sitter i en katapultstol som gar loss i ultrarapid.
Den som star nere vid biyggorna kisar mot vattnen. Biyggorna aldras fortare an manniskor.
De har silvergratt virke och stenar i magen.
Det blandande ljuset slar anda in.
Den som fardas hela dagen i oppen bat
over de glittrande Qardarna
ska somna till sist inne i en bla lampa
medan oarna kryper som stora natt^arilar over glaset.
ПЕРЕДЫШКА - ИЮЛЬ
Лежащий под этими высокими деревьями навзничь, в то же время находится в вышине. Растекается тысячью веток, покачивается взад-вперед,
сидит в катапульте, взлетающей вверх со скоростью замедленной съемки.
Стоящий внизу, на мостках, щурится на воду.
Мостки старятся раньше людей.
У них в животе серебристые щепки и камни.
Слепящий свет пробивается в самую глубь.
Плывущий на лодке весь день по сверкающим фьордам,
в конце концов заснёт, оказавшись внутри синей лампы, в то время как острова огромными ночными бабочками поползут по её стеклу.
Перевод А. Прокопьева
DET OPPNA FONSTRET
Jag stod och rakade mig en morgon framfor det oppna fonstret en trappa upp.
Knappte igang rakapparaten.
Den boijade spinna.
Den surrade starkare och starkare.
Vaxte till ett dan.
Vaxte till en helikopter
och en rost — pilotens — trangde fram
genom danet, skrek:
“Hall ogonen oppna!
Du ser det for sista gangen.”
Vi lyfte.
Flog lagt over sommaren.
Sa mycket jag tyckte om, har det nan tyngd? Dussintals dialekter av gront.
Och sarskilt det roda i trahusvaggama. Skalbaggarna blankte i dyngan, i solen. Kallare som dragits upp med rotterna kom genom luften.
Verksamhet.
Tryckpressarna kralade.
Just nu var manniskorna de enda som var stilla.
ОТКРЫТОЕ ОКНО
Однажды утром я брился перед открытым окном на втором этаже.
Я включил бритву, и она стала жужжать.
И жужжала громче и громче.
Пока шум от неё не превратился в грохот.
Превратился в вертолет
и какой-то голос — голос пилота — перекрывая этот грохот, прокричал:
«Не закрывай глаза!
Ты видишь это в последний раз».
Мы поднялись.
Полетели низко над летом.
Столько вещей мне нравились — весят ли они хоть что-нибудь? Дюжинами диалекты зелёного.
И особенно красный цвет — деревянных домиков.
На солнце, в навозе, блестели жуки.
Погребки, вырванные вместе с корнями, проплывали по воздуху.
Кипучая деятельность.
Ползали печатные прессы.
И одни только люди сейчас не двигались.
De holl en tyst minut.
Och sarskilt de doda pa lantkyrkogarden var stilla
som nar man satt for en bild i kamerans barndom.
Flyg lagt!
Jag visste inte vart jag vande mitt huvud — med delat synfalt som en hast.
У них была минута молчания.
Особенно тихо вели себя мертвецы на сельском кладбище,
так же тихо, как в детстве сидели перед объективом камеры. Опустись пониже!
Я не понимал куда я повернул голову —
видя правым глазом не то что левым как лошадь.
Перевод А. Прокопьева
PRELUDIER
I
Jag skyggar for nagot som kommer hasande pa tvaren i
snogloppet.
Fragment ur det som ska komma.
En losbruten vagg. Nagonting utan ogon. Hart.
Ett ansikte av tander!
En ensam vagg. Eller flnns huset dar fast jag inte ser det?
Framtiden: en arme av tomma hus som letar sig framat i snogloppet.
II
Tva sanningar narmar sig varann. En kommer inifran,
en kommer utifran och dar de mots har man en chans att fa se sig sjalv.
Den som marker vad som halier pa att handa ropar
fortvivlat: “Stanna! vad som heist, bara jag slipper kanna mig sjalv.”
SAMLADE DIKTER 152
ПРЕЛЮДИИ
I
Я пугаюсь чего-то, что плетется наперерез
в снежной мокреди. Фрагменты того, что придет.
Разрушенная стена. Что-то безглазое. Твердое. Лицо из зубов!
Одна лишь стена. Или там есть дом, хоть я его и не вижу?
Будущее: армада пустых домов, ищущих путь в снежной мокреди.
II
Две правды сближаются. Одна идет изнутри,
другая извне
и в точке их встречи есть возможность увидеть самого себя.
Тот, кто заметил, что может случиться, испускает отчаянный крик:
«Остановитесь! все, что угодно, лишь бы мне не узнать самого себя».
153 ИЗБРАННОЕ
Och det finns en bat som vill lagga till — forsoker just har — den kommer att forsoka tusentals ganger.
Ur skogens morker kommer en lang batshake, skjuts in
genom det oppna fonstret, in bland partygasterna som dansat sig varma.
Ill
Vaningen dar jag bodde storre delen av livet ska utrymmas. Den ar nu tomd pa allt. Ankaret har slappt — trots att det fortfarande rader sorg ar det den lattaste vaningen i hela stan. Sanningen behover inga mobler. Jag har rest runt livet ett varv och aterkommit till ut- gangspunkten: ett urblast rum. Saker jag varit med om har visar sig pa vaggama som egyptiska malningar, scener pa insidan av en grav- kammare. Men de utplanas alltmer. Ljuset ar namligen for starkt. Fonstren har blivit storre. Den tomma vaningen ar en stor kikare som riktas mot himlen. Det ar tyst som en kvakarandakt. Det som hors ar bakgardarnas duvor, deras kuttrande.
А вот корабль, он хочет причалить — пытается именно здесь — и будет пытаться тысячи раз.
Из мрака леса появляется длинный багор, проникает
сквозь открытое окно в комнату, где гости разгорячились от танцев.
III
Квартиру, в которой я прожил большую часть жизни, необходимо освободить. В ней уже ничего не осталось. Якорь поднят — но, несмотря на еще не ушедшую грусть, это — самая легкая квартира во всем городе. Правда не нуждается в мебели. Я сделал виток по жизни и вернулся к исходной точке: опустошенной комнате. То, что я пережил здесь, отражается на стенах в виде египетских росписей, сцен внутри гробницы. Но они постепенно тускнеют. Слишком ярок свет. Окна стали больше. Пустая квартира — это громадный бинокль, направленный в небо. Тихо, как во время молитвы квакера. Слышны только голуби с заднего двора, их воркование.
Перевод А. Афиногеновой
UR
“STIGAR”
(1973)
ИЗ СБОРНИКА «ТРОПИНКИ» (1973)
SKISS I OKTOBER
Bogserbaten ar fraknig av rost. Vad gor den har sa langt
inne i landet?
Den ar en tung, slocknad lampa i kylan.
Men traden har vilda farger. Signaler till andra stranden! Som om nagra ville bli hamtade.
Pa vag hem ser jag blacksvamparna skjuta upp genom
grasmattan.
De ar de hjalpsokande fingrarna pa en
som snyftat lange for sig sjalv i morkret dar nere.
Vi ar jordens.
ОКТЯБРЬСКИЙ НАБРОСОК
Буксир весь в веснушках от ржавчины. Что он здесь делает, на берегу,
так далеко от воды?
Как тяжелая потухшая лампа в ненастную пору.
А деревья в буйстве красок. Словно сигналы на тот берег!
Как будто некоторые из них хотят, чтобы их забрали отсюда.
По дороге домой натыкаюсь на чернильные грибы, пробившиеся
сквозь траву.
Это пальцы того, кто
давно уже всхлипывал про себя в темноте, взывая о помощи.
Все мы — дети земли.
Перевод А. Прокопьева
markgenomskAdande
Den vita solen rinner ut i smogen.
Ljuset dryper, det letar sig ner
till mina nedersta ogon som vilar djupt under staden och blickar uppat
ser staden underifran: gator, husgrunder — liknar flygbilder av en stad i krig
fast tvartom — ett mullvadsfoto: tysta fyrkanter i dova farger.
Dar fattas besluten. De dodas ben gar inte att skilja fran de levandes.
Solljuset okar i volym, strommar in i flygkabinerna och artskidoma.
ГЛЯДЯ СКВОЗЬ ЗЕМЛЮ
Белое солнце истекает в смог.
Свет сочится каплями, на ощупь спускаясь
к самым глубинным моим очам, что находятся глубоко под городом и обращены кверху,
разглядывая его снизу: улицы, фундаменты домов, похожие на аэроснимки города во время войны,
только наоборот. — Фото, сделанное кротом: безмолвные четырёхугольники в приглушенных тонах.
Там принимаются решения. Кости мертвецов не отличить от костей живущих.
Солнечный свет становится ярче, проникая в кабины пилотов и в стручки гороха.
Перевод А. Прокопьева
DECEMBERKVALL-72
Har kommer jag den osynlige mannen, kanske anstalld av ett stort Minne for att leva just nu. Och jag kor forbi
den igenbommade vita kyrkan — darinne star ett helgon av tra leende, hjalplos, som om man tagit ifran honom glasogonen.
Han ar ensam. Allt det andra ar nu, nu, nu. Tyngdlagen som
pressar oss
mot arbetet om dagen och mot sangen om natten. Kriget.
ДЕКАБРЬСКИЙ ВЕЧЕР-72
Вот появляюсь я, человек-невидимка, быть может, нанятый великой Памятью, чтобы жить сейчас. И я проезжаю
мимо заколоченной белой церкви — внутри стоит деревянный святой улыбающийся, беспомощный, словно с него сняли очки.
Он одинок. Все остальное — сейчас, сейчас, сейчас. Закон тяготения,
принуждающий нас
к работе днем и к постели ночью. Война.
Перевод А. Афиногеновой
ELEGI
Jag oppnar den forsta dorren.
Det ar ett stort solbelyst rum.
En tung bil gar forbi pa gatan och far porslinet att darra.
Jag oppnar dorr nummer tva.
Vanner! Ni drack morkret och blev synliga.
Dorr nummer tre. Ett trangt hotellrum. Utsikt mot en bakgata.
En lykta som gnistrar pa asfalten. Erfarenheternas vackra slagg.
ЭЛЕГИЯ
Я открываю первую дверь.
Большая, залитая солнцем комната.
По улице проезжает тяжелая машина заставляя посуду звенеть.
Я открываю дверь номер два.
Друзья! Вы выпили темноты и стали видимыми.
Дверь номер три. Тесная гостиничная комната. Вид на какой-то закоулок.
Фонарь искрится на асфальте.
Жизненного опыта красивый шлак.
Перевод А. Афиногеновой
UR
“SANNINGSBARRlAREN”
(1978)
ИЗ СБОРНИКА «БАРЬЕР ИСТИНЫ» (1978)
CITOYENS
Natten efter olyckan dromde jag om en kopparrig man som gick och sjong i granderna.
Danton!
Inte den andre — Robespierre tar inte sana promenader. Robespierre gor omsorgsfullt toalett en timme pa morgonen, resten av dygnet agnar han at Folket.
I pamfletternas paradis, bland dygdens maskiner.
Danton —
eller den som bar hans mask — stod som pa styltor.
Jag sag hans ansikte underifran:
som den arriga manen,
till halften i ljus, till halften i sorg.
Jag ville saga nagot.
En tyngd i brostet, lodet som far klockorna att ga, visarna att vrida sig: ar 1, ar 2...
En fran doft som fran sagspanen i tigerstallarna.
Och — som alltid i drommen — ingen sol.
Men murarna lyste
i granderna som krokte sig
ner mot vantrummet, det krokta rummet,
vantrummet dar vi alia...
CITOYENS [8]
В ночь после аварии мне приснился рябой, он шел напевая по переулкам.
Дантон!
Он, не другой — Робеспьер на такие прогулки не ходит. Робеспьер утром целый час тщательно делает туалет, остальное время суток он посвящает Народу.
В раю памфлетов, среди машин добродетели.
Дантон —
или тот, кто носил его маску — стоял словно на ходулях.
Я видел его лицо снизу: как рябая луна,
наполовину в лучах света, наполовину в горе.
Я хотел что-то сказать.
Тяжесть в груди, гиря, что заставляет идти часы, стрелки вращаться: год 1, год 2...
Едкий запах как от опилок в клетках тигров.
И — как всегда во сне — солнца нет.
Но светились стены
в переулках, что искривляясь сбегали
вниз к залу ожидания, искривленному пространству,
залу ожидания, где мы все...
Перевод А. Афиногеновой
overgAngsstAllet
Isblast mot ogonen och solarna dansar i tararnas kaleidoskop nar jag korsar gatan som foljt mig sa lange, gatan dar gronlandssommaren lyser ur polarna.
Omkring mig svarmar gatans hela kraft som ingenting minns och ingenting vill.
I marken djupt under trafiken van tar den ofodda skogen stilla i tusen ar.
Jag far den iden att gatan ser mig.
Dess blick ar sa skum att solen sjalv blir ett gratt nystan i en svart lymd.
Men just nu lyser jag! Gatan ser mig.
ПЕРЕХОД
Ледяной ветер в глаза и солнца танцуют в калейдоскопе слез, когда я перехожу улицу, которая шла за мной так долго, улицу, где в лужах сияет гренландское лето.
Вокруг меня кипит вся ее сила,
Она ничего не помнит и ничего не хочет.
В земле глубоко под колесами транспорта тысячу лет тихо ждет нерожденный лес.
У меня возникает мысль, будто улица видит меня.
Ее взгляд так мутен, что даже солнце превращается в серый клубок в черном космосе.
Но теперь я свечусь! Улица видит меня.
Перевод А. Афиногеновой
SCHUBERTIANA
I
I kvallsmorkret pa en plats utanfor New York, en utsiktspunkt dar man med en enda blick kan omfatta atta miljoner manniskors hem.
Jattestaden dar borta ar en lang flimrande driva, en spiralgalax fran sidan.
Inne i galaxen skjuts kaffekoppar over disken, skyltfonstren tigger av forbipasserande, ett vimmel av skor som inte satter nagra spar.
De klattrande brandstegama, hissdorrama som glider ihop, bakom dorrar med polislas ett standigt svall av roster.
Hopsjunkna kroppar halvsover i tunnelbanevagnarna, de framru- sande katakomberna.
Jag vet ocksa — utan all statistik — att just nu spelas Schubert i nagot rum darborta och att for nagon ar de tonema verkligare an allt det andra.
II
Manniskohjamans andlosa vidder ar hopskrynklade till en knytna- ves storlek.
I april atervander svalan till sitt Qolarsbo under takrannan pa just den ladan i just den socknen.
ШУБЕРТИАНА
В пригороде Нью-Йорка есть точка, глядя из которой в вечерние сумерки можно сразу увидеть окна восьми миллионов человек.
Огромный город там вдалеке — длинный мерцающий сугроб, спиралевидная галактика, если смотреть со стороны.
Внутри этой галактики скользящие по стойкам бара чашечки с кофе, витрины попрошайничающие у прохожих, нескончаемые башмаки, не оставляющие следов.
Взбирающиеся по стенам пожарные лестницы, закрывающиеся двери лифтов, за автоматическими замками непрекращающийся гул голосов.
Сидящие мешком люди дремлют в вагонах подземки, в катакомбах, несущихся на тебя.
И я знаю — статистика здесь ни при чём, — что в некой комнате далеко отсюда сейчас играют Шуберта, и что для кого-то эти звуки реальнее, чем все остальное.
II
Бесконечные просторы человеческого мозга сжались до размеров кулака.
В апреле ласточка возвращается в своё прошлогоднее гнездо, в то же самое место под водосточным жёлобом того же сарая.
173 ИЗБРАННОЕ
Hon flyger fran Transvaal, passerar ekvatorn, flyger under sex veck- or over tva kontinenter, styr mot just denna forsvinnande prick i landmassan.
Och han som fangar upp signalerna fran ett helt liv i nagra ganska vanliga ackord av fem strakar han som far en flod att stromma genom ett nalsoga ar en tjock yngre herre fran Wien, av vannerna kallad «Svampen», som sov med glasogonen pa och stallde sig punktligt vid skrivpulpeten om morgonen.
Varvid notskriftens underbara tusenfotingar satte sig i rorelse.
Ill
De fem strakarna spelar. Jag gar hem genom ljumma skogar med marken Qadrande under mig kiyper ihop som en ofodd, somnar, rullar viktlos in i framtiden, kanner plotsligt att vaxterna liar tankar.
IV
Sa mycket vi maste lita pa for att kunna leva var dagliga dag utan att sjunka genom jorden!
Lita pa snomassorna som klamrar sig fast vid bergssluttningen
о van for byn.
Lita pa tysthetsloftena och samforstandsleendet, lita pa att olycks- telegi'ammen inte galler oss och att det plotsliga yxhugget inifran inte kommer.
SAMLADE DIKTER 174
Она начинает свой путь в Трансваале, пересекает экватор, полтора месяца летит через два континента, точнёхонько направляясь в эту, исчезающую на обширных пространствах земли, точку.
А он умещает сигналы целой жизни в несколько совсем простых аккордов, извлекаемых пятью смычками, он заставляет поток пройти через игольное ушко —
упитанный господин из Вены, которого друзья называли «Schwammerl» и который обыкновенно засыпал в очках и утром пунктуально вставал перед конторкой.
Благодаря чем)' приходили в движение удивительные сороконожки партитуры.
III
Пять смычков извлекают музыку. Я иду домой через теплые перелески, почва пружинит подо мной.
Я сжимаюсь в комочек, как нерожденный, забываюсь сном, невесомый, ввинчиваюсь в будущее, вдруг ощущая, что растения мыслят.
IV
На что только мы не должны полагаться, для того, чтобы ежедневно жить, не рискуя провалиться сквозь землю!
Полагаться — на снежные массы, крепко схватившиеся за склон горы сверху над деревней.
Полагаться — на обещание молчать и на понимающую улыбку, полагаться на то, что извещающие о несчастье телеграммы не касаются нас, и что внезапный удар топора не поразит нас изнутри.
175 ИЗБРАННОЕ
Lita pa hjulaxlama som bar oss pa motorleden mitt i den trehundra ganger forstorade bisvarmen av stal.
Men ingenting av det dar ar egentligen vart vart fortroende.
De fem strakarna sager att vi kan lita pa nagonting annat.
Pa vad? Pa nagonting annat, och de foljer oss en bit pa vag dit. Som nar ljuset slocknar i trappan och handen foljer — med fortroende — den blinda ledstangen som hittar i morkret.
V
Vi tranger ihop oss framfor pianot och spelar med fyra hander i f- moll, tva kuskar pa samma ekipage, det ser en aning lojligt ut. Handerna tycks flytta klingande vikter fram och tillbaka, som om vi rorde motvikterna i ett forsok att rubba den stora vagarmens ohyggliga balans: gladje och lidande vager precis lika.
Annie sa “den har musiken ar sa heroisk”, och det ar sant.
Men de som sneglar avundsjukt pa handlingens man, de som innerst inne foraktar sig sjalva for att de inte ar mordare de kanner inte igen sig har.
Och de manga som koper och saljer manniskor och tror att alia kan kopas, de kanner inte igen sig har.
Inte deras musik. Den langa melodin som ar sig sjalv i alia forvand- lingar, ibland glittrande och vek, ibland skrovlig och stark, sni- gelspar och stalwire.
Det envisa gnolandet som foljer oss just nu
uppfor
djupen.
SAMLADE DIKTER 176
И полагаться на оси колес, несущие нас по трассам посреди стального пчелиного роя, увеличенного в триста раз.
Но все это не стоит нашего доверия.
Пять смычков утверждают, что нужно положиться на что-то другое. На что? На что-то другое, и они провожают нас какое-то время.
Как если бы на лестнице выключили свет, и рука — с доверием — следовала за слепыми перилами, которые ориентируются в темноте.
V
Мы садимся рядом за фортепьяно и играем Фантазию фа-минор в четыре руки, два кучера на одних козлах — это выглядит немножко смешно. Кажется, что руки перебрасываются звенящими гирьками, словно мы пытаемся, играя друг против друга, склонить в свою пользу незыблемое равновесие весов: радость весит столько же, сколько скорбь.
Анни говорит: в этой музыке столько героического, и она права.
Но те, кто с завистью косится на людей поступка, те, кто себя презирает, потому что они не убийцы, не узнают себя в этой музыке.
И те многие, что торгуют людьми, полагая, что всё на свете продается, не узнают себя в ней.
Это не их музыка. Долгая мелодия, во всех превращениях остающаяся самой собой, то мерцающая и слабая, то грубая и сильная: след улитки и стальной трос.
Упрямый мотив, именно сейчас провожающий нас к верхним пределам этих глубин.
Перевод А. Прокопьева
177 ИЗБРАННОЕ
UR
“DET VILDA
TORGET”
(1983)
ИЗ СБОРНИКА «ДИКАЯ ПЛОЩАДЬ» (1983)
MINNENA SER MIG
En junimorgon da det ar for tidigt att vakna men for sent att somna om.
Jag maste ut i gronskan som ar fullsatt av minnen, och de foljer mig med blicken.
De syns inte, de smalter helt ihop med bakgrunden, perfekta kameleonter.
De ar sa nara att jag hor dem andas fast fagelsangen ar bedovande.
ВОСПОМИНАНИЯ ВИДЯТ МЕНЯ
Июньское утро — рано еще просыпаться, но поздно уже засыпать.
Я должен на волю, в зелень, полную воспоминаний, и они провожают меня взглядом.
Их не видно, они слились воедино с фоном, идеальные хамелеоны.
Они так близко, что я слышу, как они дышат, хотя пение птиц оглушает.
Перевод А. Афиногеновой
SVARTAVYKORT
I
Almanackan fullskriven, framtid okand. Kabeln nynnar folkvisan utan hemland. Snofall i det blystilla havet. Skuggor brottas pa kajen.
II
Mitt i livet hander att doden kommer och tar matt pa manniskan. Det besoket gloms och livet fortsatter. Men kostymen sys i det tysta.
ЧЕРНЫЕ ОТКРЫТКИ
I
Ежедневник исписан, в дымке судьба. Провод песнь напевает, всем чужую. Снег. Свинцовое море. На причале борются тени.
II
Смерть приходит порой в зените жизни, с тебя мерку снимает. Ты не помнишь этот визит и жить продолжаешь. Но платье-то шьется.
Перевод А. Афиногеновой
ELDKLOTTER
Under de dystra m&naderna gnistrade mitt liv till bara nar jag alskade med dig.
Som eldflugan tands och slocknar, tands och slocknar — glimtvis kan man folja dess vag
i nattmorkret mellan olivtraden.
Under de dystra manaderna satt sjalen hopsjunken och livlos
men kroppen gick raka vagen till dig.
Natthimlen ramade.
Vi tjuvmjolkade kosmos och overlevde.
РОСЧЕРКИ ОГНЯ
В мрачные месяцы жизнь моя сыпала искрами только тогда, когда мы с тобой предавались любви.
Как тропический жук то вспыхнет, то погаснет, то вспыхнет, то погаснет — лишь по трассирующему в темноте пунктиру можно увидеть, куда он летит под оливами.
В мрачные месяцы душа моя сжималась в комочек, как неживая, тогда как тело прямиком направлялось к тебе.
Мычало ночное небо.
Мы украдкой доили космос и поэтому выжили.
Перевод А. Прокопьева
POSTLUDIUM
Jag slapar som en dragg over varldens botten. Allt fastnar som jag inte behover.
Trott indignation, glodande resignation. Bodlarna ham tar sten, Gud skriver i sanden.
Tysta rum.
Moblerna star flygfardiga i manskenet.
Jag gar sakta in i mig sjalv
genom en skog av tomma rustningar.
POSTLUDIUM
Меня тащит как якорь по дну вселенной. Застревает все то, что мне не нужно.
Усталое негодование, пылающее смирение. Палачи собирают камни, Бог пишет на песке.
Тихие комнаты.
Мебель в лунном свете готова к полету.
Я медленно бреду в самого себя по лесу пустых доспехов.
Перевод А. Афиногеновой
UR
“FOR LEVANDE
OCH
DODA”
(1989)
ИЗ СБОРНИКА «ЖИВЫМ И
МЕРТВЫМ»
(1989)
SEX VINTRAR
l
I det svarta hotellet sover ett bam.
Och utanfor: vinternatten
dar de storogda tarningarna rullar.
En el it av doda forstenades pa Katarina kyrkogard
dar vinden skakar i sin rustning fran Svalbard.
En krigsvinter da jag lag sjuk
vaxte en ofantlig istapp utanfor fonstret.
Granne och harpun, minne utan forklaring.
ШЕСТЬ ЗИМ
В этой черной гостинице спит ребенок.
А за стеной: зимняя ночь,
где широко распахнув глаза катятся кубики.
На кладбище св. Катерины окаменела элита покойников:
там ветер со Шпицбергена гремит своими доспехами.
В одну из военных зим, когда я валялся в постели, больной, за окном выросла огромная сосулька.
Сосед и гарпун — воспоминание необъяснимо.
Is hanger ned fran takets kant.
Istappar: den upp och nervanda gotiken. Abstrakt boskap, juver av glas.
Pa ett sidospar en tom jarnvagsvagn. Stilla. Heraldisk.
Med resorna i sina klor.
Ikvall snodis, mansken. Manskensmaneten sjalv svavar framfor oss. Vara leenden pa vag hemat. Forhaxad alle.
Лед свисает с карниза.
Сосульки: перевернутая вверх ногами готика, Абстрактное стадо, с выменем из стекла.
Пустой вагон на запасном пути. Тихо. Геральдика.
В когтях — проделанный им путь.
Вечером снежная крупа, лунный свет. Медуза лунного света висит перед нами. Наши улыбки по пути домой. Заколдованная аллея.
Перевод А. Прокопьева
NAKTERGALEN I BADELUNDA
I den grona midnatten vid naktergalens nordgrans. Tunga lov hanger i trance, de dova bilama rusar mot neonlinjen. Naktergalens rost stiger inte at sidan, den ar lika genomtrangande som en tupps galan- de, men skon och utan fafanga. Jag var i fangelse och den besokte mig. Jag var sjuk och den besokte mig. Jag markte den inte da, men nu. Tiden strommar ned fran solen och manen och in i alia tick tack tick tacksamma klockor. Men just har finns ingen tid. Bara naktergalens rost, de raa klingande tonema som slipar natthimlens ljusa lie.
СОЛОВЕЙ В БАДЕЛУНДЕ
В зеленую полночь у северной границы обитания соловья. Тяжелая листва висит в трансе, глухие автомобили мчатся к неоновой полосе. Неумолчно поет соловей, голос его всепроникающ, как пение петуха, но красив и не тщеславен. Я был в тюрьме, и он прилетал ко мне.
Я был болен, и он навещал меня. Тогда я его не замечал, только сейчас. Время стекает с солнца и луны во все тик-так-тик-тактичные, благодарные часы. Но как раз здесь времени не существует. Только пение соловья, исступленные звонкие щелканья, затачивающие яркую косу ночного неба.
Перевод А. Прокопьева
ALKAISKT
En skog i maj. Har spokar mitt hela liv: det osynliga flyttlasset. Fagelsang.
I tysta golar mygglarvernas ursinnigt dansande fragetecken.
Jag Ayr till samma platser och samma ord. Kail bris fran havet, isdraken slickar mig i nacken medan solen gassar. Flyttlasset brinner med svala lagor.
АЛКЕЕВА СТРОФА
В майском лесу жизнь моя катит фурой: призрачной. Птичий гам. В луже — личинки комаров: в бесноватом танце тысячи вопросительных знаков.
В те же леса, к тем же словам сбегаю.
Бризом дохнет, и ледяной дракон мне лижет темя, а солнце жарит.
Фура сгорает в огне холодном.
Перевод А. Прокопьева
BERCEUSE
Jag ar en mumie som vilar i skogarnas blaa kista, i det standiga bruset av motor och gummi och asfalt.
Det som hant under dagen sjunker, laxorna ar tyngre an livet.
Skottkarran rullade fram pa sitt enda hjul och sjalv fardades
jag pa mitt snurrande psyke, men nu har tankarna slutat ga runt och skottkarran fatt vingar.
Langt om lange, da lymden ar svart, ska ett flygplan komma. Passa- gerama ska se staderna under sig glittra som gotemas guld.
BERCEUSE [9]
Я — мумия, что покоится в голубом гробу лесов, в непрерывном гуле моторов, резины, асфальта.
События дня отдалились, уроки труднее жизни.
Тачка катила на своем одном колесе, и меня
несло вперед кружение духа, но теперь мысли уже не ходят по кругу, а у тачки выросли крылья.
Под конец, когда почернеет космос, прилетит самолет. И пассажиры увидят, как города сверкают под ними, словно золото готов.
Перевод А. Афиногеновой
GATOR I SHANGHAI
l
Den vita fjarilen i parken blir last av manga.
Jag alskar den dar kalQarilen som om den vore ett fladdrande horn av sanningen sjalv!
I gryningen springer folkmassorna igang var tysta planet.
Da fylls parken av manniskor. At var och en atta ansikten
polerade som jade, for alia situationer, for att undvika misstag.
At var och en ocksa det osynliga ansiktet som speglar “nagot man inte talar om”.
Nagot som dyker upp i trotta stunder och ar frant som en klunk huggormsbrannvin med den langa fjalliga eftersmaken.
Karparna i dammen ror sig standigt, de simmar medan de sover, de ar foredomen for den troende: alltid i rorelse.
Det ar mitt pa dagen. Tvattkladerna fladdrar i den graa havsvinden hogt over cyklisterna som kommer i tata stim. Lagg marke till sidolabyrinterna!
SAMLADE DIKTER 200
УЛИЦЫ В ШАНХАЕ
Эту белую бабочку в парке читают многие.
Бабочку-капустницу я люблю так, словно она — трепещущий клочок самой истины!
На рассвете толпы людей своим бегом приводят нашу тихую планету в движение.
На рассвете парки заполняются людьми. Каждому дано по восемь лиц, отполированных, как нефрит, и годящихся для любых ситуаций, чтобы избежать ошибок.
И каждому — лицо-невидимка, на котором написано то, о чем не говорят.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 35 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |