас будет здесь, а Ливан вот здесь: как создавался современный Ближний Восток»:
Черчилль был страшно зол на французов, и на этот раз не без оснований, поскольку они вели сепаратные переговоры с [королем Васабии] Таллулой касательно морских портов. К моменту созыва конференции он окончательно потерял всякое желание церемониться с французским министром иностранных дел Делаваль-Путрийером. В ту ночь Черчилль до пяти часов просидел с полковником Лоренсом, Глэндсбери и Тафф-Блиджетом, а также с Джереми Питтом, который сильно страдал от жары и очередного приступа подагры. Наутро, когда все, наконец, собрались на переговоры, Боске и Гастон Тази заметили, что пальцы Тафф-Блиджета перепачканы зеленой, голубой, желтой и малиновой краской, о чем они лихорадочно стали сигнализировать остальным французским делегатам. Однако было слишком поздно. К тому времени, когда все пятьдесят участников уселись вокруг обитого зеленым сукном стола в Большом зале Салах-аль-Дина во дворце Маджма, у британцев уже были готовы собственные карты. И чернила на них, как заметил Шомондели, уже «совершенно просохли».
Сигго, который служил мажордомом у Сайкса (и два года спустя погиб от несчастного случая во время странного чаепития в присутствии королевы Александры в Кенсингтонском дворце), описывал этот момент следующим образом: «Уинни раскатал свою карту по всему столу, и она хлопнула как брамсель, надувающийся на мачте, когда вы в сильном прибрежном течении проходите на скорости в двадцать узлов недалеко от порта Каус». Такое вот яркое сравнение. Прекрасно понимая, что происходит, Делаваль-Путрийер попытался возражать, ссылаясь на протокол, но Черчилль ткнул в сторону француза своей сигарой, «похожей на обкусанную сосиску», и пригрозил расширить зону действия Бальфуровской декларации,[8] определявшей Палестину в качестве новой родины для евреев, на Ливан и Сирию, которые находились во французской сфере влияния.
Как сообщил Флег-Райт в своей телеграмме Артуру Гленвуди тем же утром, меньше всего на свете французы хотели, чтобы «арабский мир захлестнули волны прибывавших со всего мира строителей кибуцев». Подобный поворот привел бы также к неизбежному конфликту британской ветви семьи Ротшильдов с представителями ее французской ветви, которые уже довольно долгое время присматривались к западным склонам долин Бекаа и Нуш, планируя разбить там виноградники для экспериментальных сортов черного совиньона. Делаваль-Путрийер не мог ничего поделать. Его явно переиграли.
Король Таллула пришел в ярость, увидев, как обещанное ему побережье исчезло при помощи нескольких штрихов, сделанных карандашом британского картографа. Он громогласно объявил конференцию «сборищем жаб и шакалов» («джамаа мин этхеаб в эддафадэх»), шумно покинул зал и умчался из Дамаска в сопровождении двухсот бедуинов, служивших его личными телохранителями. Господин Пико заметил на это господину Гастен-Пике буквально следующее: «Только его и видели».
С другой стороны, Газир бен Хаз, толстый и сластолюбивый правитель небольшого племени вази-хад, состоявшего из торговцев и рыбаков, которые населяли это побережье со времен Александра Македонского, теперь вдруг оказался эмиром новой страны, наглухо перекрывшей все пути к морю для нефти из Васабии. Черчилль, разумеется, этого и хотел. А как еще можно было отплатить королю Таллуле за его упрямство при обсуждении предложенных ему тарифов на финики, не говоря уже о бесконечных спорах на тему: кто должен въехать в Дамаск первым и в каком наряде?
В тот же самый вечер Черчилль беседовал с Глэндсбери в биллиардной комнате Британской миссии. Когда им подали бренди и сигары, он признался, что никак не может решить, от чего ему так хорошо на сердце – то ли от унижения Делаваль-Путрийера, то ли от того, что «этот говнюк Таллула может теперь подавиться своей нефтью».
Король Таллула был вынужден заключить сделку с эмиром Матара. Подписав договор, Васабия довольно быстро построила свой первый нефтепровод к заливу через Матар. В последующие годы прибавилось еще более десяти таких нефтепроводов. Иных путей доставить свою нефть на рынок у Васабии просто не существовало.
Экономике Матара этот поток черного золота явно шел на пользу. Эмиры никогда не публиковали официальных отчетов, однако ежегодные доходы от так называемых «взносов вежливости», переводимых Васабией в казначейство бен Хаза, к концу столетия оценивались уже в десятки миллиардов долларов. Династия бен Хаза тем временем неукоснительно продолжала придерживаться официальной версии об источниках столь баснословного богатства страны. Правительство утверждало, что источником денег служит фиговое масло, финики, рыболовство и туризм.
Последнее утверждение было в определенном смысле и самым наглым, если принять во внимание ужасные матарские песчаные бури и летнюю температуру воздуха, не опускавшуюся ниже сорока градусов. Однако Матар мог вполне честно заявлять о том, что часть его огромных доходов приносят азартные игры. Нынешний эмир построил на прибрежных островах, куда можно было добраться по десятимильной дамбе, целый комплекс отелей, казино и парков развлечений, который он весьма остроумно назвал «Страной неверных». Коренным жителям эмирата (официально) не разрешалось ездить на острова и предаваться азарту – включая все побочные действия, – однако этот закон крайне редко упоминался в теории и никогда не применялся на практике. Эмир провозгласил его лишь для того, чтобы соблюсти приличия в глазах местных священнослужителей.
Изящество, с которым он решал вопросы религии, вызывало всеобщее восхищение. Матарские муллы были самыми сытыми священниками во всем мусульманском мире. Они получали от государства щедрое жалованье, роскошные квартиры, по новенькому «мерседесу» каждые три года плюс ежегодный оплачиваемый отпуск на полтора месяца, который большинство из них предпочитали проводить на юге Франции, несомненно являющемся одним из самых священных мест ислама.
В результате интереса эмира к этой сфере Матар стал подлинным оазисом веротерпимости. Как сказал об этом один ученый муж: «У ислама здесь воистину счастливое лицо». Карьера священнослужителя в Матаре была крайне престижна.
Подобный подход к религии резко контрастировал с мусульманскими взглядами, царившими в соседнем королевстве Васабия. После того как в 1740 (или 1742) году на трон взошел шейх Абдулабдулла по прозвищу Разумный, он немедленно заключил соглашение с имамом Неджаза по имени Мустафа К'ум, целью которого была консолидация власти на всей территории страны. Мустафа проповедовал крайне суровую версию ислама, называвшуюся «мукфеллах». Абдулабдулла согласился признать мукфеллах официальной религией всей Васабии, за что Мустафа должен был присягнуть на верность династии Хамуджей. Вот так Васабия объединилась под властью одного правителя.
Увы, это обрекло страну (по определению одного историка) на участь самого «невеселого» государства на всем Ближнем Востоке. Если, конечно, вам не приходит на ум (замечает он) «считать весельем отрубание голов и других частей тела, бичевание, выкалывание глаз и отрезание вашего языка за такие проступки, которые в других религиях привели бы к наказанию в виде наставления раввина, либо пяти молитв „Богородице, Дево, радуйся“ для христианина, либо (в случае епископальной церкви) в виде фламинго из розового пластика на лужайке у вас перед домом». Если поискать в Интернете сочетание «Васабия» и «Дольче вита», то результатом будет абсолютный ноль.
Разница в религиозных темпераментах, помноженная на проблему национальной границы, привела к вполне предсказуемому напряжению в отношениях между этими двумя государствами. Необходимость платить матарским эмирам так называемый «налог Черчилля» крайне раздражала потомков короля Таллулы.
В 1957 году его внук, король Талубадулла, пригрозил захватить часть территории Матара протяженностью в двадцать миль на том смехотворном основании, что калиф Ибн Иззир (1034–1078), являвшийся весьма отдаленным предком Хамуджей, разбил там однажды свой лагерь, отправившись на рыбалку. Дело дошло до передислокации целой танковой дивизии к васабийско-матарской границе и до энергичных полетов истребителей класса «Мираж» (поставляемых королевским ВВС Васабии весьма дружественной Францией) над спорной территорией. Неразбериха привела к серьезной обеспокоенности ООН, однако быстро закончилась короткой репликой американского посла в Каффе, который негромко, но внятно посоветовал министру иностранных дел Васабии «завязывать со всем этим поскорей».
У Соединенных Штатов были хорошие отношения с Васабией (причиной чему, разумеется, служила местная нефть), однако американцы всегда поддерживали и независимость Матара, чтобы держать Васабию на коротком поводке. Старина Черчилль, может, и напился в тот вечер, но он понимал, где собака зарыта. К тому же, как отмечал Генри Киссинджер в XXI томе своих мемуаров под названием «Жизнь гения», симпатии американцев к Матару «приводили васабийцев в настоящее бешенство». И это было приятно.
Время от времени Васабия размахивала своим ятаганом, поглядывая в сторону Матара, и угрожала прорваться к морю, но в эмирате к этим эпизодам серьезно не относились. Защищенный Америкой, Матар был настоящей мусульманской Швейцарией. Его экономика прочно опиралась на васабийскую нефть, а местные священнослужители были сыты, счастливы и непридирчивы. Единственное, чего здесь не хватало, так это, пожалуй, альпийской вершины Маттерхорн. Ну и знаменитого швейцарского шоколада.
Короче говоря, это местечко было идеальным плацдармом для Флоренс и ее команды. К тому же у Матара имелось еще одно преимущество – в баре тут можно было заказать выпивку.
Глава седьмая
Флоренс долго ломала голову, размышляя о том, что подарить эмиру. Подарок должен был стоить достаточно дорого, чтобы привлечь внимание, однако Флоренс хотелось завязать с его помощью разговор, а не просто всучить избалованному правителю очередную шикарную безделушку.
Эмир любил охотиться на газелей сидя на специальном стульчике, установленном на радиаторе его «хаммера». Поэтому Бобби внес предложение подарить пару позолоченных ружей производства фирмы «Холланд энд Холланд». Джордж, категорически выступавший против убийства животных, заявил, что в коллекции огнестрельного оружия у эмира и без того уже две сотни стволов. Взамен он предложил подарить Коран двенадцатого века, некогда принадлежавший последнему султану мавританской Испании, оправленный в слоновую кость и украшенный арабским жемчугом и цейлонскими изумрудами – три миллиона четыреста тысяч долларов за все про все. Рик, буквально все оценивавший с позиций пиара, отметил, что факт принадлежности этой замечательной книги последнему султану Испании может испортить все дело. Почему бы не подарить эмиру личную подводную лодку, которую Рик видел в каталоге «Шарпер имидж»?
– Арабы ведь любят воду? Спорим, ему понравится идея полного погружения.
Джордж возразил, что субмарина за семьсот пятьдесят тысяч долларов вряд ли привлечет внимание человека с состоянием в десятки миллиардов. В поддержку затеи с подлодкой возникла идея вооружить ее торпедами и ракетами ВМФ США. Однако дядя Сэм забраковал эту инициативу на том основании, что в заливе Дария курсируют американские боевые корабли, и подарок вряд ли окажется приятным сюрпризом, если один из них определит субмарину эмира в качестве вражеской цели и утопит ее.
В конце концов Флоренс остановила свой выбор на вертолете. Решено было подарить гражданский вариант боевого вертолета «Блэк Хоук» со специально оборудованной турелью перед сиденьями пилотов, откуда эмир сможет легко и просто стрелять по своим любимым газелям. Вертолетов ведь много не бывает. Как не бывает слишком много денег и слишком хорошей фигуры.
Эмир был очарован этим подарком, и вскоре Флоренс получила приглашение в королевский дворец, расположенный в столице Матара Амо-Амасе.
Все четверо компаньонов остановились в номерах с видом на гавань в одном из лучших столичных отелей с несколько хвастливым названием «Опьюлент» («Изобильный»). Вдали мерцали огоньки нефтяных танкеров, стоящих на рейде. На площади Черчилля возвышался огромный мраморный монумент покровителя Матара. Дедушка нынешнего эмира возвел его еще в двадцатые годы. На каменном лице блуждала знакомая всему миру усмешка. Монумент ухмылялся в сторону запада – туда, где лежала Васабия.
Вся группа собралась в номере люкс у Флоренс. Джордж к этому времени уже умудрился расстроить себе желудок, несмотря на то что почти все продукты в «Опьюлент» доставлялись прямиком из Парижа. Теперь он сидел, сжимая в руке бутылочку «Пепто-бисмола».
– Наслаждаешься Ближним Востоком? – спросил его Бобби.
– Может, начнем? – предложила Флоренс. – Мне кажется, здесь нам будет удобно.
– Ну да, – кивнул Бобби, – только тараканов много.
Джорджа передернуло от отвращения.
Бобби пробежал пальцами по клавишам своего лэптопа. На стене появилась фотография эмира. Бобби нажал еще несколько клавиш, и все увидели фотографию жены эмира. Флоренс с интересом всмотрелась в ее лицо. Супруга правителя оказалась весьма хороша собой. Ей было около сорока, и в ее умных глазах таилось легкое разочарование.
Бобби нажал еще несколько клавиш. На стене одна за другой начали появляться фотографии прекрасных женщин, чем, очевидно, и объяснялось то самое разочарование в уголках глаз эмировой жены.
– Это что? – спросил Рик. – Каталог магазина женского белья?
– Подруги эмира, – пояснил Бобби. – В основном итальянки и француженки. Хотя в последнее время он стал заглядываться и на русских. Впрочем, он может трахать все что угодно – хоть собаку, если под рукой больше ничего нет.
– Может, попытаемся проявить некоторое уважение? – сказала Флоренс. – Хотя бы на тот случай, если комната на прослушке.
Бобби продолжил свой доклад:
– Его жена, шейха Лейла. Мать из Матара, отец – англичанин. Он был инженером. Работал на нефтепроводе. Получил кучу денег. Женился на дочери одного из местных вождей. Лейла… Получила образование в швейцарской школе в Лозанне. Перебралась в Оксфорд. Проявила способности. В Лондоне работала ведущей на телевидении. Тусовалась с нужными людьми, включая королевских особ. Раз или два ходила на свидания с принцем Чарльзом, но ни фига у них не вышло.
– А это откуда известно? – спросил Рик.
– Я не распространяюсь о своих источниках. Хотя, чего тут скрывать, в МИ-5 целый отдел занимается исключительно анализом походов принца налево. Едем дальше – Лейла… Она влюбилась в будущего эмира Газзира бен Хаза, встретив его на королевском «Аскоте»… Это у них типа модные скачки.
– Мы в курсе, – сказал Джордж.
– А я там ни разу не был. Короче, он завалил ее, как газель с нашего вертолета, а потом притащил сюда и сделал своей арабской женушкой, – Бобби быстро перевел взгляд на Флоренс. – Такое случается.
– Ты продолжай, Бобби.
– Ну вот… И все у них до поры до времени было в ажуре. Родили сына по имени Хамдул. Ну а потом сами знаете, как бывает – мужику неохота питаться каждый день в одном ресторане. Короче, он построил себе дворец для ё… э-э-э, я извиняюсь, мэм… местечко на побережье. Называется Ум-безир. Вот там есть все, чего у мужика душа пожелает. Блин, а мы-то думали, что перепихнуться где-нибудь в лесу на заднем сиденье пикапа это круто.
– Спасибо за кросскультурную параллель, – сказала Флоренс.
– У него там вертолетная площадка и взлетная полоса для самолета в километр длиной. Это на случай, если ему так приспичит к своим девушкам, что скорости вертолета не хватит, – усмехнулся Бобби. – Да, блин, хорошо быть эмиром… Так или иначе, эта шейха, она же не идиотка. Ей все известно про Ум-безир. Раньше она соглашалась вести себя, как многие другие жены, то есть закрывала глаза. Типа – мужские дела. К тому же, выходя за этого Газзира, она ведь знала, что он станет эмиром, когда его старик дуба даст, и заставила его написать расписку, что он не будет брать больше жен. А местным это не очень понравилось. У них тут свои порядки, и если после тебя не останется сотни-другой сыновей, то и цена тебе грош-копейка. Это объясняет, кстати, почему у них в Васабии сорок тысяч принцев. Там ведь плюнуть некуда, чтобы в наследного принца не попасть. Я не в том смысле, что они без конца плюют в королевскую семью. Однако он, видно, был влюблен в эту Лейлу по уши, потому что согласился на ее требование. И даже заставил своего главного муллу подогнать под это дело религиозное основание. Короче, затею Лейлы публично объявили варгат.
– А это еще что такое? – спросил Ренард.
– Кошер.
– Почему же она настояла на моногамии?
– Да потому что хотела видеть своего сына на троне. Набитый женами гарем не очень-то располагает к уверенности в завтрашнем дне. Все эти арабские жены последнюю тысячу лет только и знали что следить друг за дружкой, травить друг дружку, а заодно травить друг у дружки детей, чтобы только собственное чадо продвинуть… А вот это их сын, Хамдул. Ему сейчас десять лет… В общем, самое интересное для нас то, что Лейла с недавних пор решила прикрыть лавочку в Ум-безире. По нашей информации, она уже всю плешь проела своему эмиру.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |