— Я хочу видеть тебя.
Все то время, пока они занимались любовью, она не закрывала глаз. А когда Чарли опускал веки, приказывала:
— Смотри на меня.
Он наматывал на руку ее волосы и притягивал ее к себе. Она дотронулась до его губ.
— Я люблю тебя, — прошептал он.
— Раньше ты никогда этого не говорил.
— Говорил. Все время. Только не вслух. — Он поцеловал ее плечо. — Я люблю тебя. И всегда буду любить.
Потом они сидели обнаженные в постели и ели заказанные на обед салат, хлеб с хрустящей корочкой и пили воду. Потому что Изабел ела только то, что полезно ребенку.
Простыни были усеяны крошками.
Изабел подняла голову.
— Слышишь? Шум улицы. Уже поздно.
— Я ничего не слышу, — возразил Чарли, потянувшись к ней, но Изабел встала с кровати.
— Нам пора.
— Останься, — попросил он, пытаясь уложить ее обратно. Она улыбнулась и продолжала одеваться. Он последовал ее примеру. Помог ей вытряхнуть простыни и застелить постель.
На улице еще было светло и жарко. Во рту Чарли пересохло. Он на секунду оперся о стену. Изабел проводила его к машине. Он увидел, как ее губы дрогнули, прежде чем она снова улыбнулась ему.
— Поедем со мной, — попросил он. — Вернись на Кейп-Код. Ко мне и Сэму. Я люблю тебя. И знаю, что ты любишь меня.
Он схватил ее руку, и его снова обдало яростным жаром. И захотелось плакать.
— Можешь позвонить Фрэнку из Массачусетса. Мы все уладим.
Он представил свою жизнь в виде огромной, разворачивавшейся картины. Каждая клетка его тела тянулась к ней, как к магниту.
— Я сделал ошибку, — убеждал он, сжимая ее лицо в ладонях. — Позволь мне ее исправить. Мы будем одной семьей. Я стану любить твоего ребенка, как собственного. Как ты любишь Сэма.
Но она отняла руки и сложила их на животе. Нижняя губа дрогнула.
— Не могу. Пожалуйста, Чарли, — попросила она, отступая. — Пожалуйста, не усложняй.
— Ты не любишь меня?
— Я этого не сказала.
Он в отчаянии огляделся.
— Может, мне остаться на несколько дней?
— Пожалуйста, уходи. Ты должен уйти.
Чарли сел в машину. Можно считать, будто что-то понимаешь, но правда заключается в том, что никогда нельзя увидеть полной картины чьей-то жизни. Ни жизни Эйприл, ни жизни Изабел.
Он снова взглянул на нее. На густые, роскошные, блестящие волосы.
Ему хотелось схватить ее в объятия, сказать, что она должна ехать с ним. Хотелось целовать ее губы, шею, изгиб плеч.
Он ехал медленно и, как это ни безумно, ожидал, что она побежит за машиной, крича, чтобы он остановился, остановился, ибо она передумала и тоже не может жить без него.
Он вспомнил об Эйприл, всегда что-то скрывавшей. Вспомнил Изабел, лежавшую на гостиничной постели. Ее прозрачную светящуюся кожу. Глаза, которые она ни на миг не закрыла, когда они занимались любовью, шепотом приказывая ему смотреть на нее. Ощутил запах ее волос.
И он смотрел. Потому что на этот раз видел ее по-настоящему.
Чарли позволил себе взглянуть в зеркало заднего вида. На улице было полно народа, но Изабел исчезла. И тогда он зарыдал.
После отъезда Чарли, уверившись, что он ее не увидит, Изабел заплакала прямо на улице. Прислонилась к стене здания и всхлипывала, пока слезы не иссякли. Потом выудила из кармана темные очки, подошла к обочине и остановила такси. Усевшись на заднее сиденье, она высморкалась, тщательно накрасилась, уверив себя, что к тому времени, когда вернется домой, обретет вполне нормальный вид.
— Как прошел день, красавица моя?
Фрэнк, по обыкновению в джинсах и джинсовой рубашке, стоял на кухне, помешивая красный соус в кастрюле.
— Я дал Нельсону патиссоны, но сначала их потушил, — рассмеялся он, но тут же с тревогой взглянул на нее: — Снова аллергия?
Изабел кивнула.
В доме пахло чесноком и базиликом.
— Я состряпал нечто необыкновенное. Для моей красавицы. Боже, как мне повезло!
— Я ужасно голодна, — солгала Изабел и, когда подошла поцеловать его, закрыла глаза.
Той ночью Изабел вскочила, очнувшись от сна, в котором говорила Чарли «да» и ехала с ним на Кейп-Код, изнемогая от счастья, и Сэм их встречал. И она обняла Сэма так крепко, словно не намеревалась отпускать.
Проснувшись, Изабел долго не могла понять, где находится. И непонимающе разглядывала очертания дубового комода, найденного для нее Фрэнком, и стоявшее на нем фото ресторана в рамке. Перевела взгляд на Фрэнка, словно не зная, кто это.
— Ш-ш-ш, — пробормотал Фрэнк. Она взглянула на часы. Три ночи.
Изабел встала, чтобы заварить перечной мяты. Ей было страшно, потому что ребенок еще не шевелился, и хотя гинеколог заверил, что волноваться не из-за чего и сердцебиение у плода прекрасное, она нервничала еще больше.
Изабел прошла мимо кабинета, слыша, как шуршит в своем домике Нельсон. Оказавшись на кухне, она включила свет.
За окном вопил уличный кот: странные, яростные ночные крики.
Изабел заварила себе чай и села.
А ведь Фрэнк так много для нее делает. Готовит ей необыкновенные ужины. Поет милые глупые песенки по телефону, когда она звонит. Конечно, он заслуживает кого-то лучше и добрее, чем она. Кого-то, кто любит его так же, как любит ее он.
— Видела бы, как он на тебя смотрит, — завистливо сказала ей подруга.
Каждую ночь он клал голову ей на живот и говорил с ребенком по-итальянски: нежные слова, смешившие и трогавшие ее.
А Чарли?
Сердце забилось сильнее, а горло вдруг сжало тошнотой. Она беременна и спала с Чарли.
Ей показалось, что в спальне слышатся шаги Фрэнка. В любую минуту он войдет и окинет ее встревоженным взглядом. Сварит ей бульон, разотрет спину. Если она признается, что любит другого, посоветует уйти к любимому и ни словом не упрекнет. А она погубит его жизнь и, возможно, свою тоже.
Изабел коснулась телефона. Она позвонит, услышит голос Чарли и повесит трубку.
И уже стала набирать номер, но тут ощутила легкое трепыхание в животе, словно кто-то пощекотал ее изнутри.
От неожиданности она уронила трубку. И ощутила это снова.
— Фрэнк! — завопила она. — Фрэнк!
Ее голос был подобен рвущемуся в небо воздушному змею.
Когда Фрэнк ворвался на кухню с искаженным страхом лицом, она громко рассмеялась. Он едва успел заметить, что Изабел стоит посреди кухни в одной ночнушке. Она потянулась к его руке, положила себе на живот, туда, где билась жизнь. Фрэнк взирал на нее, как на чудо.
Следующей весной, когда родился ребенок, чудесная милая девчушка Илейн, Изабел стала брать уроки вождения. Она уже могла быть пассажиркой, но так и не преодолела страх перед рулем.
— Уверена? — допрашивал Фрэнк. — У нас хватит денег, чтобы нанять такси. И почти все нужные магазины находятся достаточно близко.
Но Изабел боялась, что если что-то случится с малышкой, можно не успеть довезти ее вовремя. К доктору, например. Нельзя провести жизнь в страхе!
— Я научу тебя, — предложил Фрэнк, но Изабел предпочитала незаинтересованного учителя.
Каждый вторник и четверг за ней заезжал водитель Рамон. Ее трясло от ужаса перед его первым появлением. Фрэнк встревожился так, что умолял ее передумать.
Не успев занять место водителя, она покрылась холодным потом и так вцепилась в руль, что, казалось, не сможет разжать пальцы.
— Расслабьтесь, — посоветовал Рамон. — Я еще не потерял ни одного водителя.
На нем были темные очки. В салоне играла музыка. И у него оказалось множество безумных идей.
— Жмите на тормоз, как на губку, — твердил он. — И представьте, что впереди пятно, которое тянет вас как магнитом.
Сама она чувствовала себя так, словно мир зловеще сузился и ей просто не хватит места, чтобы проехать сквозь образовавшийся тоннель.
Она сгорбилась, стараясь дышать размеренно, но тут же запаниковала и уткнулась лбом в руль.
— Может, некоторым людям просто противопоказано водить машину.
— Что? Вы спятили! Кто наговорил вам такого вздора? Вы водите как профессионал. Когда хотите получить права?
Она объяснила, почему не смогла водить, и Рамон ничего не ответил. Только пристально оглядел ее.
— Я научил водить человека, сбившего собственную маленькую дочь на подъездной дорожке, — выговорил он наконец. — Он не догадался выглянуть из машины. Я научил водить женщину, побывавшую в аварии. Жених погиб, а она выжила — пьяный водитель. Люди, которые боятся и не знают, что делать, — лучшие мои ученики.
Изабел положила руки на руль и выпрямилась.
— Я больше не хочу бояться. И хочу знать, что делаю, — твердо сказала она и нажала на газ.
За две недели до тридцатилетия Сэм Нэш собрался совершить четырехчасовую поездку из Бостона в апс тейт[15] Нью-Йорка, чтобы повидаться с Изабел. Впервые за двадцать лет. Все было устроено. Коллега-гинеколог должен принимать его пациентов, хотя если бы кому-то предстояло родить, Сэм и не подумал бы отлучиться.
— Вернусь через несколько дней, — сказал он Лайзе, своей любимой женщине. Лайза уже облачилась в больничный костюм, который держала у него в доме, и собиралась ехать в больницу, где была назначена операция по удалению желчного пузыря. Но задержалась, чтобы проводить его.
— Я буду держать сотовый включенным, — пообещал он.
Лайза кивнула.
— Хорошо, что ты решился, — сказала она.
— Ты все еще злишься на меня?
— Немного, — пожала плечами Лайза, подавая ему коричневый бумажный пакет. — Ленч, — пояснила она, а когда он попытался подойти к ней, оттолкнула. — Это не означает, что я тебя простила. Я просто даю тебе продукты из твоего собственного холодильника.
Он благодарно кивнул, и она наградила его поцелуем с привкусом клубничного джема.
Он следил за ней в зеркало заднего вида. Она стояла на крыльце и махала ему вслед. Он знал ее. Она не войдет в дом, пока машина не исчезнет из виду.
Первые полчаса пути у Сэма кружилась голова. Он чувствовал себя так, словно наглотался камней, осевших в желудке прокисшим комом. Он еще не отъехал от дома, но уже тосковал по Лайзе.
Он опустил козырек, на котором была приклеена его любимая фотография Лайзы. Сонная, улыбаюшая ся, родная. Он коснулся ее, обвел лицо и снова поднял козырек.
Вчера вечером они поссорились. Лайзе пришлось мчаться в больницу, чтобы осмотреть пациента с язвенным кровотечением, но она не нашла в шкафу чистую рубашку.
— Господи, если бы вся моя одежда была здесь, не пришлось бы каждый раз устраивать этот цирк! — выпалила она. И тут же замолчала.
В итоге она натянула голубую футболку Сэма, а поверх — рубашку от больничного костюма.
— Какая ты хорошенькая! — польстил Сэм, но Лайза хмурилась и не смотрела на него.
Застегнула пальто, зашнуровала кроссовки. И повернулась к нему.
— Что мы делаем? — тихо спросила она. — Чего ты боишься?
— Я не боюсь.
— В самом деле?
Она подняла с дивана газеты.
— Вот здесь раздел операций с недвижимостью. Хочешь взглянуть? Квартира с тремя спальнями. Целый дом. Белмонт. Ньютон. Уолтэм. Бэк Бэй. Где только захотим.
Она выждала мгновение, другое и, когда Сэм не шевельнулся, продолжая стоять как парализованный, швырнула газету на пол.
— Мне нечего добавить, — процедила она и отвернулась, покачивая головой. — Пора в больницу, — коротко сообщила Лайза, но у самого порога обернулась: — Иногда я жалею, что полюбила тебя.
После ее ухода Сэм уселся на крыльце, сжав голову руками. Вернувшись через два часа, она только вздохнула.
Сэм повернул на шоссе и влился в левую полосу.
Что он делает? Они вместе пять лет!
— Представь только, мы с тобой так долго! — возликовал он однажды.
— Представь, что мы женаты, — грустно сказала она и погладила его по руке. — Знаю, для тебя это трудно.
Каждую неделю он приносил Лайзе цветы. Нарциссы. Ее любимые. Приносил забавные маленькие подарки, которые, по его мнению, ей понравятся, и прятал в места, где она должна была непременно их найти. Клинышек копченого сыра. Плитку импортного шоколада с апельсиновым кремом внутри. Звонил ей четырежды в день, и каждый раз, когда она открывала подарок от него, ему становилось стыдно при виде ее светившегося надеждой лица.
— Ты счастлива? — спросил как-то он и, когда она помедлила с ответом, вздрогнул.
— Конечно, — сказала она наконец.
Он твердил себе, что им по-прежнему хорошо вместе. Просто нужно больше времени. Пусть Лайза убедится, что не ошиблась, выбрав его.
Иногда Лайза упрекала Сэма, что тот слишком много времени проводит в госпитале, слишком часто вскакивает с постели, чтобы позаботиться о других женщинах, слишком долго говорит с пациентками по телефону и утешает тех, у кого еще не начались потуги.
— Но ведь ты сама хотела бы видеть своего доктора именно таким! — возражал он.
— Доктора. Но не бойфренда, — упрямилась Лайза. — Неплохо бы позаботиться и обо мне.
Она натянула на себя одеяло так, что виднелись только кончики черных волос.
Машина Сэма едва двигалась в общем потоке. Лето — худшее время для поездок, но если ты доктор, выбирать не приходится. Перед отъездом Сэм осмотрел всех пациенток. Он знал сроки не хуже собственного дня рождения. И твердил себе, что, если понадобится, всегда можно успеть к родам.
Был конец июня. Сэм опустил стекло и выставил в окно локоть. Вот он. Через столько лет шрам, извилистая линия, вьющаяся по руке, так и не поблек. Многие годы он даже в жару носил рубашки с длинными рукавами. Не хотел, чтобы люди спрашивали, почему изуродована рука. Не любил, когда на него глазеют.
Сзади загудели, и Сэм перестроился в другой ряд. Через месяц они с Лайзой поедут на Кейп-Код. В самый пик сезона. Будут жариться на пляже, купаться в океане и объедаться морепродуктами. Остановятся у отца и его подружки Люси, которые оскорбятся, если они хотя бы подумают об отеле.
Сэм открыл термос и глотнул кофе, сладкий и крепкий. Именно такой он любил. Развернул пакет с сандвичем. Цыплячья грудка с пряностями, аругула, сладкий перец на булочке с кунжутом. Лайза называла такой сандвич «проснись и пой».
Лайза. Впервые он встретил ее в три часа ночи. Когда только что потерял пациентку, одну из любимых, веселую, жизнерадостную сорокалетнюю женщину по имени Элинор, у которой во время первых родов остановилось сердце. И хотя он делал все возможное, чтобы ее спасти, она не взяла на руки ребенка, не дожила до этой минуты.
Сэм сидел с потрясенным отцом, пока не прибыли родственники, после чего спустился в ярко освещенный кафетерий. Ему было чертовски плохо.
Он уже собирался подняться наверх, посмотреть, в порядке ли отец. Ребенок родился здоровым. Элинор, возможно, сказала бы:
— Что же, я по крайней мере забеременела. Получила шанс родить. И это счастье.
К этому времени ее уже, наверное, увезли в морг.
Он допивал кофе, темный и с осадком, слишком долго пробывший в кофейнике, когда в кафетерий вошла молодая доктор в белом халате поверх бирюзового платья, со спутанными короткими темными волосами. Выглядела она так же отвратительно, как и он сам. К удивлению Сэма, она присела за его столик и влила в кофе его молоко.
— Не обижайтесь. У меня только что был нервный срыв, и мне нельзя оставаться одной, — пробормотала она, размешивая кофе ложкой.
— Мое молоко — к вашим услугам, — кивнул он. Было странно слышать свой голос после долгого молчания.
— Ничего, если я посижу? — спросила она.
Он пожал плечами. Какая теперь разница? Он не возражает против общества. Особенно человека, который не обидится, если он не захочет говорить.
Сэм взглянул на бейдж, прикрепленный к ее халату. Лайза Джин Миллер. Что-то он не помнит ее. Давно она работает в больнице?
Лайза подлила молока в кофе и рассказала, что она гастроэнтеролог и только что потеряла пациента.
— Неоперабельный рак. Четвертая стадия, — тихо добавила она.
Сэм отставил чашку.
— Я тоже, — вздохнул он, и она вздрогнула. — Я имею в виду — потерял пациента.
Сэм всегда любил женщин, но, как правило, был сдержан и осторожен в знакомствах. Лайза оказалась исключением. Потому что ее он полюбил мгновенно.
Они долго тихо говорили. О работе. О жизни. Люди вокруг них приходили и уходили. Лайза объяснила, что работает в «Масс Дженерал» только два года, но ей здесь нравится. Она любила этот город и не представляла жизни где-то еще. Она была одной из восьмерых детей в большой, жившей в Небраске семье. Единственной девочкой. И родители едва ли не с ее рождения копили деньги ей на колледж. Только она одна и не осталась на ферме.
— А братья как меня жалели, — смеялась она. — Не понимали, что можно быть счастливой, живя в городе.
Сердце Сэма билось слишком быстро. Когда Лайза поднялась, ему показалось самой естественной вещью в мире тоже встать. Они молча подошли к его машине. Лайза, не глядя на него, открыла дверь и села.
Когда он подкатил к ее дому, она просто взяла его за руку и повела к себе. Ушел он только утром и то потому, что ей тоже пора было в больницу. К концу месяца они жили на два дома.
— Как это мне так повезло? — спрашивал Сэм, целуя ее.
— Удача не имеет ничего общего с любовью, — покачала головой Лайза, и он вспомнил о матери.
— Удача имеет много общего со всем. Особенно с любовью.
Сэм схватил телефон, чтобы позвонить, но наткнулся на голосовую почту. Посмотрел на дорожные указатели, повернул направо и снова взял телефон. Его пациентов принял другой доктор, но хотелось убедиться, что все в порядке. Позвонил в свою службу, но сообщений не было.
Что же, Сэм вот уже несколько лет работал доктором и не переставал удивляться тому, как обернулась его жизнь. Изабел часто повторяла, что можно смотреть на вещи с разных углов и ракурсов, особенно с того, который имеет для тебя наибольшее значение.
Постепенно Сэм начал уставать. Впереди подмигивали огни вывески закусочной «Тик-Ток». Он остановился и вышел из машины. Парковка была забита. Но он должен немного размяться. Сэм любил закусочные. Они всегда напоминали ему о годах, когда мать брала его в путешествия и оба притворялись другими людьми.
— Помни, — сказала она ему незадолго до гибели, — я хочу, чтобы, когда ты вырастешь, твоя жена, или подружка, или друг… те, кого любишь, понимали тебя с полуслова. Чтобы даже необязательно было объяснять, что тебе нужно, потому что они уже должны это знать. Если ничего подобного не происходит… значит… это не любовь.
И Сэму вдруг стало грустно. Тогда он не совсем понимал, что имеет в виду мать, хотя пытался сделать все, чтобы она читала его мысли. Сидя в тот день рядом с ней, он мысленно повторял «поезжай домой, поезжай домой» так настойчиво, что разболелась голова. Но она, конечно, его не услышала и продолжала мчаться вперед.
Может, он выпьет кофе и съест пирожок. Впитает в себя атмосферу закусочной. И позже обо всем расскажет Лайзе. Прежде чем войти, он вновь ей позвонил. На этот раз она ответила, и в нем что-то дрогнуло.
— Жаль, что тебя нет со мной, — сказал он. — Прости меня.
Она немного помолчала, прежде чем ответить:
— Поговорим, когда вернешься.
Он вошел в закусочную и съел тарелку жареной картошки и бургер, все самое вредное и самое вкусное. И дал официантке такие чаевые, что та побежала за ним в уверенности, что это ошибка.
— Оставьте себе, — улыбнулся он, прежде чем вернуться к машине. Осталось полчаса езды до Вудстока, где теперь жила Изабел. Вудсток был прибежищем старых хиппи и людей, любивших оживленные магазины и веселые фильмы, но не суету и суматоху большого города. Сэм не ожидал, что Изабел уедет из Нью-Йорка, и уж менее всего предполагал снова увидеть ее через двадцать лет.
Это она отыскала его. Письмо Изабел стало потрясением. Оно пришло в больницу через две недели после короткой газетной заметки о Сэме Нэше в серии о лучших врачах Бостона. Репортер пришел, в его кабинет, чтобы поговорить с ним, поскольку пациентки дружно пели ему дифирамбы. Фотограф снял его у окна: белый халат небрежно расстегнут, на лице улыбка.
«Доктор, которого любят женщины», — гласил заголовок, и несколько недель после появления заметки коллеги безжалостно над ним издевались.
Увидев почерк на конверте, Сэм опустился на стул. И стал задыхаться так, словно астма вернулась.
«Я читала о тебе. Хотела позвонить, но подумала, что так будет легче для тебя».
Почерк был по-прежнему неразборчивым: недаром его отец шутил, что никто, кроме Изабел, не способен прочесть ее собственные каракули. Она замужем, двое детей, один приемный, из Китая.
«Прошло двадцать лет. Как думаешь, мы можем повидаться?»
Сначала он решил, что это невозможно. Конечно, нет! Она бросила его, когда ему было девять. Не писала, не звонила, не приезжала. И постепенно растворилась в эфире, как когда-то его мать.
Сэм сунул письмо в карман больничного халата, не зная, как лучше поступить. Столько времени прошло!
Пока он делал обход, письмо словно оттягивало карман. Сэм мог поклясться, что слышит, как шуршит бумага, когда он наклонился над пациенткой, чтобы послушать сердце. И когда присел, чтобы выпить кофе, и когда вернулся домой и все рассказал Лайзе.
— Что ей нужно после стольких лет? — спросил он.
— Может, ничего. Может, тебе просто стоит ее повидать.
— Увидеть? — вскинулся он. — Она исчезла, когда я был совсем мальчишкой. И теперь вдруг появляется.
— Мог бы хоть позвонить ей. Неужели тебе совсем не любопытно?
— Не знаю, — отмахнулся Сэм. — Не знаю, не знаю.
— Не обязательно делать это сейчас, — возразила Лайза.
Письмо раздражало, словно укус комара, который он не мог не чесать. Он не позвонил, хотя листок с номером лежал у телефона в спальне, и он столько раз подносил к глазам бумажку, что номер запомнился сам собой. Стоило ли рассказать отцу или лучше молчать?
Как-то ночью в больнице у трех пациенток случились роды, но матка пока не раскрылась до конца ни у одной. Несколько сестер прошли по холлу, болтая друг с другом. Пациенты спали. Он миновал комнату ожидания. Там сидела женщина, читавшая в лицах книгу с картинками «Кролик-беглец» прижавшемуся к ней мальчику. Мать тоже часто читала ему эту книгу, хотя не очень ее любила. Но Сэм помнил историю о маленьком кролике, то и дело угрожавшем сбежать. Превращавшемся в облака или горы или во что угодно, только бы скрыться от матери. Мама кролика твердила, что всегда сумеет найти своего ребенка и если тот превратится в облако, она станет небом. Если в рыбу — разольется океаном. Словом, готова принимать любое обличье. Лишь бы быть с сыном.
— Нет, это патология, — высказалась его мать. Однако Сэму книга нравилась, и он просил читать ее на ночь.
Сэм сунул руку в карман. Там лежал номер телефона Изабел. Нельзя отрицать, что ему ее недостает. Что она для него не просто знакомая. Что когда-то он считал ее ангелом, связующим звеном между ним и мамой. Что же, люди верят в ангелов, когда попадают в беду и больше ничего не остается. Его пациентки, дети которых умирали, утешали себя мыслью о том, что те стали ангелами. Но теперь Сэм — доктор и знает, что ангелов не бывает.
Он взял сотовый и, пока не успел передумать, позвонил Изабел.
— Алло? — спросила она, и, услышав ее голос, он прижал трубку ко лбу и зажмурился.
Вся жизнь пронеслась перед глазами.
— Это Сэм.
— Сэм! — выдохнула она. — Не знала, позвонишь ли ты. Но очень рада, что позвонил.
— Я сначала не хотел. Но потом…
— Я читала статью. Каким взрослым ты стал!
— Я давно уже не ребенок.
— Знаю.
Они помолчали.
— Так почему ты не писала до этого? Почему не звонила? — вырвалось у него. И хотя он понимал, что это грубо, ничего не мог с собой поделать.
— О, только не по телефону. Не могу говорить, не видя твоего лица. Пожалуйста, не можем ли мы встретиться?
Разговор был достаточно труден. Он представить боялся, каково это — увидеть ее. Что он почувствует?
За спиной спорили двое.
— Они предъявили мне счет на аспирин, подумать только! — возмущался один.
Он действительно хочет ее видеть? Хорошая ли это идея?
Сэм мог повесить трубку и порвать листок с ее номером, и на этом все. Можно сделать вид, что она ничего не писала, и жизнь пойдет прежним путем. У него есть отец, Лайза и работа. Этого достаточно.
— Сэм?
Можно притвориться, что всего этого вообще не было.
— Я приеду. Всего на несколько часов, — пообещал он.
Плод в матке может испытывать разные, совершенно немыслимые чувства. На каком-то этапе даже видеть цвета. Слышать звуки. Наконец он понял, каково это, потому что у него уж точно все чувства сместились.
Сэм приехал домой и нашел старый «Кэнон». Он не снимал камерой вот уже много лет. Теперь он использовал цифровую, не требующую ничего, кроме твердой руки. И все же сохранил эту.
Он повертел камеру в руках. Составил план. Позвонил отцу и с кажущейся небрежностью заметил:
— Изабел мне написала.
Чарли молчал.
— Я хочу навестить ее. Поедешь со мной?
— В другой раз, — выдавил отец. Он никогда не говорил об Изабел с сыном, сколько бы вопросов тот ни задавал.
— Ты любил ее? Так же сильно, как маму? — спрашивал Сэм снова и снова. — Почему она оставила нас?
Наконец он вырос настолько, чтобы понять, сколь подобные вопросы ранят Чарли. Тот всегда уходил в другую комнату. А может, у него не было ответов? Так или иначе, Сэм прекратил допытываться.
И все же за день до отъезда позвонил Чарли. Отец нерешительно кашлянул в телефон:
— Передай ей привет от меня.
К тому времени как Сэм добрался до Вудстока, была уже середина дня. Вудсток оказался красочным, оживленным городком со множеством магазинов и ресторанов. На улицах толпились люди. Он свернул на дорогу, следуя указаниям Изабел, и остановился перед домом, большим зданием в колониальном стиле с зеленым газоном, и при виде валявшейся на нем прыгалки ноги подкосились. А вдруг он сделал ужасную ошибку? И если не слишком поздно, лучше повернуться и сбежать?
Он так и не выключил двигатель. Можно вернуться еще до конца смены Лайзы. И заявить, что ничего не было. Сейчас он чувствовал себя девятилетним. В то время он думал, что у Изабел есть крылья.
Он положил руку на рукоять переключения скоростей, но тут дверь открылась, и выпорхнула Изабел. Волосы были по-прежнему длинными, но почти поседели, что, как ни странно, добавляло ей привлекательности. По-прежнему стройная, но черты лица смягчились, и вокруг глаз появились тонкие морщинки.
Она была так же прекрасна.
Сэм медленно вышел. Она обняла его, но он не мог заставить себя сделать то же самое и отстранился.
— Я так скучала по тебе. Не могу на тебя наглядеться, — прошептала она.
— Ты не скучала бы, если бы не бросила меня.
Изабел вздрогнула.
— Неужели я это заслужила, Сэм? — тихо сказала она.
Он переступил с ноги на ногу. В животе все горело.
— Почему ты захотела меня увидеть? — спросил он наконец.
— Заходи, познакомься со всеми, — пригласила она. — Потом мы поговорим.
Со всеми? Кто эти «все»?
Войдя, он услышал музыку, что-то джазовое. Из глубины дома доносились голоса. Дождя не было. Но он все равно вытер туфли о коврик. Дом был большим и просторным. Полированное дерево, белые стены, на которых висели сделанные Изабел снимки: черно-белые изображения людей. На каждом снимке какая-то часть лица была в тени. И еще один снимок. Увеличенная фотография девятилетнего Сэма, повешенная в стороне от других. Может, она специально так сделала из-за его приезда? Неужели воображает, будто подобные штучки убедят его в ее любви?
Были снимки и зевающего Нельсона.
— Нельсон, — вздохнул Сэм. — Классная была черепаха!
— Что значит «была»? Он есть. Хочешь его увидеть?
— Он жив?
— И переживет всех нас, — заверила она и повела его в маленькую комнату, где стоял контейнер. Когда Сэм вошел, Нельсон изогнул шею, и на секунду у Сэма закружилась голова.
— Помнишь меня? — спросил он, касаясь гладкого панциря Нельсона. Черепаха зашипела и втянула голову в панцирь. Изабел рассмеялась.
— Нельсон всегда чуждался общества. А ты, Сэм, не бросил фотографию?
— Бросил. Еще в детстве.
Она прижала руку к щеке и сдавленно спросила:
— Как поживает Чарли?
— У него есть подружка. Преподает испанский в школе.
Изабел кивнула:
— Хорошо. Я рада. Он счастлив?
Сэм представил отца и Люси, его новую подружку. Казались ли они счастливыми? Или просто умиротворенными? Когда он приезжал к ним в последний раз, Люси приготовила паэлью, поцеловала Чарли и держала его руку. Но Сэм знал, что они до сих пор не живут вместе.
— Можно сказать, счастлив, — кивнул он наконец.
Изабел вроде бы хотела что-то сказать, но тут из кухни выскочил большой лохматый черный пес, а за ним — маленькая китаяночка с миндалевидными глазами и прямыми черными волосами, раскинувшимися по спине.
— А вот и Грейс, — улыбнулась Изабел. — Ей шесть. Илейн, моя старшая, сейчас в колледже.
Наконец появился лысеющий седовласый мужчина.
— Вы, должно быть, Сэм, — приветливо сказал он и, обняв Изабел, привлек ее к себе и чмокнул в макушку.
Ужин был длинным и восхитительным. Грейс всей семьей уговаривали есть овощи.
— Ну и не ешь цуккини, пожалуйста, — сказал наконец Фрэнк. — Потому что я сам хочу все съесть.
Грейс хихикнула и сунула в рот вилку.
— И даже не вздумай дотрагиваться до моркови, — многозначительно добавил Фрэнк.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 19 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |